Зимняя бдсм-сказка. Тематика: Эротические сказки

В N царстве неизвестном государстве жил  Дед и была у него внучка, милая девица  какого-то неопределенного возраста. Одно можно сказать точно:   вышла она из пубертатного периода, будто замуж выскочила за первого встречного. А встречным тем поперечным был Дед по прозвищу Мороз. К нему и попала в услужение, да так, что света белого не взвидела от ненасытных утех.   Редко выпускал Мороз свою ненаглядную Снегурочку из подвала глубокого, холодного и по всем правилам БДСМ оборудованного, разве что на  день, с 31  декабря по 1  января.    

И долго ли коротко повадился к ним захаживать добрый молодец из репортеров любопытных. Расскажи мол, да покажи, как дни коротаете. Выспрашивает, выведывает. На рожон напрашивается. Не стерпел Дед докучливости молодецкой.   Согласился допустить ухаря в святая-святых — морозную опочивальню, да проучить по добру по здорову. А то сидел молодец тридцать лет и три года в редакции белокаменной, дармовыми харчами изо дня в день перебивался, жесткой реальности не испытывал.   Обрадовался парень на головушку свою буйную. Буйную и мигом возбудимую, да так, что вставало и держалось до необъятной поры, неопределенного времени.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело сексуального порядка делается. Инструмент настроить, жертву в выгодном ракурсе расположить.  

И настал тот день, день откровенных воплощений.   Как спустился молодец в чертоги морозильные, так и ахнул увиденным пораженный. Глаза свои голубые аж на мгновенье зажмурил.   Посередь залы в искрах снежных на цепях дева обнаженная  висела, головой склоненная, так, что лица ее заслоненного волосом светлым не разобрать.   Белое  тело -  краше всех прикрас, что на свете водятся.   Груди ее пышные  у основания  перехвачены тонкой цепью, цепью той позолоченной, так что налились перси соком кровавым. Бордовые  сосцы оттягивали  гирьки самоцветные с колокольчиками мелодичными,   позвякивающими в такт раскачиванию. А между ног — ни в сказки сказать, ни пером описать — кол толстый виднелся. И казалось, будто насажена на него пленница.   Ан нет, не такие пытки у Деда Мороза водятся в мешке его фантазийном. То была палица от стужи вибрирующая, специально для услады щемящей уготовленная. Слегка терлась о неё жертва в  мучении подрагивая.

- Я спасут тебя красавица от свирепости  морозной ! - Вскричал молодец кидаясь на выручку.

Но разлепила очи девица, вскинула глаза свои лютиковые на парня резвого и прошептала голосом своим певучим:

-Не смей трогать меня погань пришлая!   По доброй воле я здесь, а не по злому умыслу. Не по зубам тебе пирожок мой сладостный. Есть   господин  у меня  лютый оному и изволена я!

И опять голову свою распрекрасную повесила, углубившись в ощущения сказочные. Опешил добрый молодец от поворота такого необъяснимого, дар речи потерял. Стоит, словно изваяние околевшее. Дед Морозу того и надо, не тратить дыханье свое холодное. Вышел он в зал царственной поступью. Ухмыльнулся молодцу. Подмигнул Снегурочке. Облизнул брови свои косматые и молвил басом раскатистым:  

-Эх ты, Ванька! Поживи с мое, ума разума наберись, а потом к девицам  подступайся.

И  сам походкой твердой к Снегурочке направился из-за широкого пояса плеть трехглавую вытягивая.   А Ванька рот открыл, с места не двинется, будто морозом прихваченный.    Дед  любушку свою сначала оглаживать  с нежностью начал, потом с оттягом охаживать. Бьется  девица в судорогах болезненных.   Кричит  криком  птицы раненой. Брызжет кровь каплями багряными и там, куда она  падает, появляются  рубины многогранные.

Все больше распалялся любострастник. Скинул даже одеяние свое красное. Подивился Иван тогда на тело стариковское, будто удалому парню  принадлежащее. И булава у деда была что надо, толстая, упругая, прямо бери и без оглядки в дело пускай. Но старый не торопился, наслаждение от мучений деточки растягивая. А ей того и надо: извивается, стонет,   отчаянно голосит требуя ударов сильнейших.   Мороз аж вспотел, инеем покрывшись. Так у них все гладко выходило, что Ванька только кряхтел, чувствуя, как щемит в налитых  чреслах.   Не щадя живота своего хотел засадить он Снегурочке. Не убоявшись даже Мороза жестокого, да не может с места двинуться прикованный злой стужей почище страдалицы добровольной. И так тошно  ему стало, что возопил он призывая силы небесные. Да только раскатистый смех коварного Деда,    да слова: « Удовлетворяй свое любопытство ненасытное», были ему ответом.

И тут девица вскрикнула неистово и  обмякла, повисла в путах обреченно. Старый напружинился, подобрался,   подхватил тело безвольное, любовно освобождая от привязей. А выпутав понес добычу на кресло  кованное, высокое.   Усадил заботливо. Пристегнул руки хрупкие ремнями кожаными по сторонам, развел ноги стройные, перехватив веревками,   так что оказалось красно  тело Снегурочки  распахнутым, растворенным, как врата в стольный град. Доверчиво и открыто смотрела она на истязателя своего, будто всей душой тянулась, будто самое себя - без остатка -  вручала ему.    Старик принялся ластиться, ласкать истерзанное  тело. Будоражить нежными поцелуями, испивая кровавую страсть. Вездесущий язык был так проворно-длинен, что достиг сокровенности  нежнейшей, заскользив там ударами глубокими.   И Снегурка ожила, застонала. Сластолюбиво подалась навстречу неизведанному блаженству. Но старый был из тех истязателей, кто наслаждение получал от наблюдения за корчами сладострастными. Отошел, внимательно оглядывая дело рук своих жестоких.   Обернувшись на Ваньку, причинное место, которого красноречиво говорило о жаде удовольствия, довольно хмыкнул  в усы:  

-Мал ты еще  заниматься такими утехами.   Причинишь вред.   Подрасти, ума-разума наберись. А потом  может и возьму тебя в услужники.   Внучка не против будет, да и не спросим мы ее. Ей не  к чему знать мужицкие задумки.

И подмигнул своим лукавыми глазами. Вновь подступился к Снегурке. Та задрожала, затрепетала, выгибаясь тростинкой. Не кручинясь он вошел в нее грубо, с размаху. Всадил и замер, прислушиваясь к ощущениям. Привыкал к тесноте ее царства. Пространство которого, как хищный завоеватель, он начал расширять, раскачивая, давя  хрупкое тело. Так было всегда в их студеном соитии, растапливающим все пределы. Девушка стонала и билась, а Дед кровь кусал ее послушные губы до неистовства теребя истерзанные сосцы. Хлюпало и чавкало, будто таял снег  под поступью безумной любви. Натянув путы, Снегурочка  вжалась  в старческое тело. Ее трясло. По зале разнесся тоненький и протяжный, то ли хрип, то ли всхлип. Мороз отстранился, наблюдая застывшее юное лицо. «Пора», - пробасил он и пару раз   мощно толкнувшись в ее глубину, излился. И замело, завьюжило кругом. Запорхали  снежинки, струясь и поднимаясь  каскадом радужным почему-то вверх, в красоту поднебесья.  

С НОВЫМ Годом, друзья!