Гаврил - Донской казак ли? Полное. Сб. 5. Из книги Полное подчинение

Гаврил - Донской казак ли? Сборник 5

Гаврил - Донской казак ли? Полное произведение

Гаврил – Донской казак ли?

(Поэтический роман)

Глава 1 ЛЮБОВЬ – КАК ВОДА, КОТОРОЙ ВСЕГДА

ХОЧЕШЬ НАПИТЬСЯ...

Часть 1"Весна – как мужчина, капризна"

Весна – как мужчина, капризна,

такая же переменчивая погода:

то сильный ветер с проливным

дождём в семейных отношениях,

То солнечное обаяние ласки

переполняет любовью страстной

дом, где только что был мороз

в холодных отношениях, в печали.

И ожиданием в ласках перемирия

словно нежным ветром раздевает,

огонь в камине – словно душа, которая,

в любви замирая – ждёт признания...

Отцы и дети, родители и дети, сколько тепла должно

быть между ними, но жизнь чаще расставляет свои кап-

каны. Туда попадают дети в детстве, а родители к старо-

сти. Страдают все, и кто за это в ответе? Когда любовь

случайна у дверей, открой ты ей, – велело сердце, – и

ты склоняешься над ней и вырываешь, что так берегла

в себе девчонка. Ты становишься частый гость уже и не

думаешь жениться. И сколько девочек прошёл, разбив их

счастье? Ты ищешь – лишь бы наглумиться. Совсем не

думаешь и обосноваться, и зачем?! Ведь дурёх полно на

свете. Одна из слабости своей... Другая любит, а третья и

родит, желая закрепить союз. Но ты опять, орёл, взлетел

и, не подумав, дальше полетел. Искать себе ту единствен-

ную, кому ты правда нужен. А может, и тебе с ней про-

вести остаток дней, ведь ты красив, заслужен... Но нет,

твоими же детьми повсюду ты разбросан, и Бог смотрел

на тебя всю жизнь.

Сидела поздно Машенка одна, в русской печи горят

дрова. И только свет луны немножко освещает. Она лам-

паду не зажгла, всё экономит, и даже на дровах, но холод-

но, озябла она и ручки придвигает обогреться. Пришла с

работы мать её, продолжить сказ просила, который даве-

ча та начала. «Ты повтори, – сказала дочь. – Начни снача-

ла, уж больно нравится мне, как ты описывала его». «Ты

что, влюбилась? » – «Нет», – «Не помню я, о чём вчера

тебе я наплела. Но слушай снова, раз уселась на табурет.

Кружева ты не бросай с руки. На свадебное украшение

всё плети», – «Не буду замуж выходить. Не нравятся мне

парни с нашего села», – тихонько лепечу. «Когда полю-

бишь, будешь пить. Любовь – как вода, которой всегда

хочешь напиться... » – подсела к Машеньке она и начала

свой сказ.

Давно то было, при царе. И жили бедно мы. Но лишь

в сердцах у нас любовь была крепшей. И жил в стани-

це заводной гармонист богатый, и звали его Гаврилом,

усы чёрные носил и шапку. Он был последним у родите-

лей своих, и баловали его, так и не призвали и служить,

продели в левое ухо серёжку. Он не казак, но приказание

царя – послушал, ведь младших не забирали служить, и

отцу то было по нраву. И чуб большой из-под козырька,

в веснушках полное лицо. Силён он был, как богатырь.

И каждая б пошла за ним, но он единственную искал. По

вечерам всё девок зазывал, искал-искал, наверно, серд-

це подсказало: поехал он зимою на санях в ближайший

хутор. Потом ещё весной туда же. Он в жёны честную

изыскивал давно, не ту, что вешается на шею. Там казаки

живут и просто так не встретишь девок. Хотелось выма-

нить из хат. Но кто позволит просто так? Но он же был

на руку и ловкач. Невдалеке заметил стог сена, на зиму

собранного для крольчат. И он слегка поджёг, но пламе-

нем обдалось враз всё. Бегут девчата с ветерком, холодной

воды на него. Из колодца ведром черпают, плескаясь... об-

моченные все, как будто сквозь стекло заметить можно их

тело. А казаки-мужики на пахоте с утра-то запряглись, всё

косят на зиму траву скотину прокормить. «Ух же, богат

хутор детворой, девчат красивых повстречать». Из каж-

дой хаты по десять их, как горох о пол, посыпались они.

