Ватсьяянана - 3

2.

3.

Через два дня Харидатта вернулся из поездки к дочери, и сразу вслед затем наступило настоящее лето. Солнце нещадно палило. В небе не было видно ни единого облачка. Днем стоял невыносимый, изнуряющий зной,   и только ночь приносила освежающую прохладу. Птицы напрасно искали спасенья от жары на деревьях лишенных листвы. Все цветы увяли, трава пожухла. Водоемы, мелкие речки и многие колодцы пересохли. Земля потрескалась и настолько высохла, что даже легкий ветерок вздымал над ней столбы пыли. В воздухе курился дым и стоял запах гари от лесных пожаров.

Занятия Ватсьяяны между тем шли своим чередом. И поскольку он был теперь очень дружен с Мандаравати, ему почти не приходилось заботиться о пропитании - влюбленная женщина в избытке снабжала его всем необходимым. Оба с вожделением вспоминали их первое соединение и, встретившись где-нибудь в укромном уголке, всегда  обменивались страстными поцелуями. Жена Харидатты повторяла при этом  строки поэта:

«Любимый, не могу уснуть,

Такая боль пронзает грудь!

Как беспокойна эта ночь,

Никак тоску не превозмочь».

Не раз и не два приходила им мысль о новом свидании, да только как устроить его под боком у мужа, в доме, где полно народа? Однажды, улучшив момент, Мандаравати шепнула юноше:

- Право, любимый, если нынешней ночью я не смогу покрыть поцелуями твои лотосоподобные ноги, то познаю все восемнадцать видов пытки, а затем увижу лицо смерти.

- Бесценная госпожа! – пылко отвечал Ватсьяяна. - Все мои помыслы стремятся к той же цели, укажи только путь, и я бестрепетно пройду по нему до самого конца.

- Мне нравится твоя отвага, – промолвила Мандаравати. – Послушай теперь, что я придумала. Вечером, после завершения сандхьи, скажи всем, что тебя истомил солнечный зной, пожалуйся на головную боль и отправляйся спать. Мой муж задержится в домашнем храме. А о том, что бы в доме не осталось прислуги, я позабочусь сама. Как услышишь мой голос, ни мало не медля, поднимайся в спальню на втором этаже. Справа от ложа стоит большой сундук, в котором я обычно храню зимние одежды. Сейчас он пуст. Забирайся внутрь и сиди тихо.

Хотя замысел подруги показался юному брахмачарину весьма рискованным, он принял его без возражений. Ведь любовная наука во многом сродни военной стратегии: хитрость и расчет играют в ней немаловажную роль, однако в конечном итоге победа всегда достается самому отважному. Итак, разделив роли, любовники приступили к осуществлению своего замысла. Еще во время занятий Ватсьяяна стал жаловаться на головную боль, за вечерней трапезой он едва притронулся к еде, и при первой возможности удалился к себе. Вскоре с улицы послышался крики хозяйки, сзывавшей во двор всю домашнюю прислугу. Пока Мандаравати отдавала каждому распоряжения относительно завтрашнего дня, Ватсьяяна незаметно проскользнул в хозяйскую спальню на втором этаже и юркнул в сундук. Затаив дыхание, он ждал, что случится дальше. Между тем, после обычной вечерней суеты в доме постепенно водворилась тишина. Послышались тяжелые шаги Харидатты. Он завершил ритуальное омовение и поднялся прямиком в спальню. Мандаравати не заставила себя долго ждать. Она стала раздеваться и  сказала:

- Свершив пуджу всевышним богам, отдадим теперь должное Каме.

- Ты права жена, - важно произнес брахман, - каждый человек должен практиковать дхарму, артху и каму, но делать это гармонично, отдавая надлежащее внимание каждой из них, и не злоупотребляя чем-то одним. Дхарма – это повиновение Шастре или Священному писанию, артха – приобретение познаний и земных богатств. Что касается камы – то это получение наслаждения от соответствующих объектов  при помощи пяти чувств: слуха, осязания, зрения, вкуса и обоняния, управляемых разумом и душой. Неразрывная часть этого процесса – своеобразный контакт между органом чувств и его объектом и получение удовольствия, которое является результатом этого контакта…

- Каждое твое слово, дорогой супруг,   преисполнено неземной мудрости, -  прервала его Мандаравати. – И если ты позволишь темной женщине воспользоваться начертанным тобой же образом, то объект для получения удовольствия уже здесь и лежит перед тобой. А чтобы контакт между ним и твоим органом состоялся, выпей приготовленное мною молоко. В результате, вкусив наслаждение, ты гармонизируешь посредством камы  свою дхарму. Опасаться же каких-либо злоупотреблений с этой стороны нам очевидно не приходится.

Как только брахман опорожнил чашу с возбуждающими снадобьями, жена принялась ласкать его вялый старческий член. При этом не  было забыто ни одно из ухищрений, открытых Ватсьяяне Чандрикой. От легкого кольцевания  она перешла к  кусанию боков и хотела уже взяться за  тягу, когда громкий храп Харидатты положил конец ее трудам. Мандаравати ухватила супруга за нос и принялась бесцеремонно трясти его голову. Брахман продолжал спать. Женщина несколько раз сильно ущипнула его за бок. Результат оказался тот же. Тогда она открыла сундук и выпустила на волю любовника.

- Что это произошло с учителем? – удивился Ватсьяяна.

- Не обращай на него внимания, - со смехом отвечала Мандаравати, - подобное не раз случалось и прежде. Однако, чтобы действовать наверняка, я вместо лакрицы влила в его питье настойку опия. Теперь помоги мне повернуть Харидатту лицом к стене, и пусть себе наслаждается покоем.

