Костины слёзы

– Ну что, ещё по одной? – спросила Татьяна.

– Нет, спасибо, – торопливо отвечала Света, – мне хватит. – Она взяла свою рюмку и отодвинула её подальше от подруги. – Да и тебе лучше не надо: уж если приступать к такому делу, то лучше на трезвую голову.

– А я что, пьяная?   – Таня сделала большие глаза, изображая крайнее изумление. – Это после пары таких-то напёрстков? Я т-тебя умоляю, – протянула она и налила себе полную рюмку Хеннеси.

В прихожей хлопнула дверь, звякнули о полку ключи, и свежий мальчишеский голос сказал: «Привет! » И сразу же вслед за этим: «О, у нас гости».

– Привет, – откликнулась Татьяна, жуя лимон. – Костя, иди в свою комнату и жди нас. Мы сейчас придём.

Мать пришедшего школьника поднялась из-за стола первая.

– Ну, что ж: пойдём, подруга, учить моего балбеса уму-разуму. Заодно и посмотришь его, – добавила Таня потише.

Света поднялась на ноги, вытирая рот салфеткой. Подруги были очень разные, – собственно, подругами они были более двадцати лет назад, когда учились в школе; с тех же пор виделись лишь несколько раз. Высокая, атлетичная блондинка Татьяна, – яркая, с тонкой талией и светло-серыми холодными глазами, сильно контрастировала с невысокого роста, полной тёмной шатенкой Светланой, – неброской, с умным лицом, пышногрудой и кареглазой.

Старый паркет неистово заскрипел под ногами женщин – впереди решительно вышагивала Таня в обтягивающем спортивном костюме (он очень выгодно подчёркивал её стройную фигуру); за ней семенила Света в старых мешковатых джинсах и толстом сером свитере собственной вязки. Из кухни короткий коридор, прямо – открытая дверь в комнату матери: старая двуспальная кровать, телевизор, заваленный газетами журнальный столик и репродукция «Поцелуя» Климта на стене. Поворот налево, закрытая дверь под дуб с пришпиленным кнопками плакатом прошлогоднего чемпионата мира по футболу: комната сына. Таня, не останавливаясь, рывком открыла дверь в комнату Кости и вошла. «Не стучит, входя в комнату взрослого парня! – подумала шедшая следом Света. – Напрасно! »

Костя сидел за столом, уткнувшись в какую-то книгу.

– Ого! – не удержалась гостья. – Какой же ты большой вымахал! Давненько же мы не виделись!

Симпатичный белокурый парень, голубоглазый, высокий и широкоплечий, немедленно встал со стула и поклонился.

– Здравствуйте!

– Костя, ты помнишь тётю Свету? Она тебе удаляла аппендицит, когда ты был маленький.

Костя слабо улыбнулся.

– Здравствуйте, тётя Света!

Света улыбнулась в ответ.

– Привет!

Мать деловито подошла к столу, небрежно рукой отстранила сына, развернула стул, на котором он только что сидел, и уселась сама. Закинула ногу за ногу, длнно посмотрела на Костю, нахмурилась.

– Ну, к делу.

Она кивнула Свете на диван:

– Садись, подруга!

И тут же повернулась к сыну:

– А ты стой!

Света присела на потёртый плюшевый диван, оглядывая комнату: турник на стене, гантели на полу, плакат «Пикника» над письменным столом. Две полки с компакт-дисками и книжный шкаф. Светлана прищурилась, силясь прочесть хотя бы самые крупные надписи на корешках книг: Пушкин, Гоголь, Ницше, Гессе, Кастанеда. «Нормальный неглупый пацан», подумала гостья.

Костя стоял молча, недоумённо поглядывая на вошедших женщин; Свете показалось, что он побледнел.

Татьяна глубоко вздохнула.

– Ну что ж, сынок... Я тебе сказала тогда, что наказание за твой проступок на этот раз будет особенное; и вот, – тётя Света будет присутствовать при порке.

Костя мигом стал красным, как переспевший помидор.

– Мама, – чуть слышно пробормотал он, – ну пожалуйста... Ну прошу тебя... Давай без свидетелей!

Но Татьяна весьма решительно отмахнулась рукой от этих мольб.

– Даже и не проси! Дело серьёзное, ты сам знаешь, да и есть ещё одно обстоятельство... Потом, стесняться нечего: тётя Света врач, и видела тебя в самом натуральном виде.

– Так когда ж это было! – взмолился Костя. – В пять лет! Одиннадцать лет назад!

Мать нахмурилась.

– Короче... Снимай штаны.

– Мама, ну пожалуйста!

– Снимай, не зли меня! А то добавлю десяток за все эти сопли.

Отвернувшись к стене, Костя стал трясущимися руками расстегивать брючный ремень.

