Мои женщины Февраль 1963 Барабанщица. Из сборника Женщины извращенки порно

Мои женщины. Февраль. 1963. Барабанщица.

Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

Иллюстрация: «Все девушки «Плейбоя».

Продолжение: Мои женщины. Январь. 1963. Подводная фея.

С приходом новой молодой учительницы по английскому языку в нашей средней школе №1 многое изменилось. Жить стало лучше, жить стало интересней.

Сначала возник общий спор на тему: «Какой иностранный язык лучше и полезней – немецкий или английский? ».

Традиционно к немецкому языку у всех наших ребят и девчонок независимо от возраста отношение было плохим. Это был язык немцев, германцев, фашистов.

Практически все советские дети и взрослые ребята «от мала до велика» хорошо знали о Великой Отечественной войне, о том, что фашисты вероломно напали на нашу Родину, что война принесла всем огромные горести, беды и несчастья. Поэтому отношение к немецкому языку было если не враждебным, то «прохладным»…

Английский язык был практически неизвестен и незнаком нам. Мы его слышали только на очень редких и дефицитных пластинках с рок-н-рольными песнями зарубежных певцов.

К тому же на английском языке говорили американцы, которые недавно хотели напасть на Кубу. Это те американцы, которые в 1945 году скинули атомные бомбы на японские города Хиросиму и Нагасаки тогда, когда Япония уже была побеждена и убивать мучительной смертью одним разом сотни тысяч ни в чём не повинных жителей этих городов было чем-то другим, но не военной победой над врагом.

Как ни крути, но все иностранные языки воспринимались нами чужими, инородными, враждебными…

Новая учительница по английскому языку, сыграв роль Снежной королевы в новогоднем спектакле, конечно, сразу стала авторитетной. К ней даже не пристало прозвище «Буратино», несмотря на её большеватый нос и гнусавый «буратиновский» голос…

Она убеждала всех, что английский язык – это «язык всего мира, язык техники и кибернетики, язык будущего». Директор школы, наш «Барин», молча соглашался, но другие учителя не хотели отказываться от традиций нашей школы.

Кроме этого наша учительница немецкого языка или наша «немка» была образцом «светского поведения», очень красивой и статной женщиной, уважаемым «специалистом своего дела», матерью-одиночкой, заслуженным учителем и т. д. Никому не хотелось её обижать…

В конце концов, эту проблему решили сообща – вопрос вынесли на собрание учителей и родителей и после этого переформировали классы с немецким и английским «уклонами». Кроме этого создали английский кружок – «внеклассный класс», где практически всё общение детей и учительницы велось только на английском языке.

Я не хотел изучать ни английский, ни немецкий языки. Я хотел лучше узнать свой родной русский язык.

Мне нравился говор моей тёти Маруси и дяди Максима из деревни Дальнее Русаново, неспешная «старорежимная» и «старославянская» речь деда Календаря из той же деревни, красивый «церковнославянский язык», которым иногда разговаривала моя мама…

Мой старший брат наоборот, сразу же увлёкся английским языком и теперь целыми днями пытался разговаривать с нами по-английски: «Йес, да йес! – обхсс».

Правда его хватало только на то, чтобы изловить меня в доме и грозно спросить: «Уот из ё нейм? ». На это я должен был отвечать: «Май нейм ист Саша». После этого брат нехотя меня отпускал и снова силился запомнить какое-нибудь новое английское выражение.

Он мастерски и азартно танцевал самые модные современные танцы – рок-н-ролл, буги-вуги, твист, шейк и какую-то смесь из этих танцев, слушал пластинки и на слух запоминал кое-какие английские выражения и потом их говорил, делая вид, что «разговаривает» по-английски…

Точно так же вели себя практически все взрослые парни в нашей школе, а может быть и в городе…

Мама очень не одобряла такое увлечение моего брата, а папа только посмеивался и говорил, что «ваша училка по английскому языку права – надо знать язык своего вероятного противника».

- Перед войной мы тоже усиленно изучали немецкий язык в школе, чтобы лучше понимать натуру и психологию немцев, - говорил папа и требовал от моего брата только серьёзного отношения к английскому языку.

