Рифмы как контра, за глотку и к стенке

- Ну, залазь.

Я прохрюкал приглашение чуть слышно, стремаясь от собственной пакости и ублюдочности натурального выродка, зашвырнувшего мое чудо в яму, где ей было не место, один Прилепин - Бабченко, гад, чего стоит : перепутал по дедушкину завету лево и право да еще и ее, мою единственную с ума свел праволевацким уродством Ленина, надела колечко не на ту православную руку - и аллес, укатился сказочник к мужикам, е... ть мозги за шайтанов и Девятый Рейх, кроя матушкой российских мусоров, всего лишь выполняющих приказ рейхсфюрера СС вовремя открывать вентиль, поворачивать медную чепуховинку в уютной и теплой кабине  " Мана ", автобанисто пересекающего землю Рейн - Вестфалия по пути в гребаный Экибастуз, дымящий трубами печурок и фабрик, штандартно - конвейерно штампующих мышеловки, сыр в которых не был предусмотрен нарядом, не был внесен в диспозицию начкаром, но был благополучно, тем не менее, украден завлабом, кудрявым и веселым Борис Ефимычем, ридным батькой Анатоль Борисыча и троюродным шумурдяком всякого Абрамыча Растроповича, сменившего Галин Палн на более насущных эпизоду Алин Александровн, голых и красивых. Пригнувшись, а потом встав на четвереньки, разукрашенный гуашью Горна в пятнышки, как свин в яблоках, почти конь, но с пятачком, я подкрался к ней вечером, окинул взглядом заплывших салом глазенок творящийся ахуй Генри Миллера, заценил по достоинству радостным поросячьим визгом и вот тогда - то и предложил возвернуться в первобытность. Она принялась срывать с себя спортивную одежду, видимо, языковой барьер сверхзвуково, как  " Конкорд " Сильвии Кристель, бабахнул по ее девственному мозгу, раз она решила, что первобытность - голыми, но я - то имел в виду совсем иное. Дааа. надо было седло приспособить, а не брюки ни х... я. Зачем свину брюки ? Хотя, хотя, на нашем с ней языке седло - это нечто другое, в него забивают всякую вещь ненужную, как и в гудок. Я потрогал свой зад пальцем и сразу раздумал возвращаться в начало, на хер, от добра добра не ищут и фунт лиха не станет золотником истины, скорее, правдой золотаря из рода Лотара Лотарингского, перекинувшего крест на хрупкие плечи маленькой Жанны, входящей на костер Яна Петроса Жижко с твердостью Яна Петролеума Гуса, эрзац - керосинного и полупроводникового транзисторного протестанта, никогда не путавшего правое и левое, носившего цепуру строго на майке, болт - на правой, голдовую гайку - на левой, а наколки были по всему телу, особо бросаясь в очи любовницам и женам иконой Божией Девы Марии со спины, на груди она была уже мамкой Иисуса Пи Жи Флинта, жрущего апельсины в зале суда, где снова какая - то девка препятствовала следствию, пока ее не упаковали на три пожизенных донельзя и крайне толерантные американские приставы, маршалы, сержанты морпехи, косые, накачанные, в зеленых майках хаки, разодранных по шву Родиной.

- Раздеваться не надо, - вскочил я на обе человеческие ноги, прикрывая восставший хер руками. Наверное, она решила, что я подался в футболисты, они так и стоят, пряча х... й, хотя хули там прятать.

- Почему ? - она шла на меня, обнаженная, стройная, ништяковая моя спортсменка с маленькими сиськами и глазами, цветом, как у меня, Лизки и Бонни, болотисто - зеленоватыми, честными по самое космонавтское. Как такой откажешь.

Через неделю мы оторвались друг от друга, исхудав до непристойности, тощие, как кот с кошкой, сбежавшие от двуногих в пущи и чащи, заросшие какой - то волосней вперемеж с вереском. Я закурил, трясясь от усталости, меня не то, что ноги, исцарапанная ею спина не держала на постели, я все время скатывался на пол, откуда она меня выдергивала родной рукой, хватая то за ухо, то за хвост.

- Наконец - то, - простонала она, привыкнув стонать. - Вот она, первобытность.

- Ага, - я вспомнил свое прощание с принцессой Леей и захохотал, целуя ее грудь. - Слушай сказку.

Она отобрала у меня сигарету, выкурила торопливо и легла взъерошенной белобрысой головенкой мне на пузо, где и рождалась сказка прямо в этот момент.

- Однажды, - нагоняя жути говорил я косыми и точными фразами, похожими на те куртки, которые привозили уволенные библиотекарши в начале святых девяностых, когда Ефимычи, Борисычи и Абрамычи порешили возвернуть ликбез курсом на Намибию, из Турции и Польши, - в сырую осеннюю пору я вышел из лесу и двинул в кабак. К  " пору " рифмы поганые, - торопливо объяснил я некоторое замешательство и погнал дальше, - шел строго задом, как рак. Как краб и омар, как кальмар с рифмой в зубах, - кашлянул ответственно, - знаешь,   " омар " - еще хуже в плане рифмы, лезут дутары, кумары и всякое - такое. Слышь, - попросил я прямо в ухо единственной, - давай я тебя без рифм любить буду ?

- Давай, - через сон кивнула она и я начал любить ее без рифм, чисто не в кипеш.    

П. С. Никогда не понимал, как я пишу, но позже, проверяя на ошибки удивляюсь : все складывается само, и дубовые фразы о верхней одежде, и  " Вспомнить все ", и чины СС, и все - все - все Пухи и Пятачки, что я разбрасывал к их копытцам, моя милая Маша. Все же я у тебя талантливый, почти гений. Цени.