И как же в дыму-то рассмотреть? Отдадут ли казачку

мне? Ведь предки мои из Сибири, кто ж я им? У них не-

писаный закон на всех: выдать дочь в жёны только каза-

ку... Как вдруг прошла красавица одна, и с косами русы-

ми до пят. Высокая, стройна, как лебедь белая, плыла. «И

как её я раньше не приметил, когда на ярмарке была? » Он

остановил: «Подай, красавица, водицы», – а сам закручи-

вает ус. «Уж больно девка хороша, пошлю я к ней сватов

на праздник». Она подносит ведерце, он нахиляет, сама

же на него глядит. «Ох, мама-мамочка, она же не велит

смотреть-то на посторонних». Он тоже приглянулся ей.

Она отпустила глаза и побежала прочь в избу. Разбил он

девичью душу. Ведь казаков-мужчин полно было на ху-

торе зимой. Весной призвали их служить, границы защи-

щать родные. Немецкий враг всё наползает. Она в избу

– и он за ней. «Скажи, девица, как тебя звать. Хочу сватов

к тебе послать, чтоб не попутать именами», – «Меня Ка-

тюшею зовут, по батьке Константиновна. Нас знают все,

смотри ты хатами не попутай, у нас лишь красная кровля

на весь хутор, отец мой атаман казак, – опять глазёнки

опустив. – Теперь ступай, Гаврила. Сейчас воротятся на

обед отец и братья старшие мои». Но он как вкопанный

стоит. «Что хочешь, милый? Уходи», – «Нет, не уйду, в

щёчку поцелую – тогда уйду, считай я брат тебе». Пока

он в щёчку, потом пошло... Он дотянулся до губ алых, на

них ещё грудное молоко. «Как мёд, поди нецелованные

вовсе», – она зубами прикусила, не хочет отдаваться дев-

ка сразу. Поцеловав её ещё, ушёл, не попрощался. «Тебя

увидеть за хутором в ночь хочу... у опушки леса за стога-

ми. В эту ночь приду, и ты не кайся... больно не сделаю

тебе я, уже люблю. Сватов пошлю лишь в праздник, за-

нят, но без тебя уж не могу, поверь мне».

Она не испугалась ночь. И дважды не решалась. Уж

точно приглянулся он. К лесу, к стогу шагнула быстро

при луне, а он её нащупал там в потёмках. «Какая пре-

лесть грудь её, не тронута на ощупь». И он, снимая неж-

но блузу, желал налюбоваться и целоваться вволю. Он

знал законы уж казаков, её не обесчестит, но страсть гу-

бами всё ползёт, всё ниже, по юному в молоке телу. Он

еле сдерживал свой пыл. Краснел и возгорался. Она к

нему прильнув – заставил целоваться. Целовать его она

насилу согласилась. А поцелуй, как нож в груди, увели-

чивал пожар в груди и пламенем в обоих возгорался. Но

сдержан он, боясь без свадьбы обесчестить. Хотя заму-

чен «боевой», но он не тронул, зная нравы казаков – за

дочь и обезглавят. Нацеловавшись, встретили рассвет и

здесь же попрощались. Она до дому побрела, как будто

бы побита от страсти, что в себе держала. А он к берёз-

ке стройной, где лошадь его паслась. И развязав, вскочил

в седло и жару дал, и пыль столбом взвихрилась. Какой

сегодня счастливый день, думалось обоим. Но когда Ка-

тюша к дому подошла, там её уж искали. Что скажешь

в оправдание для себя?! Влюбилась?! Она уже не знала,

что сказать. Лишь только знала, что зовут Гаврилом. И

гармонист из станицы нашей он. Но матери по секрету

рассказала, что любит, но честь до свадьбы сохранит,

себя не погубит. А сама про себя пела...

Ой, мороз, мороз,

Не морозь ты меня...

Подари мне сказ

Про степного коня...

Казака наездника...

Про долюшку русскую...

Про полюшко-поле белое...

И песню народную...