Мама украдкой от папы, посмотрев на танцы моего брата, сказала ему печально и спокойно: «Что ты вихляешься, как сумасшедший? Разве это танцы? ».

- Ты ничего не понимаешь, мама! – горячо ответил ей мой брат. – Это самые современные модные танцы. Так все танцуют!

- Но ты же у меня не «все», - ответила печально и убедительно мама. – Ты же не такой как все, ты особенный. Если уж танцуешь современные танцы для всех, так танцуй их чуть-чуть иначе, по-особенному, тогда ты будешь человеком, а не барашком в стаде…

Мой старший брат сначала несколько насупился и обиделся на маму, косо взглянул на меня, чтобы проверить, как я среагировал на то, что мама назвала его «бараном», но увидев мои «честные благородные глаза», задумался и с этого момента стал выдумывать новые движения ногами и руками в своих танцах.

Я тоже «заразился» от брата этим «танцевальным творчеством» и теперь мы с ним вдвоём лихо крутили задами, вскидывали ноги и руки, прыгали, скакали, вертелись, изгибались в такт и ритм любой танцевальной музыки.

Вскоре мой брат вернулся с очередного танцевального вечера в школе победителем. Ему присудили приз за лучшее исполнение современных танцев…

- Крутить попой ты уже научился, - сказала моему брату наша мама, внимательно осматривая заграничную пластмассовую куколку в коротком бальном платьице. – Для этого ума не надо, крути и дрыгай ногами. А вот сумеешь ли ты станцевать классические танцы – вальс, танго, фокстрот? Попробуем?

Мама предложила моему брату руку и попыталась с ним плавно и медленно станцевать в нашей большой комнате вальс. У них ничего не получилось…

Тогда мама сама одна станцевала перед нами несколько па из вальса, танго и фокстрота. Никогда до этого мы с братом не видели ничего более красивого, плавного, гибкого и очень-очень благородного…

Все наши «буги-вуги» и «рок-н-роллы» показались нам никчемными, грубыми, чересчур простыми, стыдными. Они были весёлыми, бездумными, живыми, залихватскими, азартными, но не больше…

Мамины танцы оказались красивыми, значительными, достойными. В них чувствовалось воспитание, класс, порода…

Мы с братом по инерции и из-за упрямства ещё несколько раз попытались «по-старому» весело и азартно станцевать свои танцы, но интерес к ним уже угас. Мы их попробовали и они нам «приелись».

Теперь нам обоим остро захотелось научиться танцевать классические танцы…

Начались мои мучения, так как мой брат всё время не попадал в такт музыки, шагал, а не танцевал и всё время «топтался» по моим пальцам на ногах. Скоро мне это надоедало, и мы начинали дико играть «в давилки» - кто сумеет быстрее отдавить своими ногами ноги партнёра. Так мы прыгали-скакали, давя друг другу ноги.

Мама пыталась нас научить танцевать классические танцы, но у нас плохо получалось. Тогда мама призвала на помощь папу. Они по вечерам стали ставить старые пластинки и танцевать перед нами.

Мы с братом сначала смотрели, как плавно танцуют наши папа и мама, а потом сами входили в «круг» и старались им подражать.

Дело пошло и вскоре мы с братом уже сносно танцевали вместе с папой и мамой вокруг нашего круглого стола в большой комнате. Места было мало, но мы как-то умели обходить углы дивана, кресла, подставки под мамин цветок, сервант, телевизор.

Мы танцевали, пока не кончалась музыка, а потом хохотали, шутили, веселились и родители с грустью вспоминали свою молодость…

Эти домашние уроки танцев дали неожиданный результат. Однажды на одном из школьных мероприятий, когда после торжественного собрания объявили танцы и включили радиолу, мой брат вышел в зал со своей подругой Тамарой, с которой играл в спектакле «Снежная королева» и начал танцевать вальс.

Все в зале замерли, глядя на то, как мой брат, откинув немного назад и вбок голову, гордо выгнув спину, ловко и плавно, гибко и мощно вёл свою послушную партнёршу широкими кругами по залу. Они точно попадали в такт музыки и их движения были очень красивыми, как в кино…

Я смотрел «во все глаза» на моего вдруг ставшего благородным брата и не мог понять: «Когда они с Тамарой успели научиться так танцевать? ».