Так они и поступили. Передвинув брахмана на край ложа, Ватсьяяна с Мандаравати, как ни в чем не бывало, улеглись рядом с ним и предались любовным утехам. А так как обоих уже давно снедало неукротимое желание, они от страстных поцелуев очень быстро перешли к соитию. Мандаравати повернулась  спиной к возлюбленному и уперлась грудью в высокую подушку. Одну ногу при этом она вытянула, а другую поджала под себя. Ватсьяяна, пристроившись сзади на коленях, погрузил лингам в ее горячую, влажную йони. Нанося удары, он в тоже время ласкал руками  груди возлюбленной и покрывал поцелуями ее плечи. Так развлекались они до тех пор, пока их не накрыла волна блаженства. Но едва отступило сладострастие, оба почувствовали сильный голод, ведь за ужином ни он, ни она почти не вкушали пищи.

- Лежи тихо, милый, - велела Мандаравати, - а я пойду, посмотрю, чем мы можем поживиться.

Кое-как прикрыв свою наготу паридханой, босая и простоволосая, она легко, словно девочка, выбежала из комнаты  и вскоре вернулась с чугунком теплых рисовых лепешек и кувшинчиком арака. Пировать пришлось прямо на полу. Однако это нисколько не испортило им удовольствие. Мандаравати то и дело обхватывала возлюбленного за шею и припадала к его устам. Несколько глотков водки еще более оживили ее. Раскрасневшаяся, с блестящими глазами, она  беспрестанно смеялась, шутила, выхватывала у него изо рта кусочки лепешек, предлагала взамен на кончике языка свои, и вообще  была шаловлива, как ребенок. Как только ласки возбудили Ватсьяяну  к новому соитию, госпожа забралась к нему на колени, приняла лингам и крепко обхватила ногами его ягодицы. Обнявшись, оба стали раскачиваться на ложе, обмениваясь в то же время сотнями поцелуев, и вскоре огонь страсти во второй раз разлился по их жилам …

Наступило время третьей стражи и вместе с ним пора расставания.

- Воистину, любимый, - призналась Мандаравати, - сегодня был лучший день в моей жизни. Дважды душа моя отрывалась от тела и вкушала небесную усладу в садах Камалоки.

- А я вообще всю ночь не покидал ее пределов, - отвечал Ватсьяяна.

Одевшись, он осторожно вышел из комнаты и стал пробираться к лестнице на первый этаж. И тут удача, так долго сопутствовавшая любовникам, внезапно оставила них. Сделав в темноте несколько шагов, юноша неожиданно столкнулся со старой служанкой, которая вставала по нужде и теперь возвращалась к себе на полати. Не разобрав в чем дело, старуха завопила,   что есть мочи и в мгновение ока разбудила весь дом. Ватсьяяна метнулся наверх, взлетел на мансарду и оттуда выскочил на плоскую крышу. Он, впрочем, понимал, что, избрав этот путь, только отсрочил свое неизбежное разоблачение. Поблизости не росло никаких деревьев, по которым можно было бы спуститься на землю, а прыжок с такой высоты  грозил завершиться тяжким увечьем или смертью. Оставалось только одно: молить о помощи всевышних богов. Ломая в отчаянии руки, Ватсьяяна воскликнул:

- Всеблагой Кама! Научи, как выпутаться из этой передряги, и я буду самым верным из твоих рабов! Клянусь, что не сложу рук и не успокоюсь, пока не прославлю твое имя по всей Вселенной!

И тут, словно в ответ на его горячую мольбу, из-за мансарды послышался сонный девичий голос:

- Кому не спится по ночам, и кто здесь взывает к Каме?

- Чандрика? – не веря своим ушам, спросил юноша.

Это и в самом деле была дочка Харидатты, ночевавшая, подобно многим другим жителям Уджаяни, на свежем воздухе.

Ватсьяяна бросился перед ней на колени и в кратких словах поведал о случившемся.

- Ах, вот как, негодник! – гневно воскликнула девушка. – Чтобы уберечь твой жалкий отросток,   я пожертвовала своей любовью, а ты в благодарность залез в постель к моей мачехе? Так поделом же тебе!

- Сам не пойму, как это случилось, милая Чандрика, - в искреннем раскаянии твердил Ватсьяяна, - заклинаю тебя всем, что между нами было: спаси меня!

Дочка Харидатты задумалась на мгновение, а потом сказала:

- Я помогу тебе, но при одном условии: ты больше не приблизишься к Мандаравати, и никогда, ни при каких обстоятельствах не осквернишь ложе моего отца!

Что оставалось делать Ватсьяяне? Попав в безвыходное положение, он поневоле принял все требования прежней возлюбленной. Так, на протяжении нескольких минут он принес две немаловажные клятвы, изменившие (как покажет дальнейший рассказ) течение всей его жизни.

Между тем переполох в доме  все разрастался. К крикам женщин присоединились голоса мужчин, послышался лай собак и звон оружия. В любое мгновение преследователи могли появиться на крыше. Чандрика развернула большую шкуру гималайского медведя, служившую ей ложем, и приказала любовнику:

- Лезь сюда и не вздумай шевелиться!