Про дороги длинные...

И храмы старинные...

Про иконы дивные...

И Божией Матери...

Иконы чудотворные

и их истории

Покажи мне фрески

расписные... иконописные...

Успокой мою душу ты...

~*~

Глава 1 "Любовь, как вода, которой всегда хочешь напиться...

Часть 2  "Нахлобучила венок гороховый"

«Что же я наделала, что же я наделала, любовь моя

безгрешная, но как смотреть в глаза, святая же я, люди

добрые, не обижайте вы меня. И папеньки, и маменьки,

и всем своим сородичам... » – она смотрела и плакала в

душе. «Глазеют на меня, шушукают. Но ничего не сдела-

ла, ему я не поверила. И не легла на сено то под новою

скирдой. Не жди меня, мой миленький. Не приду за хутор

мой к опушке леса, что ты ждёшь в ночи тёмные, боясь...

вся за тебя. Протоптанной дороженькой пойдут за мной

сородичи, не скроешься, не спрячешься, зарубят саблей

острою. Ударят и меня. К опушке не пойду, милый мой,

найди, где встретимся, и буду ли я женой?! А мне-то како-

во? Люблю тебя, и дело-то! Горят поцелуи на теле-то, всё

я новых встреч жду с тобой, соскучилась. Но девой всё ж

нетронутой вернулась я домой. А хутор всё же маленький,

и пальцами показывают, что делать, милый мой? Вздыха-

ла ночкой лунною, когда заснут родители, приду – погу-

бят милого. А не приду – боюсь, потеряю тебя навсегда.

Гаврила, родненький, прости ты их. И засылай сватов. А

может, сваты добрые смягчат сердца родителей, а мне же

приговор. И день прошёл, и месяц уж, письмо доставил

посыльной, знакомый, может, доверится и сплетнями не

повеется по хутору зимой», – «Ты вечером за огорода-

ми, приди ты к речке Северский Донец. Там буду ждать,

поди не дознаются родители твои. Врата на дороженьку

«натвёрдо» заперты. И я спою соловушкой», – «Как же я

могу, Гаврилка, ослушаться? Легла на печку русскую, но

не сомкнула глаз. Всё жду – заснут родители, и братья, и

сестрицы-то. Но вот, услышав соечку, а голос словно про-

сит он, а что – сама я не пойму. И вышла я тропинкою,

весь огород прошла, открыла и калитку-то, и к речке по-

дошла». А он в реке Донец плескается, её всё зазывает:

«Хорошая вода». И встретились, ласкает всё, и в поцелуях

увлеклась. Рубаху ночную стягивает, ведёт меня к воде. В

ночи река вся чёрная, лишь в ней луна купается и звёзды

– отражения, и с ними мы вдвоём. Поплавали в обнимоч-

ку, выходим из воды. Согрелась дева спелая, поцелуями

страстными прильнула к телу сильному в обнимку, гово-

ря: «Там камыши да заросли», – показывая за кусты. Хо-

тел её турнуть. Но девушка оголённая – и вспых опять по-

жар. «Тебя не брошу, милая», – вонзая саблей с силою, и

вскрикнуть не смогла. Она казачка, темпераментна, а тело

словно взбитое, легко и поддалась.

Что будет, то случается, виною ставят всегда родите-

лей, но здесь вина её. А может, и любви. Поплакала, по-

плакала, надела и рубаху-то и побрела домой. Всю ночь

она проплакала, отдалась не обвенчана. Винила говор

женщин всё, назло далась, что сплетню развели. «Сейчас

пускай, словно совы, гугукают, пускай пальцем показы-

вают. Люблю Гаврила милого, вот тебе и всё».

Пока лето жаркое. Калитка в хутор заперта на ночь на

большой засов. Не знали и родители, что девке если хо-

чется, найдёт, как обхитрить. Встречались они у берега

и любовались ночами у воды в любви. «Ну что же мы

всё делаем, а если они дознаются, – шептала всё она. –

Всё жду сватов я к божественному празднику 10 августа

– Смоленской иконы Божией Матери, именуемой «Оди-

гитрия». Но вижу, сердце милого покрылось тайны пеле-

ны силою. Приходит редко-редко уж». Лишь забирается

под юбку к ней. А холод веет из реки. Уже и не зайдёшь.