В следующий миг я увидел доски пола зала, которые плыли перед моими глазами…

«Куда это я иду? » - успел я подумать и вдруг увидел перед собой лицо нашей учительницы по немецкому языку.

«Что ты хочешь делать?! » – спросил я свой Внутренний голос, потому что уже знал – это он помимо моей воли завлёк меня в какую-то авантюру.

- Можно вас пригласить на вальс? – услышал я свой хриплый «взрослый» голос, в этот момент ставший мне чужим.

Мои ноги онемели, приросли к полу, не слушались, трусились мелкой дрожью и налились свинцовой тяжестью. Я не мог не только танцевать, но даже шевелиться!

Краем глаза я видел вытянутые недоумённые лица ребят и девчонок вокруг и совсем не видел лица учительницы по немецкому языку.

Я видел только, как что-то расплывчатое, бесформенное встало передо мной, почувствовал тепло тела и запах духов, а потом ощутил, как кто-то мягко взял меня за руку и повёл в зал, где мелькали тени моего брата и его партнёрши…

Мои руки сами поднялись, обняли талию женщины, взяли пальцы её руки и мои ноги сами включились в такт музыки и сначала неуверенно, а потом всё быстрее стали танцевать.

Через минутку я уже не чувствовал сдавливающей дыхание робости и моё сердце, освободившись, стало биться ровнее, быстрее, мощнее.

Я почти в такт движениям моей партнёрши стал шире делать движения ногами. Я даже стал поглядывать по сторонам, чтобы, не дай бог, не столкнуться с летающими по залу моим братом и его Тамарой.

Меня распирала радость и гордость от того, что я решился сделать и сделал! Я уже забыл, что это не я, а мой Внутренний голос сорвал меня с места, подвиг на это безумство, на этот подвиг…

По поведению моей партнёрши я уже чувствовал, что она согласилась быть моей женщиной, послушно шла за мной и даже отзывалась на мои не очень верные, но с моей точки зрения красивые движения. Она танцевала со мной, а не я с ней…

От этого ощущения у меня закружилась голова. Я стал ошибаться. К счастью музыка кончилась и я, не глядя на лицо и в глаза моей партнёрши, молча повёл её к тому месту, откуда её взял…

В голове стоял какой-то непонятный болезненный шум. Я хотел только одного – скрыться с глаз чужих и своих…

- Где ты научился так танцевать? - вдруг сказал чуть запыхавшийся голос учительницы немецкого языка.

- Это мама и папа нас с братом научили танцевать – ответил ей мой Внутренний голос, который теперь стал больше похож на мой обычный тонкий голосок.

- Хорошие у вас мама и папа, - сказала учительница. – Передай им привет и скажи им – они молодцы, что вырастили таких молодцев.

Я уже почти освоился и стал различать другие шумы и слова.

Вокруг все галдели, шумели, говорили. На меня показывали пальцем. Я даже увидел округлившиеся внимательные глаза Вальки Антиповой, которая стояла в окружении подружек рядом с новой учительницей по английскому языку, которую никто на танец не пригласил…

Больше танцевать я не хотел, а вокруг началось что-то невообразимое…

Поставили пластинки с современными рок-н-рольными танцами и все начали топтаться, прыгать, вертеться, пихаться…

Я воочию увидел, как танцевали мои друзья и другие ребята и девчонки. Они действительно, как стадо каких-то животных, дико прыгали, кривлялись, вихляли задами, орали, махали руками и вели себя как сумасшедшие.

«Неужели и ты тоже так плясал? » - спросил меня мой Внутренний голос и я почувствовал, что он опять не один, что рядом с ним находится ещё кто-то.

Мне стало стыдно. Я ушёл к себе в класс. По пути я видел, как по лестнице на первый этаж уходят мой брат и его Тамара. Они шли, взявшись за руки, и не обращали ни на кого внимания.

А я был один и мне было нехорошо…

В ушах билась танцевальная музыка. Сидя за партой я попой чувствовал, как сотрясаются половицы нашего школьного зала под сотнями ног танцующих. В глазах мелькали лица и фигуры моих друзей, а я один сидел за своей партой и силился быть счастливым и гордым…

Мой внутренний голос и моя фея красоты и страсти молчали. Я не знал, как поступить.

