Отпуск Лиене

"Вот и стала я женщиной! Вроде бы и не собиралась, а все как-то само собой и получилось! Сплю голая, как кочерга, с мужчиной! – Лиене обнимала  мужа, чувствуя, что все больше и больше привязывается к Томасу, так бесстыдно и нагло вторгшемуся в ее жизнь. (о том как Лиене стала женщиной см здесь: )

Лиене, как и полагается жене, встала первой и приготовила сырники.

– Утро доброе! Вставай завтракать! Siera gatavi! (Сырники готовы! – лат.)

–  Как сырники есть так пожалуйста! – Лиене, как и положено молодой женщине, невзначай объясняла мужу, чего ей хочется. – А ни свадьбы, ни свадебного путешествия... Правда, штамп в паспорте и свидетельство о  браке есть. Хоть папуцит (папуля – лат.) не убил, как узнал! Но так же неправильно! Вместе на работу в госпиталь только и ходим!

– Ну что же, когда отпуск будет у меня, обязательно съездим куда-нибудь! – Томас отдал должное сырникам со сметаной. –  Хоть в Ленинград, хоть в Крым, а за границу нам, военным, нельзя, даже в Болгарию! А вот выходные мы проведем очень весело если ты...

– Если я что? – Лиене быстро научилась вить из мужа веревки и ненавязчиво заставлять его делать то, что хочет она, а не он.

– Если ты пустишь меня к себе в душ!    

– А зачем в душ ко мне?

– А чтобы ты наконец, перестала стесняться себя мокрой и намыленной!   А я как врач тебе говорю, душ  – делает кожу эластичной и  хорошо закаляет.

–  А я как жена говорю, что я там мокрая, без косметики и волосы к телу приливают! Куры под дождем и то краше!

– Это только прибавляет  тебе очарования! Это я тебе и как врач, и как военный, и как законный муж говорю!

– Тогда готовь полотенца! – Лиене потянулась и встала из-за стола.

Сейчас в этой юной женщине никто бы не узнал стеснительную девушку, что чуть не умерла со стыда во время медосмотра в военкомате. (об этом приключении здесь: )

"Добился таки своего! – Лиене позволила себя намылить, выбрить  лобок и самое потаенное место, а потом уперлась руками в кафельную стенку и слегка раздвинула ноги. – Похоже, волос у меня там долго не будет! Я там глаже, чем у щека мужа после бритья! И я мокрая его возбудила! Ох! Мне же на работу! Ох! Ох! Уф!"

Лиене еще не привыкла к тому, что от ласк мужа ее тело иногда становилось ватным, и полубесчувственным. Она позволила вынуть себя из ванны и обтереть полотенцем, так как собственные силы куда-то пропали.

– Итак, я тебя накормила завтраком и выполнила все, что ты хотел, и даже сверх того еще немного! И теперь идти на работу сил нет!   – Лиене сидела на маленькой кухне-столовой в махровом халате на голое тело. – Теперь твоя очередь!

– Моя так моя! Сейчас чайку попьем и пойдем!   – Томас налил жене и себе чаю "со слоником". – Мы с тобой поедем с ночевкой на латышский хутор! С настоящей баней, купатами, копчеными курами и солеными огурчиками.

– Вот последние были бы как раз кстати! – согласилась Лиене. – Но наши хуторяне нелюдимы! Они очень не любят непрошеных гостей, и особенно советских военных.

– А я лечил этих милых людей. Так что мне они прощают не только погоны, но даже мой ужасный латышский язык! Я же вижу: ты предпочитаешь со мной по-русски разговаривать!   Только там можно увидеть кусочек настоящей, старой Латвии! Тебе, коренной рижанке, это будет очень интересно! Хутор  недалеко от Лиепаи, где мы служим. Живут уединенно, а соседи хуторяне  хоть и разделены большим пространством, но при случае дружески общаются и помогают. Вот и весточку о том, что я вместе с тобой приеду – передали!

– И что там будет?

– Там будет музей этнографии под открытым небом! Так жили наши предки... Ну и настоящая латышская баня, священное место, где можно не только моются, но и отдыхают душой и телом! Это у нас в Лиепае в каждом доме есть теплая вода, и душ!

– А я и не спорю, что душ это хуже! Но в бане говорят, очень жарко! Папуцит (папочка – лат.) на даче в сарае оборудовал сауну полтора на полтора метра. Не нравилось мне там. Сидишь и потеешь, как дура!

