Это у них по мужской линии

…В одном из своих путешествий, пребывая в  небольшом карпатском городке, я познакомился в летнем кафе с молодым господином, назвавшимся фон Каттенвингсом. Он был любезен и  прост, и мы душевно разговорились, причем беседу,   конечно же, поддерживал (и огранял) услужливый кувшин прекрасного румынского вина.

Когда новый знакомый рассказывал о своем родовом замке в Трансильвании, национальном достоянии, который правительство под угрозой конфискации требовало немедленно отремонтировать, за наш столик, поздоровавшись со мной вежливым кивком и назвав имя: - Ксавье, - подсел человек, сразу же приковавший внимание всех посетителей кафе, в том числе, и мое. Обычного роста, он был странно плечист, и голова его сидела не посередине, но заметно тяготела к правому плечу. Ко всему этому левое его ухо практически отсутствовало — мне еще подумалось, что без крыс тут не обошлось.

Минуту этот человек поведывал фон Каттенвингсу о текущих ценах на цемент, кирпич и гвозди. Получив разрешение одно купить, а с другим повременить до оглашения состояния рынка недвижимости в США, Ксавье, простился со мной вежливым кивком и ушел.

— Он двоюродный брат моей тещи, — сказал Каттенвингс, когда мои глаза, с трудом отклеившись от плеч удалявшегося урода, посмотрели на него вопросительно.

— А что это с ним?!

— А! Наследственное... — бросил фон Каттенвингс и, приподняв бокал вина, предложил выпить.

— И теща у вас?.. — чуточку захмелев, я не смог удержать в уме естественный вопрос.

— Такая? Да нет. Это у… у них по мужской линии.

— Что это?

— Двуголовость, — смущенно и в то же время испытующе посмотрел он прямо мне в глаза.

Отяготившись знанием, подбородок мой отдался силе земного тяготения. Я понял, что физическая конституция Ксавье обусловлена хирургическим вмешательством, то есть ампутацией второй головы.

— И много у вас таких по мужской линии?.. — естественно, я задал этот нетактичный вопрос только лишь потому, что был охвачен крайним замешательством.

— На моей жизни двое… Пока двое, — улыбка фон Каттенвингса стала горькой. А сколько их было всего — не знаю, говорят — много.

— Отчего это? — задумчиво спросил я, решив спустить на тормозах тему, омрачившую чудесный день.

— По семейному преданию пра-пра… в общем двадцать три поколения назад прямого предка тещи, молодую графиню Терезию Катерину Шанценгази, передали Сикельносу, местному дракону в качестве компонента ежегодной дани. И через десять месяцев она вернулась в семью живой и здоровой, но с двухголовым мальчиком… Давайте выпьем, а?

Мы выпили. Я поник, глубоко сочувствуя собеседнику. Он был молод, недавно женился, его жена могла быть на сносях. Перед моими глазами стала картинка: супруга фон Каттенвингса лежит на кушетке в кабинете УЗИ, живот огромен, изнутри его что-то двойное сотрясает, а сам фон полными слез глазами смотрит из-за спины врача на монитор  компьютера… Смотрит, раскрыв рот, на двухголового своего сыночка.

— Не огорчайтесь так, не все так грустно, мой друг, — погладил мне руку Каттенвингс. — Хотите, я расскажу вам о старшем брате Ксавье? Вы посмеетесь.

И, не дожидаясь ответа, принялся с подъемом повествовать:

— Его Дракошей огнедышащим звали. Какой это был человек, единственный, можно сказать в своем роде! Вы обязательно посмотрите, в «Британской энциклопедии» о нем пространная статья с множеством фотографий, схем и рисунков… И простой был — ведь детство и юность в деревне глухой провел,   родители прятали бедного мальчика...

— А почему его огнедышащим звали? — поинтересовался я.