«В любом деле можно сделать что-то особенное, необычное, новое» - вспомнил я папины слова. «Достаточно что-то сделать лучше, интереснее, необычнее и ты уже рационализатор. Если вообще сделал что-то новое, неведомое, - то ты уже изобретатель. Так и в танцах… Слушай музыку и своё сердце. Они подскажут тебе нужное движение и ты будешь музыкальным танцором».

- Люди, как правило, танцуют в стиле ритма, - сказал мне однажды папа. – Они двигаются в ритме танцевальной музыки. Это почти рефлекторное или инстинктивное движение, порождённое ещё в Каменном веке, миллионы лет тому назад.

- А ты попробуй двигаться и танцевать в стиле мелодии, музыки, - сказал он, весело и пристально глядя мне в глаза. – Это гораздо сложнее и интереснее. Тогда ты будешь не таким, как все, а особенным. Ты будешь «читать» и выражать своими движениями музыку, то есть чувства и ощущения, мысли и слова. Ты будешь молча «разговаривать» своими движениями под музыку и сможешь высказать то, чего не можешь или не хочешь сказать словами.

- Даже ваши современные рок-н-роллы ты можешь выразить так, что люди начнут не только тупо топать и кривляться, а понимать тебя, а ты сможешь им что-то сказать такое, от чего у них глаза на лоб полезут, - сказал ещё веселее мой папа. – Например, ты можешь спародировать или передразнить их манеру танцевать и тем самым пошутить над ними. Но только над некоторыми. Упаси тебя бог шутить над всеми…

Я вспомнил эти папины слова. Мне неудержимо захотелось снова в зал к ребятам, в толпу танцующих…

Я ринулся в зал, пока не закончились танцы и с ходу вклинился в толпу друзей. Они встретили меня восторженным рёвом. Я снова получил по плечам, голове и спине серию увесистых толчков и хлопков. Все поздравляли меня с успехом и что-то орали мне в уши.

Я ничего не слышал, кроме музыки. Я старался уловить её ритм и мелодию…

Ритм уловить было легко – он бил по ушам барабанами и звуками ритм-гитары, но вот уловить мелодию мне пока не удавалось.

Тогда я решил изобразить движениями рук и ног музыкальные инструменты.

Сначала я стал брыкаться и прыгать в ритме барабанов, потом в ритме бас-гитары, но потом я вдруг почувствовал, как во мне кто-то тоже стал танцевать…

В животе что-то сладко заныло в такт с ритм-гитарой. Я стал вытягиваться вверх вместе с плавными гибкими звуками. Мои руки сами по себе вдруг стали изображать гитариста. В моих руках появилась воображаемая гитара. Я стал «играть» руками и пальцами мелодию музыки.

При этом тело и ноги сами по себе тоже стали изгибаться в такт мелодии. Я перестал прыгать, скакать и топтаться. Вскоре я уже полностью отдался музыке и теперь двигался совсем не так, как другие.

Я вытягивался всем телом вслед тягучих звуков, вздрагивал от резких и громких, «переливался» вслед плавным, резко прыгал, скакал и крутился в такт ритмичным звукам – я танцевал особенно, по-своему.

Снова я ничего и никого не видел. Только когда музыка кончилась, я вдруг ощутил вокруг себя пустоту.

Я танцевал один в кругу стоявших ребят и девчонок…

Они молча смотрели на меня.   Я увидел у них в лицах удивление, испуг, насмешку, недоумение и даже страх.

Что-то я сделал не так…

Учительница по немецкому языку взяла меня за плечи и повела в класс. Танцы кончились…

- Ты очень необычно и хорошо танцуешь, - услышал я её спокойный низкий грудной и ласковый голос. – Это очень хореографично.

