Наваждение

Этот текст-вопль я написал летом 2007 года. Главная его героиня уже не занимает в моем сердце того места, что раньше. Собственно, уже никакого не занимает. Клин вышибают клином. Последовавшие потрясения затмили собой прошлые. Но сами переживания остались мне дороги, как дороги и те сумасшедшие чувства, что я испытывал к этой девочке. В конце концов, в любви мы зачастую любим самих себя и ценим свою любовь к создаваемому нами же образу. И образ этот не всегда соответствует действительности. Но именно этим он нам и дорог.

***

Я пробирался через вокзальную толпу отъезжающих и провожающих. Московский поезд уходил в середине дня, в самую жару. Она уже стояла в окружении каких-то своих родственников у вагона. Маленькая девочка и несколько больших сумок.

Сейчас мы попрощаемся, обнимемся. Я прижму её к себе, поглажу по маленькой головке и вновь попрошу не забывать. Она опять ответит глупостью: «Я запишу». И укатит в свой Мурманск через Москву. А я уныло побреду домой в надежде услышать её голос, когда она доедет. И по дороге буду давить вырывающиеся из глаз слёзы. Ничего не меняется. Уже пятый год… И не изменится.

Зачем мне всё это? Зачем я пять лет я стучусь в закрытые ворота, бьюсь головой о стену, разбиваю в кровь свой упрямый лоб? Питаю какие-то иллюзии, но испытываю всё большие разочарования. Одерживаю маленькие победы, но терплю сокрушительные поражения.

Что меня в ней привлекает, что не даёт спокойно жить? Почему я вновь и вновь воспламеняюсь, как сухое полено и выгораю дотла. Разрушаю себя этим мучением, разлагаюсь. Не лучше ли найти простую девочку, не обременённую интеллектом, без таракашек в голове. Она бы, раскрыв рот, слушала мои умные речи и восторгалась бы мной. Мы бы обрели тихое семейное счастье: ребёночек, прогулки по вечерам, редкие визиты к родственникам и друзьям. В сексе всё предельно гигиенично, приглаженно и вежливо; никаких отступлений от нормы, никаких извращённых экспериментов. Сотни тысяч людей живут именно так, и они счастливы. Они, но не я, и не она.

Она сочетала в себе интеллект, детскую непосредственность и удивительную сексуальную извращённость. В её маленьком тельце концентрировалась огромная сексуальная энергия. Вал этой энергии обрушивался на меня, и я тонул, захлёбывался, растворялся в ней. Три сущности, три ипостаси одного божества. Становясь язычником, я воспринимал её как божество, славил её, приносил жертвы, молился на неё. Конечно, всегда была и Лиля реальная, со своими недостатками, заскоками, завихрениями. Но я сам возвёл её на пьедестал богини и окружил ореолом мифов. Лиля-миф была порождена моим воспалённым сознанием. Она - моё сумасшествие, мой наркотик, моё наваждение. Я болен, тяжело болен и не желаю выздоравливать.

Когда-то, после всех восторгов и нежностей, ссор и раздоров, я заявил ей: «Романтический этап наших отношений прошёл, что ж ты хочешь? » Но я был неправ, чудовищно неправ. Может быть, и лучше было бы для нас обоих, чтобы он прошёл. Остались бы друзьями… Но чтобы забыть её, чтобы перестать болеть ею, нужно испытать ещё более сильное чувственное потрясение, эдакое цунами. Ничего подобного не произошло, лишь лёгкие подземные толчки с незначительными разрушениями.

Я причинял боль моей маленькой девочке, доводил её до слёз, потом страдал сам. Просил прощения, зная заранее, что простит. Она не думала, не понимала, не осознавала, какую боль причиняет мне. Не понимала, потому что не любила? Или по причине незрелости? Я не знаю. Возможно, верно и то, и другое. Ведь и в тридцать лет Лиля оставалась ребёнком, маленькой девочкой. Как бы ни пыжилась.