«Однажды говорит он мне – послать сватов готов уже,

но забирают в армию служить в полку казачьем». «Я от-

служить готов, но как тебе? » Расплакалась дивчина-то

Катенька: «Меня оставляешь брюхатою. Мне скоро и

родить. А дома ничего и не ведают. Я платье сшила бе-

лое, всё кружевом отделала – свадьбы жду». А он её не

слушает, взял, что он хотел. Сейчас зазря не дослушает

и будет ждать. А он воевать поедет с немцами, так гласит

царский указ.

«Казачка я ревнивая, а может, кто увлёк тебя, ты мне

скажи», – «Давай, дурёха, не выдумывай, тебя люблю я,

милая. Но времени не дали мне. На днях мы уезжаем все.

За родину Российскую все будем воевать. И если родишь

сына ты, так назови Гаврилом ты и будешь вспоминать»,

– «Но что я скажу маменьке, меня прогонит со двора

папенька, где буду тогда жить», – «Не знаю где, милая,

дурёха ты красивая, но дома я всё рассказал родителям.

И если выгонят, пойдёшь туда к моим», – «Хотя бы по-

знакомил ты, а то явлюсь незваною и что скажу я им? »

– «Не надо и печалиться, я за тебя сказал всё им. Они бо-

гаты, тебя дитеньку согреют и дадут приют. Приеду и по-

молвимся, быть обещаю преданным. С тебя беру я слово,

что ты моя жена. И шашни не крутить», – «Как подумал

только ты! Ведь знаешь, что была девкою и ты один всё

взял», – «Но всё же я своих ослушаюсь, пошлю сватов к

вам завтра же. А может, повезёт». Сдержал он слово гор-

дое, мужицкое, заслал сватов из родичей, то были казаки.

Зашли они в дом с подарками, поставили на стол само-

гон с чарками. Достали сало, огурки. «Незваные гости,

что наделали, накрыть бы как надобно нам на стол». А

в разговоре: «За старшенькой дочкой Катериночкой мы

свататься пришли. У нас парень бравый есть, у вас дочь

на выданье. Он не казак, а из сибирских вояк. Отдай ему

дочурку-то, её он не обидит-то. В войска его призвали на

пять лет служить. Зачем в неволе держите, она проживёт

в доме у его родителей, пока не возвратится он». Вскипел

отец Катеньки – весь в ярости. «Мы отдаём девок только

казакам. И что её посадите, как в клетку, пока явится, а

если что?! Жена – дочь моя – останется вдовою? А мо-

жет, руки нужны сильные заменить его? Работа-то у вас

сильная и лошади строптивые, куда уж нам. Успеет она,

батрачила, когда у нас жила, как старшая, сейчас не дам.

А у нас лавчонок есть. И будет вести хозяйство здесь, а

слюбится, так стерпится. А возвратится в целости, пускай

пошлёт сватов опять». Не замечая, сердится, что дочь

брюхатая, слезами разливается она, воркуя с маменькой,

которая догадывалась, что дочь с ним переспала. Любовь

моя задорная, как поле белобокое, стволы берёзок голые,

в степи уже одна... я одинёшенька, рыдала, проводив. А

он уехал, с Катенькой не виделся, разгневанный, что про-

гнали сватов. А на её головочку нахлобучили венок горо-

ховый. То значит – жди отказ.

~*~

Глава 1 "Любовь, как вода, которой всегда хочешь напиться...

Часть 3 " Революция, война –

всё ли поставила на свои места..."

Неслись по полю казаки, все на своих конях. На за-

щиту Родины своей, готовы жизнь отдать. Так простояла

и она у берёзки в поле, пока не скрылись за горизонтом

галопом несущие кони казаков. «Но это не моя вина, что

батькой я тебе не отдана, ведь сватов заслал Гаврила, пу-

скай поздно, здесь моя вина, но любовь иногда делает

больно», – всё плачет, приговаривает, совсем юная дев-

чонка. Вокруг все видят положение её. Один лишь её

отец белены объелся, не хочет замечать он дочь, и то, что

она атаманская дочь, могла б своё имя опорочить. И все

при нём боятся слово вымолвить. Хотя уж слава по хуто-

ру побрела и до станицы дошла. А может, замечает он, но

больно за неё. И больно за себя. Что остановил сватов, не

дал и выговориться, даже высказаться. И саморучно на

неё напялил тот гороховый венок, что сделал сам, – отказ.