Новое странное слово запало мне в память, как заноза и я немедленно решил выяснить, что оно значит…

- Только постарайся пока не выделяться, Саша, иначе тебе будет очень сложно в жизни, - сказала печальным голосом учительница. – Уж очень люди не любят тех, кто не похож на них на всех. Запомни это, мальчик…

- Будь таким, какой ты есть – необычным, особенным, оригинальным, - продолжала она. – Но старайся быть при этом незаметным. Не выделяйся. Тогда тебя не заметят те, кто не может быть таким, как ты и не обидят тебя. Таких людей, к сожалению, большинство и они могут тебя затоптать. Просто потому, что ты не такой, как все.

- Развивай и совершенствуй свой необычный талант и ты станешь человеком с большой буквы, - сказала значительно учительница по немецкому языку. – И никогда не жалей, что тебя многие не знают, как необычного человека. Главное не в этом. Главное в том, что ты делаешь, для кого и для чего стараешься быть необычным, особенным.

- Когда-нибудь ты откроешься человеку, который сумеет тебя понять и ты будешь счастлив, - продолжала она уже деловым тоном. – Он, она или они тебя по достоинству оценят и наградят. Как, например, меня наградили за то, что я во время войны служила у немцев, а на самом деле была советской разведчицей. Понял разницу?

Я сначала не очень всё понял, но последние слова во мне всколыхнули такую волну жаркого интереса, что я задохнулся.

Наша учительница по немецкому языку, наша «немка» и советская разведчица?!

Эта новость перевернула всё в моей голове. В это невозможно было поверить…

Эта тихая, скромная, молчаливая статная женщина служила во вражеском тылу у немцев и была нашим разведчиком!

- Только ты об этом никому ни «гу-гу», – строго сказала учительница. – Это я тебе по секрету за то, что ты пригласил меня на вальс. Я уже лет пять вальс не танцевала с молодым мужчиной.

Я немедленно покраснел от такого сравнения с «молодым мужчиной» и мне немедленно захотелось куда-нибудь спрятаться, забиться в угол, чтобы пережить, осмыслить полученные новости.

Это были не просто новости, это была тайна!..

Она жгла меня, мучила, терзала и требовала, чтобы я её рассказал брату, папе, маме, другу Славке, но я не мог – я дал себе и этой мужественной женщине слово, что никому не проболтаюсь…

Ах, как трудно хранить чужую тайну! Как мучительно хочется поделиться секретом, увидеть поражённые глаза, удивлённое лицо, недоумённое выражение. Как хочется почувствовать себя источником чего-то необычного, удивительного, секретного.

«А ты думаешь, ей легко было хранить свой секрет во вражеском тылу? » - спросил меня мой Внутренний голос. – «Ей было в тысячу раз сложнее. Она была всё время на волосок от смерти, если всё откроется».

Надо было выдержать…

Я теперь ходил по школе с видом партизана, который молчит на допросе…

Это заметили все мои школьные друзья и некоторые, с подачи Вали Антиповой, стали говорить, что я зазнался после моего удивительного успеха на танцах.

«Это он из себя зазнайку корчит», - говорили некоторые девчонки, а ребята хмуро их слушали. – «Ему хочется быть лучше всех».

Я не хотел быть «лучше всех». Я хотел быть самим собой…

Всё было так, как сказала мне учительница по немецкому языку. Одни хмурились, завидев меня. Другие с любопытством глазели. Третьи –

фыркали в мою сторону. Четвёртые – грозили кулаком, а Валька Антипова «в упор» не замечала…

Даже мой верный школьный друг Славка сказал мне как-то: «Чего ты из себя выставляешься? Чего ты от нас отдаляешься? Мы тебе что – «не пара? ».

Нет, друг мой, Славка, вы мне «пара». Только я ношу в себе секрет, который вы все восприняли бы как удар молнии и грома, как взрыв противотанковой гранаты в лесу, как волшебное превращение скромной учительницы в боевого офицера разведки…

Я поперхнулся своими мыслями, потому что я мысленно проговорился…

Поэтому я терпел и мучительно, но стойко носил в себе чужую тайну.

Оказывается, быть таким «не как все» очень тяжело и неспокойно…

Только после того, как по радио передали спектакль «Барабанщица», всё изменилось.

Когда папа узнал, что по радио будут «передавать» этот спектакль, он предупредил маму, меня и моего старшего брата, чтобы мы обязательно послушали этот спектакль. Он видел его в Центральном театре Советской Армии в Москве, когда был в командировке.