Что нам мешало? Было много версий с её стороны: «В моей жизни важное место занимает работа» (без комментариев), «Я уеду в Германию» (не уехала), «Я люблю родину» (не верю), «Север не отпускает» (но и не принимает почему-то) и т. д. и т. п. Всё не то, всё неубедительно.

Что у неё было-то в жизни? Круг знакомых не расширяется, мир мужчин представлен двумя особями. С одним из них нет никаких перспектив. Он никогда не бросит ради неё свою семью. А её как будто всё устраивает. Его это устраивает. Меня это убивает. Привыкшая всё в мире воспринимать по-детски, она боится неизвестного, страшится неведомого. Не хочет принимать судьбоносных решений. Спокойствие и размеренный образ жизни для неё важнее всего. Такую легко расположить к себе, ничего не требуя, не прося и не жертвуя во имя неё.

- Какой он? - спрашивал я её.

- В смысле? - не понимала она.

- Ну, характер какой, темперамент, что читает, смотрит, чем увлекается?

- Он похож на моего отца, - был ответ.

Ну, всё понятно, девочка нашла второго папу.

- Он утончённый? - продолжал я.

- Нет.

- Сентиментальный?

- Нет.

- Эстет?

- Нет.

- Педант?

- Нет.

- Чем занимается?

- Бизик, как и я.

- Кто? - не понял я.

- Бизнесмен. Спекулянт, короче, - улыбнулась она.

Бизик! Это ещё смешнее, чем мужчинка (так я предпочитал его называть).

- Лимонова он не читает, - продолжала она, - смотрит порнуху и мультики.

Очень богатый внутренний мир.

- Я мазохистка, - заявила она мне как-то невзначай. Я сразу оживился, стал расспрашивать её.

- Правда? Я тоже. А в чём это выражается? Ну расскажи, - умолял я.

И она рассказала. От всего услышанного меня бросило в жар. Я хотел слушать ещё и ещё. Перед моим мысленным взором предстала будоражащая кровь картина.

Лиля, голая, стоит на четвереньках, как собачка. В ошейнике, руки скованы наручниками. Рядом с ней он, её палач. Голый, с возбуждённым членом, гладко выбритым лобком. В руках у него плеть. Сейчас он накажет её, негодную девчонку. Рука поднимается и опускается, наносит первый хлёсткий удар.

- Раз, - начинает считать она. Удар! Ещё удар! Ещё! Ещё! По мягкой беленькой попке. Она продолжает считать, постанывает, скулит при каждом новом ударе. Попка краснеет, покрывается тонкими воспалёнными следами. Как долго всё это продолжается? Сколько ударов она выдерживает - 20, 30? Не знаю. Когда становится невмоготу, просит остановиться.

- Что потом? - еле смог выговорить я.

- Потом секс, - ответила она.

Лиля с членом во рту. Большой возбуждённый член в маленьком ротике. Облизывает головку, посасывает, заглатывает целиком, совершает движения взад-вперёд…

С ней было возможно многое…Такое, на что никто больше не решится, не поймёт, даже теоретически побоится допустить. Когда она мастурбировала, маленьким пальчиком теребя клиторок, приоткрывая ротик, закусывая нижнюю губу в предчувствии будущего наслаждения, я, глядя на всё это, находился на грани нервного срыва. Если Лиля мочилась, присев на корточки в кустиках, то я подставлял руку под струйку, чувствуя горячую влагу. Облизывал солоноватую жидкость со своих пальцев. Всё это её нисколько не смущало, интересовало, даже забавляло.