– Поворачиваться к стене я не просила! – холодно отчеканила мать.

Закусив губу, Костя развернулся лицом к Татьяне. Расстегнул джинсы и спустил их на щиколотки, оставшись в тёмно-синих облегающих трусах.

– Ремень вынь, будь добр, – спокойно попросила родительница. – Он нам, похоже, понадобится.

Костя присел и негнущимися пальцами стал вытаскивать из петель толстый кожаный ремень; на это ушло у него минуты две. Таня, прищурясь, смотрела на сына, слегка покусывая губы; Света, чувствуя себя крайне неловко, продолжала оглядывать комнату.

Наконец, парень закончил своё копошение, поднялся на ноги и отдал ремень матери; после чего остался стоять возле неё, нервно теребя пальцами рубаху.

– Трусы! – отрывисто бросила Татьяна, взвешивая в руке тяжёлый ремень.

– Мама, ну я прошу тебя! – прошептал Костя; на глаза его навернулись слёзы.

– Так, теперь за каждое лишнее слово буду начислять по десять дополнительных ударов! – зло сказала мать. – Это последнее моё предупреждение! Трусы!

Глядя в пол, Костя спустил на щиколотки трусы, медленно выпрямился. Длинная фланелевая рубаха, в бело-синюю клетку, всё еще прикрывала его тайны.

– Задери рубаху!

По-прежнему глядя в пол, Костя задрал на себе рубаху.

Светлана внутренне присвистнула: прибор у мальчика оказался таких размеров, что дело, действительно, нуждалось в изучении.

– Ну? – Татьяна повернулась к подруге. – Это нормально?

– Что ж тут ненормального? – с невольной дрожью восхищения в голосе ответила подруга. – Великолепный образчик мужского достоинства. Костя, подойди, пожалуйста.

Костя на деревянных ногах, путаясь в джинсах, прошаркал несколько шагов к докторше. Света достала из заднего кармана своего денима одну из пары заранее заготовленных резиновых перчаток, надела на правую руку.

– Ещё ближе... Рубаху сними совсем, пожалуйста.

Мальчик одним движением сбросил рубаху и держал её в руке, придвинувшись к докторше вплотную. У него оказалось стройное мускулистое тело, с широкими плечами и узким тазом. Кожа у Кости была очень белая, и тем контрастнее выделялся на этой почти молочной белизне тёмный, огромный срамной уд в венчике курчавых рыжеватых волос.

– Что это ты такой белый? – спросила врачиха, пытаясь снять напряжение у пациента и скрыть собственное волнение. – Не любишь загорать?

– Не люблю, – отрывисто ответил парень.

Светлана рукой в перчатке с удовлетворением провела пальцем по чуть заметному шраму от удалённого аппендикса: хорошая работа. После чего принялась ощупывать Костин прибор. Пациент заметно напрягся. Оголение головки прошло без сучка без задоринки, но когда Света взялась за яички мальчика, член его вскочил. В эрегированном состоянии Костин жезл, действительно, производил устрашающее впечатление. Не удержавшись, медработница крякнула. «Тут явно больше двадцати сантиметров, – подумала Света. – И толщина какая! Вот это, я понимаю! »

– Уже, наверное, лет пять или шесть, когда я его порю, – озабоченно сказала мать, – у него всегда такое. Эрекция, в смысле. Даже ещё до того, как дойдёт до дела – вот как сегодня: трусы с него снимаешь, и на тебе! Разве это нормально?

– А хлестать ремнём ребёнка – это нормально? – запальчиво отрезала Светлана, ни на секунду не отрывая взгляда от великолепия Костиных доспехов.

Татьяна обидчиво поджала губы.

– У Жэ-Жэ Руссо было то же самое, – прошептал Костя. – А если ещё и руками трогать...

– Что? – грозно повернулась к нему мать.

Света улыбнулась.

– Костя говорит, что то же самое было у Жан-Жака Руссо, философа, когда его в отрочестве секла какая-то родственница. Он пишет об этом в своей «Исповеди».

«Насколько я помню, – подумала Светлана, – одна та порка во многом определила жизнь Жэ-Жэ. А тут такая байда регулярно. Что из этого выйдет? »

– Ну, тем более, – проворчала мать, – вот видишь! Берёзовая каша в детстве никому ещё не повредила.

– Вообще-то, эрекция во время порки – это обычное дело, – пробормотала Света, продолжая изучение замечательного Костиного хозяйства. – Насколько я знаю, – добавила она торопливо.

– Да? – искренне удивилась Таня. – Это значит, им типа где-то нравится эта процедура?

– Мне она совсем не нравится, – быстро выпалил Костя.