- Послушайте, - с вдохновением сказал нам папа. – Это стоит послушать, а ещё лучше, стоит увидеть! Нам, мужикам, на фронте было нелегко, нашим родными и близким, женщинам и детям в тылу тоже было очень трудно, но тяжелее всего было нашим людям в оккупацию, под немцами.

- Их не принимали за людей фашисты, - сказал папа глухо и твёрдо, - Но ещё сильнее ненавидели наши за то, что они служили немцам, работали на них, а некоторые даже были предателями – полицаями.

- Но среди них были и такие, которые служили немцам по заданию нашей советской Красной армии и партии, - продолжал папа. – Это были подпольщики, партизаны, диверсанты и разведчики. Я таких людей встречал во время войны.

- Этот спектакль о судьбе одной такой женщины – подпольщицы, комсомолки, разведчицы, - подытожил папа. – Как её сыграла артистка Людмила Фетисова! До сих пор вздрагиваю и слёзы на глаза наворачиваются…

- Так прямо и слёзы? – спросила мама. – Что это ты так разволновался-то?

- Послушаешь – узнаешь, - ответил папа и до начала радиоспектакля больше с нами не разговаривал.

В назначенное время мама приготовила всем чай, сушки, варенье, мы уселись в зале на свои места, сделали радио «погромче» и стали слушать…

По сюжету спектакля прошло всего две недели, как наша советская Красная Армия освободила город от фашистов. Ещё идут бои и немцы могут вновь вернуться в город. Город продолжают бомбить, но уже начинается восстановительный ремонт зданий.

В одной полуразрушенной квартире живёт Нила Снижко – красивая весёлая девушка, которая во время оккупации работала у немцев переводчицей в «гестапо». Теперь она работает дворником.

Все вокруг считают эту Нилу Снижко чуть ли не проституткой, «немецкой подстилкой», предательницей. Все в городе её ненавидят, мальчишки бросают в неё камни. Про неё рассказывают, что она танцевала голой на столе перед немцами в кафе.

Жильцы дома, в котором теперь живёт Нила Снижко, судачат и рассуждают – не помешает ли ремонту их дома дурная слава «немецкой овчарки»…

На самом деле Нила – советская подпольщица, комсомолка, разведчица, которая выполняла спецзадание советского командования в тылу врага. Связь с ней поддерживает советский офицер-разведчик Митрофанов. Их задание продолжается, потому что во что бы то ни стало нужно выявить оставленное в городе немецкое диверсионное подполье.

Молодой демобилизованный по ранению лётчик, а теперь архитектор Фёдор, влюбляется в Нилу Снижко и защищает её от нападок мальчишек и жильцов. Но неожиданно он находит фотографии, на которых Нила снята вместе с немецкими офицерами.

Эти фотографии принёс городской фотограф Силантий Круглик. Он тоже жил в оккупацию в городе и теперь предложил Ниле выкупить у него компрометирующие её фотографии.

Фёдор и Нила бурно «выясняют отношения», а потом он предлагает девушке уехать с ним в другой город и начать с ним «новую жизнь». Но связник сообщает Ниле, что ещё один советский офицер – Мика Ставинский на самом деле немецкий агент и шпион, которого надо разоблачить.

Ниле Снижко даётся задание войти в доверие к Мике Ставинскому и выяснить его связи…

Нила Снижко организует в своей комнате весёлую пирушку, в купальнике танцует на столе перед Микой, а присутствующий на этой пирушке фотограф Круглик в диком восторге жжёт компрометирующую Нилу фотопленку.

Наконец Фёдору сообщают, что Нила не предатель, а «боец невидимого фронта». Радостный Фёдор выполняет поручение и передает Ниле её комсомольский билет, который всё это время хранился в надежном месте.

Вернувшийся с фронта домой солдат тоже узнаёт в Ниле Снижко девушку, которая помогла советским бойцам в 1941 году выйти из окружения. Для этого она, рискуя жизнью, выведала у немецких офицеров нужную информацию.