Устроив Ватсьяяну, она накрыла его другой половиной шкуры, улеглась сверху и натянула на себя кашемировое одеяло. Проделано это было как раз вовремя. Не успела девушка устроиться, как на крышу высыпало десятка полтора полуодетых мужчин и женщин во главе с Мандаравати. Некоторые сжимали в руках факелы, другие успели вооружиться топорами и ножами. Не обнаружив наверху никого, кроме хозяйской дочери, преследователи остановились, в недоумении озираясь по сторонам.

- Он помчался вон туда, матушка, - поспешно сообщила Чандрика, указывая в сторону сада.

- Кто это был, дочка? –  спросила хозяйка, - ты успела его разглядеть?

- Нет, матушка. Было слишком темно. Он пронесся мимо, словно пущенная из лука стрела, спрыгнул с крыши  и скрылся в саду.

- Спрыгнул с крыши? – недоверчиво повторила одна из женщин. – Если это так, значит, парень удрал со свернутой шеей.

- Да хоть вообще без головы! –  воскликнула Мандаравати. – Что вы стоите? Бегите следом! Обыщите все вокруг и поймайте его! Не хватало, чтоб чужаки шатались ночью по моему дому.

Слуги, не смея ослушаться приказа,   кинулись вниз по лестнице и высыпали во двор. Жена Харидатты отправилась следом. Убедившись, что они остались одни, девушка  в сердцах пихнула Ватсьяяну кулаком под бок.

- По твоей вине, - сердито сказала она, - я оказалась втянута в нелепую и опасную историю.   Что теперь прикажешь делать? Незаметно выбраться отсюда невозможно. Утром тебя найдут в моей постели и мигом отправят к палачу. И знаешь, я начинаю думать, что он будет для тебя наилучшим врачом! Небольшое обрезание только прибавило бы тебе ума.  

- Сейчас не самое удобное время для упреков, Чандрика, - отвечал Ватсьяяна. - Я вижу лишь один выход: отдай мне свою одежду. Переодевшись женщиной, я сумею незаметно добраться до моей комнаты.

- Прекрасный план, - возмутилась девушка. – Ты спрячешься у себя, а я останусь на крыше, в чем мать родила. Или мне опять вырядиться в твою васану?

- Придумай что-нибудь получше, если можешь.

После недолгого колебания Чандрика принуждена была согласиться.

- Видно мне на роду написано нянчиться с тобой до самой смерти, - сказала она, отдавая уттарию, мекхалу и сандалии.

Напялив все это на себя и распустив длинные волосы, юноша потребовал  так же простыню.

- Я накину ее на голову на манер правары, - объяснил он. – Это поможет мне скрыть лицо.

- Или выдаст тебя с головой, - едко заметила Чандрика.

Пока она помогала возлюбленному переодеться и оправляла на нем одежду, он несколько раз украдкой поцеловал ее нагую грудь и живот.

- Иди же, наконец, - оттолкнула его дочка Харидатты, - а то накличешь на себя новую беду.

Едва юноша скрылся в мансарде, она спрятала его одежду, забралась под одеяло и стала думать, что делать дальше.

Тем временем тщательные розыски в саду не дали никаких результатов.

- Мы только зря теряем время, - заметила одна из служанок, - вор (если только это был вор), конечно же, успел скрыться.

- Ты права лишь отчасти, - возразила ей уже упоминавшаяся нами выше Дагдхика, - мы  теряем время от того что ищем не там, где следует.

Эта Дагдхика отличалась крайне скверным, мстительным  характером, но была очень умна и наблюдательна. Прежняя госпожа ее откровенно не жаловала, но после того, как брахман женился на Мандаравати, старая карга обрела в доме большую силу. Все служанки боялись ее острого языка и зоркого глаза.

- Сдается мне, - продолжала Дагдхика, - что наш гость вообще не уходил с  крыши дома. Пойдем и осмотрим ее еще раз.

Сопровождаемая двумя своими наперсницами, старуха поднялась наверх и подступила с расспросами к Чандрике.

- Отвяжись от меня, Дагдхика, - в сердцах отвечала девушка, - зачем ты вновь меня будишь?   Я уже сказала все, что знаю.

- А у меня на этот счет другое мнение, - усмехаясь, ответила ей старуха.

Цепкими пальцами она ухватила дочь хозяина  за руку и вытащила ее из-под одеяла. Одна из ее помощниц отвернула шкуру и обнаружила под ней васану.

- Мужское одеяние! – вскричала она. – Теперь понятно, к кому наведывался наш петушок.

- И я даже знаю, как его зовут, - с торжеством объявила Дагдхика, внимательно осмотрев находку. – Надо сообщить господину, чем по ночам промышляет его ученик.

Преступнице  накинули на плечи одеяло и потащили к отцу. Харидатта, которого с трудом удалось разбудить, почесываясь и зевая, сидел на ложе. На лице его застыло растерянное выражение. Тут же находилась Мандаравати. Неожиданный поворот дела несказанно поразил ее. Однако больше всего беспокоилась она о том, как бы не вышла наружу ее собственная вина. Поэтому жена брахмана поспешила выпроводить из комнаты всех слуг, и прежде других Дагдхику. Вслед затем, зная, что лучший способ защиты это нападение, она накинулась на падчерицу с упреками.

- Как это понимать, шлюха бесстыжая? – закричала она, - так-то ты бережешь девичью честь и доброе имя твоего отца!

- В чем ты меня упрекаешь, матушка? – спросила Чандрика, нимало не утратившая своей твердости. – В том, что я, спасаясь от духоты, легла спать на крыше?

- Да если бы только в этом, негодяйка! – возмутилась Мандаравати. – Тебя обвиняют в том, что ты сговорилась с любовником о ночном свидании, а когда твой срам обнаружился, отдала ему свою одежду, чтобы он мог сбежать.