– Ну, может дело в другом... – задумчиво протянула женщина-хирург. – Может, этими эрекциями ребята подсознательно хотят сказать своим матерям, тёткам и старшим сёстрам: пусть сегодня мы в вашей власти, вы нас мучаете и унижаете, но у нас против вашей сестры есть вот какое оружие...

Костя хмыкнул, но ничего не сказал. Мать посмотрела на сына с прищуром, и тоже промолчала.

– И как часто ты наказываешь сына? – спросила Светлана, наконец убирая руку от Костиного уда. Татьяна задумалась.

– Сейчас не так, чтобы часто... Ну, где-то раз в месяца два-три, даже реже. Раньше, когда он был поменьше, было гораздо чаще.

– Ясно, – бесстрастно сказала Света, – Костя, повернись, пожалуйста...

Мальчик немедленно выполнил приказ. У него были маленькие, тугие ягодицы спортсмена, стройные ноги.

– Плаваньем занимаешься?

– Да-а, – немного удивлённо протянул парень. – Вам мама сказала?

– Нет, я вижу по твоей мускулатуре... Наклонись вперёд... Ещё ниже... Хорошо. Можешь одеваться. – Света не спеша стащила с правой руки перчатку, поискала глазами корзину для мусора; не найдя ничего похожего, засунула комок латекса в задний карман брюк – но не в правый, где оставалась ещё одна свежая перчатка, а в левый.

– То есть, – как это одеваться? – взвилась мать. – Не-не-не, одним осмотром он не отделается. За такие пакости нужно драть, как сидорову козу!

Костя теперь стоял вполоборота к матери и докторше, в нерешительности комкая свою рубаху в руках, и по-прежнему смотрел в пол. Член его победоносно торчал, как и раньше.

– Таня, я не вмешиваюсь в твой воспитательный процесс, – как-то устало сказала Светлана. – Но так ли уж необходимо пороть? Ведь он уже большой парень. Ну, сама посуди. Неужели нельзя просто поговорить, объяснить?

– Поговорить! – зло отрезала подруга. – Опять ты за своё! Ведь мы уже всё решили! – Татьяна повысила голос, в досаде вскочила со стула, зловеще помахивая ремнём. – Говорить можно с теми, кто понимает слова! Некоторые же понимают только силу! Боль! – она слегка перевела дух. – Поговорить! Сколько уже было говорено-переговорено! И что?

Но Света так просто не сдавалась.

– Погоди-погоди! Успокойся! Ну, что такого он сделал? Такое уж страшное преступление он совершил?

– А разве нет? – снова повысила голос Татьяна. – Мало того, что подглядывал, как мать мылась в душе, – так ещё и дрочил при этом!

Светлана сморщилась. «Какой она стала вульгарной! – с горечью подумала врачиха. – А ведь была такой чистой, романтической девочкой! Да, такая работа и отсутствие постоянного, нормального мужика в семье, быстро доводят нашу сестру до ручки». Татьяна, хотя и закончила пединститут, уже семь лет работала инструктором по фитнесу. Муж её бросил, когда Косте ещё не было и двух лет.

– Нет, – возмущённо продолжала Таня, пяля глаза на Светлану, – ты и впрямь думаешь, что за такое нужно прощать?

– Да, – холодно отчеканила гостья.

Татьяна открыла было рот, но тут же справилась с собой.

– Ладно, раз у нас везде такая пошла демократия, – поспокойнее продолжала она, – такой, блин, плюрализм... Давай его самого спросим. Просто интересно... Итак, сын: ты тоже считаешь, что за этот проступок наказывать тебя не следует?

Костя, всё такой же насупленный, глянул исподлобья и пробурчал:

– Нет, следует... Ты права – это было мерзко. Но устраивать из этого показательный процесс...

– Видишь? – решительно прервала мать, торжествующе блестя глазами на подругу. – Вот это, я понимаю, воспитание. За эти твои слова, сынок, ты получишь вдвое меньше того, что я наметила, – тепло отнеслась она к сыну.

Костя мрачно кивнул.

– Так, не будем терять времени, – деловито продолжила мать. – Давай, Костя, стань на колени перед тётей Светой. Она добренькая, она тебя подержит.

Костя бросил на диван рубаху и послушно опустился на колени перед Светланой; положил руки на плюш по обе стороны бёдер докторши, и вопросительно смотрел на неё. Та погладила парня по голове и, ласково пригнув, положила его голову себе на колени. Диван был низкий, и зад Константина торчал довольно высоко.

– Что, так уж необходимо держать? – враждебно заметила Светлана. – Хорошо, ты к скамейке его не привязываешь, как дед Горького.

– Да нет, держать уже не обязательно, он парень дисциплинированный; это, скорее, ему для облегчения страданий. Впрочем, можем опять его спросить. Костян: так держать тебя или нет?