Наш контрразведчик Митрофанов и Нила Снижко раскрывают немецкую агентурную сеть, но Мика сумел ускользнуть. Грязный, оборванный, полный ненависти Мика Ставинский в конце спектакля подкрался к Ниле и выстрелил в неё.

Мужественная девушка умирает на руках своего возлюбленного Фёдора и её последними словами стали: «Хорошо, что ты и Родина всё знаете. Запомните нас весёлыми»…

- Это дядя Фёдора виноват в смерти Нилы, - сказала сердито мама после спектакля. – Это он вмешался в её борьбу с Микой и позволил фашисту выстрелить в неё.

- Да, - печально сказал папа. – Мы тогда были сверх подозрительными и никому не верили. Ещё бы! Приказ Сталина – «ни шагу назад», «кто попал в плен – тот предатель Родины», «в оккупацию остаются только несоветские люди»...

Я слушал тихий разговор родителей. Меня распирало желание рассказать им о нашей учительнице по немецкому языку, но что-то меня останавливало...

Голос главной героини спектакля Нилы Сижко – низкий, грудной, с лёгкой хрипотцой, был удивительно похож на голос и манеру говорить нашей учительницы по немецкому языку. Этот голос почему-то проникал в меня и доставал до самого сердца…

Я слушал спектакль, а сам представлял себе всё, что творилось на сцене…

Мне почему-то подумалось, что сегодня ночью ко мне снова придёт в гости моя фея красоты и страсти в образе этой Нилы Снижко, разведчицы, танцующей голой на столе…

От этой мысли-ощущения я немедленно взволновался, вспотел, перестал дышать, а потом снова запыхтел, как паровоз.

- Что с тобой? – спросила меня заботливо мама. – Что ты так взволновался?

- Ему нашу разведчицу жалко – сказал бодро мой старший брат. – И вообще, она знала, на что шла. На войне, как на войне. На войне стреляют и убивают…

- Это точно, - перебил его неожиданно и строго папа. – Только тут случай особый. Ещё бы немного общего терпения, доверия, любви и девушка была бы жива и судьба бы её была иной. Торопиться с выводами не надо… Тебе тоже, сынок…

Я не торопился. Я ждал. Терпеливо и с волнением. С ожиданием чего-то совершенно необычного…

Почему-то у меня в ушах звучал голос этого гнусного фотографа Круглика, который визжал и требовал «красивой жизни», танцев, чтобы Нила Снижко танцевала перед ним на столе голой, а он за это сожжёт фотоплёнку.

Я тоже хотел увидеть Нилу Снижко, но не так, как этот гад-фотограф…

«А какая разница? », - спросил меня мой Внутренний голос.

«Большая разница», - сказал кто-то во мне голосом Нилы Снижко из радиоспектакля.

«Саша просто хочет меня увидеть такой, какая я есть – весёлой, живой, радостной, счастливой», - продолжал этот женский голос в моей голове. – «Если я танцую на сцене перед зрителями, то и он имеет право взглянуть на меня».

«Главное не в том, на что смотреть», - продолжала говорить низким грудным голосом женщина во мне, - «Главное в том, как смотреть… Зачем и почему…».

Я немного подождал ответа моего мужского внутреннего голоса, но он молчал…

Тогда я ещё сильнее уверился в том, что мне надо обязательно встретиться с моей феей красоты и страсти сегодня ночью в моём сне. Я ещё сильнее захотел увидеть мою «Нилу Снижко».

Фея красоты и страсти приснилась мне не сразу. Сначала я мучительно засыпал и старался вызвать её образ.

Я сильно зажмуривал глаза. Укладывал поудобнее голову в подушку. Поворачивался то на левый, то на правый бок, то выпрямлял, то поджимал под себя ноги, но она так ко мне и не приходила.

Когда я совсем разуверился, «махнул рукой» и решил заснуть, он вдруг явилась…

Сначала я увидел пустое пространство, в котором висело огромное зеркало с красивой витой рамой. В этом зеркале ярко отражался сильный белый свет.

На фоне этого ослепительного света я увидел контур женского лица в профиль. Оно было повёрнуто так, что я видел только пышную причёску и острый носик. Всё остальное пространство зеркало отражало какую-то материю. Это было короткое платье…

После этого я вдруг отчётливо увидел фигуру и лицо молодой женщины.