…Я прижимаю к лицу её беленькие трусики. На внутренней стороне, там, где располагалась её пипка, остался жёлтый след. Я представляю эти трусики на ней… Мне хочется стянуть их с неё, что я и делаю. Я прижимаюсь щекой к её лобку, чувствую мягкие, шелковистые волосики. Вдыхаю её запах. У меня начинает кружиться голова, сердце яростно колотится, член начинает твердеть и покрывается капельками влаги. Я провожу языком по внутренней стороне бедра, вылизываю его, перехожу ко второму, ласкаю и его. Опустившись перед ней на колени, я раздвигаю ей ножки и добираюсь до сокровенного места. Провожу языком по серым, развалившимся по обе стороны расщелины губам, облизываю их, вбираю в себя. Поднимаюсь выше. В том месте, где губки сходятся, обнаруживаю то, что искал, - заветный бугорок. Здесь сконцентрированы все её чувства и эмоции, вся сексуальность, вся её женственность. Трепетно и нежно слегка касаюсь его кончиком языка. Она чуть вздрагивает, реагируя на мою ласку. Начинаю водить по нему языком, щекотать, посасывать. Движения языка становятся всё быстрее. Если я сбиваюсь и теряю чувствительную точку, она направляет меня, куда следует. Мельком бросаю взгляд на свою девочку. Она как будто спокойна, вся во власти неги и сладкой истомы. Язык мой деревенеет, но я готов продолжать ещё и ещё, пока девочка моя не забьётся в оргазме. Когда наступает момент счастья, Лиля негромко стонет и сильно сжимает ноги. Я на секунду отстраняюсь от неё, а затем крепко прижимаю к себе, глажу по головке, шепчу ласковые слова.

Через несколько минут она приходит в себя, и наступает моя очередь. Я вытягиваюсь на кровати, она садится рядом, по правую сторону. Берёт в свою маленькую ручку мой, уже сильно возбуждённый член, оттягивает кожу и обнажает головку. В такой момент я весь в её власти и не хочу никакой свободы. Крохотным пальчиком размазывает липкую влагу на головке и начинает тереть уздечку. Боже мой, как приятно, как восхитительно приятно! Левой рукой она проникает мне в ложбинку между ягодиц, проводит там рукой, ласкает. Пальчиком нащупывает дырочку, осторожно массирует её. Я чувствую, как сконцентрированная во мне взрывоопасная смесь, готова вот-вот взорваться. После первого выброса я кричу, не могу успокоиться, изнемогаю, стону… Постепенно успокаиваюсь, отстраняю её руку, притягиваю к себе. Целую её в губы, в глаза, в шею. Не могу налюбоваться ею…

Лиля была развратной девственницей. «Нормального», традиционного в общепринятом смысле секса у нас с ней так и не было. Когда мы только познакомились, её одолевали страхи, связанные с дефлорацией. Страхи не психологические, но физиологические: дырочка узенькая, очень больно, ничего не могу с собой поделать… Затем прибавились страхи медицинские (болезни реальные и мнимые). А теперь вот, смешнее всего, препятствия морального характера (чувство долга перед своим мужчинкой, подобным чувством не обладающим). Скорее, просто опять чего-то боится. Чего? Когда же ты повзрослеешь, девочка? Вот и девственность свою отдала не мне, а этому старому пошляку. Хотя именно я это право выстрадал.

Она меня не отпускает. Поэтому и я не отпущу её. Буду врываться в её жизнь, посещать её мысли, ужасать и обольщать в чудовищных снах. Стану приходить к ней даже тогда, когда она будет с ним. Когда будет держать своей крохотной ручкой его эрегированный член, а тонкими губками всасывать его в себя. Когда будет биться в оргазме. Когда исхлёстанная плетью и счастливая, будет лежать в сладком изнеможении. Я буду с ней! Потому что она моя! С того самого дня, как впервые увидел и заговорил с ней. Она и сама пока не понимает того, что принадлежит только мне. Пускай говорит, что она ничья, что гуляет сама по себе, как кошка. Наша связь духовная, мистическая, иррациональная. Она предназначена мне, я - ей. Она это поймёт, обязательно поймёт…