Костя поднял голову от Светиных колен, печально посмотрел на неё.

– Да, держите меня, пожалуйста, тётя Света. Так мне будет легче...

Света потрепала его по голове, положила руки на плечи.

– Ну, и сколько раз ты намерена его стегать? – спросила у Татьяны, но уже без раздражения, сдаваясь.

– Как я и сказала: в два раза меньше того, что наметила; даже больше, чем в два раза. Значит – двадцать раз.

– Да ну, в самом деле! – возвысила голос гостья. – Пять, ну десять, ну что ты...

– Хватит разговоров! – решительно прервала её мать. – Костя, считай!

Татьяна размахнулась и совсем неслабо вытянула сына по заду. Костя охнул и крепче уткнулся головой в колени Светы.

– Такую позицию, – спокойно стала рассказывать Татьяна, не спеша, ритмично отмеривая удары, – мы выбрали после того, как он два раза во время порки, пардон, кончил: один раз мне на колени, почти на новое платье, второй – на валик дивана. Еле отмыла потом. Тогда мы и решили: никаких контактов между этим и тем... Ну, ты понимаешь...

Света мрачно кивнула. «Да врёшь ты всё! – зло подумала она. – Контакты здесь ни при чём! Такую позицию ты выбрала потому, что при ней тебе отлично видно его мужские причандалы; и таким образом ты как бы стегаешь не только сына, а и весь мужской род. Но его отца, конечно, в первую очередь». Света задумалась; мысль показалась ей плодотворной. «Вот почему все неудачницы, все эти брошенные жёны, любят наказывать своих сыновей по голой попе: так они мстят своей утерянной мужской половине! » Себя она неудачницей не считала, хотя её тоже бросил муж. У Светы была восемнадцатилетняя дочь-студентка, которую она, за исключением пары затрещин под горячую руку, никогда не наказывала.

«Позиция, всё решает позиция! – снова подумала гостья.   – А вот если бы она читала классику, то знала бы, что можно просто поставить мальчишку на четвереньки, зажать его голову между ног, и наяривать по жопе сверху; а если бы она хотела максимально унизить парня, то заставила бы его лечь на спину, задрала бы ему ноги, и порола бы в таком положении. Чёрт, а ведь это заводит», – с изумлением подумала Светлана, чувствуя, как после особенно сильного удара член Кости тыкался ей в ногу. Она слегка поёрзала на диване, вроде бы пристраиваясь поудобнее, а на самом деле для того, чтобы хоть слегка расправить свои взмокшие между ног и слипшиеся трусики. «Вот ведь идиотизм! А интересно, мамаша получает при этом удовольствие? »

Света перевела взгляд от сильно покрасневшего зада Кости на не менее раскрасневшееся лицо его матери. Но нет, никакого извращённого чувства удовольствия не было видно на её лице: Татьяна порола сына деловито, с видом выполнения неприятного, но неизбежного, долга.

Костя вынес порку мужественно, и лишь в самом конце взвыл дурным голосом, когда мать ненароком попала ему концом ремня по яйцам.

– Ой, извини, – устало выдохнула Таня, – я не нарочно. Сколько там у нас?

– Восемнадцать, – дрожащим от боли и возмущения голосом сказал Костя.

– Ну, всё, на сегодня хватит. Иди в душ, потом сразу в постель. Бельё не надевай. Если увижу пятна на простынях – сам знаешь.

Костя угрюмо кивнул, кое-как подтянул трусы со штанами, захватил рубаху и заковылял в душ. Свете показалось, что эрекция его стала ещё напряжённее.

– Фуф! – Татьяна бросила на диван ремень и пошла на кухню, к столу. Докторша последовала за ней, не забыв выключить в Костиной комнате свет.

– Совсем нехилая разминка! – нарочито бодро чуть не пропела Таня, усаживаясь за стол. – И никакого тренажёрного зала не нужно! Теперь просто необходимо слегка накатить. Ты будешь?

– Давай, пожалуй, – процедила Света, придвигая себе табуретку.

Подруги чокнулись и выпили. Дружно сморщились, закусывая лимоном.

– Так что, у него всё там нормально? – промурлыкала мамаша, явно довольная, что всё прошло как по маслу.

– Да конечно, о чём ты говоришь! – горячо отозвалась подруга. – Поверь мне, как врачу: такой прибор достаётся одному на сотню мужиков. И ведь он ещё совсем пацан!

Татьяна усмехнулась.

– Ну, мне, с моим счастьем, такой явно не встретился. Вот я и думала: а вдруг какое-то отклонение, – и школу ещё не закончил, а уже такой хобот торчит. Элефантизм, – так, кажется, у вас это называется...

Света глубоко вздохнула: нужно было начинать непростой разговор.

