Возвращение Бомона, третья часть трилогии о Бомоне

1

Соловки

Матрос вышел на палубу, у борта стоял гэбист Александр Лупу; он взглянул на матроса.

- Ну? – спросил он его.

- Я пробил стенку, - ответил матрос. – В баржу хлынула вода.

- Спустить шлюпку! – крикнул двум другим матросам Лупу.

На палубе находились несколько гэбистов и матросов. Они спустились в шлюпку, отплыли от баржи. Камеры, в которых находились несколько сот заключённых, осуждённых по 58-й статье, были заперты; баржа ушла на дно Белого моря.

Несколько зэков заносили тяжёлые ящики на пароход «Глеб Бокия». Возле них крутились гэбисты. Одеты зэки были тупо: в мешки; ноги выходили из мешков вниз как из-под юбки, а для головы и рук были проделаны дырки.

- Пошевеливайтесь, свиньи! – прикрикнул на них Мелентьев.

Двое зэков едва не уронили тяжёлый ящик. Мелентьев обернулся: на пристани показалась свита писателя Максима Горького, его ожидали на днях; ему необходимо было узнать и рассказать советской и европейской общественности об условиях содержания заключённых в соловецком лагере.

- Всем собраться вместе! – крикнул зэкам Мелентьев.

Несколько гэбистов, тоже увидев приближающуюся свиту, стали подталкивать заключённых. Они быстро столпились на пристани.

- Теперь ложитесь! – крикнул Мелентьев. – И накройте эту гниль брезентом! – крикнул он гэбистам.

Быстро притащили брезент.

- Если кто из вас вякнет, - зашипел на зэков Мелентьев, - лично пристрелю!

Брезент накинули на лежавших зэков. Свита Горького, несколько человек, уже была близко.

Горький поднялся по трапу на пароход, следом шла его невестка, вся в коже: чёрная кожаная фуражка, кожаная куртка, кожаные галифе и высокие узкие сапоги. Вся свита поднялась на палубу. Стоя у борта, Горький смотрел на ящики, на гэбистов, стоявших на берегу, на красивое море. Через час «Глеб Бокия» отплыл.

Горький двигался по коридору соловецкого общежития, за ним двигались гэбисты.

- А здесь у нас детколония, - сказал гэбист.

Горький повернулся к нему. Они вошли в одну из открытых дверей: каждый из мальчишек сидел на отдельном топчане, на матрасе.

- Дети счастливы, - восторженно сказал тот же гэбист. – Вам что-нибудь нужно, пацаны?

Все мальчишки в страхе, с притворными улыбками, отрицательно замотали головой.

- Дети, - сказал Горький, - это будущее советской страны.

Недалеко от писателя сидел Олег Димитров.

- Кушаете вы хорошо, ребята? – спросил Горький.

Еда – это главное. Заключённых на Соловках кормили гнилой треской, солёной или сушёной; худой баландой с перловой или пшённой крупой без картошки. Несколько месяцев пыток такой едой – и у зэков возникала цынга.

- Баклажаны, например? – смотрел Горький на пацанов.

У пацанов от одних упоминаний овощей переворачивались кишки в животе, но они молчали.

Горький и гэбисты направились к выходу.

- Слушай, Горький! – сказал Олег Димитров, который, как и Горький, тоже любил и баклажаны, и яблоки, и кефир.

Горький вернулся, за ним – гэбисты.

- Всё, что ты здесь видишь, - сказал Олег, - неправда: эта показуха устроена специально к твоему приезду. А хочешь правду знать? Рассказать?

- Ну? – сказал Горький.

Он посмотрел на гэбистов.

- Оставьте нас вдвоём, - сказал Горький.

Все зэки и гэбисты вышли из барака и затворили дверь. Горький сел на топчан рядом с Олегом.

Через полтора часа Горький, заливаясь слезами, вышел в коридор. В дальнем конце коридора стояли гэбисты.