- Одежду у меня украли, - возразила девушка, - а насчет ночного свидания и любовника я ничего знать не знаю.

- Нет, ты посмотри на свою дочь! – обратилась Мандаравати за поддержкой к мужу. – Ее, можно сказать, с поличным поймали на месте преступления, а она имеет наглость все отрицать.

- Будет лучше, дочка, - вступил в разговор брахман, - если ты расскажешь все, как есть, и, прежде всего, сообщишь, когда этот вражий сын Ватсьяяна успел тебя соблазнить.

- Батюшка, - со слезами в голосе отвечала Чандрика, - кому ты больше веришь: мне или этой змее… Дагдхике? Клянусь памятью моей покойной матери, что у меня никогда не было близости с Ватсьяяной. А чтобы убедить тебя в этом, я готова перед кем угодно удостоверить свою девственность.

- Известны нам эти фокусы, - проворчала мачеха. – Будто бы девственность может служить подтверждением добропорядочности.

- Не могу понять, матушка, - воскликнула Чандрика, - почему ты так упорно хочешь меня уличить. Кто-то другой еще может сомневаться, но ведь ты-то точно знаешь, что Ватсьяяна не спал сегодня со мной.

Брахман пропустил слова дочери мимо ушей, зато Мандаравати сразу прикусила язык. «Девчонке все известно! » - сообразила она и поспешила изменить тактику.

- И в самом деле, муженек, - сказала она, словно опомнившись. – Не годится нам так вот, с бухты-барахты обвинять Чандрику во всех смертных грехах. Надо спокойно разобраться. Пусть приведут твоего ученика, послушаем, что он скажет.

Харидатта велел позвать Ватсьяяну. К великой радости Чандрики и ее мачехи оказалось, что юноша бесследно исчез из дома.

- Возможно, он просто испугался скандала, - высказала предположение Мандаравати, - а на самом деле вовсе не так виноват, как кажется.

- О чем ты говоришь, жена? – рассердился Харидатта, потрясая васаной. - Какие еще нужны доказательства, когда мы нашли вот это?  

- Но васану могли подкинуть, когда я спала, батюшка, - робко заметила Чандрика.

- Молчи, бессовестная! – прикрикнул на нее отец. – Немедленно отправляйся в свою комнату и оставайся там под замком. С тобой мы еще разберемся, а что касается мальчишки, то тут дело ясное. Дайте мне только добраться до него! Я буду не я, если не засажу его в тюрьму и не познакомлю с палачом!

…Ватсьяяна скрылся из дома пандита, едва только слуги начали громко склонять его имя. Он даже не успел заглянуть к себе в комнату, а, как был в женском одеянии, перемахнул через ограду и оказался на улице. После недолгих размышлений наш герой решил  отправиться к дому  Шриядеви. Он притаился неподалеку и, как только заметил вышедшую за ворота Вирачику, негромко ее окликнул. Выслушав рассказ о приключениях этой ночи, служанка посмеялась над незадачливым брахманом, подивилась дерзости его жены и похвалила за находчивость Чандрику.

- Думаю, моя хозяйка сможет принять тебя сегодня, - сказала она, - ты и  в прошлый раз ей очень приглянулся. Но дать тебе приют надолго не получится, так как скоро возвращается из плавания наш господин, супруг Шриядеви. Ждем тебя сегодня после захода солнца.

Расставшись со служанкой, Ватсьяяна стал бесцельно бродить по городу. К полудню у него разыгрался чудовищный аппетит, утолить который не было никакой возможности. Тогда он отправился на городской рынок и стал прохаживаться мимо торговцев сластями. Неожиданно послышался стук барабана, и народ повалил к лобному месту, на которое уже поднялся городской глашатай. Обратившись к толпе, он громко провозгласил: «Граждане города Уджаяни, слушайте указ любимца богов достославного махараджи Рудрасимхи (да пребудет с ним Всевышний)! Махараджа, приняв и рассмотрев жалобу многомудрого брахмана Харидатты, постановил разыскать и взять под стражу его бывшего ученика Ватсьяяну Малланагу, сына Самудрадатты из Дашапура. Означенный Ватсьяяна подозревается в том, что, вероломно нарушив установленные богами обычаи, поправ законы гостеприимства и нормы морали, вступил в недозволенную связь с дочерью своего гуру. Если вина его будет подтверждена, то за свое богомерзкое преступление Ватсьяяна, сын Самудрадатты, должен подвергнуться установленной в этом случае каре, - а именно: кастрации. Граждане города Уджаяни!   Любимец богов, достославный махараджа Рудрасимха (да пребудет с ним Всевышний!) предписывает вам преследовать упомянутого Ватсьяяну Малланагу, сына Самудрадатты, всеми доступными вам средствами: не давать ему ни еды, ни питья, ни крова, ни убежища, ни совета, ни подаяния. Если же кому из вас известно место, где он скрывается, следует донести об том городским властям. Приметы означенного преступника, бывшего брахмачарина Ватсьяяны следующие: рост средний, глаза голубые…»

Наш герой не стал дожидаться, пока глашатай нарисует его словесный портрет, и поспешно покинул рынок. Ему казалось, что за ним следят сотни глаз и что не менее полудюжины праздных гуляк кинулись делать на него донос. Поэтому Ватсьяяна что было сил припустил с многолюдной улицы и долго петлял по узким переулкам, пока не убедился, что его никто не преследует. Все это время, подобно звону  пожарного колокола, в его ушах продолжали звучать страшные слова «подвергнуть установленной в этом случае законом каре…»