Семью и не сберёг, простит ли Бог. Он часто в посёлок,

в церковь входил замаливать грех свой. Там, где на пере-

крестье двух дорог церквушка в колокола всё бьёт. Падёт

на землю у двери и молится – крича: «Зачем наказан я

тобой, о Господи», – молясь. Потом и в церкви просит

замолить свой грех. «Меня ты не тереби, я сам понял, что

дурак», – шептал всё он себе. Отцовский гнев, отцовское

проклятье – хуже, чем удар бляхою от ремня по попке,

по ногам и по щёчке получать. Он же, всё молясь: «По-

милуй, Господи, Катерину, дай ей родить сына. Она боль-

шая стала, не по времени будет рожать». Но вот и в ту

ночь она закричала. Позвали повитуху помогать рожать.

(Повитухи – это женщины, которые помогают при ро-

дах.) Повитуха трудилась, ложилась на живот. У Кате-

рины рёв слышен со всех сторон. «Мальчонок бравый,

весь в отца». Но к сожалению, жизнь недолгая его была.

«Неужто, отец, посмел меня ты проклинать». Собрала

вещи Катерина в узелок, пошла в дорогу из хаты прочь. К

Гавриловым родным, которые пылинке не давали на неё

упасть. Всё оберегали «жёнушку – не жёнушку», а мо-

лодицу его. Они любили сына, полюбили и её. Она была

красива, покладиста, добра. На этом сразу сплетня пре-

рвалась. Наступила на хуторе тишина и благодать. Мало

ли, много ли времени прошло, и возвращается Гаврил с

орденами и крестом домой. Он знал и весточку от Кате-

рины получал, что дома ждёт его любимая жена. И в этот

год обвенчаны были и сладость создана, он был солдат

голодный до этих дел тогда. Простили батьку и родных

её. Большой и пир устроен на всё село. Затем и хутор от-

гулял два дня. И сблизилась родня.

Но вот опять война. И свергли вдруг царя, им не по-

нять. И к власти пришли те, кто голоден и бедный был

всегда. Но до околицы слух пополз давно, что всё забе-

рут. Но что деревенскому, он пашет, как пахал. Скотину

в доме он имел. Отец на хуторе лавчонку и двухэтажный

дом. Ведь мастерили, строили когда-то всем селом. Года

бегут... разруха по стране. Голодные революционеры го-

товы всё забрать. Там, понимая, готовы поделиться. Но

всех из хутора приказ в Сибирь заслать и надо повинить-

ся. Как кулаков – врагов народа – за то, что при дворе

две лошади, одна корова, семь козлят, баранов дюжины,

крольчат. И на подводы всех подряд, истребляли целые

сёла, хутора. Не дали хлеба и в дорогу взять. Дорога

трудная, холодная была. От холода и голода распухли

дети, мать, потом отец. Так и не доехали до сибирских

мест. И лишь остались из большой семьи она – Екатери-

на, которая замужем была, и брат, уехавший в Краснодар

служить в войсках, и брат её младший, которого спрятала

Катерина под кровать.

За что их так, ведь «трудоголики» они. Любили, прав-

да, в выходные и поддать. И собирались хатами они и

поспевать – песни казаков о любви к своим краям. Их

всех детей было одиннадцать в семье, остались трое на

хуторе. А дом был справный тот. Решили с Гаврилом от

родителей переселиться и пожить в нём, хотя любила,

уважала и думала о них... В родительский дом на хутор

переселились и брата младшего с собою прихватили.

Любил Гаврила Катерину, но журился он по ночам.

Она-то бабой стала сдобной, но не родила ему дитя.