– Слушай, Таня – ты что же, из такого-то парня педика хочешь сделать?

Татьяна выпучила на подругу глаза.

– Какого педика? О чём ты, мать?

Светлана строго смотрела ей в зрачки.

– Пойми, учёные уже давно доказали: если мать проявляет к сыну жестокость, у него гораздо больше шансов стать гомосексуалистом. Из-за тебя он может вообще разочароваться в женщинах, отвернуться от них, понимешь? Поэтому, если так уж необходимо применять в семье телесные наказания, наказывать сына должен отец, а дочь – мать.

Татьяна насмешливо прищурилась на медработницу.

– Ну, а если сын есть, а отца у него нет, тогда как? Пустить всё на самотёк?

– Таня, да побойся ты бога! – в сердцах взяла на полтона выше подруга. – Посмотри на своего Костю: спортсмен, хорошо учится, не пьёт, не курит... Главное: слушается тебя как! Такой накачанный пацан, да захоти он нас послать подальше... Ну, чего тебе ещё надо?

– А ты не подумала, дорогуша, что всё вот это – спортсмен, не-пьёт-не-курит, – может, как раз из-за того, что я его с детства приучила: за каждую пакость он будет получать по заднице? И слушается он как раз поэтому?

Светлана глубоко вздохнула, но ничего ответить на это не нашлась. Победоносно глядя на подругу, Татьяна продолжила:

– Это старинное, веками проверенное средство, – ты знаешь, и церковь советует, и разные политики в последнее время...

Света саркастически ухмыльнулась, скорчила гримасу.

– Слушай, а ты никогда не думала: вот, лет через тридцать-сорок, будешь ты пускать пузыри, старая и больная, а сын и воды не подаст? В память о таком воспитании? И никакая церковь, никакие политики тогда тебе не помогут.

Таня презрительно передёрнула плечами, но задумалась. Не слишком высокий её лоб прочертили несколько глубоких морщин.

– Ну, что ж, – наконец медленно выдавила из себя она, – в таком разе, гикнусь без воды... Но с чувством выполненного долга.

Светлана криво улыбнулась.

– Ну, ладно, – слегка улыбнулась и фитнес-тренерша, отгоняя неприятные мысли. – А если совсем серьёзно... Ты знаешь, Костя один у меня... После смерти матери – это всё, что у меня осталось... Я люблю его неистово, до боли, до паранойи... И если что-то у него пойдёт наперекосяк, я себе этого не прощу.

– Ну так что же ты! – горячо начала Света, но Таня её перебила:

– Я тебя, может, из-за этого и попросила прийти... Сама понимаю, что больше так нельзя... Короче: возьми над парнем шефство!

Светлана вспыхнула.

– Ты что, серьёзно?

– Более чем!

– Ты имеешь в виду – взять над ним шефство... как женщина?

– Именно! Отлично всё понимаешь, с полуслова! За это надо выпить!

– Мне только половинку... Домой ещё ехать...

Подруги снова выпили и закусили лимоном. Румянец у Светы стал ещё ярче. Мысль о том, что может выйти из такого шефства, её сильно волновала.

– Совсем недавно, – медленно процедила врачиха, – в Америке одну училку посадили на двадцать лет за такого типа шефство.

– То в Америке! Вот где сказалось всё их гнилое притворство, вся их лживая сущность! За такое тётке медаль надо бы дать, а они её на двадцать лет упекли! Она хотела мягко и нежно, тактично ввести сопляка в мир чувственной любви, вместо того чтобы ему наркоту курить и лампочки по подъездам выкручивать, – а они её в тюрьму! Как будто женщина может взять и вот так, без взаимного согласия, пятнадцати-шестнадцатилетнего пацана изнасиловать!

Света кивнула, соглашаясь.

– Да, это, действительно... Ну, дайте за это год, ну два... Но двадцать!

– Год иди два у них за убийство дают, с отягчающими!

Минуту подруги помолчали, думая о своём. Личная жизнь у докторши, всегда не особо бурная, в последнее время и вовсе сошла на нет: уже почти полгода, как поругалась с коллегой-хирургом, с которым тайком от дочери встречалась раза три в месяц: уж слишком нагло он щупал всех подряд, и врачих, и медсестёр, и пациенток. «А тут нечто совсем иное... Совсем особенное... Научить мальчишку всему... Научить, как нужно обращаться с женщиной... » От этой мысли Света сильно заёрзала на табуретке и первой прервала молчание:

– Слушай, а с какого возраста ты стала наказывать его по-настоящему?

– Ты имеешь в виду – по голой попе? Где-то лет с пяти...

– И что, ты сразу начала его ремнём?

– Нет, ну что ты! Конечно же рукой! Ремень появился гораздо позже, когда он начал наглеть конкретно. Пару раз мне даже Ирку Устименко пришлось попросить помочь – подержать его, и всё такое. У неё у самой двое пацанов, так что опыт в этом деле был.