Она удивительно была похожа на нашу учительницу по английскому языку… Только на этот раз её волосы были не белокурыми, а карими, и лицо её было не «её»…

На меня внимательно смотрела обнажённая девушка, которая стояла перед зеркалом спиной ко мне и примеряла спереди к своей груди и животу короткое красивое чёрное платье.

Это платье полностью закрывало её спереди и отражалось в зеркале, а её спина, попка и ноги были полностью обнажёнными.

Я видел повёрнутое ко мне лицо женщины, складки морщинок на напряжённой шее, руки, согнутые в локтях, которыми она придерживала перед собой платье, глубокую продольную ложбинку спины от шеи до попки, крутые, как мячики, дольки попки и сильные, напряжённые бёдра.

Странно, но никакого смущения или волнения от вида обнажённого тела женщины я не чувствовал. Меня притягивал её взгляд…

Она внимательно, серьёзно и очень строго смотрела на меня и её губы даже не улыбались.

Её глаза были подведены, как у учительницы по английскому языку. Верхние ресницы почти полностью касались верхнего века, отчего её глаза были большими, распахнутыми, доверчивыми.

Её губы были немного припухшими, как будто она или плакала перед этим, или на что-то обиделась, или о чём-то думала очень серьёзном.

Правда, при этом её губы всё равно были очень красивыми, влажными, блестящими, выпуклыми…

Фея красоты и страсти стояла почти неподвижно передо мной и зеркалом. Я даже не видел, чтобы она дышала.

Наше «глядение» друг другу в глаза продолжалось уже довольно долго. Я чувствовал, что надо что-то делать, что-то говорить, о чём-то спрашивать…

Мне показалось, что фея красоты и страсти чего-то ждёт от меня или чего-то хочет. Выражение её лица неуловимо изменилось. Я почувствовал, как её губы стали чуть-чуть насмешливыми…

Через секунду я взволновался не на шутку… Моя фея-Нила Снижко вдруг приподняла свой левый локоть. Я увидел, как постепенно из-под её поднимающейся руки начала выглядывать её левая грудка…

Положение талии и бёдер феи-Нилы Снижко тоже изменились. Теперь она стояла, немного расслабив правую ногу, отчего её спина и талия кокетливо изогнулись, а дольки попки ещё больше напряглись.

Теперь её поза стала непростой, а вызывающе привлекательной…

Локоть всё поднимался и поднимался… Вот-вот должен был показаться тёмный кружок вокруг соска и сам сосок груди…

Взгляд феи-Нилы Снижко становился всё более волнующим. Я даже заметил, как повлажнели и порозовели её щёчки.

У меня внизу живота снова предательски стало влажно. Во мне снова забурлила и зажурчала кровь.

Я стал нервно шевелиться под одеялом, но я не хотел «так» волноваться, глядя на мою обнажённую фею красоты и страсти в образе советской разведчицы. Она мне нравилась, но я не хотел её «хотеть»…

- А почему ваш спектакль называется «Барабанщица»? – спросил невинно мой спокойный Внутренний голос. – Причём тут «барабанщица»?

Взгляд феи красоты и страсти остановился, смутился, локоть застыл в неловком положении, а спина чуть-чуть выпрямилась…

С громадным облегчением и даже с некоторой ухмылкой я проводил тающую в яркой темноте фею красоты и страсти.

Она растаяла и я ещё успел подумать, что женщины, они «все такие»…

Даже советские разведчицы…

Через несколько дней, перед праздником «День Советской Армии и Военно-Морского флота», на одно из общешкольных мероприятий учительница по немецкому языку пришла в красивом строгом чёрном платье с ярким тёмно-красным орденом Красной звезды на груди.

Директор школы и наша завуч с гордостью и волнением сообщили всем детям, школьникам и взрослым, что «наконец-то дошли наградные документы» и «заслуженная награда нашла своего героя».

Так все узнали тщательно оберегаемый мной секрет и тайну нашей учительницы по немецкому языку, нашей «немки» и «барабанщицы», как тут же её прозвали ребята.

Мы все теперь хотели быть «не такими, как все»…