«Я не в состоянии выразить мои впечатления в нескольких словах, - написал Горький в лагерной «Книге отзывов» (этот отзыв опубликован в журнале «Соловецкие острова», 1929, № 1, стр. 3. В собрании сочинений Горького этой записи нет). – Не хочется, да и стыдно было бы впасть в шаблонные похвалы изумительной энергии людей, которые, являясь зоркими неутомимыми стражами революции, умеют, вместе с этим, быть замечательно смелыми творцами культуры».

23 июня 1929 года Горький покинул соловецкие острова. Едва отплыл его пароход – Олега Димитрова расстреляли.

Бомон (Георгий Паламару - младший) сидел за столом с Юлей Ранневой и пил чай.

- На Запад? – спросила Юля и взяла чашку с чаем со стола.

Они находились в её квартире в Восточном Берлине. Это был уже не 1929-й год, а 1949-й.

- Завтра надо будет уже уехать, - сказал Георгий.

В квартире стояла хорошая мебель. Завтра – уехать…

В дверь постучали.

- Пойду, посмотрю, - сказала, ставя на стол чашку и вставая, Юля, - кого это принесло.

Она открыла дверь, вошли трое, все – в чёрном. Один из них вынул наручники; они прошли в гостиную, где за столом с чашкой в руках сидел Бомон; обеспокоенная Юля шла последней.

…Во втором часу ночи Бомон поднялся с нар. В бараке на своих нарах спали ещё около двадцати зэков. Справа беспокойным сном спал Андрей Русу. Бомон прошёл между нар: дверь из барака почему-то была отворена; он вышел в коридор. Пьяный Иван Бачу, охранник, лежал на двух стульях, спал. Бомон тихо подошёл к нему, тихо отобрал его финку, вынул из его кобуры пистолет Макарова; проверил обойму: Бачу спал. Не пей, говорила сестрица Алёнушка, - козлёнком станешь.

20 марта 1949 года партию осуждённых, среди которых был и Георгий, гнали через ворота, они посмотрели вверх: над воротами висел лозунг: «Соловки – рабочим и крестьянам! »

Александр Лупу прошёлся вдоль шеренги выстроившихся зэков.

- Мне нужны помощники, - сказал он, - которые будут присматривать за остальными. Условия хорошие: питание, женщины.

Из строя вышли несколько зэков, истощённых, как и остальные, от лагерной баланды. Георгий посмотрел в спину добровольцев, четверо были ему знакомы: Влад Харуца, Игорь Петрович Дурлеску, Артём Буларга и Иван Чебану – старший. Георгий переглянулся со стоявшим рядом Иваном Дука. Во втором ряду шеренги стояли Дима Казаков и Юрий Лешану.

Три гэбиста сидели в стороне, посмеивались. Георгий бегал вокруг столба.

- Я филон, - кричал он, - работать не хочу и другим мешаю!

Двойник (Василий Дмитриевич Мустяцэ) проходил по двору, остановился возле весёлых гэбистов.

- Развлекаетесь, ребята? – спросил он их.

- Я филон, - кричал Георгий, продолжая бегать вокруг столба, - не хочу работать…

- Работа наша такая, - улыбался гэбист.

Георгий разделся, вошёл в баню, Таня Думбравэ, банщица, макнула швабру в бочку зелёного мыла и шваброй помазала его; Иван Бачу пинком столкнул его вниз по лестнице; там, внизу, его Вася Лянкэ, ещё один банщик, окатил из ведра, и тут же Лена Бачу, четвёртая банщица, вытолкнула в одевалку.

Двойник вышел из здания администрации, сел в коляску, к которой не была запряжена лошадь.

- Харуца! – крикнул спешащий гэбист. – Вридло сюда!

Вридло в соловецком лагере расшифровывалось так: временно исполняющий должность лошади. Харуца привёл Георгия, он запрягся в коляску и потащил её за собой вместе с сидевшим в ней Двойником.

Два гэбиста привязали Георгия к бревну; они стояли наверху длинной, в 365 крутых ступеней, лестницы. Привязанного к бревну столкнули вдольно, он покатился до самой нижней ступени.

