7. Маша и медведь

(Мемуары московского Казановы – VII)

Я думаю, что по-настоящему влюбился в Машеньку в тот момент, когда – да простят мне милые дамы - вылущивал ей лобковых вошек. Приобретенных, заметьте, вовсе не от меня!

Хотя начать этот рассказ стоит с чего-нибудь другого. Да, жизнь полна дерьма, но уж если невозможно от него полностью избавиться, давайте хотя бы упакуем в красивую коробочку, перевяжем розовой ленточкой с бантиком и надушим Шанелью.  

Итак, пусть дверь в сегодняшнюю историю распахнется на исходе новогодней ночи 19** года. В ту минуту, когда скромный микрорайон пятиэтажных "хрущёвок" на окраине Москвы тих и спокоен, лишь немногие окна светятся огнями – большинство жителей, отгуляв свои час-полтора, залегли теперь в после-новогоднюю спячку; те же, кто жаждет продолжения банкета и готов веселиться до утра напролет, выбрали для этого более оживленные места.

Осчастливленный червонцем таксист давно развернул свою тачку и уехал восвояси. Припорошеные свежевыпавшим снегом улицы чисты и невинны, как сон младенца. Мир словно замер на мгновение, собираясь с духом перед самым первым в новом году рассветом. Никого и ничего, лишь ваш покорный слуга в недоумении взирает на свою спутницу. А та, элегантно распластавшись на приподъездном сугробе и отсвечивая изящными ножками из-под полупрозрачного праздничного платья, едва задрапировнного распахнутой шубкой, занята в настоящий момент тем, что деловито извергает на этот мягчайший снежок содержимое своего желудка.

И как прикажете поступать в данной ситуации истинному джентльмену? Не бросать же коллегу на пороге ее собственного дома, тем более, что сегодняшним новогодним празднеством ты обязан исключительно ей, Юлии, вытащившей тебя из тоскливого одиночества в веселую, басшабашную и слегка сумасбродную компанию актёров и зрителей, служителей Мельпомены и ее почитателей! Noblesse oblige, однако. Так что, оттерев по возможности снегом девичьи губки и одежки от малоаппетитных "отходов производства", я сумел поднять Юльку на ноги, довести до подъезда и даже, подталкивая в спину, допихнуть до второго этажа. После чего прислонил к двери квартиры и решительно позвонил в звонок. Но в момент, когда за дверью раздались торопливые шаги Юлиной мамы – тут уже заторопился и я, кубарем скатываясь по лестнице к выходу: предоставим перебравшей спиртного подруге свалиться на руки родных и близких без моего участия.  

Вот так, в темпе "аллегро удирато", и завершилсь та ночь, когда я впервые оказался в маленькой двухкомнатной квартирке на Верхней Масловке, где, казалось, даже воздух был пропитан богемой и развратом. А до следующего раза оставалось еще три недели, ушедшие на то, чтобы зализать похмельные раны и уболтать приятельницу снова привести меня в эту компанию. Благо и повод сыскался подходящий: день рождения Мехмета.

О великий Мехмет-чего-то-там-оглы, восходящая звезда Востока на московском театральном небосклоне! Азербайджанский красавец-джигит не был, конечно, хозяином этого дома – но с лихвой доставало и того, что он был хозяином его хозяйки. Классический альфонс. Альфа-самец, по нынешней терминологии. А по тогдашней – петух в курятнике, если даже не лис в оном же. Герой-любовник, овеяный славой театральных подмостков, он вдосталь вкушал в те дни поклонение близ-лежащих дам, но ко мне при этом отнесся на удивление благосклонно, сочтя не конкурентом, а скорее неудачливым коллегой (скажем спасибо тому факту, что в детстве я успел сняться в паре кинофильмов и тоже отхлебнул глоток-другой от медовой муз`ыки медных труб).

Песенно-сценическое поздравление имениннику мы готовили втроем: к Юле присоединилась еще и её лучшая подруга Лена. До сей поры я был знаком с этой девушкой исключительно по работе, изредка пересекаясь на научных конференциях. Но теперь, в процессе написания залихватских куплетов и репетиций канкана в моей холстяцкой квартирке... С Юлькой-то мы только приятельствовали, и не более того: вся химия оставалась в научных публикациях, без интима. А вот на Леночку законтачило сразу же, и к дню рождения Мехмета мы уже как бы договорились, что проведем последующую ночь у меня дома. Причем отнюдь не за чаепитием с пряниками.

