Чужие письма. Глава 5. Запах женщины. Тематика: Эротические письма

- ПапА, а что это за письма?

- Дай сюда! Николай! Где ты это взял? Ты читал их?

Маленький Коля никогда не лгал родителям, так он был воспитан, но сейчас, видя неподдельный гнев отца, колебался, обмануть или нет.   Наконец он выдавил из себя:

- Нет, папочка, я только хотел посмотреть.

- Больше не бери ничего без спросу! – и Феликс Феликсович, не скрывая своего раздражения, вышел и прямиком направился в каминный зал, где ещё тлели угольки сгоревших берёзовых поленьев. Одно из писем тут же полетело в огонь, который мгновенно проглотил его, оставляя лишь чёрный скрюченный пепел. Феликс Феликсович ещё некоторое время колебался и не решался бросить в камин остальные два письма. И, подумав, решил их спрятать в секретере, затем стремительно удалился в кабинет.

- За что Вас ругал отец? – спросила испуганная няня. Мальчик был всегда с ней откровенен, и она тоже его никогда не подводила.

- Я нашёл странные письма, но ничего не понял. Мне кажется, что они как-то связаны с тем, что ты мне говорила про заклятие.

- Ой, и не говорите. До сих пор себя корю, что очень рано поведала Вам семейную тайну, но я Вас так люблю, что не смогла тогда удержаться. Ох и шуму тогда Вы наделали, помните? Сначала на вопрос о подарке к рождеству заявили мамочке, что не хотите братика, а потом и вовсе, когда Феликс народился, кричали, чтобы выбросили его поскорее в окно. Зинаида Николаевна чуть с ума не сошла от таких заявлений. Хорошо ещё, что все сослались на Ваше малолетство, а то бы мне не поздоровилось. Вы уж сейчас пока не рассказывайте никому и об этом, и о письмах тоже, пока не вырастете. А расскажите мне, что было в письмах-то?

Няня знала его способность с первого раза запоминать тексты.   Коля ей пересказал два письма от Николая Борисовича Татьяне и Зинаиде, и ещё одно от некоего князя Безака:

«Любезный князь! Счёл необходимым передать лично Вам корреспонденцию из Парижа от Вашего тестя его дочерям. Батюшке моему, по роду службы, донесли о высокопоставленном адресанте, и он распорядился доставить письма лично Вам нарочным, через меня. Буду рад, если оказался Вам полезен.

Низко кланяюсь.

Ваш А. Безак».

Няня выслушала и серьёзно задумалась, но было видно, что она в растерянности, и всё услышанное сильно потрясло её.

- Не понятно, читали ли эти письма Татьяна Николаевна и Зинаида Николаевна, или князь их не передавал? Или не успел передать? Зачем они ему тогда? Если они вскрыты, значит, кто-то их читал? Ничего не понимаю. Что же это, выходит наша Танечка сама на себя руки наложила? Вон оно что. А Безак-то этот, он сын генерала, который над всею почтою главный и приятель батюшки Вашего. Но сейчас они не в дружбе уже стались.

Коля слушал няню и молчал, смысл её слов и всей переписки для него пока был непонятен. Только потом, спустя несколько лет ему будет более или менее ясен язык хитросплетения этих писем. А сейчас это была загадка даже для мальчика, который уже сильно подрос и незаметно для себя искренне полюбил своего маленького брата.

Вот эта любовь и стала для него роковой. Даже литературный псевдоним в юности Николай подобрал себе как нарочно – Роков. На самом деле он не желал вкладывать в него какого-то определённого смысла, а просто хотел взять для него окончание фамилии отца – Эльстон-Сумароков. Но получилось так, что по велению судьбы псевдоним оправдал свою сущность.

Семейная тайна всё больше и больше тяготила Николая, он часто думал об этом, но брату не рассказывал. Сначала он боялся за себя, но потом, проникнувшись любовью к брату, стал беречь его психику от этих страшных мыслей. Так они и жили – каждый знал про проклятие, но не говорил другому.   И у каждого были свои причины не выдавать тайну.

Спали они с рождения в разных комнатах, у каждого была своя няня, а когда Феликс подрос и стал одеваться сам, то няня его куда-то пропала. Все в доме были озадачены её исчезновением, но никто не смел задавать о ней вопросы хозяевам.

