Хроника частного извоза - 5. Тематика: Девушки в сауне частное

Для тех, кто случайно зашел.

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

И то же место! В голове у меня помутилось, на мгновение я потеряла контроль – сейчас ты ответишь за все! Разгоняюсь, чтобы посильнее окатить обидчика, но не рассчитываю – меня заносит, и я слегка задеваю его, не успев вовремя притормозить.

В зеркало заднего вида вижу фигуру, распластавшуюся на асфальте. Это меня окончательно отрезвляет. Я подаю назад, выскакиваю в дождь. Он по-прежнему лежит в луже, не пытаясь пошевелиться. Наклоняюсь к неподвижному телу, приподнимаю голову. В нос мне шибает запах знакомого коньяка, я вижу ссадину на лице. «Уехать. Уехать! – барабанит внутренний голос, – но как же статья, номер не помню, неоказание помощи терпящему бедствие? »

Ясно представляю, как меня выводят в наручниках в зал суда. Из-за металлической решетки я смотрю на суровые лица жюри присяжных заседателей, судьи, жирного адвоката, меж тем меня почти голую – тюремную робу еще не выдали – рассматривает молодой юнец-охранник.

Наваждение исчезает вместе с моей злобой. Остается только беспомощный человек и я, ангел-мститель.   Я хлопаю его по здоровой щеке – живой? Веко слабо приподнимается, дрожит, и я с трудом вытаскиваю его на тротуар. Плащ безнадежно испорчен.

Пьян, прикидывается или пострадал на самом деле?   «Живой? » – слабое мычание. Наверное, головой все же стукнулся. Господи, за что же мне это! «Идти сможешь? » – Попытка кивнуть и приподняться. Но нога подворачивается, и я едва успеваю подхватить его. С грехом пополам заталкиваю, мокрого и грязного, в машину.

Снимаю плащ и закидываю в багажник. А что дальше, куда ехать? В травму? А как объясню? Домой? И я сворачиваю на Новоизмайловский.

Вот и дом, точно, возле подъезда – синяя «Volvo», я ставлю девятку рядом, открываю дверь. Дождь хлещет, не преставая, но мне не до таких мелочей. Кое-как мы добираемся до лифта. Теперь он уже не симулирует, я вижу, как гримаса перечеркивает его лицо. Наверное, ему больно, и он еще не отошел от шока. Он старается прыгать на одной ноге, я с трудом поддерживаю.

Уже нажав кнопку вызова, вспоминаю, что ключи, скорее всего, в плаще. Прислоняю к стеночке, возвращаюсь за плащом. Так и есть, ключи там.

Дотаскиваю до постели, все также неубранной, как мешок, сваливаю непосильную ношу. Спускаюсь вниз за аптечкой – надо срочно сделать укол от столбняка, поднимаюсь. Хорошо, что взяла ключи и не захлопнула дверь. Приподнимаю его, снимаю пиджак, подкладываю под голову подушку. Готовлю шприц, закатываю рукав, из манжета вываливается запонка, прыгает и закатывается под диван, дрожащей рукой делаю укол. Он морщится и стонет. «Ладно, – думаю, потерпит, нам, женщинам, и не такое выносить приходилось». Все. Теперь осмотреть повреждения.

Расстегиваю фирменный ремень и стаскиваю с него брюки, стараясь не касаться интересного места. Так и есть – ссадины и сильный кровоподтек. Нога посинела, но, надеюсь, перелома нет. А как на спине – мы переворачиваемся, задираю рубашку – да, однако. Хорошо, если ребро не сломано. Надо срочно обработать.

Спрашиваю, впервые называя по имени, – Владимир, может, вызвать врача? – Он пытается бодриться. – Нет, не надо. Объяснять придется, и всякое прочее. – Это я и сама знаю, но не тебе же отвечать! – «Нет, помажь чем-нибудь, компресс сделаю, пройдет. Заживет как на собаке».

Я побежала на кухню – должна же быть в доме водка, компресс сделать, и надо антибиотик вколоть. Водка нашлась, непочатая бутылка «Дипломата», затерявшаяся в баре рядом с фляжками виски, из посуды – пара разнокалиберных чашек, стакан.

С некоторым злорадством я вспомнила, что это следы моей деятельности, а женщин больше здесь не появлялось. Налила водку в случайно обнаруженную эмалированную миску, добавила холодной воды, взяла на удивление чистое кухонное полотенце, намочила.

Владимир лежал в той же позе, в какой я его оставила, и казался неподвижным. – Володя, что с тобой? – глаза не открылись. Достала из аптечки нашатырный спирт, поднесла у носу. Он вдохнул и поморщился. Жив, да что с ним сделается! Все же я была достаточно жестокой.  