Но сначала всё-таки праздник.

- Гоп-стоп, мы к вам пришли из-за угла, гоп-стоп, мы принесли с собой вина!   - С этой незатейливой переделкой известной песни Розенбаума наша троица лихо появилась на пороге "нехорошей квартиры", которая уже была полна гостей. Знакомства, выпивка, песни, свежие театральные сплетни... Мехмет, конечно, был и оставался азербайджанцем, но в настоящий момент старательно косил под местечкового хасида. Причем косил по долгу службы, ибо только что отыскал место в труппе одного из самодеятельных еврейских театров, выползших на свет в те перестроечные годы, подобно грибам после дождя. Получалась у него эта стилизация довольно забавной, и все бы ничего, если бы в компании не отыскалось одной истинной дочери богоизбранного народа.

Так я и встретился впервые с Машенькой – той самой, что не раз пила потом из моей чашки и качалась на моем стуле, не говоря уже о всех остальных сказочных вариантах. А на сегодняшюю пьянку она появилась в составе стайки молоденьких девчушек, окруживших некую Марину Игоревну – именно так, по имени-отчеству! Сама Марина в свое время тоже не миновала Мехметовой постели, ныне же работала учительницей и регулярно поставляла ему свежих птенчиков из числа своих девятиклассниц. Способствуя по мере сил тому извечному круговороту блRдей в природе, что не прекращался, наверное, ни на минуту еще со времен Содома и Гоморры.  

Что, девочки мечтают о сцене? Ну тогда извольте для начала разделить ложе со своим репетитором и наставником! А технология соблазнения юных старлеток была отработана Мехметом до мельчайших деталей и не менялась ни на йоту, благо рассказ Куприна "Алле", прочитанный в духе системы Станиславского, как по маслу вводил будущую артистку в роль невинной жертвы роковой любви. Так стоит ли что-то менять?!

Но с Машенькой у него нашла коса на камень. Эта своенравная и гордая дочь Сиона никогда и ни в чем не терпела накатанной стези, как я не раз убедился впоследствии на собственном опыте. Дерзкая на грани фола, чуть нахальная, чуть нагловатая и ничуть не склонная к покорному послушанию – такой она являла себя публике. Демонстративно и с гордостью носила, например, сияющую золотом звезду Давида в уютой ложбинке между свежих и  крепких девичьих грудей – в те времена это еще выглядело вызовом, особенно для школьницы. Вот и на празднестве у Мехмета она тут же сделала легкий финт, выскользнув из объятий именинника с тем, чтобы обаять и присвоить себе какого-нибудь другого кавалера.

К великому неудовольствию для Елены, им оказался я.

Девичья непосредственность и свежесть подкупает всех и всегда – особенно в виде двух упругих полушарий весьма достойного размера, которые Машенька, устроившись у меня на коленях, тотчас же предоставила в полное распоряжение моих рук и губ. И мы долгое время дурачились и веселились вовсю, беседуя о всякой всячине и старательно запивая поцелуи вином. А Ленка потихоньку зверела все больше и больше – пока, наконец, не содрала соперницу с моих колен:

- У тебя сегодня ночую я, ты не забыл?!

"Такое не забывается!", обязан был бы ответить на моем месте всякий галантный кавалер. Но увы, от последовавшей ночи с Еленой в памяти не сохранилось ничего, кроме самого факта. Мило и достойно, на среднеевропейском уровне, и спасибо ей за эту ночь, конечно. Тем более, что очень не хотелось бы оставить девушку наутро разочарованной: как-никак, Ленин отец намечался в качестве оппонента моей кандидатской.

И всё-таки, главным воспоминанием того вечера навсегда остались Машенькины груди в моих ладонях и ее жаркие, весьма умелые для шестнадцатилетней девчушки поцелуи. Ах эти женщины южных кровей! Вы расцветаете рано и пышно, хотя по большей части столь же быстро и увядаете... Но этот бутон пока еще трепетал от нетерпения, готовый стремительно распахнуться навстречу мужской ласке - ведь о том, что формально она еще невинная девушка, громогласно объявлялось едва ли не с амвона. И Мария уверенно водила своей нераспечатанной морковкой Мехмету прямо под носом: снова и снова сбивать спесь с самовлюбленного мачо стало для нее излюбленным развлечением.