– Сравнила! Сауну и настоящую баню! А вот у хуторян банные традиции сохраняются, и для них баня – это нечто большее, чем очищение тела. Если следовать  банным привычкам латышей, то баня поможет забыть повседневные заботы, избавиться от стресса восстановить физические и душевные силы. Баня у хуторян тесно связана со всем хозяйством! с ощущением малой родины и чувством хозяина своего кровного клочка земли. Для них дорогого стоит: мой дом, мое подворье, мое хозяйство... Все это должно быть не хуже, а лучше, чем у соседа. Кстати, супруги там моются вместе! А сами хуторяне и всей семьей не стесняются!

– Посмотрим! С тобой в душе я силы только теряю! Но пора на службу! А потом на хутор!   – Лиене на поездку  согласилась.

***

– Вот мы и приехали! – Томас поставил "жигули" у  ограды из жердей в полусотне метров от добротного дома на  фундаменте из валунов под крышей из рубероида. –  Так сложилось, что латышские крестьяне исторически жили не в деревнях, как русские, а на хуторах.

– Как говорится  «У него, как у латыша, только х.., да душа» – Улыбнулась Лиене, которая успела пообтесаться среди флотского гарнизона и расширила запас слов.

– Даже если это и так, не вздумай сказать об этом хозяевам! Они обидятся! На этом хуторе живет семья. Управляет хутором и хозяйством Ирмас. Он глава рода, самый уважаемый  член семьи, иначе "домохозяин". Взрослые дети и их семьи ему помогают, но уже наездами. Сами в города перебрались.

– Это я знаю, хоть и выросла в Риге. У нас любезный папуцит  считал себя домохозяином, хоть и служил в армии, а не вел хозяйство! А вот когда в доме нет мужчины, то домохозяином считается женщина.

– Таков порядок и у моих эстонских предков! Остальных членов хутора раньше у нас  называли едоками, в их число входили дети, его жена и старые родители. Вон, к нам навстречу едоки идут!

– Они явно не отощали!

– Напоминаю, главу семейства  надо с почтением и уважительно звать saimnieks (хозяин). И это неспроста, ибо не так просто  латышскому крестьянину заполучить собственную землю, стать домохозяином и настоящим владельцем своего хутора, а не потерять его, отдав все хозяйство в колхоз.

– Удивительно, что их не коллективизировали!   – Лиене вышла из машины и сладко потянулась.

–  Хуторянам ухаживать за скотом, а молодые уезжают на велосипедах в школу. Женившиеся  дети  живут на отдельном хуторе, а этим до свадьбы рановато!

Эх, Лиене, ты даже не знаешь, какие страсти кипят на этих хуторах! Лев Толстой отдыхает!

"И что тут может такого быть? – Не поняла Лиене. – Глухое место! Если бы не столбы с проводами – была бы настоящая деревня!"

–  Разговор начался  с обмена любезностями.

Sveiki! (буквально – "будьте здоровы", но только без "будьте", то есть, получается, – "здоровы!" – лат.).

–  Labdien! День добрый! – Их встретила парочка подростков, парень и девушка лет пятнадцати. Оба в чистых, но выцветших от стирки рубашках, шортах и сандалиях на босу ногу.

– Saimnieks (хозяин – лат.) занимается коровой! Она рожает! Поэтому встречаем вас только мы!

"А девушка хороша! – Подумала Лиене. – русые волосы, небольшой рост,   милое лицо, и фигурка уже не детская! Чем-то напоминает меня в молодости."

–  Saimnieks! – Улыбнулась Лиене. – Видно, поэтому с таким же словом мы латыши обращаемся к продавцам на Рижском рынке, выражая  почтение и уважение.

– А вы красивая! – Девушка посмотрела на гостью. – И духами "Дзинтарс" пользуетесь?

– Пользуюсь! Удивительно, что вы разбираетесь в духах! А где ваши родители? – Лиене смотрела на хутор, и подумала, что Saimnieks не спешит навстречу гостям по вполне уважительной причине. Корова – это серьезно!

Хуторянку можно было назвать хорошенькой: длинные до плеч волосы, цвета спелой пшеницы,   голубые глаза, полные губы, небольшие упругие груди которым тесновато под рубашкой.

– Наши родители в Риге, а нас привезли на лето, и как говорят русские: "добро пожаловать"! Они ждут, когда дедушка передаст им хозяйство, но ждать им долго! Деду скоро шестьдесят, а он подковы гнет и детей строгает!

– Он такой... – Томас улыбнулся.