Дабы не злоупотреблять вниманием читателя, мы не станем подробно распространяться о том, как протекла для Ватсьяяны оставшаяся часть описываемого дня. Скажем только, что это были самые мучительные сутки в его жизни. Не зная ни минуты покоя, юноша метался по городу, донимаемый жарой, голодом, жаждой, усталостью и страхом. Он совсем было собрался бежать из Уджаяни, однако грозный вид стоящей у ворот стражи заставил его повернуть назад. Наконец наступила ночь. В дом Шриядеви Ватсьяяна попал уже без всяких сил. Сердобольная госпожа, заметив в каком жалком состоянии находится ее возлюбленный, велела Вирачике искупать его в своей ванной, умастить и накормить ужином. После этого сын Самудрадатты бросился на ложе и заснул мертвым сном…

Зато пробуждение его было воистину царским. Первое, что увидел Ватсьяяна, раскрыв глаза, было прекрасное лицо Шриядеви. Склонившись, она покрывала поцелуями его лоб, щеки и уста. Длинные благоуханные волосы, ниспадая с головы, образовывали вокруг их лиц  густую завесу, сквозь которую не без труда пробивались лучи солнца.

- Пора вставать, лежебока, -  произнесла она с улыбкой, -  а то проспишь весь день до самого вечера.

Ватсьяяна сладко потянулся. Шриядеви, скрестив ноги, уселась на краю ложа и спросила:

- Твое самочувствие улучшилось?

Как и в прошлый раз,   нагая грудь ее была украшена хитроумным разноцветным узором, а кожа источала тонкий аромат духов и  сандала.

-  Я чувствую себя человеком, которого за одну ночь перенесли из обители страдания и мрака в блаженную Амаравати, - признался Ватсьяяна.

Поведав в кратких словах о вчерашнем приключении, он подсел к Шриядеви и припал к ее устам. Во время долгого поцелуя они по очереди отдавали ласкам свои губы, их языки, встречаясь во рту, то нежно терлись друг о друга, то быстро-быстро касались кончиком неба возлюбленного. Эти нежности быстро разожгли в Шриядеви желание. Дыхание ее стало прерывистым, глаза потемнели.

- Погоди, - сказала она, с трудом освобождаясь от рук Ватсьяяны. – Мне тоже хочется поучаствовать в твоем воспитании. Мандаравати обучила тебя искусству поцелуев, а я поведаю о сладости объятий. Ведь именно объятия приводят в движение весь механизм страсти, и поэтому  многие люди разгораются  желанием при одном только  упоминании о них.

- Если бы это было в моей власти, госпожа, то я бы хотел иметь тебя своим вечным пандитом, - признался  он.

- Тогда слушай и смотри, - отвечала Шриядеви. – Всего различают восемь видов объятий. Если ты под каким-то предлогом приблизишься к женщине и слегка коснешься ее тела, или она встретится с тобой в безлюдном месте и несколько раз заденет тебя рукой – это будут объятия касательные. Если же женщина в укромном месте наклонится, как будто бы собираясь поднять оброненный предмет, и при этом наляжет на тебя грудью – это будут объятия налегающие. Если у тебя достаточно ловкости, можешь в этот момент ее украдкой поласкать. Если ты идешь рядом с возлюбленной в темноте или через густо заполненный людьми рынок, либо, наоборот, через места совсем безлюдные, и вы начинаете тереться своими телами друг о друга, то речь идет об объятиях трущих. Наконец, когда  один любовник прижимает другого к стене или к столбу, с такой силой, будто желает остановить у него дыхание, либо охватывает  руками – это объятия давящие.

- Все эти советы годятся только для первой влюбленности, - заметил Ватсьяяна.

- Ты прав, - согласилась его наставница. – Они хороши для начинающих. Для нас с тобой я приготовила кое-что получше.

Она заставила возлюбленного встать с ложа, подвела его к стене и, припав к его груди, продолжила:

- Если женщина висит на тебе подобно тому, как лиана обвивается вокруг ствола, нетерпеливо прижимая твою голову в надежде, что ты подаришь ей страстный поцелуй, и смотрит на тебя  с любовью в глазах, - это объятия обвивающей лианы. Если женщина одной ногой стоит у тебя на ступне, а другой опирается о твое бедро и охватывает тебя как ствол, тихо вскрикивая, будто выпрашивая поцелуй, - это объятие, называемое  лазаньем на дерево.

Они опять начали целоваться, и Шриядеви продела  все то,   о чем незадолго до того говорила. Ее урок, конечно же, не оставил Ватсьяяну равнодушным.

- Вот видишь, госпожа, - сказал он, - все ласки ведут к одному и тому же. И право, мне становиться все труднее внимать твоим объяснением.

- Погоди еще немного и дослушай, - попросила Шриядеви. - Поверь - я не разочарую тебя и не обману. Следующие два объятия следует осуществлять  в удобной постели, поскольку они часто и непроизвольно переходят в соитие. Итак, если любовники вместе лежат с переплетенными руками и трутся друг о друга всем телом, между тем как их руки находят на теле другого  все новые и новые чувствительные места, а губы стремятся соединиться в поцелуе, - это объятия сезама и риса. Но если женщина лицом к тебе сидит у тебя на коленях и, охватывая тебя бедрами, давит своим подбрюшием на твое и ногами притягивает тебя к себе, не обращая внимания на боль, - это называется неразрывными объятиями молока и воды.  

-  Не я назвал их неразрывными, - шепнул  Ватсьяяна ей на ухо.

