Мышка

Начало рабочего дня стремительно приближалось и техничка нервничала. Она сновала шваброй по коричневому линолеуму, цепляясь мокрой тряпкой то за ножки стульев, то за ножки столов. Самое противное – это столы. Стул, хоть и цепляется за тряпку, однако его шмотанешь как следует – он и полетел. Со столом такие трюки не проходят. Этот встанет на тряпку и стоит, ждёт когда техничка полезет под него тряпку освобождать. Толи хочет ей пинка наладить, толи подол на голову натянуть, толи и то и другое в обратной последовательности.

В этот день столу не слишком повезло. У технички на развлечения времени не оставалось. Она рванула тряпку, что было мочи, оторвав от неё небольшой кусочек, и была такова. А серенький, мокрый кусочек тряпки так и остался лежать под столом в полном забвении.

Сегодня Оленька пришла на работу пораньше. Это был её первый рабочий день в отделе. В  кабинете ещё никого не было. Она была совсем одна и не знала что ей делать. Сняв пальто, Оленька принялась осматривать кабинет. В кабинете стояли четыре стола. Три из них были завалены бумагами, папками и прочими канцелярскими принадлежностями. Четвертый стол стоял у окна. На нём ничего не лежало. Было понятно, что этот стол теперь будет принадлежать ей. Оленька подошла к нему, села на стул, проверила все ящики – пусто. Она провела ладонью по поверхности стола словно бы гладя его. Стол прогнул крышку и мурлыкнул – мрррр. Или это так ладошка об стол скрипнула? Хм?! - подумала Оленька, переводя взгляд на полузасохший цветок, одиноко стоявший на подоконнике,- Бедненький, никто тебя не поливает.

Она взяла графин с водой и как следует полила цветок. Затем подошла к другому окну и полила стоявшие там цветы.

Теперь она чувствовала себя полезной и нужной, это придало ей смелости. Оленька вышла из кабинета в приемную. Секретарши ещё не было. Обойдя стол секретарши , она приблизилась к окну и полила какие там были цветы. Оставшейся в графине воде теперь не терпелось полить что-нибудь ещё, и Оленька принялась искать это «ещё», обводя глазами приемную. Напротив двери кабинета из которой вышла Оленька, через холл, была другая дверь. Это был кабинет начальника отдела - товарища Уткина Валентина Петровича. Сотрудники называли его Петровичем. В этом не было проявления каких-то симпатий или особого уважения, просто так было удобнее - Петрович. Оленька подошла к двери и постучала -? Можно? Если бы начальник был там, то он, наверное, бы подумал: «Смотри какая дисциплинированная эта новенькая, раньше всех на работу приходит». Но никто из-за двери не ответил. Оленька приоткрыла дверь – никого. Ладно, - подумала она с досадой переходящей в облегчение – цветы всё равно поливать нужно.

Она вкралась в кабинет и прошла к окну. На подоконнике стоял цветочный горшок с затушенным о землю бычком. Никакого цветка из горшка не произрастало. Было тихо. Оленька посмотрела в окно. Отдаленный факел заводской трубы подсвечивал хмурое утреннее небо. Желтые унылые фонари, разбросанные по городу, словно бы застыли во времени и в пространстве. Оленька стояла так и смотрела вдаль, воткнув палец в сухую землю цветка-невидимки. То ли она раздумывала поливать ей цветок или нет, то ли вообще ни о чем не думала, просто стояла и смотрела. Вдруг дверь за спиной Оленьки открылась и в кабинет с шумом вошел Петрович, вслух выражая свое неудовольствие присутствием в его кабинете посторонних лиц. Оленька вздрогнула, наспех поздоровалась и с пылом залепетала извинительно-оправдательные речи, одновременно пытаясь улизнуть из кабинета.

Петрович на приветствие не ответил. Он вообще ни когда и ни с кем не здоровался. Это был один из его методов оказания давления на окружающих. И сейчас он нарочно стоял между ней и дверью, не спеша снимая с себя сначала шапку, затем пальто, затем шарф, вешая всё это по очереди на крючки одежной стойки и загораживая путь к двери, сновавшей вокруг него Оленьке.   Сядьте, - прозвучало не громко, но твердо. У Оленьки всё что могло опуститься опустилось. Ну, всё - подумала она, мотая головой, - первый выход на работу и так влипнуть. Что теперь будет, что будет?

Она сидела на стуле перед столом начальника потупив глаза, пытаясь подавить предательски наворачивающиеся слезы. Петрович всё ещё вошкался за её спиной, разбираясь со своим гардеробом. Наконец он взглянул на съёжевшееся, жалкое существо, сидящее перед его столом, и ему вдруг стало смешно от этой картины. Ты посмотри какого я тут страху нагнал, ну молодец! – подумал он с сарказмом. Ему захотелось как-то разрядить эту нелепую и неоправданно суровую обстановку. В это время ему на глаза попался растопыренный серенький клочочек тряпки, торчащий из-под ножки стола, напоминающий мышку, и Петрович решил сострить. Показывая рукой под стол, он задорно произнес:

- Это надо же, какой-то негодяй поставил стол прямо на мышь!

При этих словах Оленька взвизгнула и взлетела на стул.

- Гггде, ггде ммышь?

- Да вот она, под столом – спокойно ответил Петрович.

Оленька опять взвизгнула и в следующий момент она была уже на столе начальника.

