Ватсьяянана - 9

8.  

9

Капалика Сарвапаша был во всех отношениях замечательной личностью. Четыре десятилетия из прожитых им пяти он провел в постоянных скитаниях по окрестностям столицы, переходя из одной богатой деревни в другую. Зимой он кутался в рваный плащ, но летом предпочитал разгуливать нагишом, лишь слегка прикрыв спереди свое мужское естество коротким передничком (в действительности  тот скорее подчеркивал, чем прятал его внушительный инструмент). Когда тетушка просила брата надевать васану хотя бы в городе, в присутствии юной племянницы, Сарвапаша бешено вращал глазами и  говорил: «Умолкни, женщина, и не мешай мне проветривать мои чакры! »  Если ему приходило желание, он без малейшего стеснения справлял нужду на глазах у всех, провозглашая при этом: «Все девять врат моего тела следует держать открытыми, сейчас пришла пора нижних».

Сопровождавшие дядюшку танцовщицы-девадаси (а он, надо отдать ему должное, умел выбирать всегда самых хорошеньких) так же не отличались излишней стыдливостью. В жаркую пору их наряд ограничивался, как правило, только украшениями, да узкой повязкой на бедрах. Явившись в какое-нибудь селение, Сарвапаша прежде всего совершал торжественную пуджу в местном храме Шивы (при этом девушка танцевала, а монах подыгрывал ей на вине). После этого капалика обращался к прихожанам с короткой проповедью, напоминал о мрачных временах кали-юги и призывал их почтить приношением святого аскета, поддерживающего своими молитвами равновесие трех миров. Слова монаха находил отклик в сердцах простодушных поселян,   и его чаша для подаяний никогда не пустовала. В придачу к рису и хлебу дядюшка охотно брал мясо и рыбу, не отказывался он и от спиртного, справедливо полагая, что хороший ужин лучше запивать вином, чем колодезной водой. Если кто-то из собратьев попрекал его подобной вольностью, Сарвапаша отвечал: «Почтенный, я так же как и ты, стремлюсь избавить свою  дживу от сковавших ее уз прошлых жизней, и потому каждый мой грех я обязательно компенсирую другим. Поев мяса, я спешу приласкать свою милую или пропустить кувшинчик винца. Таким образом, я гашу в своей душе плотские желания и отбросив зараз оба греха, обретаю святую заслугу». Не менее своеобразными были взгляды Сарвапаши на медитацию. «Есть немало чудаков, - замечал он, - которые медитируют на стену или, того лучше, на кончик собственного носа. Но пусть кто-нибудь объяснит мне: как можно слиться с Господином миров и ощутить себя Махакалой, созерцая трещину в старой кладке? Подобно Шиве нам следует медитировать на йони своей Шакти. Ибо лишь так храм нашего тела открывается очищающим потокам космических энергий. Когда я в течение долгого времени взираю на прелести  моей милой, я начинаю представлять себе, что ее лоно – это жертвенный алтарь, волосы на лобке – священная трава дарбха, кожа – чаши с эликсиром, а губы ее йони – это языки пламени над жертвенным костром. Точно так же и она, медитируя на мой восставший лингам, видит перед собой  как бы живое воплощение Махадевы».

Порой красноречие Сарвапаши не оказывало должного воздействия на слушателей. Тогда предприимчивый аскет прибегал к вспомогательным средствам пробуждения благочестия.   Иногда он устанавливал возле какого-нибудь храма деревянную колонну,   объявлял, что это чайтья с прахом святого мудреца, а потом извлекал доход из паломничества и поклонения. Случалось, он прятал в колодце куклу в виде многоголового дракона и показывал ее за деньги. Или помещал в дупле священного дерева змею в бессознательном состоянии и убеждал легковерных, что это спящий наг. Были  в запасе у Сарвапаши и другие хитроумные фокусы, с помощью которых он морочил простаков.

Ватсьяяна не раз в присутствии Авантики подсмеивался над святостью  почтенного шиваита. Однажды она сказала:

- Мир полнится историями о жадных и хитрых монахах.   Но о дядюшке сообщают порой такое, чего о других не услышишь.

- Чем же он еще сумел прославиться? – спросил наш герой.

- Своими редкостными способностями любовника, - сообщила актриса, - и тем, что может удовлетворить даже самую ненасытную женщину.

Слова подруги запали Ватсьяяне в сердце, и он ждал только случая потешить свое любопытство. Удобная возможность представилась в начале месяца пхальгуны, когда зимние холода стали постепенно отступать, и в столице установилась теплая погода. Однажды наперсница монаха Читрасена, исполняя какое-то его поручение, зашла к тетушке Суджамати. Ватсьяяна  знал, что хорошенькая девадаси неравнодушна к араку. Он пригласил ее в соседний кабачок и принялся потчевать любимым напитком. После нескольких чарок между ними завязался душевный разговор.

- Почтенная, - промолвил Ватсьяяна, - поговаривают, что наш дядюшка весьма поднаторел в любовных битвах и при случае оставит с носом даже признанных жрецов Камы.   А ты что на это скажешь?

- Все это сплошной поклеп и наговоры злых недругов, - возразила Читрасена. – Они хотят опорочить наше святое служение Шиве, вот и распространяют по городу всякие небылицы.

- Но ведь дыма без огня не бывает, - стоял на своем юноша.

- Скажу тебе только одно, - отвечала девадаси. – Людишки с омраченным сознанием привыкли разделять каму, артху и дхарму. Больше того, они воздвигли в своих лжеучениях непреодолимую грань между земным и небесным, между божественным и человеческим. В результате эти поборники фальшивой святости впали в совершенно нелепое противоречие. С одной стороны они мечтают о будущем блаженстве нирваны, а с другой, обрекают себя в настоящем на множество смешных ограничений. Они не едят мяса, не пьют вина, не общаются с женщинами и совершают кучу других подобных деяний, словно слияние с Мировой Душой достигается только в борьбе с самим собой.

- А разве это не так? – спросил озадаченный Ватсьяяна.

- Вот оно невежество толпы! – вздохнула Читрасена. - Преподобный не раз говорил мне, что мир есть воплощение божества, а человек – отражение Вселенной.   И коль скоро наш возлюбленный Шива и его вечно юная Шакти день и ночь познают друг друга, не тем ли самым должны заниматься мы, его верные служители? Или ты осмелишься утверждать, что какой-нибудь отшельник, вечно страдающий от голода, холода и неудовлетворенных желаний, ближе к  нирване, чем любовник, вкушающий наслаждение в объятиях своей милой?  

- Сказать по правде я так не думаю, - признался наш герой.

- Видишь! – назидательно заметила девадаси. – Ты сам готов признать, что любовный экстаз является отражением высшего состояния духа, свободного от земных желаний. Когда преподобный совершает со мной соитие, он не просто утоляет свое сладострастие, он уподобляется самому Пашупати, а я обращаюсь в его Пракрити. Наш любовный акт – это пуджа во славу Всевышнего и его прекрасной супруги!

- Ты права, - развел руками Ватсьяяна, - не каждый может  вникнуть в подобные тонкости.

- В том-то все и дело, - продолжала его собеседница. – Для всех остальных любовное соединение служит как бы венцом всех желаний и стремлений. А для нас это всего лишь путь к слиянию нашего «Я» с Вселенским Единством, нашего Атмана и Мировой Души. Вот чего не видят и не могут взять в толк ничтожные злопыхатели.

- Твои слова, почтенная, напомнили мне речи одного местного завсегдатая, бывшего пашупата – невинно заметил Ватсьяяна, подливая Читрасене еще арака.   - Он, как пропустит кувшинчик-другой пальмовой водки, тоже начинает вещать о Мировой Душе, о Брахмане и Атмане, о Слиянии и прочих мудреных вещах. Не иначе, к нирване ведет много разных путей.