Один загублен, а второго так и не увидел он. А брат уже

совсем подрос, женился и детьми завёлся он. Они же всё

помогают, заботятся, как о своих. Но вот грохочет кано-

нада, опять война – и забирают на фронт обоих. А в доме

Екатерины-то остались детки, девчонка, мальчуган, жена

хвора. И вскоре умерла. Одна осталась и при лампаде

плела на продажу всё кружева. Продав, покупала соли,

сахара, муки, а остальное дорабатывала сама с огорода,

с сада, ходила по грибы. Ванюшка ловил рыбу, и можно

было жить и не тужить. И лошадей увела новая власть со

двора, скотину, ну так что? Осталась одна коза и кур с де-

сяток. Так, перебиваясь, и жила. Но после смерти матери

их зачастила невестина сестра: «Отдай хотя бы девчон-

ку, племянницу мою, она похожая на мать, память мне. Я

выращу её, хотя имею детей, один рот не объест меня».

Но долго Катенька не давала её, пока на хутор однажды

немец не зашёл. И дулом к виску, приказывая, показывая

на девчонку малую, хотел в кровать поволочь. Разделась

догола Катерина. «Бери меня! – и вытолкнула девочку

во двор: – Беги к тётке Марусе твоей». А он увидел, за-

смущался красоты такой. Всегда он видел в тряпках, с

замотанной в платок головой. Распущен волос, чуть до

пола касался, и мраморный, как пенка, её прелестный

обнажённый стан. Голубизна очей ясных и губки банти-

ком красны. Он нежно держится за бёдра и в спальню

её забрал. Спасла девчонку, а сама стала немецкою под-

стилкой, ведь закрывала всё лица, но тут судьба – девчон-

ку-малолетку выручать должна. Сейчас в хате как посто-

ялый двор, её расхватывали на ночь по жребию солдаты,

офицеры немецкого войска. Она-то баба заводная, тем-

пераментная. Никто сберечься с села не смог. Всех де-

вок с этого села и хутора к вагонам повели, послали в

концлагеря, в Польшу и Германию, её же обошли. Она по

одному принимала в ночь, глумились, как могли. Они не

русские, не казаки, поиздевались впрок, как могли. Она

всё думала: уж невтерпёж. Но всё это ложь. Она живёт,

а не порочащие себя уже в земле давно лежат. Но гово-

рят – за жизнь готова всё отдать, ведь у неё не сын, пле-

мянник был, которого надо поднять. И вскоре похоронку

получает на брата она, где он в письме завещает ей дом и

дитя, мол, после моей смерти Ванюшка будет твой, – он

знал, что она воспитывала его. А через месяц на Гаврила

тоже похоронка пришла: «Пропавший без вести сержант

Гаврил Пономарёв». А может, жив? Погоревала, а летом

Советская армия вошла. Голодный солдат – и что с него

взять... Один из главных каждый вечер на ночлег к ней

шёл спать, пока поблизости стояла часть. Такая доля у

девчат в войну. Сначала под немцем, потом свои е... И

надо и разруху поднимать. Ванюшка рос и стал Катери-

не помогать. Бежал по полю, по огородам после боя. Там

упала недавно бомба в огород. Картошку принесёт, со-

всем горячую печёную ещё, после бомбёжки, из лунок

достаёт. Катерине помогал, «мама Катя» называл. И рыб-

ку всё ловил. Он был казак ещё тот лихой, уже на лошади

сказал, как заводной.

~*~

Глава 1 "Любовь, как вода, которой всегда хочешь напиться...

Часть 4  "Послевоенные годы"

И день прошёл, и два ушло, и месяцы-года, а Катери-

на надеется и ждёт Гаврила. Видно, такая у неё судьба –

всё время ждать. На столе как память телеграмма лежит:

«Пропавший без вести сержант Гаврил Пономарёв». Не

верит она словам. И одиноко жить, живёт. Война истре-

била народ. Что ни вторая, то вдова. И нет на хуторе и

мужиков. Работать надо за двоих, так и работала она, как

все. Но дух у ней казацкий был, кулацкое нутро – рабо-

тать Бог давал сил, опять на славу зажила. Свиней дер-

жала, покупая поросят. Кормила, вырастут – и на базар

возила. Ванюшку без мужа подняла. И сколько лет про-

шло, не знаю, и много вод в реке унесло. Однажды по

делам домашним скупиться к школе для Ивана поехала в

Ростов и заодно взяла и сала, мяса чемодан. И заодно и на

базар. Там мясо лучше продаётся.