– Да ты что, у Ирки двое мальчишек? Обалдеть!

– Да, уже взрослые; один сейчас в армии, другой институт заканчивает.

– Н-да; ну, времечко летит!

– Да, вишь, и с таким воспитанием у неё нормальные выросли ребяты... А ещё несколько раз мне одна учительница помогала из Костиной школы, математичка; большой энтузиаст этого дела.

– А она откуда взялась?

– Да так, однажды сама подошла ко мне после родительского собрания и сказала, что нужно бы парню всыпать... Предложила помощь. Ну, обменялись телефонами. Даже типа подругами потом стали. Уже, правда, давненько не видались.

Света надула щёки, удивлённо покрутила головой. «В Америке училки учеников соблазняют, а у нас, вишь, пороть помогают. Вот они, скрепы! »

– Но вернёмся к твоему сыну, – вроде бы бесстрастно сказала она, – как это обычно происходило? В смысле – когда ты наказывала его одна?

– Вечером, когда я приходила с работы, он подходил и сам мне говорил о своём проступке; или после родительского собрания в школе, где я узнавала, что он натворил.

– И что, вот так прямо сразу, с порога, ты начинала его пороть?

– Да нет, конечно... Мы ужинали, потом я шла в душ... Надо же было, чтобы он поразмыслил о своём поведении... Когда психологический момент наступал, говорила ему: «Костя, подойди ко мне... » Он подходил, глядя в пол... Я брала его за плечи, или за талию, заглядывала в глаза... «Костя, – говорила я, – ну, как ты считаешь, хорошо ты себя повёл сегодня? » Он всё смотрел в пол, на ресницах его начинали блестеть слёзы... «Мама, – шептал мальчик, – я больше не буду! » «Ну хорошо, ты не будешь – но это будет потом, в будущем. А что мы будем делать с этим твоим поступком сегодня? » Он молчал, или снова шептал: «Я больше не буду... » На что я ему внушала: «Прекрати распускать нюни! Будь мужчиной! Напакостил – умей ответить! » После чего начинала расстегивать на нём штанишки... Он хватал меня за руки, весь дрожал... И представь себе – уже лет в десять, когда я спускала с него трусы, его писюн, совсем ещё маленький тогда, а уже торчал! Да, с этими мальчишками не соскучишься!

– И как ты его шлёпала?

– Да как – ложила себе на колени, и наяривала!

– Много?

– Да нет, раз пять или десять. За драку, прогул или ещё что в таком роде побольше, за плохие отметки – полегче.

– Он кричал, плакал?

– Да нет, во время наказания нет; потом, бывало поплачет – и то, только когда был маленький. Но я всегда прижимала его к себе, целовала, утешала... Часто сразу же после наказания несла его в душ, мыла.

– Ну, и до какого возраста ты мыле его в душе?

Татьяна удивлённо посмотрела на подругу.

– Как до какого возраста... Я и сейчас его мою, если дома и заняться нечем.

– Как, то есть моешь? Такого взрослого парня?

– Ну, спинку-то нужно и взрослому потереть! Да и не только...

– А чего ж ты не попросила его себе потереть, когда он тогда за тобой подсматривал?

– А ты бы попросила?

– Я бы попросила однозначно. И, раз он так уж этим интересовался, может, и не только спинку попросила бы потереть... После этого, я уверена, он бы не стал подсматривать... Почему, кстати, у вас в ванной крючок не работает?

– Да он никогда там и не работал, ещё при муже отскочил; даже дверь плотно закрыть нельзя. А Костя может починить, всё по дому делает, руки золотые, – а вишь, не хочет!

– Ну, а ремнём ты когда начала?

– Где-то лет в двенадцать, когда он слишком начинал наглеть; обычно заголяла его, становила на колени, зажимала голову между ног, и сверху по жопе! Классический вариант, описанный у Чехова.

– Хм. А ещё?

– Иногда, с Иркиной, или той училки, помощью, за особенные дерзости мы делали ему «вертолётик».

– Это ещё что?

– Спускали с него штаны и трусы, – а это было не просто, он не давался, отбивался! Но вдвоём мы справлялись; потом укладывали его спиной на диван и задирали ноги; Танька их держала, а я наяривала в такой позиции... Этого способа он боялся больше всего; надо сказать, «вертолётик» отлично действовал: потом пару месяцев он был как шёлковый. Это было в самый трудный его возраст, с тринадцати до пятнадцати лет. Вообще, когда мы его наказывали вдвоём, это всегда сильнее действовало: наверное потому, что стыднее ему было...

– Ну, а после?