- Чушь! – возмутилась девадаси. – Сам посуди, красавчик, с какого перепугу могла открыться истина этому темному пьянчуге? Да будь он хоть трижды пашупатом, его удел – до конца времен плутать в лабиринте вечных перерождений. Ведь что такое Мировая Душа и этот его пресловутый Брахман? Это величественный, всемогущий, надменный и пассивный Шива! Но, - тут Читрасена снизила голос и перешла на шепот, - скажу тебе по секрету, красавчик: хотя наш Господь  и присвоил себе тысячу имен, одно громче другого, на самом деле он ровным счетом ни на что не годится. Ведь вся Энергия этой самой Мировой Души, от первой до последней капли, заключена  не в мужском, а в женском ее аспекте! И только трахая без конца свою  Пракрити, Шива становится тем, что он есть!

– Если все обстоит так, как ты говоришь, - усмехнулся Ватсьяяна, - я готов на время отречься от Камы и вообразить себя Шивой. Особенно если ты будешь моей Шакти!

- Что ж, - не стала спорить Читрасена, - надеюсь, этот труд будет зачтен мне в заслугу. Я извещу тебя, когда придет время…

На этом они расстались. В тот же день Ватсьяяна пересказал свой разговор Дханаде.

- Мне уже приходилось слышать о тантристах, - сказал тот. – Ничего не могу сообщить об их сокровенном учении. Но в искусстве любовных утех им действительно нет равных. Я был бы не прочь поучаствовать в их богослужении.

Друзья договорились вместе отправиться на пуджу дядюшки Сарвапаши.   Ждать пришлось недолго. Через четыре или пять дней девадаси известила их об очередном богослужении, которое должно было состояться нынешней ночью на городском кладбище. Место предполагаемой встречи сильно озадачило нашего героя. А Дханада, чтобы еще больше его припугнуть, зловещим голосом процитировал несколько строк из одной истории, которую они недавно прочли: «…Похожее на жилище черной ночи кладбище лишь кое-где было осенено огнями погребальных костров… Повсюду валялись куски жертвенного мяса, растащенного шакалами, и раздавались  жуткие хлопки, словно били в ладоши веталы… Мерзостная слизь, смешанная с кровью, сочилась из трупов, коршуны и стервятники испускали душераздирающие крики…»

- Оставь! – невольно поежился Ватсьяяна. – Посмотрим, как ты сам будешь чувствовать себя среди могил, и как это зрелище скажется на крепости твоего лингама.

- Меня подобные пустяки не волнуют, - возразил купец. – Лишь бы моя избранница оказалась столь же привлекательной, как твоя. Тогда, по примеру дядюшки, я начну медитировать на ее йони, и все в один миг наладится. Ведь если возлюбленная прекрасна при свете ночника, она останется такой и при всполохах погребального костра.

Чтобы скоротать время до вечера, молодые люди решили сходить  в  театр и по дороге заглянули  в гости к Рухаке. Сын министра рассеяно выслушал их рассказ о предстоящем ночном приключении, а потом предложил:

- Пойдем на спектакль втроем. После я в плаще Дханады навещу Унмадину, а вы ступайте к вашим тантристкам.

Желая избежать встречи с Авантикой, они отправились смотреть какую-то из пьес Бхасы, поставленную заезжей труппой из Айодхи. Спектакль давали прямо на открытом воздухе без всяких декораций на грубо сколоченной сцене. Особенного впечатления на зрителей он не произвел, и актеров наградили только жидкими аплодисментами. Возвратившись в дом ювелира, друзья не спеша поужинали. На улице между тем начало смеркаться, и вскоре наступила ночь.

- Пора! – сказал сын министра. Он закутался в плащ Дханады и незаметно выскользнул с черного хода.

Друзья обождали некоторое время, а потом тронулись в путь сами. Пробираясь по пустынным улицам ночного города, они вскоре обратили внимание на две или три тени, которые крались за ними, прижимаясь к самым стенам домов.

- Наши скромные персоны привлекли к себе чей-то интерес, - заметил Ватсьяна.

- Не обольщайся, друг! – возразил ему Дханада. – Они следят не за нами, а за плащом Рухаки. Признаюсь, что поначалу я не верил в шпионов Виравари, но в последние три недели, стоит нам только поменяться одеждой, у меня тут же появляются сопровождающие. Так что поневоле пришлось признать очевидные факты.

Они двинулись дальше и к началу второй стражи оказались возле кладбищенской ограды. Дханада первый перебрался через нее. Следом не без содрогания последовал наш герой. Он уже начал жалеть, что ввязался в эту историю, и только стыд перед другом помешал ему вернуться домой. Впрочем, никаких особенных ужасов на кладбище не обнаружилось. Не было видно обезглавленных тел казненных, не слышалось хлопков ветал и криков стервятников. И хотя поблизости от святилища догорал погребальный костер, рядом с ним не оказалось ни якшинь-людоедок, ни кровожадных йогинь из свиты Дурги.   Зато взорам Дханады и Ватсьяны предстало около  дюжины тантристов разного пола и возраста. В их числе  была и Читрасена, поприветствовавшая их кивком головы. Друзья присели на корточки и стали рассматривать  тех, кто явился раньше. Что касается мужчин, то двое из них были сравнительно молоды и хорошо сложены. Четверо других, как показалось Ватсьяяне, принадлежали к числу сластолюбивых старцев, которые вечно слоняются возле женских бань и купален. Но зато женщины, все как на подбор, оказались юными и привлекательными.

Прошло немного времени, в течение которого к ожидавшим присоединилось несколько новых пар. Наконец растворились двери храма, и появился сам дядюшка Сарвапаша. Подбросив в костер дров,   он принялся чертить на земле магический круг, символизирующий собой Вселенную.   Пуджа началась с того, что тантристы один за другим входили в боковой придел храма и сбрасывали там с себя одежду. Вернувшись нагими к костру, они, скрестив ноги, усаживались по краю начерченной мандалы. Слева от каждого мужчины занимала место женщина, исполнявшая роль его Шакти. Едва в круг вошел Ватсьяяна, рядом с ним присела Читрасена. Гибкое тело танцовщицы покрывал темный фиолетовый узор; ее ладони, ступни ног и соски грудей были окрашены красным лаком. Волосы свои она собрала в пучок на  затылке, а на шею надела ожерелье, состоящее из нескольких унизанных маленькими серебряными черепами нитей. После сына Самудрадаты из храма вышел Дханада. Потом появилась невысокая девушка с очень смуглой кожей и узкими раскосыми глазами. Незнакомка имела ладную фигуру и высокую, хорошо развитую грудь. Лицо ее было выбелено, губы и брови выкрашены в ярко-красный цвет. Длинные, свободно ниспадавшие на плечи волосы украшали живые цветы и нитки жемчуга. В центре лба был нарисован третий глаз. «Мой друг обзавелся хорошенькой Пракрити, - шепнул Ватсьяяна. – Только она не из числа дваждырожденных. Мне кажется, это даже не шудра, а чандалка». Слова его были обращены к Читрасене, однако та сама принадлежала к очень низкой касте, и ничего ему не это ответила.  

Последней из храма вышла красивая белокожая девушка. Она не присоединилась к другим, а заняла место в центре круга. Пока Сарвапаша нараспев произносил священные мантры, остальные  молча медитировали на обнаженную красавицу. Потом наступило время жертвоприношения. Капалика сжег в огне несколько кусков мяса и совершил обильное возлияние араком. Как и следовало ожидать, огонь после этого ярко вспыхнул и жадно пожрал предложенные дары. Присутствующие заметно оживились. Белокожая красавица ненадолго удалилась в храм и вернулась с блюдом, наполненным кусками жареного мяса. Держа его в вытянутых руках, она чинно обошла присутствующих, предлагая каждому его долю. Едва мясо было съедено, Сарвапаша пустил по кругу чашу с вином, и все сделали из нее по нескольку больших глотков. Точно так же были распределены куски  рыбы. В заключении присутствующие получили по горсточке жареных пшеничных зерен.