– Вот наш хуторской деревянный дом, добротный и теплый. Под жилой частью устроены гараж для машины, мастерская и подсобные помещения. – Янис, как старший показывал хозяйство. – Дом разделен на две половины с отдельными входами.   При доме сад  и пасека – несколько ульев. Но если вы намазаны духами – лучше близко не подходить! Покусают!   За садом луг,   на   котором пасутся наши овцы. Верховодит этим стадом круторогий козел, а корова рожает.

– В северной половине закрома, – вмешалась девушка, – коптильня, кладовка с подвешенными копченостями, но ключ у хозяина. Так что хуторской двор это не детская площадка с качелями и песочницей, как Риге, а комплекс жилых и хозяйственных построек, вместе с огородом и садом –  хозяйство хуторянина.

– Изб многовато! – Лиене с интересом осматривала комплекс.

– А как же иначе? Это вам  не дачный домик на шесть соток! Вот погреб для продуктов, сеновал для сена, амбар, житница, коптильня! Мы сами делаем не только хлеб, а наши копчености покупает закрытый распределитель для больших коммунистов.

– Теперь понятно, почему этот хутор оставили в покое! – Улыбнулась Лиене. – Обособленная жизнь на частном хуторе, похоже, вошла в плоть и кровь наших хозяев!

– Для содержания скота — хлев, свинарник, для проведения хозяйственных работ — малая изба-малуха, клеть, задняя изба для стирки белья и  чесания шерсти.

– А как же баня? – Лиене была удивлена обилием построек.

– Без бани никак нельзя! – Девушка потянула Лиене за рукав. – Вот посмотрите – настоящая латышская баня в самом дальнем от жилых построек конце двора,   рядом пруд. Раньше в нем лен мочили для домотканого холста, поэтому дно выложено булыжниками.

В предбаннике гостям налили  чайного гриба,   предложили отварной картошки со сметаной, укропом и огурчиками.

– Голодным в баню нельзя, а большой обед будет после бани! Банька у нас простая, но жар держит великолепно. – рассказывала Марта, разуваясь у порога.

–  Париться надо уметь! Лучшая температура – уточнил Ян, – 86 градусов Цельсия, но новички, он чуть-чуть свысока посмотрел на Лиене,   могут и попрохладнее.

– Сам-то еще в прошлом году у дверей парился! – Фыркнула Марта. – А теперь спец!

Девушка наклонилась и широкие шорты почти перестали скрывать  стройные ножки.

– А после бани очень важно охладиться в холодной воде – в пруду или под душем, который мы наполняем сами колодезной водой. – Продолжил Янис, сжав за спиной кулак. – Бочка выкрашена в черный цвет, на солнце нагревается.

"Вечно девчонки лезут не в свое дело!"

Янис усадил гостей в плетеные самодельные кресла  перед горящим камином, а девушка поместила ноги гостей в тазики с горячей водой, опять же, заполненные травами.   Ян запарил два веника: Томасу – березовый, Лиене – из сбора полевых трав.

– Дальше вы сами парьтесь, а нам дедушке помогать! Как искупаетесь – пойдем ужинать!

– Красота неимоверная, – Лиене никогда не парила ноги в тазике с травами, – а какой запах!

– Тазик с травой, как говорит мой друг анестезиолог, премедикация! Для настроения! Травы  благотворно влияют на сосуды, – Латышская баня – это и ванная для ног и битье вениками, сделанными из ветвей разных деревьев или трав.

– Баня с вениками – это одновременно и массаж, – Лиене  ела за двоих – и ароматерапия. Также это помогает освободиться от отмерших частиц кожи! Нам об этом в училище рассказывали! И что это меня так на картошечку со сметаной и огурчиками потянуло?

– kartupli ar krejumu un sals, gurkiem – вздохнул Томас.

– Да говори ты по-русски: картофель со сметаной и не с солеными, а малосольными огурцами! – Лиене схрупала еще один огурец и встала из-за стола.

В парилке чистые деревянные полки располагались уступами. Лиене моментально покрылась потом.

– Ludzu uz  sоliаu! (Прошу на лавочку! – лат.) Чего расселась, идем, отстегаю. И не бойся, я не папуцит! Семь шкур не спущу!

"Хорошо, но жарковато!" – Решила Лиене. – Меня хлестают веником, и это не больно а приятно! Такое под душем точно не сделаешь!"

Наконец супруги, наскоро окунувшись в пруду,   пошли в мыльню

Лиене растянулась на скамье, позволяя мужу себя намыливать.

– Впервые в жизни лежу на скамье голая, но не для наказания! – Улыбнулась она. меня не секут, а парят!

– Да забудь ты папуцита! Теперь я за тебя отвечаю! Заслужишь – шлепну! Заслужишь приласкаю! – Мыльная мочалка в руках Томаса,   спускалась все ниже, его движения становились все  увереннее и сильнее.