- И не я буду спорить с этим, - так же страстно прошептала она, принимая в себя его лингам.

С этого мгновения они и на самом деле, словно слились в одно существо. Руки, ноги, волосы, губы, соски и гениталии - все пребывало  в соединении.   В их общей груди билось одно сердце, из их уст вырывалось одно дыхание, толчки бедер и страстные изгибы спин рождали одно общее наслаждение. Даже совершенно выбившись из сил, они долго лежали, обнявшись, не в силах удалиться друг от друга.

- Я бы тоже хотела иметь тебя своим вечным учеником, любимый, - промолвила Шриядеви. – Но я замужняя женщина, и это невозможно.

Ее слова вернули Ватсьяяну к реальности, которая, увы, была далеко не такой радужной, как бы ему хотелось.

- Что ждет меня завтра, госпожа? – спросил он.

- Я думала о тебе всю ночь, - призналась Шриядеви. – Самое лучшее было бы примирить тебя с пандитом. Но пока об этом не может быть и речи. Харидатта жаждет твоей крови, и, куда бы ты не спрятался, ты нигде не сможешь чувствовать себя в безопасности.

Ватсьяяна тяжело вздохнул.

- Есть, правда, одно место, где тебя точно не будут искать, - продолжала она, - однако, не знаю, хватит ли у тебя мужества пробраться в него.

- Какое место? – живо спросил юноша.

- Гарем махараджи.

Ватсьяяна был изумлен.

- Ты права, - сказал он, - кому придет в голову искать кролика в пасти льва. Однако это дело кажется мне трудноосуществимым.

- Все зависит от того, - возразила Шриядеви, - насколько точно ты сумеешь исполнять взятую на себя роль. Вирачика говорила, что едва узнала тебя вчера. И это притом, что у тебя совсем не было времени приготовиться. Имея достаточно досуга, мы  продумаем все до мелочей. Никто не сможет отличить тебя от женщины.

- Но я понятия не имею, как вести себя! – воскликнул Ватсьяяна. – И что я буду делать в гареме? Не пройдет и дня, как меня разоблачат.

- Опасность поджидает тебя всюду, - отвечала Шриядеви. – и поверь, гарем не самое страшное место на свете. К тому же у тебя будет сообщница, даже две.

- Это дает мне маленькую надежду, - согласился Ватсьяяна. – Кто они?

- Моя подруга Ратиприя и ее сестра Руклини. Они наложницы махараджи, но не из числа его любимых наперсниц. Впрочем, тебе это только на руку – меньше будешь привлекать к себе внимания.   По штату каждой младшей наложнице положена служанка. Однако прислужница Ратиприи недавно вышла замуж. Ты мог бы занять ее место.

- Твой совет хорош, госпожа, - промолвил Ватсьяяна, - и я ему последую.

- Тогда немедленно приступим к твоему перевоплощению, - решила Шриядеви.

Она позвала служанку, и они вдвоем взялись за дело. Прежде всего, юноша был подвергнут самому тщательному осмотру.

- У нас должно  получиться, госпожа, - заявила Вирачика. – Усы и борода у него пока не растут, на руках и ногах растительности так же нет, кадык не заметен, голос мягкий и женственный. Фальшивые груди изготовить не сложно. Труднее будет с его инструментом, в особенности, если тот непроизвольно проявит свой норов. Этакого носорога нелегко скрыть под легким женским одеянием.

- Нам придется постараться, - улыбнулась Шриядеви, - ведь ради него все и затевается.

Она велела служанке заняться руками и ногами Ватсьяяны: обработать, подстричь и покрасить ногти, срезать мозоли и покрыть ступни красным лаком. Тем временем сама Шриядеви тщательно вымыла, постригла и причесала на женский манер его длинные волосы, выщипала и подчернила сурьмой  брови, подвела глаза и покрасила в алый цвет губы. Вслед затем, умастив тело возлюбленного сандаловой пастой, Шриядеви перешла к украшениям и вдела ему в уши свои серебряные серьги.

- Мне не жаль для тебя самых дорогих серег, милый, - шепнула она, - но тебе не следует выходить из роли скромной служанки, вообще, чем меньше ты будешь бросаться в глаза, тем лучше.

Ватсьяяна нанизал на пальцы несколько колец, надел ручные браслеты и украсил шею нитью речного жемчуга. Последним штрихом послужили живые цветы в прическе. Полюбовавшись на свою работу, Шриядеви распахнула сундуки и высыпала на пол целый ворох разных одежд.

- Прежде всего, примерь мои панталоны, - велела она, - а сверху одень еще широкие шаровары. Таким образом, мы накинем  крепкую узду на твоего шалуна, и он не выдаст тебя, даже встав на дыбы.

- И не забывай, - напомнила Вирачика, набивая лентами старый лиф своей госпожи - что женщины всегда справляют нужду сидя.

Все упомянутые предметы туалета пришлись впору. Шриядеви набросила на возлюбленного полупрозрачное головное покрывало, велела ему несколько раз повернуться на месте и осталась довольной делом своих рук.

- Премиленькая вышла у нас девушка, Вирачика, - рассмеялась она. – Боюсь, мы даже немножко переборщили. Как бы махараджа не положил на нее свой глаз!

