Часть 11

На следующий день мы уехали из дома, где я провела всего-ничего, но он успел стать родным для меня. Тепло попрощались с хозяевами, и Андрей бережно погрузил меня в машину. Испортилась погода, резко похолодало, и ночью при открытом окне меня продуло. Простудой я почти никогда не болею, а вот оперированный позвоночник приковывает меня к кровати при малейшей возможности. Скручивает жуткий радикулит, это в мои двадцать четыре, о том, что будет в тридцать четыре, стараюсь не думать. Вообще, для меня это самый страшный страх в жизни, мысль о том, что из-за спины я не смогу выносить и родить. Ходила куда только можно, по всем врачам, единодушное мнение которых свелось к тому, что я морочу им голову, но все равно навязчивая мысль не давала мне покоя. Самый ценный совет, который мне дали, заключался в следующем – трахайся, ничего не бойся, беременей и рожай. Вот только не с кем было трахаться и не от кого беременеть. Теперь, кажется, нашла. Не знаю, как у других спинальников, может, они меня поймут, для меня приступ радикулита – ковылять, как бабка, полные боли глаза, улыбка, чтобы не смели жалеть, и ощущение, будто тебе в спину вкручивают шуруп. Медленно, постоянно, очень настойчиво, без остановки. Айсул кричала, оставайся, куда тебе ехать, Влад бубнил, что над унитазом он меня подержит на руках, если что, чтобы на этот самый унитаз не садилась, и за лекарствами съездит, но мне было так плохо, что сил никаких не было, так болело. Страдать я предпочитаю в одиночестве. Андрей откинул сиденье, на руках загрузил меня туда, и после продолжительного прощания, рванул с места.

Стараюсь делать вид, что как бы и не больно, ненавижу просто, когда меня жалеют. Гордыня и тщеславие, любимые грехи Люцифера. По дороге он задает чисто медицинские вопросы, называется, собирать анамнез. Останавливается возле аптеки, выходит. На мои слова о том, что все лекарства есть у меня, со своим позвоночником я маюсь почти четыре года, и привыкла таскать все с собой, он не обращает внимания. Возвращается, бросает пакетик с медикаментами назад, и едем дальше. Из машины вынимает меня на руках. Вешу я 57 килограммов, а от стоянки до моего отеля идти… Если пешком и налегке, то мало, если тащить 57 кг, то много. Говорю ему об этом.

- Я однажды Райзела тащил. – смеется он. – Это Влад, который. Тащил, тащил, и вытащил. Вот это было тяжело, здоровый лось. – он серьезнеет. – И еще. Я не хочу, чтобы тебя, такую самоуверенную и самостоятельную, видел хоть кто-то, как ты ковыляешь, держась за спину. Ты моя женщина, привыкай.

Я так хочу слышать эти слова, что сразу успокаиваюсь. Поудобнее устраиваюсь на его руках, и прикрываю глаза. Пусть тащит. Короче говоря, в мой номер в отеле я прибыла с комфортом, он бережно кладет меня на кровать, смотрю на него. Даже болеть меньше начало. Запыхался, конечно, но делает вид, что пустяки, ничего такого. Садится рядом, гладит по бедру.

- А ты тяжелая, оказывается, - смеется Андрей, - мать, тебе худеть надо.

- Иди в жопу, - любезно комментирую я, - я можно сказать, эталон красоты.

Вместо ответа он целует меня, и это вполне меня устраивает. Дальше начинается лечение. Я честно говоря, собиралась его выпроводить и поплакать немного, перетерпеть приступ самой, наглотаться таблеток и заснуть. По опыту уже знаю, что мои радикулиты не длятся больше суток, просто надо вылежаться, таблетки принять, и по возможности не дергаться, тогда даже быстрее будет. Но теперь понимаю, что не получится. Да и не хочется уже, чтобы он уходил. И начинается лечение.

- Я все-таки какой-никакой, а врач, - почему-то стесняясь, говорит Андрей, - давай-давай лечиться, знаешь, как в мультике о Маше и Медведе…

Распотрошена моя аптечка, добавлены его лекарства. С интересом и страхом смотрю, как он набирает шприц какой-то дряни. В попу свеча, в рот раствор Нимесила, две таблетки, переворачивает меня на живот, и вот по попе скользкая мокрая ватка, два укола. Переворачивает меня на спину, гладит по животу, по щеке, и в его глазах насмешливость и сочувствие. Насмешливость мне нравится больше.

- Русалки болеют радикулитом. Смешно. Вылечим, не таким волкам пасти рвали.

- Делать нечего… Дождь… Может, выпьем? – спрашиваю я, глядя в окно.

По стеклам барабанит мелкий противный дождь, серое небо, ветер, по зеленому морю катятся «барашки» волн, и порывы ветра срывают пену с них.

- Тебе нельзя, - отрезает Андрей, - отек нарастет, будет больнее. А я так очень даже за. Подожди…

Он хлопает дверью, я лежу, бессмысленно глядя в потолок. Мне хорошо, даже не смотря на то, что проклятый шуруп все вкручивается и вкручивается в мою спину. Хорошо. И боль отступает, кстати. Поднимаю одну ногу, вторую. Не болят. Улыбаюсь. Я так давно этого хотела. Наверно, я это заслужила.

- Разрешите быть полезным? – в комнату он вталкивает каталку, уставленную тарелками. – Вместо горничных офицеров принимают?

- Только если они раненные.

- А если еще и контуженные?

- Мне нужна справка о контузии.

- По-моему, мадмуазель, вам нужен хороший ремень, - Андрей смеется, усаживая меня и поправляя тарелки, - по жопе, чтобы звезда отпечаталась.

Наливает себе рюмку коньяка. Сколько он тратит? Заказ в номер стоит недешево. Откуда вообще у него деньги, у отставного офицера без работы? Гоню эти мысли, потом узнаю.

Горячий стейк с кровью, хрустящая картошка, салат. Жалобно смотрю на него. Хмыкает, достает оставшуюся еще с первой нашей ночи бутылку вина, открывает, наливает мне. Чокаемся. Едим почти молча, под уютное бормотание телевизора. И меня неудержимо тянет в сон, боль почти ушла, так, отголоски. Потерпим. Он возвращается, выкуриваем по сигарете, и ныряем под одеяло. Засыпаем, обнявшись. Голыми, заставил раздеться, сказав, что так я ему больше нравлюсь.