"И мне совсем не стыдно! Лиене млела от удовольствия, а не прошло и двух месяцев, как меня осматривали в военкомате! И тогда я чуть со стыда не умерла!"

Наконец мочалка заскользила в складке меж ног и ягодиц. Томас рисовал мыльные дорожки теле Лиене.

– А теперь моя очередь! –  Лиене, словно кошка, потянулась,   испытывая удовольствие  от прикосновения мягкой мочалки, повернулась лицом к Томасу и игриво провела кончиками пальцев от ключиц мужа, оставив мыльный след на прилипших волосках.

Лиене встала со скамьи и, не теряя времени даром, и стала мылить мужское хозяйство руками. Её большие, красивые глаза были устремлены вверх и упирались в мужа ласковым взглядом.

"А соски у моей блондинки потемнели!   – Томас внимательно оценил перемены в Лиене, и белая линия живота потемнела! Ох, не пора ли ее нашим гинекологам показывать? Пожалуй, этот разговор мы отложим!"

Они не знали, что корова уже отелилась, и Янис не ушел далеко, а взяв перископ, который сам сделал по чертежу их журнала "Юный техник" из двух зеркалец и картонной коробки приставил его к окну в баньке.

"Ух ты! Эти городские не только моются! И красавица там голая! Совсем между ног голая, как девочка! – От увиденного голова подростка закружилась, и он ненадолго закрыл глаза, чтобы окончательно не сойти с ума. – Этак ведь можно, согрешить без зачатия? Вон Томас ее там лижет,   а она у него сосет, как наш теленок палец! Только она сосет у него не палец! Интересно, а если теленку не палец дать?"

Томас запрокинул голову и властно надавил на плечи жены, показывая   дорогу вниз. Лиене присела, одновременно полив на его низ живота воды из ковша и тут же начала ласкать   языком.   Все тело Томаса вдруг наполнилось жарким, вожделенным трепетом.

Теперь Ян не спускал глаз с гостей. Томас стал гладить  Лиене по голове. Она   принялась нежно чмокать, не выпуская изо рта.

– Это же просто  здорово!

Янис видел, как достоинство Томаса увеличилось в размерах и окрепло. Лиене  ласково мылила мошонку и слегка сжимала ее пальцами, продолжая глядеть мужу в глаза, и иногда хлопая длинными ресницами.

Томас закинул от удовольствия голову. Она не останавливалась.    

"Городские шалят!   – Янис вглядывался в запотевающее  оконце, моля о том, чтобы гости не заметили  его выходки, – а не обрюхатил ли мой папа  в этой самой баньке молодую жену Ирмаса? Теперь она не может работать на хуторе – роды в  сорок лет считаются поздними, она лежит на сохранении. Уж очень подозрительно: все родственники обиделись на хозяина, на его молодую жену и только мой отец  относится к новой жене моего деда со всей душой... Марте и той подарки дарит! А она ему кто? Дочка его нынешней мачехи! Моя мама терпеть ее не может!

– И чего ты тут  делаешь? Услышал он голос сводной сестры Марты. Никогда не видел, как парятся в баньке?

"Легка на помине!   – подумал Янис. – Ну почему так получается, что мне с этой хуторской девчонкой вместе тесно, а без нее скучно?"

– Да они не только парятся! – Янис оторвался от перископа. – Они такое вытворяют!

– Покажи! – Девушка заглянула в перископ и облизнула пересохшие губы.

Такого она никогда не видела, хоть и прожила всю жизнь на хуторе, где у родителей не было секретов от детей. Закончив возбуждать мужа губами, Лиене забралась на Томаса сверху, упёрлась руками Томасу в грудь, и, закрыв глаза, мелко вздрагивала, наслаждалась.

Томас гладил руками упругие бёдра и соски. Потом его руки схватили  ягодицы Лиене и сильно сжали.

– Да, шалят не по детски! Все! Мужик готов! Разрядился! Теперь какое-то время он будет безопасен! Оба снова в парилку пошли!   А тебе слабо к ним заглянуть?

– Хозяин просил не мешать!

– А мне не слабо! Мешать им не собираюсь! А ты смотри, смотри в свою игрушку! Слабак!

Наслаждавшиеся жаром парилки и красотой порозовевших тел  супруги стали  свидетелями удивительной сцены. Дверь парного отделения открылась и на пороге появилась Марта, обнажённая так, как это принято в бане...

– Вы позволите с вами попариться?