Разумеется, я перезвонил ей спустя несколько дней. Мы даже пару раз прогулялись по столичным паркам и бульварам: незатейливая беседа, коктейль в баре и поцелуй  у дверей на прощание. Но отбивать добычу у Мехмета и втягиваться в более прочные отношения с девчушкой на десять лет себя моложе я был не готов совершенно, к тому же и статью УК за совращение несовершеннолетних тоже еще никто пока не отменял. А посему несколько месяцев наши отношения пребывали в состоянии вялотекущего флирта, и ничто не предвещало перемен, пока в один прекрасный день я не услышал в телефоной трубке истеричный и перепуганный Машенькин голос:

- Она лапкой дрыгает!

И, к вящему изумлению всех амуров и купидонов сего мира, свидетелями нашего первого шага к интимной близости стали не розы с французским парфюмом, а безопасная бритва и дегтярное мыло. Романтика будней, однако - и никаких тебе "Поставили меня братья мои сторожить виноградники..."

Впрочем, розы тоже имели место, хотя и значительно позже: роскошный букет из семнадцати белых и красных цветов я торжественно вручил Марии на ее семнадцатилетие. К тому времени все печальные последствия девичьего петтинга с нечистоплотным Мехметом были уже ликвидированы, хотя ожоги от уксусной эссенции, которой моя темпераментная подруга сгоряча умудрилась напрочь вытравить себе самые нежные места, заживали очень долго.

Столь же долгими оказался и наш с Машей путь навстречу друг другу. Нет, изощренные интимные ласки и полные оргазмов ночи под напором рук и языка она приняла от меня практически сразу. Как, впрочем, и от многих других – тот же Мехмет, насколько мне известно, продолжал ее периодически пользовать, да еще и душки-военные, охочие до свежей нетронутой клубнички... Особенно западали на Машеньку почему-то именно майоры, которыми она вертела как хотела. Моя Манюня вообще оказалась в свои семнадцать уже патологически лживой и двуличной – классическая порочная невинность, адская смесь Суламифи и Иезавели, приправленная щепоткой Марии Магдалины. Отчетливо помню, как она, лежа в моей постели и раскрасневшись от любовных ласк, на голубом глазу уверяла по телефону своих родителей, что сидит сейчас в баре с подругой, у которой и собирается заночевать: "Ну клянусь же, никаких мужиков. Бабушкиным здоровьем клянусь!", чтоб та бабушка была так здорова.

Но все эти отчаянные загулы имели пока что определенный предел – вполне естественный, физиологический. Мои робкие попытки углубится в Машенькины недра, превратившиеся уже в добрую традициию, каждый раз натыкались на решительный отпор: "Мне больно!", после чего следовало столь же ритуальное рацпредложение: "Давай лучше отправим меня вниз". Ну, вниз так вниз, в нежном девичьем минете тоже есть своя прелесть, тем более что силком лишить невинности несовершеннолетнюю школьницу, на которой в любом случае не собираешься жениться даже в самом страшном сне, я не намеревался, как бы она на это ни напрашивалась всем своим поведением: поцелуи и кокетливые улыбки к делу не подошьешь.

Предел в этой жизни, впрочем, положен всему, включая и сами пределы: в один прекрасный день, а точнее, в одну прекрасную ночь, какие-то слова  все-таки оказались высказаны вслух.

- Мне больно! - привычно дернулась было моя возлюбленная, но потом, после короткой паузы, обреченно добавила:

- Но я потерплю.

Решаться пришлось сразу и мгновенно: таких предложений два раза не повторяют. И оправдание тут же нашлось: "А почему бы, собственно, и нет? Уж лучше я, чем этот ублюдок Мехмет или какой-нибудь мент с майорской звездой на погонах! Удивительный мир поэзии, музыки, философии, и тридевятое царство крылатого Эроса  впридачу – вот что смогу предоложить моей прекрасной принцессе я. А что подарят ей те придурки, кроме остервенелого траха?!" И, воздев копье своей страсти, прекрасный рыцарь доблестно рванулся в бой.

Реальность, однако же, оказалась разительно далекой от галантных описаний, принятых в дамских любовных романах. Никакими воздушными шариками, которые лопаются от первого же прикосновения, здесь не пахло и в помине. И долгое время я напоминал себе скорее неуколюжего напористого медведя, который отчаянно проламывается сквозь кустарник, ежеминутно натыкаясь на колючки, но после короткой паузы продолжает настойчиво продвигаться вперед. Еще шаг, потом еще один... Но вот, наконец, сопротивление природы было сломлено, и усыпанная свежей малиной лужайка оказалась в моем полном распоряжении.