Ближе к вечеру, когда все было готово, Ватсьяяна распрощался с добросердечной госпожой,   взял узелок со своими вещами и вслед за Вирачикой отправился в царский дворец. Вскоре они оказались перед воротами гарема, возле которых с мечами в руках стояло на страже несколько чернокожих евнухов, видом своим напоминающих страшных ракшасов. По их зову явилась  Ратиприя,   совсем еще юная девушка, прелестная, как лепесток водяной лилии, и ослепительная, как чампака. Провожая по коридорам дворца свою мнимую «служанку», она шепнула ей на ухо:

- Я согласилась помочь Шриядеви, хотя очень рискую из-за тебя. Будь крайне осторожен и помни, что в гареме уши есть даже у ночных горшков. Если позволишь чувствам хоть раз взять вверх над разумом, лишишься не только лингама, но и своей хорошенькой головки.

- Не беспокойся, госпожа, - поспешил успокоить ее Ватсьяяна, - я чрезвычайно дорожу этими частями тела, и постараюсь уберечь их от опасности.

Вскоре они оказались в просторном овальном зале, где проживало три десятка юных девственниц, еще не успевших разделить ложе с махараджей.   Сводчатый потолок его был окрашен в нежный голубой цвет и покрыт золотыми звездами. На высоте в два человеческих роста по стене тянулась галерея, выводившая к узким, как щели, окнам, заставленным кусочками хрусталя. Под ней, за атласными занавесками располагались небольшие ниши-будуары. Это были спальни наложниц и их служанок. В самом центре залы бил  фонтан, и поблизости от него были расставлены диваны, на которых, обмахиваясь веерами, сидело и лежало десятка полтора хорошеньких девушек, причем их позы и костюмы отличались исключительной непринужденностью.

- У Ратиприи новая служанка! –  тотчас заметили они. – Теперь ей будет, кем помыкать и над кем командовать.

- Это уж само собой, мои милые, - отвечала Ратиприя, - я не позволю ей разлениться и разжиреть  наподобие ваших бездельниц!

Оставив вещи в закутке госпожи, Ватсьяяна отправился следом за ней осматривать дворец. Ратиприя показала, где находится картинная галерея, зал музыкальных занятий, банные комнаты, уборные, прачечные и кухни. Наконец они вышли на балкон, и взорам Ватсьяяны открылся великолепный парк, состоящий из множества цветущих и фруктовых деревьев. По его аллеям не спеша прогуливалось не менее сотни прекрасных наложниц. Некоторые из них качались на качелях, отдыхали в увитых виноградом беседках или вблизи фонтанов. Сквозь густую зелень видны были озера с белокаменными купальнями и соединяющие их каналы. По полянам и между цветочными клумбами, распустив хвосты, важно шествовали павлины. А внизу, под самым балконом, располагались клетки с дикими животными. В одной из них, вытянув лапы, спал на боку лев, а в другой ходил из угла в угол огромный тигр.

- Теперь я знаю, чем вдохновляются поэты, когда описывают рай! - воскликнул наш герой.

- Достославный Рудрасимха (да пребудет с ним Всевышний!) – с гордостью сообщила Ратиприя, - имеет три сотни жен и наложниц. И каждую из них он стремится окружить любовью и уютом.

- Неужели у него достает времени на всех? – удивился Ватсьяяна. -  Вот ты, например, часто с ним видишься?

- Каждое утро, - отвечала девушка, -  перед тем, как заняться государственными делами, махараджа обходит личные покои всех своих жен. Затем он уделяет внимание отдавшимся под его покровительство нетронутым вдовам, гетерам и танцовщицам. В заключении господин заглядывает к нам и очень непринужденно шутит с девушками. Эта встреча –  хорошая возможность произвести на него впечатление. Ведь известно, что подругу на ночь махараджа всегда намечает во время утренних визитов.

- И как избранница узнает о своем счастье?

- Очень просто, - объяснила Ратиприя. - После дневного сна женские прислужницы и личные служанки  гаремных жен приносят махарадже запечатанные перстнем  притирания, приготовленные их хозяйками. Заодно они сообщают о месячных, а так же о других их женских проблемах.   Выслушав посланниц, достославный Рудрасимха (да пребудет с ним Всевышний!) по своему желанию выбирает притирание той жены, которую он хочет. Это является знаком того, что она приглашена ночью в его покои…

Так беседовали они, стоя на балконе, и Ватсьяяна узнал много интересного как о самом гареме, так и о царящих в нем порядках. Потом молодые люди прошли в будуар Ратиприи, где юноша сначала помог госпоже раздеться, а потом улегся на полу возле ее ложа.

Проснувшись на рассвете, Ватсьяяна умылся, почистил зубы и быстро подкрасил лицо. Едва Ратиприя поднялась с постели, он спустился вслед за ней в банную комнату и помог совершить омовение. Рядом принимали ванну, намыливались, умащались, причесывались и обтирались полотенцем множество других прекрасных, нагих наложниц. И куда бы  Ватсьяяна не обратил свой взор, он всюду видел прелестные округлые ягодицы, нежные груди и белоснежные, словно лебединый пух, бедра. Редкостная эта картина не могла, конечно, оставить его равнодушным, но, помня строгий наказ госпожи, он постарался ничем не обнаружить своего волнения.

Между тем, улучшив минутку, Ратиприя представила служанку своей старшей сестре Руклини, которая, как было известно Ватсьяяне, уже четырежды удостоилась чести разделить ложе с господином и теперь проживала в собственных апартаментах, отдельно от прочих наложниц.   И право, выбор махараджи не осудил бы даже самый  изысканный ценитель женских прелестей, ибо Руклини была очаровательна и мила, как небесная апсара. В то время как юноша, забыв обо всем, с восторгом созерцал ее нагое тело, нежное и благоуханное, словно почка лотоса, Руклини так же не без любопытства к нему присматривалась. Потом, наклонившись к уху сестры, она шепнула:

- Вижу, Кама послал тебе прехорошенькую игрушку. Жаль, что из-за своей девственности ты не можешь ею насладиться. Однако вот, что мне пришло в голову: сегодня ночью махараджа устраивает в парке купания. Приходите вдвоем. Авось, мы отыщем способ пользоваться друг другом.