– А после он, постепенно, стал повиноваться бесприкословно. Сказала подойти – тут же шёл; сказала спустить штаны – немедленно так и делал. И смотрел всё время с таким вызовом!

– Вошёл во вкус!

– Ну, типа того!

– Послушай, а как ты бывала одета во время экзекуций?

– Как одета? Почему ты спрашиваешь?

– Хочу получить полную картину. Психологический портрет одной декадентской семейки.

– Ну, как одета... Иногда была в халате, иногда в обычном домашнем прикиде – старые джинсы и футболка; а иногда и в одной ночной рубашке.

– Бюстгальтер под халатом и футболкой ты носила?

– Да какой там бюстгальтер, о чём ты говоришь! Ты дома его носишь?

– Трусы под халатом или под рубашкой были?

– Ну... Не всегда...

Дама-хирург нахмурилась.

– Ты понимаешь, подруга, что ты за эти годы прочно связала в сознании Кости эротические переживания и боль? Ты отдаёшь себе отчёт, что сделала из него садо-мазо? Я не сексолог, конечно, но это же очевидно!

Татьяна ошеломлённо смотрела на школьную подругу.

– И что, ничего уже нельзя сделать?

– Попробуем!

Шум воды в ванной стих. Через несколько минут щёлкнул выключатель, раздались осторожные шаги, заскрипели половицы, потом дверь.

Светлана прокашлялась.

– Слушай, Таня... Я попробую тебе... вам... помочь... Короче: я беру над ним шефство. Но у меня к тебе есть условие.

– Ну, и какое?

– Отныне никаких больше порок. Наказывать его буду я, как сочту нужным. Если он что-то натворит, ты звонишь мне, я при первой возможности приезжаю, и занимаюсь его воспитанием. Идёт?

Татьяна задумалась.

– Идёт.

– Ну, вот и славно. А сейчас я пойду с ним побеседую: очень тебя прошу нас не беспокоить. Да и полечить слегка его нужно... Крем арники есть у тебя, или что-то в этом роде?

– Должен быть. Посмотри в ванной.

Света с сильно застучавшим сердцем пошла в ванную, полную пара, открыла маленький зеркальный шкаф. Арники не было, но был детский крем. Докторша взяла его и направилась в комнату Кости. Деликатно постучала в дверь.

– Да! – послышался Костин голос. – Что такое?

– Костя, это я, – пролепетала Света. – Можно войти!

– Входите!

Света вошла, оставляя дверь приоткрытой: в комнате было темно, но видно было, что парень лежал спиной вверх на том самом злополучном диване, теперь разложенном и застеленном простыней, до пояса укрывшись одеялом.

– Костя, включи ночник, пожалуйста!

Мальчик молча повиновался – зажглась лампа на прикроватной тумбочке. Света вошла и плотно закрыла за собой дверь.

Костя, повернув с подушки голову, вопросительно смотрел на неё. На ресницах его блестели слёзы. Света улыбнулась, подошла и села на край кровати. Погладила парня по голове.

– Ну, всё, всё. Закончились твои мучения.

– Тётя Света, – с мукой в голосе сказал мальчик, – вы знаете, что эти слёзы не от боли.

– Знаю. А теперь давай я тебя полечу. Ладно?

Костя молча кивнул. Света осторожно отвернула одеяло: как и приказала мать, парень лежал на простыне голиком. Зад мальчика был красным, с несколькими лиловыми полосами от особенно сильных ударов.

Света выдавила на руку немного крема  и стала осторожно втирать парню в исполосованные ягодицы. Костя очень плотно сжал ноги.

– Костя, послушай, – негромко начала Светлана, – мы договорились с твоей мамой: больше она тебя наказывать не будет.

Костя недоверчиво хмыкнул.

– Отныне, – несколько возвысила голос Света, – я буду отвечать за твоё воспитание... А у меня совсем другие методы.

Костя пожал плечами. Света с удовольствием массировала его маленькую мускулистую попу.

– Так что ты скажешь на это? – прерывающимся от волнения голосом промямлила врачиха. – Будешь меня слушаться?

– Буду... – чуть слышно прошептал пацан. Светлана вся расцвела.

– Не напрягайся так, расслабься, – полушёпотом проворковала массажистка и медленно, но властно развела мальчику ноги; теперь стало видно его мошонку, к которой Света то и дело как бы случайно прикасалась кончиками пальцев. Костя заметно напрягся.

– Да не закрепощайся ты так, – улыбнулась мамина подруга, – по этим частям тебе ведь тоже попало!

Парнишка немного расслабился. Света продолжила массаж.

– А сейчас, – таинственным голосом сказала докторша, – нам нужно проверить, нет ли у тебя геморроя, и в порядке ли простата. Конечно, ты ещё слишком мал для всего этого, но на всякий случай. При маме я не хотела, но уж если мы начали все эти проверки... Ты как?