…Бомон переоделся в гардеробе охранника Бачу, сунул пистолет Макарова в карман, вышел из комнаты; рядом была другая дверь: в этом общежитии отдыхали охранники. Отворил дверь, вошёл, затворил за собой. Вася Лянкэ спал. Бомон подошёл, вонзил ему финку в бок: Лянкэ захрюкал и завизжал как свинья. Бомон вынул финку, вытер о занавеску и вышел в коридор. С двух сторон подходили Иван Бачу и Влад Харуца; Харуца где-то взял саблю. Подойдя к Бомону, он размахнулся, Бомон нагнулся, и сабля прошла сквозь шею Бачу: его голова осталась на месте, но через три секунды упала с его плеч на пол; порез был совершенно ровным; безголовое тело рухнуло на пол. Растерявшийся Харуца сел с саблей на пол. Бомон выбежал из общежития.

Он вошёл в другой барак, разбудил Женю Кодряну.

- Чего? – спросил Женя.

- Уходим! – тихо сказал Бомон.

Женя посмотрел по сторонам.

Они вышли на берег. До утра оставалось два часа. Серо – белые чайки, клекоча, летали над островом. Женя столкнул бревно в воду, вошли в воду и они, оттолкнулись от берега, и, держась за бревно, поплыли.

Начинало рассветать, по коридору бегали охранники, в барак вбежал Игорь Дурлеску, посмотрел на нары, и тут же выбежал. До подъёма оставалось несколько минут, но Андрей Русу проснулся, взглянул на соседние пустые нары (нары Бомона) и радостно захохотал.

- Ушёл!

2

В Белом море

Бревно, за которое держались Бомон и Женя, плыло в Белом море. Стоял конец августа, самое время побегов из Соловков: белые ночи закончились, и зимнего льда и вьюг пока не было.

- Если вырвемся, - спросил Бомон, - куда пойдёшь?

- В город пойду, - ответил Женя. – В наш, в советский. А ты куда?

- Юля осталась в Восточном Берлине.

- Думаешь, она ещё там?

…В полдень на горизонте показался пароход; он приближался.

- Английский, - сказал Женя.

С парохода спустили шлюпку, двое матросов в ней подплыли к бревну, что-то залопотали по-английски и вытащили беглецов из воды. Шлюпка подплыла к пароходу, за вёслами сидел один из матросов. Бомон и Женя сидели на поперечных сиденьях.

- Воля! – сказал Женя, взглянув на Бомона.

- Русские? – коверкал русские слова второй матрос.

- Русские, - ответил Бомон. – Наш пароход утонул.

- Куда вы направляетесь? – спросил Женя.

- В Израиль, - ответил тот же матрос. – Везём пассажиров, желающих там остаться навсегда.

На палубе под большим зонтом сидели Оля Лунгу и Люда Савка. Возле небольшого столика с мячом играла Вика Данилова – младшая.

- Капитан, - сказал боцман, - к нам приближается катер.

Они находились в каюте капитана. Мимо каюты капитана по коридору прошли Нина Трофименко и Вика Данилова – старшая. Капитан взглянул на красивых женщин.

- Что за катер? – спросил он.

- Гэбисты – с Соловков.

- Опять кто-нибудь у них сбежал. Кодряну и Паламару внизу? Нужно их спрятать.

- Они говорили, что их пароход утонул.

- Это ничего, - ответил капитан. – Всё равно спрячьте их.

Боцман и матрос вышли из одной из кают с Бомоном и Женей. По коридору прошли Аня Чебану с книгой в руках и Лиля Видрашку.

Александр Лупу, Двойник и Игорь Дурлеску поднялись на палубу.

- НКВД! – показал Лупу капитану карточку. – Желаем…

Легавые осмотрели все каюты и кладовые, никого не нашли и спустились на катер.

- Нашли? – спросил их Артём Буларга, хотя ясно видел, что гэбисты вернулись пустыми.

В отчаянии он схватил бутылку, разбил об катер, в руке остался лишь осколок горлышка.

С другой стороны парохода матросы с палубы стали поднимать из воды якорь, за который, вынув дыхательные трубки изо рта, держались беглецы.          

комментарии:

на фото - Юля Раннева.