С трудом повернула его, положила компресс на ногу, синеющую и распухающую до невероятных размеров. Потом обработала внешние раны – это просто, перекисью водорода, он, конечно, морщился – мужчины совершенно не терпят боли. У меня еще достало сил перевернуть его еще раз, укрыть одеялом. И тут я впервые заметила, что сама продрогла до нитки, кофточка превратилось в нечто несуразное, брюки – ох, тоже.

Я полезла в шкаф – должна же там быть рубашка. Вообще в квартире мебели было мало – кроме упомянутого дивана и шкафа, компьютерный столик с ноутбуком и всевозможными гаджетами, кресло перед плоским телевизором. В шкафу нахожу пару костюмов, вешалки с рубашками. Эта мягкая, подойдет, но только в качестве платья. Надеваю, застегиваю пуговки. Становится теплее. Свою блузку отношу в ванну, попутно думая, что плащ надо замочить и брюки мои тоже, но это потом.

На рубашку накидываю куртку, хватаю ключи и бегу в аптеку. Заранее представляя злобно-радостное лицо аптекарши, и то верно – мой вид оставляет желать лучшего. И не ошибаюсь – ни сочувствия, ни одобрения, а что ожидать – я беру пару шприцов, антибиотики, вату, марлю для перевязки, йод, но мне по барабану. Она бормочет про себя, тихо, но чтоб было слышно, – мол, разбегались тут всякие, проститутки, наркоманы и алкоголики, и нет  спасения от них круглые сутки. Не реагирую.

Пациент мой скорее жив, чем мертв. И даже спит. Мою руки, готовлю инъекцию, приподнимаю одеяло, спускаю трусы и вкалываю в крепкую задницу полную дозу пенициллина с димедролом. Ничего, молодой, выдержит. Он вскрикивает, я опять не реагирую. Наверное, ему утром будет плохо – сейчас еще от шока не отошел, действие алкоголя не кончилось. А мне-то что делать? Так бросить и уехать домой я не могла, ступор нашел, ну ладно, мобильник работает, дочка у бабушки, а утром видно будет.

Теперь пора заняться собой. Снова лезу в шкаф, но надеть мне абсолютно нечего, кроме той же рубашки. Точно, женщины здесь не появлялись, а пятьдесят второй мне, гм, слегка велик. В аккуратной стопке нахожу футболку, пойдет, семейные трусы – если затянуть резинку, то сносно,   не свалятся, носки, – вообще без проблем, хорошо, что новые и без дырок. И топаю в ванну, лучшее прибежище.

Смотрю в зеркало и вижу свою жалкую рожу, дрожащее тело, обвисшую от напряжения грудь – ну, тут, может, преувеличиваю. Отворачиваюсь и включаю горячую воду. Усталость потихоньку уходит, но знаю, что это только временно. Потом опять навалится. Но все же становится легче. Простирнула брюки, носки и прочее, отрезав себе путь к отступлению. Интересно, посмотрел бы кто на меня стороны – спокойно принимаю душ в доме чуть не убитого мною насильника, беспокоюсь о его здоровье, веду себя, как хозяйка.

Нахожу тазик, рассматриваю плащ. Похоже, его можно спасти. Насыпаю порошок, застирываю, замачиваю, и тут чувствую, как безмерно устала. На меня вдруг обрушилось все, начиная с небосвода. Начинает знобить. Водка – нет, в баре на кухне нахожу виски, свинчиваю головку, делаю несколько отчаянных глотков. И как только они могут пить эту гадость! Откашливаюсь, но тепло разливается по телу, все кажется до фонаря, я плетусь в комнату, ищу себе пристанище на ночь, и прекрасно размещаюсь в кресле, укрывшись пледом. В огромной футболке и семейных трусах.

Сворачиваюсь в улитку, стремясь занять наименьший объем, проваливаюсь даже не в сон, а в нечто, будоражащее, дискретно-нервное, возвращающее в почти нереальную действительность.

Вскоре я элементарно отрубилась. Плед сползал, я инстинктивно поправляла его, скукоживалась, принимая  образ улитки, и, несмотря на кошмарные сны,   благополучно проспала, как мне казалось, несколько часов. Но, похоже, сегодня все задались целью достать меня! Даже по мобильному:

– Анька, это ты?

– А как же? Я, конечно.

– Ты как? И где? С кем? Я звонила-звонила, дома никто трубку не берет.

Но, главное, для прекращения разговора необходимо было сказать правду. Ту, которую так хотелось услышать подруге:

– Кто же ее возьмет, когда я здесь. А он – спит, утомленный.