Ох уж мы и полакомились!

- Я теперь женщина? – радостно и чуть недоуменно спросила меня Маша после того, как первый прилив разделенной страсти медленно отхлынул куда-то вдаль.

- О да, радость моя. Теперь ты женщина, да еще какая! – ответил я,   рассеянно созерцая несколько скрмных капель крови на простыне. И вот тут уже пошло-поехало.

Расставшись наконец с измучавшей ее невинностью, Мария пустилась во все тяжкие. Мы предавались любви ночами напролет, пока ее наивные (или, скорее, деликатно закрывающие глаза) родители копали картошку у себя на даче. Или Машенька оставалась до утра у меня.   А иногда мы устраивались на гостевом диванчике у Мехмета и его сожительницы в той самой квартирке на Верхней Масловке, где когда-то познакомились. Было бы желание, а место утолить его как-нибудь да найдется. Впрочем, одним мной наша новоявленная Эсфирь  ограничиваться явно не собиралась – у нее, как я узнавал впоследствии, находилось параллельно время и для Мехмета, и для очередных майоров. И даже толстым пушистым хвостом подаренного мной плюшевого тигра она не  только попользовалась много раз сама "с чувством глубокого удовлетворения", но даже и щедро поделилась с подругами.

Маленькой интермедией на фоне нашего с Марией романа случилась и короткая встреча с той самой Леной, которая некогда сдирала ее с моих колен, словно драную кошку. Я был несказано удивлен, когда Леночка неожиданно вытащила меня к себе в гости под явно надуманным предлогом и буквально изнасиловала на узкой девичьей кровати, пока ее папа смотрел футбол в соседней комнате. Ларчик, как оказалось, открывался просто: двумя днями назад Машенька соблазнила Лениного нынешнего любовника, и все случившееся сегодня было не данью благодарной памяти, а всего лишь мелкой бабской местью. Ну да чего уж там, в накладе я явно не остался!

Но не сексом единым жив человек! Так, по крайней мере, хотелось бы надеяться. И я старательно вытаскивал свою девочку на самые разные мероприятия: домашние концерты бардов, вечера в Доме Композиторов, выставки. Пару раз мы побывали у Беляковича, в театре-студии на Юго-Западе, а уж про "Лицедеев"  и говорить ничего не надо было: познакомившие нас некогда Юля с Леной были ярыми поклонницами искусства пантомимы и просто бредили Вячеславом Полуниным, да осенит Асисяй творческий путь его. Но для моей девятиклассницы это оказалось все-таки чуть сложновато, не в коня корм.

- Нет, ты только не подумай, что я тебя люблю: мне просто нравится с тобой трахаться!

Трахаться как кроликам - дело,   конечно, весьма достойное и освященное самой природой. Но вот жрать водку стаканАми и торчать по кабакам с цыганами в верхние строчки моих приоритетов как-то не входило, а Машенька к окончанию школы как раз вошла в этом деле в полный вкус, под чутким руководством своих майоров. И наши отношения стали  постепенно сходить на нет – ведь она теперь "институтка и дочь камергера", истинная дочь известного своим сладострастием богоизбранного народа. А я кто? Всего лишь титулярный советник.

Хотя мы встречались еще не раз и не два, спустя многие годы.   Мария благополучно вышла замуж и сменила роскошную еврейскую фамилию на невзрачную славянскую. Но ее тогдашняя фраза "Нет, я не хочу ребенка от мужа, я хочу ребенка от  тебя. Мальчик мой, первый и единственный!" – эта фраза до сих пор жжет мне сердце какой-то невысказанной болью. Увы, я не смог подарить своей девочке даже этого: беспорядочные связи и долгая череда абоортов лишили Марию последней надежды на радость материнства. И последний раз я свиделся с ней на больничной койке, навестив в клинике по просьбе ее отца. Все те же женские проблемы, увы. Кто качался на моем стуле и сломал его? Чашку кто разбил? Сколько чужих медвежьих постелей помято было?

А ведь могла просто сесть на пенёк, съесть пирожок... Да видно, розинкес унд манделех вкуснее показались.

Вот только впрок не пошли.