– Ладно, – чуть слышно пробормотал мальчик.

– Тогда, – заговорщическим полушёпотом продолжала улыбающаяся докторша, – ляг, пожалуйста, на бочок, и коленки к животу.

Костя немедленно повиновался.

Света достала из кармана свежую перчатку и начала неторопливо натягивать на правую руку, любуясь лежавшим перед ней мальчуганом. «Мой зайчик! Так бы и съела всего». Свернутый калачиком, с доверчиво выставленным задом, Костя казался совсем ребёнком – малолетним пациентом, скажем, изготовившимся для получения клизмы... «Что ж, и это весьма полезная процедура, – подумала Светлана, – и, несомненно, в будущем мы будем её использовать... А приятно всё же, когда такой взрослый и сильный парень так беспрекословно подчиняется. Может, в этом Танькином воспитании есть своя правда? »

Щедро выдавив крема на затянутый в латекс указательный палец правой руки, женщина левой развела парню ягодицы и осторожно, но решительно и глубоко, ввела смазанный палец ему в анус. Костя испуганно дёрнулся и завертел было задом, пытаясь вырваться.

– Ну? Что такое? – строго спросила Светлана, крепко удерживая пациента за поясницу левой. – Потерпи ещё чуть-чуть!

Костя замер. Когда докторша закончила процедуру и встала с дивана, стаскивая с руку перчатку, мальчишка привстал на локте и с риском серьёзной травмы вывернул голову назад, с мучительным вопросом глядя на Свету.

– Всё в порядке, – улыбаясь, прощебетала врачиха. Она взяла из коробки на тумбочке салфетку и стала тщательно вытирать руки.

Мальчик застонал и снова опустил голову на подушку. Света, отлично зная, какой эффект производит только что совершенная ею операция на молодых людей, продолжая улыбаться, облизнула языком губы.

– Костя, – сказала она, закручивая крышку на тюбике с кремом, – встань с кровати, пожалуйста.

Костя снова повернул на подушке голову и с тревогой смотрел на гостью.

– Встань, не бойся... Просто у тебя крем на попе, мы можем запачкать простыни...

Костя медленно встал, прикрывая низ живота обеими руками.

– Опусти руки... Ничего страшного не произойдёт.

Мальчик повиновался.

Член его, казалось, даже гудел он напряжения, как высоковольтные провода... Светлана опустилась перед ним на колени... Придерживая левой рукой парня за зад, правой Светлана взялась за его жезл, приближаясь к нему лицом... Кожа Кости пахла мылом и молодой свежестью; от этого запаха у женщины закружилась голова. Через мгновение Костя почувствовал, как горячий язык докторши коснулся его самого чувствительного места... Мальчик застонал довольно громко.

Чтобы принять в рот такой член, Свете пришлось почти до боли раздвинуть челюсти...

Впрочем, всё закончилось очень быстро. Выжав всё до капли и дочиста вылизав по-прежнему твёрдый Костин прибор, Света встала с колен, вытерла платочком рот и сказала:

– Ну всё, теперь ложись... Полежи немного не укрываясь, чтобы крем впитался. Замёрзнуть как будто ты не должен, в комнате вроде тепло... Но если станет холодно – укрывайся безо всяких.

Совершенно ошеломлённый и счастливый, Костя лёг в постель. В голове его сверкали и кружились разноцветные огни, сердце бешено стучало. То, что только что произошло, по глубине впечатления и наслаждению намного превзошло все его предыдущие выдающиеся удовольствия, даже опьянение от шампанского и неистовые поцелуи одноклассницы, приведшие к сильно запачканным его трусам  – тогда, на дне рождения у Верки Воронцовой.

Света с восхищением смотрела на стройное мальчишеское тело, вытянувшееся на простыне; ягодицы парня блестели, словно два алых шарика для новогодней ёлки. «Какой красавчик! – восторженно подумала докторша. – Теперь ты мой... Нужно, однако, срочно приходить в форму, – тут же озабоченно сказала себе она. – Немедленно договорюсь с Татьяной, и прямо с завтрашнего дня начну ходить в её тренажёрный зал. Отныне – строжайшая диета, физкультура, трезвость! »

– До свиданья, Костя, – нежно попрощалась со своим подопечным Светлана. – Скоро увидимся. Теперь, дружочек, в твоей жизни наступает новая, приятная эпоха...

– До свиданья, тётя Света...

Эта удивительная женщина, мамина подруга, слегка потрепала Костяна по волосам, щёлкнула выключателем ночника и вышла, тихонько притворив за собой дверь.

«Новая эпоха! » – повторял в уме пацан. – Ну и ну! »

Как показало время, тётя Света Костю не обманула.