– И это ты его, да?

– Конечно, а кто же, – как все гладко да складно, ничего придумывать не надо!

– Ну, ты, мать, даешь!

– Стараюсь!

В словах моей подруги я слышала явное ободрение, но еле ворочала языком, и соврала, для пущей убедительности:

– Такое, ты представляешь, даже не передать, он вырубился, и лежит без сознания, а я едва шевелю ножками, – интересно, хоть слово я еще помнила, – как сошедшийся баланс…

– Анька, знаешь, я так рада за тебя, только смотри, не увлекайся. А то они, знаешь, склонны преувеличивать свои достоинства. И гордиться. Кстати, мы тоже.

– Ну, здесь это сложно, – я отвечала, как на автомате, лишь бы отвязаться ото всех  и погрузиться в сон. Это мне удалось. Отключив телефон, я головой укуталась в плед  и заснула.

Давно, то есть, никогда, я не просыпалась в чужой квартире. И посему сразу побежала в туалет и ванную. Сегодня я выглядела немного лучше, но объективно – лучше бы в зеркало не смотреть.

Мой же подопечный пытался слезть с дивана, в глазах было некоторое стыдливое выражение – естество требовало, а попросить помощи стеснялся. Кое-как мы доковыляли до туалета, мне пришлось его поддерживать, но справились, он смог, пусть с моей помощью, дойти до ванной, умыться и почистить зубы, и даже шутил по причине своей беспомощности. Я снова отвела его в комнату, уложила, приготовила кофе, – без этого невозможно, хотя, говорят, натощак вредно, поправила постель и спросила:

– Ну, что будем делать?    

– Я люблю тебя.

– Нет, об этом потом, ты сам не понимаешь, что говоришь. Сейчас сварю бульон, поешь, а потом поедем в травму – вдруг какие-то нарушения, сотрясение мозга и перелом, и с головой у тебя не в порядке.

– Нет, все нормально.

– Если бы так,… – тут я неожиданно подумала, что мне все равно, как я выгляжу, что говорю, и даже где нахожусь. А рентген все равно нужно сделать, вдруг действительно перелом.

Я вернулась на кухню варить куриный бульон – почему именно бульон? Могла бы отбивные сделать, жарить гренки из заскорузлого хлеба. Но мне это надо, да? В голове моей все смешалось. Если бы вчера я, не дергалась,   а дала Анатолию – господи,   какая пошлость, вернее, согрешила, то сегодня, скорее всего, встречала бы утро в своей постели, возможно, довольная и удовлетворённая, в прекрасном настроении и уверенная в собственной неотразимости.

Но мне это надо? Наверное, нет, иначе, почему же я обретаюсь здесь, неприкаянная и неухоженная? Если бы не мой опыт, я застряла бы на кухне надолго. Попробуй, разберись в холодильнике, где в беспорядке наставлены, наложены пакетики, бутылочки – кетчуп, соевый соус, остатки колбасы, масла, рыбные консервы.

Вот они, мужчины – вся их суть! В морозилке, однако, обнаружились пакеты с мороженными картошкой, с овощным салатом, на нижней полке – мама, наверное, учила – на тарелочке, наверное, я не все успела разбить, –  несколько кусочков куриного филе, завернутых в фольгу.

С грехом пополам отыскала чёрный перец горошком, c верхней полки достала кастрюлю. В общем, включилась в работу, куда денешься. Покурила хозяйский «Кент», посмотрела в окошко на непрекращающийся дождь. В зеркале увидела свою озабоченную физиономию и почему-то рассмеялась. Поправила прическу – вроде ничего.

Приготовление бульона из куриного филе не заняло много времени, Владимир был вполне в силах держать и миску и ложку, не придуривался и не ныл, хотя нога вызывала серьезное беспокойство.

– Сейчас поедем в травму. И не возражать!

…

И вот, два месяца спустя, я стою возле дымящейся стопки блинов, уверенная в том, что вскоре она будет поглощена усевшимися перед телевизором оглоедами. Но я еще не сказала да. Ему еще придется ох как потрудиться, чтобы получить доступ к моему прекрасному и ожидающему телу.

…

Потом мы едем кататься. Настя удобно устроится в новеньком детском кресле, а я – рядом. Она вертится, непрерывно говорит, а мне – удивительно спокойно.

– А куда мы едем? – спрашивает дочка, а я и не знаю, что ответить.

– Правильно едем, – она соглашается, ведь мама не ошибается.   И я соглашаюсь с ней.

…

Хорошо, когда не нужно следить за дорогой.