На этом общее богослужение завершилось, и дальше каждая пара совершала пуджу без оглядки на других. Читрасена увлекла Ватсьяяну в сторону от костра и заставила усесться прямо на ближайший могильный холм. Почувствовав за спиной холодный камень, юноша поежился. Толи от ночной прохлады, толи от страха его пробрала сильная дрожь, зубы начали выбивать мелкую дробь.

- Бр-р, почтенная, - пробормотал он, - боюсь, я не смогу впитать твои энергии и останусь таким же пассивным, как эта бездушная плита.

- В начале начал, - отвечала девадаси, - Чистый Дух ощущал себя столь же бессильным. Но прелести его Пракрити пробудили в нем творческую энергию, и это привело к сотворению мира. Пусть их пример вдохновляет тебя, милый! Мы для того сюда и пришли, чтоб  без конца  повторять первичный акт божественной пары. Знай, что любой мужчина, подобно глубокому колодцу, скрывает в себе неиссякаемый источник энергии. Мы называем его кундалини. Свернувшись, подобно змее, она спит у основания твоего позвоночника, но просыпается каждый раз, когда тобой овладевает страсть.

С этими словами Читрасена заключила возлюбленного в объятия и постаралась горячими поцелуями пробудить в нем дремлющие желания. Очень скоро ее усилия увенчались успехом. Страх и холод постепенно отступили от Ватсьяяны, зато им вновь овладели любовный задор и вожделение.

- Ты была права, почтенная! – сказал юноша. – Я вдруг почувствовал себя другим человеком. Не иначе, это шевельнула хвостом твоя кундалини. Поскорее объясни мне, на что она похожа.

- Кундалини, - промолвила танцовщица, - можно уподобить внутренней дрожи, мурашкам, жидкому огню, одновременно холодному и горячему. Она парализует тело и перехватывает дыхание, хотя в то же время  наполняет его светом и свободой. Действие ее ужасно и разрушительно. Но не бойся! Слушайся меня во всем, и мы вознесемся с ее помощью к вершинам неизъяснимого блаженства, которое сродни самой нирване.

Опустившись на корточки перед Ватсьяяной, Читрасена обвила руками его шею. В ответ он обнял ее за талию, притянул к себе и ввел лингам в ее йони.

- Сиди тихо, милый, - повелела девадаси, мерно двигая бедрами. – Сейчас я разбужу твою кундалини, и она, подобно змее, попытается вырваться наружу через нижние врата твоего тела. Однако мы закроем перед нею все выходы. Тогда, по мере нарастания страсти, она двинется вверх вдоль позвоночника, освобождая энергию наших чакр. И вот, если все произойдет так, как я сказала, наши души сольются в экстазе, мы вознесемся к источникам бытия и вкусим наслаждение, доступное одним только бессмертным…

Говоря так, Читрасена не прекращала своих движений, сжимая и сокращая в то же время йони. Стенки ее влагалища, словно нежные пальцы играли с лингамом, попеременно  захватывая и отпуская его.   Мышцы живота ритмически напрягались и расслаблялись, отчего казалось, что по нему снизу вверх пробегают волны.

- Будь начеку, милый, - прошептала Читрасена, несколько умеряя свои толчки. – Сдерживай семя. Не дай ему излиться впустую!

- Но я не в силах сделать так, как ты просишь, преподобная, - возразил Ватсьяяна.

- Следуй моим указаниям, и все у тебя получится, - отвечала ему наставница. – Напряги прямую кишку, сожми ягодицы, втяни живот, задержи дыхание и постоянно повторяй про себя всемогущий слог «хум». Это действенное средство. Оно должно помочь.

Сын Самудрадатты исполнил один за другим все ее советы. Поначалу казалось, его усилия останутся тщетными. Семя уже готово было извергнуться, но юноша сделал над собой неимоверное усилие и… удержал его.

- У меня получилось, преподобная!   - воскликнул он в полном восторге.

- Да, милый, я это ощутила, - отвечала танцовщица. – Мы с тобой перекрыли все нижние ворота. Кундалини не хватает воздуха, и теперь она просыпается.

Тело девушки несколько раз вздрогнуло. Из полуоткрытых уст вместе с судорожным дыханием стали прорываться стоны.

- Прижмись ко мне крепче, милый, - велела она, сжимая объятия и впиваясь ногтями в его спину. – Пусть твое сердце бьется в унисон с моим. Пусть наши мысли стремятся к одной цели. Вбирай всей кожей энергию, которая отошла от меня. Вместе мы сумеем совладать с ней…

Ватсьяяна едва не был увлечен пароксизмами ее наслаждения.   Чтобы не поддаться примеру возлюбленной, он представил, что пьет большими глотками воду из кувшина.   Это помогло ему восстановить контроль над чувствами. Ощущение было такое, будто он воспарил над землей и увидел долину на том месте, где ему прежде мерещился горный пик.

- Очень хорошо, милый, - прошептала Читрасена, - кундалини с нами и  достигла области пупка. Теперь ты можешь помогать мне.

Обвив его тело руками, девадаси откинулась немного назад, и они принялись раскачиваться на месте, обмениваясь в тоже время ласками и поцелуями. Короткое время спустя, девушку подхватила вторая волна страсти. Ее возлюбленному вновь пришлось удерживать семя и изо всех сил напрягать прямую кишку, в то время как тело Читрасены неистово сотрясалось в его объятьях. Желаемое далось Ватсьяяне легче, чем в первый раз, как будто он уже сумел обрести над своим естеством новую, прежде недоступную ему власть.

- Это был экстаз Брахмы, милый, - сообщила девушка, когда к ней вернулась способность говорить. – Кундалини поднялась до сердечной чакры. Еще немного, и мы будем у цели.

- Преподобная, - спросил Ватсьяяна, - как долго мне себя сдерживать?

- За экстазом Брахмы,   -  отвечала Читрасена, - придет экстаз Вишну, когда кундалини  достигнет области горла. Я в последний раз отдам тебе свою энергию, и тогда мы уже вместе вкусим наслаждение во время экстаза Шивы.  

Чтобы доставить возлюбленному более изысканное наслаждение, Читрасена подтянула колени к самой его груди, после чего покачивания и сладостные сокращения йони возобновились. Казалось, их любовное соединение длится уже целую вечность.   Но вот миновал третий экстаз, еще более бурный и длительным, чем два первых, и наступило время четвертого. К этому времени Ватсьяяна уже не видел ни могильных холмов, ни деревьев, ни старого  кладбища. Его дух свободно парил над храмами и дворцами, проникал в морские глубины и возносился к звездной вышине. Откуда-то издалека, словно из другого мира до него долетел голос Читрасены:

- Кундалини в головной чакре, милый. Мы сделали это! Теперь отпускай ее…

В тот же миг  сверхчеловеческое напряжение, в котором Ватсьяяна пребывал все последнее время, оставило его. Вселенная померкла в его глазах, и он словно вознесся за пределы «условных» вещей. Исчезло само пространство. Время перестало существовать. Дух растворился в безбрежном океане света, пронизанном токами неизъяснимого блаженства. Поначалу он еще продолжал ощущать себя, и его мысли-тени с монотонным однообразием лениво колыхались на темных волнах сознания. Но потом прекратилось и это. Душа потонула в своем «я». Всякая действительность исчезла. За пределами слова и за пределами мысли он достиг нирваны…

…Возвращение в реальность напоминало собой пробуждение от сна. Ватсьяяне казалось, что он всплывает из глубины на поверхность моря. Но если в обычной жизни, по мере движения вверх, вода делается теплее и светлее, здесь все было наоборот. Свет постепенно померк и сменился тьмой. Появилось ощущение холода и усталости. Сын Самудрадатты открыл глаза и увидел себя сидящим на кладбище в обнимку с нагой девадаси. Сколько минуло времени с начала их соития, он не знал. Но, судя потому, что ярко горевший прежде костер потух и обратился в груду тлеющих углей, любовный акт продлился необычайно долго. Он поцеловал прильнувшую к его плечу Читрасену. Та открыла глаза и улыбнулась.