С каждым годом Николай всё больше и больше проникался любовью к своему брату. Он любил его не только как родного человека. Часто он ловил себя на мысли, что разглядывает его тонкие черты и умиляется его миловидным лицом, или любуется, как Феликс повёл рукой или сделал красиво шаг. Николай даже стал бояться, что теряется в сексуальной ориентации. Но девушки тоже ему очень нравились, он ухлёстывал за ними, а очаровательные глаза брата, задумчивые и туманные, порой не давали заснуть. Он гнал от себя эти мысли, но не мог противостоять природе, и постепенно сдавался, сдавался…

Когда брату было пятнадцать лет, Николай думал, что он сойдёт с ума от раздиравшего его противоречия. С одной стороны, он понимал, что это брат, но с другой стороны, полностью был охвачен страстью плотских желаний, и только нормы приличия общества и семьи не позволяли ему сделать опрометчивые шаги.

Весь высший свет готовился тогда к проведению в царском дворце бала-маскарада. Высочайшим изволением было предписано явиться особам, приближённым к императорскому дому, на бал в костюмах семнадцатого века. Бал проводился в честь 290-летия дома Романовых, и костюмы должны были отражать атмосферу времени избрания на престол царя Михаила Фёдоровича. Все были заняты приготовлением костюмов, каждый старался отличиться перед царствующей особой. Николай тоже подыскивал свой вариант и решил покопаться в книгах Архангельского, где ещё его прадед начал собирать уникальную библиотеку. Из одного тома  выпала семейная фотография. На ней были отец, мама, маленький Николай и, о, Боже,   совсем маленький Феликс, но в платье девочки! Николай не помнил этого времени, и вот теперь в голове его совсем всё перемешалось от увиденного.

«Неужели Феликс девочка? А почему тогда они от меня это скрывают? Почему он это скрывает? Не может быть! Разве он не признался бы мне, брату? Он же видит, как я воспылал к нему. Или его всё это забавляет? Нет! Нет! Не может быть! »

Николай забросил свою затею с костюмом и теперь был порабощён только одной мыслью. Но даже теперь он понимал, что это ничего, в сущности, не меняет – родственные связи неоспоримы. И всё же сомнения мучили его. Тогда он решил любыми путями постараться раскрыть тайну с жонглированием полом. Ведь если это так, то во всём были замешаны, ни много ни мало родители. Почему они это скрывают? Семейные загадки сподвигли его к действиям.

Пользуясь положением старшего, он подбивал Феликса на забавы: они переодевались в девиц и ходили по ресторанам в городе, развлекаясь тем, что глумились над пристававшими к ним кавалерами. Феликсу жутко нравилась эта затея, он преображался на глазах, щёки его горели, и глаза бесспорно гармонировали с женскими нарядами. В такие часы Николай тоже был в восторге от брата. Ему ещё больше нравилось любоваться им. Феликс просто был рождён для женского платья, а когда надевал украшения, то и у него самого глаза блестели не меньше, чем у Николая, очарованного этой красотой.  

Но Николай никогда не забывал про главную цель своего замысла. Он надеялся, что выдастся невольный случай переодевания вместе, и тогда он сможет подступиться к тайне поближе. Он был настолько увлечён этим, что забывал буквально про всё.

Но со временем его пыл остывал, и он опять возвращался к мыслям о родстве. Было ясно, что надеяться на что-то нет смысла, даже если он раскроет тайну пола. Настроение его ухудшалось, и спустя несколько месяцев он привык к мысли о несостоятельности своего чувства. Наконец, он решил бросить эти игры, и отвлечься другими девушками. К его счастью молодой организм быстро направил его в нужное русло, и уже через две недели он ночи напролёт ухлёстывал за первыми красавицами Петербурга.

Время от времени он невольно возвращался к общению с братом, его немыслимо тянула к нему какая-то неведомая сила. Однажды даже он спросил Феликса:

- Феликс, а вот если бы ты был девицей, какое имя тебе было бы мило?

Феликс даже нисколько не был удивлён этому вопросу и беззаботно ответил:

- Ксения.

- Ксения!.. А позволь я буду иногда тебя звать Ксенией?

- Да, конечно, мне будет приятно и забавно,- ничуть не смутившись, сказал Феликс.

Их игра продолжалась даже тогда, когда они были одни. Феликс жеманился, слыша своё новое имя, а Николай был безумно рад этим счастливым мгновениям. От Феликса веяло женщиной, но только чуткое сердце могло различить этот эфир.

*     *     *

Потом, спустя несколько лет, Распутин безошибочно, с первого взгляда уловит этот эфир, и даже захочет лобызнуть Феликса при первом же знакомстве, чем страшно напугает его. Феликс запомнит этот испуг надолго, и только когда тело старца остынет в зимней полынье, он вздохнёт с облегчением.