- Увы, сестрица, - вздохнула Ратиприя, - ты же знаешь: нас не выпускают по ночам.

- Насчет этого не беспокойся! – заверила ее  Руклини. – Евнухов и наставницу я беру на себя. Главное, чтобы у вас самих хватило смелости явиться…

- А какая из жен будет сопутствовать махарадже? – поинтересовалась младшая сестра.

- Я думаю, как обычно, - усмехнулась старшая. - Достославный Рудрасимха (да пребудет с ним Всевышний!) изберет царицу Мандалекху. Но поскольку господин сейчас в хорошей форме и может не удовлетвориться одним соитием, она приведет с собой еще четырех младших жен. Прибавь сюда два десятка  наложниц, которые исполнят роль прислужниц, танцовщиц, певиц и темнокожих тамилок из личной охраны государя. Всего наберется более полусотни женщин, так что вам нетрудно будет затеряться среди них.

Руклини сдержала свое обещание. Поздно ночью, когда все обитательницы девичьего покоя находились  во власти сна, Ратиприя и ее «служанка» тихо шмыгнули за дверь залы, которая оказалась открытой. Хотя время приближалось к началу второй стражи, в парке царило необычайное оживление, раздавались сладостные звуки лютни и женское пение.

- Идем, - сказала Ратиприя Ватсьяяне, - махараджа в Большом гроте на центральном пруду, я знаю, как туда незаметно пробраться.

На берегу госпожа велела Ватсьяяне снять с себя всю одежду, оставив только панталоны и лиф, разделась сама и соскользнула в воду. Они поднырнули под стену купальни и очутились в огромном искусственном гроте, убранном и украшенном с необычайной пышностью. Несколько разноцветных ламп (одни свешивались со свода, а другие свободно плавали прямо на поверхности озера), заливали его насыщенным, но  неярким светом, сгущая в то же время по углам таинственный полумрак. Красноватые отблески высвечивали на стенах изумительные по красоте росписи. (Главным героем всех фресок, насколько мог заключить Ватсьяяна, являлся сам махараджа, совершавший бесчисленным количеством разнообразных способов соитие со своими наложницами).   На берегах подземного водохранилища и прямо в воде располагались беседки из живых цветов, а внутри них - столы, уставленные кубками и блюдами со сластями. Тут и там можно было видеть хитроумно устроенные качели, карусели и горки, доставляющие, как известно, множество удовольствий всем любителям водных игр. Земля и вода, словно снегом,   были усыпаны охапками живых цветов. Их аромат мешался с клубами благовонного дыма,   отчего воздух в гроте казался густым, как свадебная мадхупарка.

Ночное празднество было в самом разгаре, и никто не обратил внимания на появление двух непрошенных гостей. Дюжина прекрасных нагих девушек, сидя в лодках, услаждала слух  пением и игрой. Опьяненные вином наложницы, с хохотом и криками весело резвились в воде. Самого махараджи среди них уже не было. Рука об руку с царицей Мандалекхой он уединился в шатре, раскинутом на свободно плавающем по озеру плоту, и громкий звон колокола известил присутствующих о том, что венценосные супруги в первый раз вкусили сладость любовного соединения…

Все происходящее привело Ратиприю в восхищение. Она поплыла к водяным горкам и поспешила принять участие в проказах наложниц. Что до Ватсьяяны, то им почти сразу завладела ее сестра.

- Достославный Рудрасимха (да пребудет с ним Всевышний!) уже открыл счет своим победам, - шепнула Руклини. – Но если мы примемся за дело прямо сейчас, то обязательно его догоним.

- Так я должен состязаться с самим махараджей? – спросил Ватсьяяна.

- Но ведь здесь нет другого мужчины, способного бросить ему вызов, - резонно заметила наложница. – Что касается меня, то я поклялась не спускать Мандалекхе ни единого раза…

Они забрались в одну из цветочных беседок и здесь, прямо в воде, предались восхитительным любовным ласкам. Потом, встав на колени и повернувшись спиной к возлюбленному, Руклини приказала:

- Покрой меня, как слон покрывает свою слониху. Я всегда обожала эту игру. Однако у нашего господина слишком большое стадо, чтобы можно было дождаться своей очереди.

Ватсьяяна не замедлил исполнить ее пожелание. И вот, едва успели они перевести дух и подкрепить силы с помощью кубков вина, как над озером пронесся второй удар колокола.

- Поднимайся, мой любимый слон, и в погоню! - встрепенулась Руклини. - Стыдно предаваться бездействию, когда враг так неутомим и деятелен. К тому же  меня первый раз всегда  только раззадоривает.

- А я, - отвечал Ватсьяяна, - вообще его не замечаю…

Они возобновили игру и внесли в нее столько пылкости, что еще до середины третьей стражи, подбадривая и воодушевляя друг друга, успели пять раз пережить новое наслаждение. Между тем на плоту за все это время колокол прозвучал только единожды.

- Мы победили их, милый! – в полном восторге воскликнула Руклини. – На каждый их удар мы ответили двумя. И всякий скажет тебе, что это неплохой счет…

4.

"Эротикон"