- Ну, как, преподобная? – спросил Ватсьяяна. – Я не нарушил никаких ритуалов?

- Все прошло как надо, милый, - сказала она. – Для новичка ты держался великолепно. В твоих объятиях я почувствовала себя настоящей Шакти.

Они поднялись с могильного холмика и направились к святилищу, где собирались другие участники богослужения. Накинув на плечи правару, Ватсьяяна вспомнил о Дханаде и принялся его разыскивать. В храме друга не оказалось. Не было его и возле костра. Наш герой обошел вокруг святилища и несколько раз громко позвал купца по имени. Никто не откликнулся. Ватсьяяна почувствовал беспокойство и поделился им с  Читрасеной, а та, подбежав к дядюшке Сарвапаше, что-то прошептала ему на ухо. Чтобы не привлекать лишнего внимания капалика первым делом распустил по домам свою паству. Вслед затем,   вооружившись факелами, они стали обшаривать кладбище и вскоре наткнулись на бездыханное  тело Дханады. Несчастный лежал, уткнувшись лицом в землю и сжимая в скрюченных пальцах  вырванные в агонии пучки травы. Когда его перевернули на спину, взорам открылось искаженное мукой лицо с искусанными в кровь губами. Меж полуоткрытых век страшно зияли белки закатившихся глаз.

Сарвапаша встал на колени, раздвинул челюсти трупа и вытащил двумя пальцами язык. Понюхав его, он недоуменно пожал плечами, а потом сказал:

- Скорей всего бедняга умер от яда. Не пойму только, как его отравили.

- А ты взгляни на его лингам, преподобный! – воскликнула девадаси. - Тебе это о чем-то говорит?

И в самом деле, член Дханады выглядел необычно: он страшно распух, головка его почернела от крови, а сквозь тонкую кожу явственно проступили бурые пятна.

- Теперь понятно, - ответил капалика. – Его убила ядовитая девушка!

- Ядовитая… кто? – срывающимся голосом переспросил Ватсьяяна, припоминая в то же время темнокожую незнакомку с беленым лицом.

Читрасена объяснила возлюбленному, что таким образом нередко сводят счеты с политическими врагами. Во влагалище убийцы особым образом закрепляют шип, смазанный быстродействующим ядом. Самой девушке он не угрожает, но зато любой, кто пытается совершить с ней сношение, умирает от смертельного укола

- Вот только кто мог желать Дханаде смерти? – удивился дядюшка. – Может, он совратил жену какого-то раджи?

- Нет! – глотая слезы, отозвался Ватсьяяна. – Его убили по ошибке, приняв за Рухаку. Ведь Дханада пришел сюда в его плаще!

- Тогда нужно предупредить сына министра! – сказала Читрасена. – Ему грозит опасность и немалая.

- Ты права, преподобная! – встрепенулся юноша. – Я побегу к нему и обо всем расскажу.

Бросив последний взгляд на тело своего несчастного друга, сын Самудрадатты быстрыми шагами отправился в город. Небо на востоке только-только начало розоветь, но когда он явился в дом тетушки Суджамати, оказалось, что все его обитатели давно на ногах. Услышав об убийстве Дханады, Рухака только горестно покачал головой.

- Все одно к одному, - сказал он. – Ты правильно рассудил: этот ядовитый шип был направлен против меня. Несчастный Дханада пал жертвой чудовищной интриги.

- Значит, ты ждал чего-то подобного? - воскликнул Ватсьяяна.

Сын министра не стал спорить.

- Сегодня ночью, - сообщил он, - махараджа приказал арестовать моего отца.

Ватсьяяна замер с открытым ртом.

- И что ты собираешься теперь делать? – спросил он.

- Убегу из столицы, - отвечал Рухака. – Шудхапата и его труппа нынче уезжают из Паталипутры. Я отправляюсь вместе с ними. Пусть шпионы Чудамани собьются с ног, разыскивая меня по всей стране.

- Шудхапата уезжает? – переспросил наш герой. – Но Авантика ничего мне об этом не говорила.

- Решение принято только что, - пояснил Рухака. – Говорят, что пурохита, покровительствовавший Шудхопате, тоже впал в немилость. Наши друзья-актеры  не стали испытывать судьбу и согласились покинуть город подобру-поздорову.

- Выходит, Авантика тоже уезжает! – сообразил Ватсьяяна.

- И она, и Унмадина, - кивнул Рухака. – Я ни за что ее теперь не брошу. Шудхопата обещал подыскать для нас подходящие роли. Будем лицедеями, раз нам не суждено стать царскими слугами.

- Я тоже поеду с вами! – сказал Ватсьяяна. – К чему мне оставаться в столице одному, без друзей и покровителей?

- Тогда будь готов сегодня к полудню, - согласился сын министра. - Встречаемся возле главных южных ворот.

Договорившись обо всем, наш герой отправился на свою квартиру. Он быстро собрал вещи, а потом достал из тайника припрятанные Дханадой деньги и пересчитал их. Помимо десяти золотых тут оказалось еще триста драмм серебром. Сумма достаточная для того, чтобы безбедно прожить в столице до начала лета. В провинции можно было протянуть вдвое дольше. Все золото и большую часть серебра Ватсьяяна зашил в пояс, а в кошельке оставил только немного мелочи на дорожные расходы. Хотя до условленного часа оставалось еще много времени, он решил не задерживаться в доме, где все напоминало ему о погибшем друге. Выйдя через черный ход, юноша смешался с толпой и принялся бесцельно бродить по улицам. Повсюду: и  в кабачках, и на рынках – народ судачил о падении Виравари (эта новость, распространившаяся с невероятной быстротой, была уже известна всем). Высказывались разные предположения. Многие горожане жалели несчастного министра и толковали о превратностях человеческого счастья. Ближе к полудню Ватсьяяна вышел из Паталипутры через ворота Ямы (как тут было не вспомнить, что вступил он в нее через ворота Брахмы!), перешел по перекидному мосту через ров и стал дожидаться своих друзей. Те не замедлили явиться.   Всего, вместе с Рухакой и Унмадиной, набралось человек пятнадцать актеров. Путешествовали они на пяти повозках, в каждую из которых была впряжена пара волов. Ватсьяяна устроился рядом с Авантикой и долго смотрел назад, пока столица не скрылась за кромкой леса.

- Тебе жаль расставаться с Паталипутрой? – спросила актриса.

- Нет, просто я размышляю о своей судьбе, - признался юноша. – Только подумай! Минуло меньше года с тех пор, как я оставил свой дом, и вот, мне уже в шестой раз приходится спасаться бегством от своих недругов.

- Кто же в этом виноват? – полюбопытствовала девушка.

- Наверно, любовь, - отвечал Ватсьяяна, подумав.

- Значит, ты гоним самим Камой, красавчик, - усмехнулась Авантика. -  Он положил на тебя глаз и имеет на твой счет какие-то особенные планы!..