Оленька стояла на середине стола в полуприсевшей позе с широко раскрытыми зрачками и ртом. Вода кипела в трясущемся в её руке графине, брызгами разлетаясь по всему кабинету. Свежий румянец от утреннего морозца подкрашивал Оленькины щечки. Беленькие как фарфор зубки виднелись из-за её полуоткрытых пухленьких губ. Аромат Кристиан Диор был ужасно уместен. Ещё немного воображения и она - Мэрлин Монро, позирующая в известном клипе на вентиляционной решетке. Нет, правда, было очень много общего в облике Оленьки и знаменитой американской кинозвезды. Одеты они были, конечно, по-разному, да и волосы Оленьки не были так жутко обесцвечены. А в остальном… На Петровича такое сходство произвело определённое впечатление.

Он приблизился к столу с распростертыми руками и с комом в горле проговорил: - Не бойтесь, я спасу вас от этого монстра! Однако, казалось, что Оленька ни на что не реагировала. Её взгляд был устремлён куда-то вовнутрь себя, в мир её воображений, где бесчинствовала кровожадная мышка, безжалостно рассекающая острыми когтями тела своих жертв, вырывая из их груди трепещущие сердца и, хохоча как Мефистофель, бросала их себе под ноги, где несметные полчища червей тут же их сжирали.

Петровичу стоило определенных усилий, чтобы высвободить графин из вцепившихся в него Оленькиных пальцев. Ой, мамочка, прыгнет! – причитала она, никак не реагируя на разволновавшегося начальника и сохраняя всё ту же позу, в полуприсед, - Ой, прыгнет! Петрович взял Оленьку за талию и начал снимать её со стола. В следующее мгновение ноги Оленьки оказались на его бёдрах, а её юное испуганное личико оказалось прямо перед его лицом. Теперь он держал её в своих объятиях, ощущая теплую, нежную плоть, и не обращая внимания на нелепость Оленькиной позы. Но не успел начальник еще ничего сообразить, как вдруг его губы сами собой страстно обволокли Оленькин рот. Петрович потерял над собой контроль. В голове всё перевернулось, куда-то понеслось, расплылось. Осталась одна только страсть.

Петрович прервал поцелуй и огляделся. Оленька лежала поперек стола. Её беленькие трусики, с небольшим коричневым пятнышком посредине, валялись на полу. Сам он лежал на ней, совершая полноценный половой акт. Что происходит? Это я или не я? – думал он, тряся головой. Когда реальность происходящего, наконец, стала очевидной. Петрович принялся себя отчаянно ругать. Ах, как он себя ругал! Ох, как он себя корил! Ой, как он себя срамил, продолжая при этом энергично совершать движения любви. Ой, мамочка, прыгнет! – бормотала Монро. - Да что ты, придуриваешься, что ли? – проворчал Петрович, с недоверием проводя ладонью перед глазами Оленьки. Ноль эмоций. - Ой, прыгнет! - Не прыгнет. Мышка давно уже в норушке с лягушкой квакушкой блины стряпают.

В это время в холле послышались шаги. Дверь!   – мелькнуло в голове у Петровича. Он потянулся к защелке ногой всё ещё продолжая акт. Однако, не дотянувшись до неё метра на два, он как бы застыл на некоторое время в позе ласточки с крыльями, заправленными под Оленькину блузку. Затем всем телом рванулся вперед. Его лицо побагровело, раздулось, глаза сошлись у переносицы, протяжный, натужный рык вышел из его груди. Наконец он обмяк, полежал так некоторое время, переводя дыхание, потом вскочил и засеменил к двери, с брюками сползшими на колени. Судорожно повернув защелку. Затем, Поднявшись, он заправился, застегнул ширинку. Оленька ещё продолжала лежать на столе в той же полуприсевшей позе, никак не реагируя на окружающую её обстановку.

Петрович одел на неё трусики, поставил на пол, распрямил, поправил как мог, вложил ей в руки графин, тихонько открыл защелку двери, подталкивая воздух рукой в сторону двери, как бы говоря ей: «Ну давай - давай уже». Оленька не реагировала. Не зная как ему вывести Мэрлин Монро из транса, Петрович полез под стол за кусочком тряпки. Стол не упустил момента. Он тут же натянул пиджак Петровичу на голову и дал ему под зад пинка. Тот ойкнул и выскочил из-под стола с кусочком тряпки в руке.   Эврика! Да это никакая и не мышь, - с энтузиазмом произнес он, как если бы это было научным открытием, - это просто тряпки кусок. Оленькины глаза сделали несколько вращений против часовой стрелки, потом почасовой и остановились на кусочке тряпки, трепыхавшемся в пухлых пальцах начальника. - Ой, Валентин Петрович, Я так ужасно боюсь мышей – лепетала Оленька, не зная, что говорить, что делать - Я просто хотела, я здесь хотела. Здесь цветы надо полить.

Она выплеснула остатки воды из графина на бычок в мусорной корзине и выскочила за дверь. Петрович постоял так некоторое время, с недоумением поглядывая на лоскут ещё не досохшей тряпки. Потом, ухмыльнувшись, швырнул его в мусорную корзину, сел в кресло и начал прибираться на столе всё ещё не веря в случившееся. Вдруг лукавая искра блеснула в его глазах, он вышел из-за стола, порылся в мусорной корзине, вытащил оттуда несчастный клочок и сунул его в ящик стола. Пригодится ещё.