— Да он с утра выпивал триста грамм спирта, по сто пятьдесят на каждую голову, луком-чесноком закусывал, и ходил кругом, ходил, духом всех встречных с ног сшибая. А если еще зажигалкой в кураже перед пастями своими чиркал — то вообще  чистейшей воды дракон, плюс пожар высокой категории. Вы не знаете, какие он фокусы показывал! Брал два стакана фиолетового денатурата — старик любил все фиолетовое — шло оно к его носу, ну, к носам, — в общем, брал два стакана денатурата и одновременно их выпивал, предварительно, конечно чокнувшись сам с собой. А это не очень легко было пить два стакана, хоть голов и две — они ведь не совсем симметрично располагались — одна, как полагается, анфас, а другая набок свернута, то есть почти в профиль. Но у Дракоши все равно классно получалось, даже с локтей, как офицеры, пил. А потом закусывал луковицами, естественно, фиолетовыми. Хрум-хрум-хрум — и готова луковица. Но особо чесночок высокоэфирный уважал. Любил по-деревенски посыпать горбушку солью, натереть погуще — пара головок на ломоть уходила, потом маслицем растительным оросить…

Да-с… А курил как! Одним ртом затягивался, другим колечки пускал. А что женщины его рассказывали! — скабрезно подмигнул мне фон Каттенвингс, пьяневший на глазах. — О комплексном его куннилунгуссе... Да с такими глазами рассказывали, что у него отбою от любительниц острых ощущений не было. А как пел! В два голоса — один высокий, певучий бас, другой низкий, глубокий. И пел все по системе Станиславского, с общением, взаимодействием и внутренней связью голов между собой. Бывало, как споет:

Высоким басом гудит фугас –

В подарок фонтан огня,

А боцман Бэби пустился в пляс -

Какое мне дело до всех до вас,

А вам до меня…

так мороз по коже. Правда, с приемом пищи у них постоянный был конфликт — желудок то один! Но потом они с этим договорились — стали по очереди есть, — один ложкой машет, другой газетку читает или  вообще спит, чтобы слюнками не обливаться. Да, с едой они договорились, а вот с храпом война была. Гражданская война с самыми что ни на есть телесными повреждениями. Представьте, когда левая голова первый раз захрапела в три голоса благим матом, так правая как врежет ей кулаком по яйцам! — фон Каттенвингс раскатисто расхохотался, и я понял, что и он воспитывался в деревне. — Но потом и с этим образовалось, более-менее образовалось — уши они друг другу стали кусать: как захрапит одна голова дальше некуда, так другая хвать ближайший лопух от души! Так смежных ушей у них и не стало. Но особо они не переживали, да-с… И прожили до глубокой старости, и умерли, как говорится, в один час.

А Ксавье, младшему его брату, меньше с головами повезло… — помолчав, невесело вздохнул фон Каттенвингс. — У старшего брата-то они, в общем, ладили, а у Ксавье, как еврей с  арабом, горла друг другу грызли, глаза выдавливали, плевались, лбами с размаху стукались…

— Почему это?..

— Да потому что одна любила выпить, другая спиртное на дух не переносила, одна была католичкой, другая — свидетелем Иеговы, одна ничего кроме мяса не ела, другую от него воротило, одна на женщин была падка, другая никого кроме мужчин видеть не хотела. Ну и в общем, после очередного матча  «Челси» - «Манчестер» бабушка позвонила хирургу, и тот, посмеявшись: — Две головы хорошо, а одна лучше?! — согласился на ампутацию...

— А почему левую отрезали?

— Догадайтесь с трех раз.

— Да ладно, не томите — не люблю угадывать ибо всегда ошибаюсь.

— Да очень просто — она болела за «Челси», а хирург за «Манчестер».

Мы посидели с полчаса, прежде чем разойтись. Отойдя немного, я безотчетно обернулся. Фон Каттенвингс нетвердо шел прочь. Что-то в его фигуре показалось мне странным. Вглядевшись, понял, что.

Лопатки.

Они как-то странно выдавались, топорщили куртку.

— Вот откуда фамилия фон Каттенвингс, пусть придуманная! — воскликнул я, сомкнув факты-звенья в одну цепь. — Обрезанные крылья! Ему обрезали, ампутировали крылья!

По дороге в гостиницу мне взгрустнулось — представил юношу-Каттенвингса с белыми ангельскими крыльями. Уже подходя к месту, пришел к мысли, что крылья точно были не ангельскими. Они были противно-костисто-перепончатыми. С такими – ни в храм, ни в кабак. Вот и отрезали.

Из-за таких вот встреч я люблю путешествовать разве в Отрадном, услышишь такой рассказ?