Ватсьяяне пришлось вновь привыкать к кочевой жизни. Выехав за пределы столичного округа, Шудхопата двинулся на юг, задерживаясь на день или два в больших деревнях. Иногда ему удавалось заручиться поддержкой местного раджи, и тогда представление давали во дворце или богатом доме в присутствии знатной публики. Но чаще приходилось играть на открытом воздухе – на храмовом дворе или прямо посреди деревенской площади. Благо, холодный сезон подходил к концу, и все говорило о скором наступлении весны.

Рухака, Унмадина и Ватсьяяна так же принимали участие в постановках. Правда, из них троих подлинный актерский талант обнаружился только у Унмадины. Присмотревшись к ней, Шудхопата стал давать девушке главные роли.   А по прибытии в Раджагриху, он поручил ей играть  Шакунталу. Опыт прошел более чем удачно. Единственным неприятным последствием успеха Унмадины стала ее ссора с Авантикой. Она вдруг почувствовала себя уязвленной, и вскоре их дружба совершенно расстроилась. В то же время Авантика отдалилась от Рухаки, а потом и от Ватсьяяны. Любовные отношения между ними прекратились.

В Гае, где наблюдался большой приток буддийских паломников,   Шудхопата решил задержаться до конца месяца. Погода все дни стояла пасмурная, а однажды во время представления припустил сильный ливень. Публика бросилась, кто куда; основательно промокли и сами актеры (спектакль ставили на площади, и укрыться им было негде). Вода испортила костюмы, занавес и декорации. Дела Шудхопаты были бы совсем плохи, если бы Ватсьяяна не решился поддержать его, ссудив десять своих золотых. Происшествие это послужило так же причиной болезни Унмадины. Бедняжка подхватила простуду, и на другой день у нее обнаружился сильный жар. Встревоженный Ватсьяяна вызвал к ее постели лучших городских врачей, издержав на них значительную часть своих сбережений. Жар удалось сбить, но окончательное выздоровление так и не наступило. Унмадину донимал кашель, и вскоре ей пришлось отказаться от главных ролей.

Среди этих забот подошел к концу месяц пхальгуна. После полнолуния труппа покинула Гаю и отправилась на запад, в сторону Уджаяни. Ночи пока оставались прохладными, но днем солнце уже порядочно припекало. Зацвели манговые деревья, вновь появились цветы на ашоках и киншуках. На прудах можно было видеть молодые лотосы. Словом, все было точно так же, как и год назад, когда Ватсьяяна оставил свой родной Дашапур. Теперь юноша нередко видел во сне старого Самудрадатту, а днем все чаще задумывался о своей дальнейшей судьбе.

- Вот доберемся до Уджаяни, и я отправлю отцу письмо, - говорил он Рухаке. - Жаль, конечно, что у нас с Харидаттой вышла размолвка, но не скитаться же мне из-за него по свету до скончания веков. Отец меня простит, и мы все трое поселимся у нас дома.

Его друг не возражал, однако неблагоприятные обстоятельства смешали  все их планы. Здоровье Унмадины вновь ухудшилось. И хотя она не позволяла себе ни слова жалобы и мужественно переносила тяготы скитальческой жизни, видно было, что каждое слово и каждое движение даются ей с трудом. Бледная и молчаливая, она проводила целые дни, лежа на своей повозке. И даже те, кто не был искушен во врачебных премудростях, замечая лихорадочный блеск ее глаз и нездоровый румянец на щеках, понимали, что болезнь Унмадины принимает серьезный оборот. Несчастный Рухака буквально не находил себе места. Однажды утром, когда труппа готовилась покинуть небольшой и довольно грязный постоялый двор, расположенный в пяти или шести днях пути от Уджаяни, сын министра сообщил Ватсьяяне:

- Мы задержимся здесь. Дорога убивает Унмадину. Она должна отдохнуть.

- Я тебя не оставлю, - тотчас решил сын Самудрадатты. – Вместе нам будет легче ухаживать за ней.

Рухака ничего не ответил, а только крепко пожал товарищу руку.

Шудхопата одобрил их решение. Порывшись в кошельке, он высыпал в ладони Ватсьяяны горсть серебряных монет и сказал:

- Это в счет уплаты моего долга. Остальное верну тебе при встрече в Уджаяни.

Вскоре актеры уехали.   Постоялый двор, ставший пристанищем для Рухаки, Ватсьяяны и Унмадины, располагался на окраине большой деревни. Сын Самудрадатты отправился на поиски лекаря. Обратно он вернулся с величавым, благообразным стариком. Тот осмотрел больную и остался недоволен ее состоянием.

- Боюсь, у девушки начинается чахотка, - сказал он. – Ей необходим покой и хорошее питание.

Слова его глубоко опечалили юношей. Но беда, как известно, не приходит одна. Поднявшись за деньгами, чтобы расплатиться с врачом, Ватсьяяна обнаружил, что дверь его с Рухакой комнаты взломана и все серебро похищено. Когда он оповестил о пропаже друзей, те принялись выгребать и пересчитывать завалявшуюся с лучших времен мелочь. Оказалось, что весь их наличный капитал не превышает двадцати драмм.

- Вот до чего мы дошли, - мрачно заметил Рухака. – Бывало, я оставлял столько на чай слуге в трактире. А теперь нам предстоит неизвестно сколько времени втроем жить на эти жалкие гроши, да еще платить за постой и лечение.

- Не падай духом! – постарался утешить его наш герой. – У крестьян сейчас горячая пора. Лишние руки им не помешают. Думаю, мы сумеем зарабатывать по две-три драммы в день, а больше нам и не требуется.

Вечером Ватсьяяна обошел всю деревню, заглядывая в дома зажиточных хозяев. Один из них сказал:

- На расстоянии кроши от деревни у меня есть заброшенное поле. Последние шесть лет его не обрабатывали, так что пашня заросла молодым лесом и кустарником. Если возьмешься расчистить ее, получишь пятнадцать драмм.  

Ватсьяяна согласился, выговорив в качестве обязательного условия, что обед будет за счет хозяина. На другой день, вооружившись топором, пилой и лопатой, он отправился на работу. Она оказалась совсем не такой простой, как он рассчитывал. Правда, молодые дубы, облюбовавшие эту делянку, еще не успели набрать силу, но зато колючий терновник дал множество побегов, образовавших густые, непроходимые заросли. Вступив с ним в сражение, сын Самудрадатты вскоре изодрал в клочья всю свою одежду и до крови исколол руки. Около полудня явилась с обедом хозяйская дочка по имени Келика – смазливая и разбитная девица с пышной грудью и широкими бедрами. Осмотрев незначительный кусок поля, который ему удалось освободить от растительности, она сказала:

- Вижу, красавчик, эта победа далась тебе нелегко. Похоже, в прежние времена ты привык к совсем другим битвам.

- Это ты верно заметила, - проворчал наш герой.

Он  принялся за еду. Между тем Келика, устроившись напротив, бесстыдно приподняла подол и почесала пятерней свой лобок.

- Наверно, у тебя сильно свербит в этом месте, - заметил Ватсьяяна. - Оттого ты и сверкаешь повсюду своими телесами.

- Не нравится, не смотри! – дерзко отвечала она. – Я-то точно знаю: такой йони, как у меня, не найдешь ни у одной столичной вертихвостки.

Ее слова позабавили Ватсьяяну.

- Ты самонадеянна не по годам, девушка, - сказал он. – Хоть я и не кажусь стариком, мне довелось на своем веку заглянуть во множество укромных местечек. Поверь, твоя йони ровно ничего из себя не представляет.

- Давай поспорим, красавчик! – предложила она. – Если я окажусь неправой, то помогу тебе управиться с работой. А если я не вру, будешь ублажать меня каждый день во время обеда.

- Идет, - согласился Ватсьяяна.

Они отыскали укромное местечко и без долгих разговоров отдались любовным утехам. Встав на четвереньки, Келика приняла сзади его лингам.