Но надо же так было случиться, Гаврила повстречала

там. Он был у будки с пивом, «пьянь». Глазам не повери-

ла своим, а он взмолился, говорит: «Попал я в плен, по-

том сбежал, служил и всю войну прошёл. Женился там.

С Наташей в части познакомился, медицинская сестра

была, сперва землячкой называл: из-под Ростова она. И

в одну ночь бес попутал нас. Ведь и она замужем была.

Любовь как будто бы, прости, война списала все грехи.

А сил мужских и не было куда девать, а про тебя услы-

шал я, что немецкою подстилкой ты была. Вернуться не

хотел», – «Была, была, но где же ты был, когда немцам

отдавали земли, когда они детей насиловать хотели, а я

их заградила телом, ведь не было и револьвера у меня.

Там бы уложила в то время немецкого бугая... » – ска-

зала, плакала она. «Ты знаешь, со временем, Катерина,

всё прошло, и злость я не держал и на тебя, она рожала

мне ребят, сейчас уже четверо у меня. А сам не знаю, как

мне жить. Любил тебя. Вернусь я в хутор – дети сироты,

жена... а не вернусь к тебе я, Катерина, так пьяницей про-

паду. Уж больно я любил тебя». И он, её держа под руку,

в гостиницу при вокзале отвёл. Она его ж первая жена,

любовь вспыхнула вновь. Забылись горести в любви. Он

был что надо мужик. Расстались после этого опять. Не

знаю, сколько времени прошло. Однажды вечером Гав-

рила воротился уж домой, на хутор, где не ждали давно.

Но встретились они опять, где страсть верёвки стала из

них вязать. А между ними любовь опять. И так прожили

годов пять. Завидовали бабы им. И подливали керосину

всё в огонь, за то, что подстилкою была. «Она ж красива,

а что ж с них взять? » – так думал он.

Станица милая моя, продали всё, уехали в дальние

края за тот паршивый разговор, ведь не было от него

житья. А он мастеровой был, столяр. Подняли хату они

опять и начали счастливо жить. Хотя и город это был,

они всё равно в сарае держали поросят и на базар мясцо

возили. Но родина всегда зовёт. Они соскучились по ме-

стам юности и летом, беря Ивана со собой, не каждый

год, но возвращались в станицу, на хутор свой. Ивана

сестра так с Марусею и жила. Всех деток Марусиных

в войну разбросало, кто куда, а многие погибли, похо-

ронки хранила она. Побудут недельку, месяц, душу от-

ведут. Затем опять уедут в город далеко – от тех сплетен,

что не давали жить. Хотя все знали, что виной была лишь

только война. Однажды Гаврилу что-то задело. А Катери-

на не вытерпела, словом бранясь. И в доме первый крик

и раздор. А требовал он с неё, как она с немцами жила.

Разбалованный солдат после военных лет. В войну, на-

верно, позволяли лишнее себе. Она в слезах: «Я мужняя

жена, не дамся, не нравлюсь – ты езжай обратно к сво-

им». Оставил он её, он не нашёл то, что искал. Приехал в

дом, а там уже занято гнездо. Жена, не дожидаясь мужа,

любовника завела.

«Свято место пусто не бывает на такой товар», – ду-

мал он. Остался у порога один стоять. Увидел у порога

крыльца топор. Схватил топор и зарубил спьяну всех –

жену и удальца её. Он был казак ещё тот. Схватили, по-

вязали, и суд был. И дали пожизненный ему срок – в Си-

бири лес валить. А Катерина всё же наивною была. Её

не научила проклятая война. Она по несколько раз в год

кошёлку соберёт и едет на свидание в сибирский мороз.

Она-то точно любила его. Была и верной, если б не война.

Загублена душа, семья. И детки на произвол судьбы – в

детские дома разбросали их. Она из детдомов их к себе

везёт. «Пускай не свои, подниму и их». И так прожила

дальнейшую жизнь, всё чужих детей растила. Гаврила

занемог и сгинул там зимой. Она же растила и растила

ребят, когда те повзрослели, других всё брала. И так с ре-

бятишками и жизнь вся прошла.

2014