- Ну, - сказала она, – нападай, если ты такой смелый.

Ватсьяяна попробовал двинуть членом, но не тут-то было! Напрягши мышцы своего лона, девушка без видимого усилия удерживала его точно клещами. Казалось, что его лингам угодил в волчий капкан.

- Балуй, балуй, - приговаривала Келика, подсмеиваясь над его тщетными усилиями. – Я проделывала этот фокус со многими парнями из нашей деревни. Освободиться удалось одному только кузнецу Горабхе, да и тот воспользовался тем, что я была пьяна.

- Ладно! Ты выиграла наш спор, - сдался, наконец, Ватсьяяна.

- Так-то оно лучше, - обрадовалась Келика. – Теперь ложись на спину. Я чуть-чуть поиграю с твоим малышом.

Устроившись на животе возлюбленного, она то мягко захватывала  лингам, то отпускала, вытягивала его и сжимала и даже как будто посасывала. Казалось, что внутри ее йони упрятан упругий и нежный язык, а ее нижние губы так же сильны и подвижны, как верхние. Немного отдохнув, они поменялись ролями: Ватсьяяна принялся осыпать ее могучими ударами быка и дважды довел возлюбленную до страстных содроганий.

- Мы с тобой друг друга стоим, - заявила Келика после того как они, одевшись, вернулись на поле. – Мне не часто приходилось встречать такого искусного любовника.

Ватсьяяна уже признал свое поражение, тем не менее, девушка взялась ему помогать и работала  настолько усердно, что к вечеру участок очищенной земли значительно увеличился в размерах.

На второй день их свидание повторилось; они рассчитывали, что смогут так же весело развлечься в третий, но тут события приняли совершенно неожиданный оборот.   Ватсьяяна и его возлюбленная только-только начали вкушать наслаждение, как внезапно появился отец Келики в сопровождении двух дюжих батраков. Схватив дочку за волосы, он надавал ей звонких оплеух, а потом несколько раз вытянул кнутом по голому заду. Юношу  он, правда, бить не стал, но велел скрутить ему руки и гнать голышом через всю деревню к дому старосты. Двое следующих суток наш герой просидел на хлебе и воде под запором в сарае, с тревогой ожидая, чем завершится его любовное приключение. На третий день его, наконец, привели на суд. В комнате, где проходило разбирательство, помимо старосты находился отец Келики, несколько крестьян и еще один незнакомец, судя по всему, военный. Первым взял слово потерпевший, подробно изложивший свои претензии к задержанному. Из его слов выходило, что Келику обольстили, обманом  склонив ее к недозволенным отношениям. В качестве компенсации хозяин требовал от Ватсьяяны либо уплатить ему пять золотых, либо бесплатно отработать на него в течение пяти месяцев.   Получив позволение говорить, Ватсьяяна   честно и без прикрас поведал о том, как произошло его сближение с дочерью хозяина. Насколько он мог судить, никто (даже собственный отец) не усомнился в правдивости его слов. По-видимому, репутация Келики в деревне была хорошо известна. Однако староста, приходившийся истцу родственником, явно склонялся к тому, чтобы удовлетворить его требование. Все шло к обвинительному приговору, но тут внезапно в дело вмешался молчавший до того военный.

- Что ты несешь, чернильная душа? – воскликнул он, обращаясь к старосте. – Или ты не видишь, что девчонка просто попользовалась беднягой, а папаша желает погреть руки на ее позоре? Вели всыпать дочке двадцать розог за бесстыдство, а парня отпусти. Он уже достаточно наказан тем, что два дня просидел в холодной. Если твой кум желает получить компенсацию, пусть удержит у себя те пятнадцать драмм, которые должен был отдать за работу. У нас в Паталипутре ровно столько платят гетерам за ночь.

Слова его привели Ватсьяяну в изумление.

- У вас в Паталипутре, господин? – переспросил он. – Но разве я, вы и мы все не находимся ныне во владениях достославного Рудрасимхи (да пребудет с ним Всевышний)?

- Именно так оно и было до позавчерашнего дня, - важно отвечал военный. – Но теперь вся эта область отошла под власть  махараджи Чандрагупты. И если все будет идти, как идет сейчас, то не сегодня, так завтра доблестный министр Виравари повергнет к стопам нашего государя славный город Уджаяни и всю шакскую державу.

- Как? – вновь воскликнул наш герой. – Министр Виравари на свободе? Он не томится в тюрьме, и его не преследуют за измену?

- Говорю же тебе, он стоит во главе наших войск и ведет их к победе! – сердито отвечал офицер.

- Тогда, - промолвил Ватсьяяна, - я объявляю вам, что владею важной государственной тайной, о которой могу сообщить только лично самому министру Виравари. Пусть меня доставят к нему, и притом, как можно быстрее.

- Послушай, парень, - с сомнением произнес военный, - ты сделал сейчас нешуточное заявление. Если на проверку окажется, что твоя тайна сущий пустяк, я взыщу плату за проезд кнутом прямо с твоей спины. И не надейся, что она будет  маленькой!

- Мне это известно, офицер, - возразил юноша. –  Говорю вам: дело не терпит отлагательств! Загони вы по пути целый десяток лошадей, министр вернет их стоимость в тройном размере.

- Что ж, в таком случае мы отправляемся немедленно, - решил его собеседник.

Короткое время спустя Ватсьяяна уже сидел в легкой дорожной коляске офицера (которого, кстати, звали Лакшманом) и мчался на ней в сторону Уджаяни. Так всесильная  судьба в очередной раз круто изменила течение жизни нашего героя. Но, похоже, теперь то же самое ожидало всех подданных махараджи Рудрасимхи. Шакская держава, просуществовавшая без малого три столетия, доживала ныне последние дни. Все дороги были запружены войсками магадхов. Из уст в уста передавалась весть о большом сражении, которое толи уже произошло, толи вот-вот должно было начаться. Два дня путники пребывали в неизвестности. Утром третьего дня за завтраком Лакшман радостно сообщил Ватсьяяне:

- Все кончено! Шаки разбиты под стенами Уджаяни. Их армия сложила оружие и сдалась на милость победителя.

- А что слышно о Рудрасимхе? – спросил наш герой.

- Он пал в поединке с махараджей Чандрагуптой! Наш государь исполнил обет, который дал, отправляясь в женском платье в лагерь злодея Рудрасены. Государства кшатрапов больше не существует!

Спустя еще двое суток, Лакшман и его спутник прибыли в столицу Уджаяни, только накануне занятую войсками магадхов. Как и в прошлый раз, город встретил Ватсьяяну веселым празднеством. Жители, одетые в богатые одежды, совершали подношения богам и славили своего нового владыку великого Чандрагупту. Коляска подкатила к царскому дворцу. Лакшман попросил сообщить министру о своем подопечном. Сказать по правде, он не особенно верил в то, что Ватсьяяна действительно владеет какой-то важной тайной. Но едва Виравари услышал имя нашего героя, он оставил все дела  и велел без промедления пропустить его к себе.

- Что тебе известно о моем сыне, юноша? – взволнованно воскликнул он, едва Ватсьяяна прошел в его кабинет.

- С ним все в порядке! – поспешно отвечал Ватсьяяна. – Во всяком случае, он был в добром здравии, когда мы с ним расстались.

После этого сын Самудрадатты кратко поведал о своих приключениях. Он рассказал об оргии тантристов, о смерти Дханады, о бегстве из столицы, об их пребывании в труппе актеров и, наконец, о своем задержании. В заключении он смиренно попросил министра исполнить одну его просьбу, заранее известив о том, что будет просить не за себя, а за Рухаку.

- Так-так, - промолвил Виравари. – Значит, ты решил выступить в роли ходатая? Дай-ка попробую угадать, о чем пойдет речь. Не иначе, ты ищешь покровительства для шудры Унмадины, с которой мой сын тайком встречается последние полгода?

- Вы совершенно правы, господин! – отвечал изумленный Ватсьяяна (прежде он ни единым словом не обмолвился о возлюбленной своего друга). – Но откуда вам о ней известно?

- Как бы я мог управлять огромным царством, если бы не ведал о том, что творится в моей собственной семье? – усмехнулся Виравари. – Или вы думали обмануть меня своими нелепыми переодеваниями?

- Если вы так предусмотрительны и всеведущи, отчего Чудамани сумел взять над вами верх? – спросил задетый его пренебрежительным тоном Ватсьяяна.

- А кто тебе сказал, юноша, что он меня осилил? – надменно спросил министр.

- Кто мне сказал? – удивился наш герой. – Да это очевидно само по себе! Разве вас не бросили в тюрьму, разве имущество ваше не было описано, и разве Чудамани не занял ваше место?

- Все это случилось только потому, что я сам так пожелал, - отвечал Виравари.

- Вы сами пожелали очутиться в тюрьме? – не поверил своим ушам Ватсьяяна.

- Это же очевидно! – пожал плечами министр. – Война с шаками была давно предрешена. Но чтобы избежать лишнего кровопролитья следовало застать врага врасплох. Однако, как добиться внезапности, если всему миру было известно мое враждебное отношение к Рудрасимхе? Пока я находился у власти, здешний махараджа постоянно держал войска в готовности и следил за каждым моим шагом. Вот я и предложил Чандрагупте представить дело так, словно я попал в опалу. Меня поместили в тюрьму, а первым министром объявили Чудамани - тайного пособника шаков. Узнав о моем аресте и получая от своего высокопоставленного шпиона заверения в нашем миролюбии, Рудрасимха успокоился. Часть своих войск он распустил, другие послал против своих южных соседей. И вот, когда он этого меньше всего ожидал, я  внезапно вышел на свободу и нанес сокрушительный удар, противостоять которому враги уже не смогли. Все произошло именно так, как я предполагал! Будь великий Каутилья жив, он без стыда признал бы меня своим лучшим учеником.

- Я несказанно поражен вашими словами, господин, - признался Ватсяяна. – Мое изумление безмерно, и равняется лишь моему восхищению.

- Во всей этой истории, - сказал в заключении Виравари, - я не предусмотрел только одного: Чудамани оказался гораздо более коварным и злобным противником, чем я мог ожидать. Махараджа запретил ему преследовать моего сына, и тогда он решил нанести удар исподтишка. К счастью, его шпионы далеко не так искусны, как мои. Поэтому они и позволили себя провести трем неопытным юнцам. Несчастный Дханада пал жертвой роковой ошибки.   Рухака исчез, и вплоть до сегодняшнего дня я ничего не знал о его судьбе. Но теперь, слава богам, мне известно, где он находится…

Не дав больше никаких разъяснений, министр снабдил нашего героя небольшой суммой денег и приказал ему дожидаться приезда сына. Ватсьяяне ничего другого не оставалось, как подчиниться.   Он отправился бродить по городу и внезапно лицом к лицу столкнулся со своим прежним наставником Харидаттой. Встреча эта, неприятно поразившая обоих, не сулила бывшему брахмачарину ничего хорошего. Чтобы не начинать скандала Ватсьяяна поспешно юркнул в переулок и, таким образом, избежал на этот раз выяснения отношений.

Следующие семь дней прошли без происшествий. Миновала светлая половина месяца чайтра, а Ватсьяяна по-прежнему не имел никаких вестей о Рухаке. Его стали посещать тревожные мысли: уж не забыл ли о нём Виравари? Но оказалось, что тревога была напрасной – утром на восьмой день к нашему герою явился вестовой и вручил приглашение на официальный прием махараджи. В назначенный день и час сын Самудрадатты прибыл во дворец, и  был допущен в роскошную залу Ста колонн, хорошо знакомую ему еще с тех времен, когда он посещал ее в качестве «служанки» Ратиприи.  

Стоя возле самых дверей, среди незначительных придворных чинов, Ватсьяяна издали наблюдал за сидящим на троне Чандрагуптой. Прежде всего, к махарадже было допущено несколько иностранных посольств, поздравивших его с победой над царем шаков. По окончании официальной части церемонии из-за трона выступил министр Виравари.

- Государь, - сказал он, - разбирая дела низложенного Чудамани, я случайно наткнулся на след одной старой тайны, которую мне, с божьей помощью, удалось благополучно разгадать. Осмелюсь напомнить, что у вашего брата Рамагупты была маленькая дочь, рожденная ему одной из младших жен.

- Да, - кивнул махараджа, - нам это известно.

- Новорожденная принцесса Гаури, - продолжал министр, - бесследно исчезла сразу после смерти отца. И, как теперь выяснилось, произошло это не без ведома Чудамани.

Виравари сделал знак, и к престолу махараджи, низко согнувшись в почтительном поклоне, приблизился какой-то старик.

- Кто ты такой? – спросил заинтригованный Чандрагупта.

- Мое имя Сумантра, государь, - отвечал тот. – Два десятка лет назад я был камердинером Чудамани. Повинуясь его приказу, я исполнил то дело, о котором хочу сейчас поведать.

- Говори! – приказал махараджа.

- В тот день, когда пал блистательный Рамагупта, министр вызвал меня к себе и вручил корзину, в которой лежала крошечная, недавно родившаяся девочка. «Это Гаури, дочь нашего несчастного повелителя, - сказал он, - увези ее из столицы и спрячь в надежном месте. Пусть она растет, не ведая о своем высоком происхождении. Кто знает, какой оборот примут в будущем дела. Быть может, еще возникнет нужда в потомках Рамагупты».

- Что это значит? – нахмурился Чандрагупта.

- Осмелюсь предположить, - скороговоркой произнес Сумантра, - что мой господин рассчитывал женить на принцессе своего сына, того самого, который утонул спустя десять лет, и таким образом породниться с царствующей династией.

- Продолжай! – велел махараджа.

- Я отвез девочку в древнюю столицу Раджагриху и передал ее своей хорошей знакомой Анджанте, содержательнице школы для гетер, - сообщил старик. – Разумеется, я не посвящал ее ни в какие подробности. Объявил только, что судьбой этой крошки озабочено одно высокопоставленное лицо.

- По моему приказу, - вступил в разговор Виравари, - Аджанту доставили во дворец.

Он сделал знак, и стражники впустили в зал стройную благообразную старуху. По требованию министра Аджанта подтвердила показания Сумантры, а потом сказала:

- Как раз перед приездом камердинера  я купила маленькую сиротку по имени Унмадина. Ее отец, происходивший из презренной варны шудр, недавно умер.   Девочка вскоре последовала за родителем, но поскольку никто не знал о ее кончине, я выдала за нее вновь прибывшую. Благо, они были примерно одного возраста.

- Ты могла бы ее узнать? – спросил министр.

- Без всякого  сомнения, господин, - кивнула бывшая гетера.

Тут в зале появился Рухака, поддерживавший под руку прекрасную девушку. Ее руки и ноги  украшали звенящие кольца и другие драгоценности. Одета она была в дорогие шуршащие ткани, голову ее окутывало цветное покрывало, а одежду на груди унизывали жемчуга. Ватсьяяна не сразу признал в незнакомке Унмадину, но Аджанта не колебалась ни мгновения.

- Это она! – заявила старуха.

Рухака, который не слышал предшествующего рассказа и не ведал о высоком происхождении своей подруги, взволнованно воскликнул:

- Отец! Хочу, чтобы ты знал: я и Унмадина уже связаны нерушимыми узами брака. Я знаю, что ты никогда не позволил бы мне жениться на девушке из низкой касты, и потому мы соединили наши жизни по обычаю гандхарвов.

- Государь, - обратился он затем к Чандрагупте, - разрешите мне именовать эту девушку своей супругой!

Рухака и его жена преклонили колени перед махараджей и замерли, ожидая его решения.

- Вы знаете, повелитель, - смиренно произнес Виравари, - я не имел никакого касательства к этому делу. Все произошло без моего ведома. Но, помня о том, что этот недостойный, мой сын, я прошу не карать его слишком строго за дерзость.

С этими словами он так же опустился на колени.

- Встань, мой друг, - приказал махараджа. – Будь я с самого начала опекуном своей племянницы, и озаботься я поиском ей супруга, лучшего избранника для принцессы, чем твой сын, было не сыскать. Да и не дело смертных разъединять тех, кого соединили сами боги.

На этом официальный прием закончился. Чандрагупта торжественно удалился из залы. Спустя какое-то время, Ватсьяяну пригласили в личные покои государя, и здесь он был представлен махарадже в более непринужденной обстановке. Подводя нашего героя к креслу господина, Виравари сказал:

- Повелитель, этот юноша уже дважды оказал услуги вашему верному рабу. Сначала он спас от смерти меня самого, а теперь поддержал в минуту невзгод моего сына.

- Пусть подойдет к моей руке, - разрешил махараджа, - друзья моих друзей – мои друзья!

Но когда Ватсьяяна приблизился к Чандрагупте, тот неожиданно нахмурил лоб и спросил:

- Постой-ка! А не тот ли это Ватсьяяна Малланага, на которого мне третьего дня подали жалобу? Некий брахман Харидатта доносил мне, что, будучи его учеником, этот юноша вступил в недозволенную связь с его дочерью! Прежний махараджа приговорил его к кастрации.

Сына Самудрадатты охватил страх.

- Государь, - воскликнул он дрожащим голосом. – Произошла ошибка! Демоны помутили разум моему учителю, и он вдруг жестоко меня возненавидел. Но готов поклясться чем угодно: я никогда не имел сношений с его дочерью!

Однако его слова не убедили Чандрагупту.

- Я должен во всем разобраться! – заявил он. – Обвинения, выдвинутые против тебя, слишком серьезны. Их нельзя оставить их без внимания.

Послали за брахманом и его дочерью. Вскоре слуги вели в кабинет Харидатту и Чандрику.   В присутствие Виравари и еще двух уважаемых юристов  старик повторил свои обвинения.

- Осмелюсь заметить, государь, - сказал Виравари, - что сам факт прелюбодеяния никем не засвидетельствован.

- Тем не менее, - возразил один из юристов, - подозрения уважаемого брахмана нельзя считать беспочвенными. Как попала на крышу одежда обвиняемого?

- Увы, господа! – отвечал Ватсьяяна. – Я вынужден со стыдом признаться, что действительно имел в ту ночь свидание с женщиной, но, разумеется, она не была дочерью моего наставника. Когда поднялась суматоха, я похитил одежды Чандрики и бежал. Мне жаль, что она без всякой вины попала под такое ужасное подозрение.

После этого судьи начали допрашивать дочку брахмана.

- Я уже много раз говорила отцу, что ни в чем не виновата, - промолвила девушка. – Однако, он мне не верит. Клянусь, что никогда не имела сношений с этим юношей, и ради подтверждения своей невинности готова подвергнуться божьему суду.

- Что ж, - рассудил Чандрагупта, - это было бы наилучшим выходом. Пусть приготовят все, что необходимо.

По его приказу слуги принесли в кабинет змею, раскалили железный шар и натянули на лук тетиву. Чандрика обратила свое лицо к солнцу и громко произнесла:

- О,   Сурья, око мира! Ты все видишь и все знаешь!

После этого она трижды подвергла себя испытанию, и каждое из них подтвердило правдивость ее слов.

- Сам видишь, почтенный, - обратился махараджа к Харидатте. – Твои подозрения, к счастью, не подтвердились. И поскольку это была единственная причина вашей размолвки, ничего не мешает тебе взять ученика обратно в свой дом.

- Я не желаю этого! – возразил брахман.

- И я так же, государь! – воскликнул наш герой. – Мне приходилось слышать об одном старом обычае. Утверждают, что если брахмачарин сочинит и представит на суд уважаемых брахманов сутру глубокого содержания, его ученость, таким образом, будет считаться подтвержденной, и он может именовать себя снатакой.

- Такой обычай действительно существует! – сердито проговорил Харидатта. – Да только тебя он никоим образом не касается. Ты всегда был неучем и бездельником и не смог усвоить даже десятой части «Ригведы»! Где тебе сочинить сутру! И какие вопросы сможешь ты в ней исследовать?

- После того, как судьба развела нас, - отвечал Ватсьяяна, - моим  образованием занялись другие учителя. Правда, эти люди были не очень искушены в вопросах дхармы и артхи, но зато с их помощью я смог досконально исследовать каму. Мой труд будет посвящен именно этой сфере жизни, и потому я думаю назвать его «Кама-сутрой».

- Мне кажется, повелитель, - опять вступил в разговор Виравари, - что намерение моего юного друга достойно одобрения и поощрения. Существует множество ученых трактатов, помогающих нам практиковать дхарму и артху, но едва ли найдется хоть одно достойное внимания сочинение, посвященное любви.

- Я согласен, - с улыбкой согласился махараджа, - что предмет, избранный Ватсьяяной весьма поучителен и полезен. Пусть берется за свой труд, и если ему действительно удастся создать что-то достойное внимания, я первый провозглашу его снатакой. Да и в будущем, он не будет забыт моей щедростью…

Выйдя из кабинета Чандрагупты, Ватсьяяна бросился разыскивать Рухаку. Его друг все еще не мог опомниться  после нежданной перемены, происшедшей в его жизни.

- Все бы хорошо, - сказал он, - если бы не болезнь Унмадины, то есть, я хотел сказать Гаури… Никак не могу привыкнуть к ее новому имени.

- Не волнуйся, - поспешил утешить его наш герой, - теперь твою жену будут лечить лучшие врачи в государстве. Она обязательно пойдет на поправку…

Оказавшись на улице, сын Самудрадатты  заметил неподалеку от дворцовых ворот своего учителя. Гневно размахивая руками, он ораторствовал перед тремя другими брахманами. До ушей Ватсьяяны донесся только конец его речи.  

- Нет,   где это слыхано, - сердито говорил Харидатта,   - чтобы всяким молокососам позволяли браться за толкование ученых предметов? Если так пойдет дальше, то скоро мы будем учиться мудрости у грудных младенцев! Право, дерзость этой молодежи все больше смахивает на откровенную наглость! Вы  только подумайте: он осмелился соединить легкомысленное имя Камы с освещенным традициями жанром сутры. «Кама-сутра»! В жизни не слыхал более нелепого, вызывающего и претенциозного названия. И что вы думаете? – словно исполнившись пророческого вдохновения, продолжал старик. – Вполне может случиться так, что глупая толпа найдет его книжонку достойной внимания! Да, да! Ведь мы живем в эпоху кали-юги, и теперь все возможно. Великие имена Яджнявалкьи, Уддалаки, Катхи, Капилы, Патанджали и других ныне прославленных мудрецов будут известны тогда лишь немногим посвященным. Зато бездельники, бесконечно далекие от истинного просвещения, будут прославлять на всех углах имена  еретика Гаутамы, стихоплета Калидасы и этого легкомысленного юнца Ватсьяяны! Поверьте мне, это время тьмы еще придет. Слава Создателю, что я до него не доживу…

Конец.

"Эротикон"