"В ее возрасте я с ума бы сошла сойти вот так в баньку к посторонним!" – Лиене удивилась бесстыдству юной хозяйки.

– Ну, раз пришла – ложись! Лиене, давай веники! Пропарим юную хуторянку! Тут на хуторе нравы простые, как говорят русские, патриархальные!

Спустя десять минут, красная как свекла Марта сиганула в пруд. Томас с Лиене выскочили следом, чтобы окунуться в прохладную воду.

Все долго там сидели, пока не почувствовали желания прогреться еще раз…

В перерыв для отдыха, все  попили из  канны (30-литрового бидона для молока) заранее приготовленную прохладную путру.

Марта рассказывала гостям, что хуторяне  специально готовят этот утоляющий жажду напиток.

– Для путры накануне вечером варят перловую кашу и заливают ее   простоквашей, либо обратом, получившимся после сепарации молока и прокисшим, как простокваша.

– Обед будет через час! – Марта не пошла в парилку, а наскоро ополоснувшись, ушла одеваться.

Лиене поднялась, скользнув грудью и животом по груди Томаса и повернувшись к тазу, стала намыливать голову, как ни в чем не бывало. Томас еще некоторое время стоял, любуясь супругой.

Янис  припал к перископу, хотя  страх разоблачения, где-то в глубине сознания забил тревогу.

Впрочем, это не помешало ему видеть, как руки Томаса гладят моют и ласкают Лиене.

– А тебе слабо шалить так, как эти городские шалят? – Марта отодвинула его от перископа.–  И девственность при мне останется, не отдам тебе своего приданного, и риск зачатия нулевой! Если не струсишь – я там даже побреюсь, как Лиене! Только кажется мне – ты только смотреть и способен.

– А вот и неправда! Да я... Я туда никого  целовал! Но если поймает хозяин? – Янис был готов был растерзать сводную сестричку, которая мучила его и постоянно старалась подловить на трусости и мужской неполноценности, а она, распаренная после баньки, смотрела на него таким невинным взглядом, что он  покраснел, как свеже сваренный рак, оставшись при этом  возбуждённым до предела.

– Если поймает – обязательно выпорет! А ты слабак прыщавый, городской, розог боишься?

– Не боюсь! И прыщей у меня почти нет!

– Ладно! Как будто я не помню, как ты со мной в первый раз парился! Об твои красные уши можно было не хуже печки погреться! Я это сделаю тебе, если ты это сделаешь мне! Или струсил? Струсил слабачок!

– Нет! Не струсил! Пошли поле обеда на сеновал!

За обедом на столе стояли  национальные закуски, включая купаты по-латышски и  крестьянское пиво в запотевшем кувшине.

– Интересно! – Лиене попробовала его первой. – Приятный специфический вкус!

– У хуторян домашнее пиво в особом почёте. – Томас пододвинул ближе к жене миску с солеными огурцами.

Янис ел, не чувствуя вкуса, мечтая о том, что будет после того, как все поедят.

На сеновале Янис  увидел, как Марта, Марта облизнулась и сняла с себя всю одежу.

Девушка, про примеру городской, успела побриться.

– Как тебе мой цветок? – Улыбнулась Марта. – Еще не поздно отказаться!

– Нет! Он первым встал на колени лизнул потаенный цветок, который оказался чуть-чуть солоноватым.

– Ложись! – Марта повалила его на сено, и он почувствовал губы сводной сестры на предмете своей мужской принадлежности.

Янис был от счастья на седьмом небе. Он неистово лизал Марту,   чувствуя, что ей это приятно. Она   начала постанывать.    Ян чувствовал, что Марта также на вершине блаженства.

Так, часто двигая головой, она настолько сильно возбудила Яна, что он подумал, что скоро все закончится.

– Я скоро кончу, – предупредил он, ненадолго прервавшись.

Марта  успела сделать еще несколько  пару движений, тут же наступила разрядка.

Разум Яна затмился от нахлынувшего  ощущения. Он куда-то повалился.

Марта оторвалась от детородного органа, и, улыбнувшись  прошептала: «Солененькая! А ты слабак! »

– Хорошо слабачок, – и она вытерла губы села Яну на лицо  так же, как Лиене на Томаса.

Но получить удовольствие Марта не успела.

Дверь в сарае отворилась. На пороге стоял Ирмас.

Он посмотрел на парочку так, что оба захотели провариться сквозь землю. Ни орать, ни скандалить он не стал.

– Оделись и марш домой! – Приказал Saimnieks,    поймавший парочку с поличным. – После ужина я с вами поговорю!

"Выпорет! Реально выпорет! – Слезы  жалости к себе потекли по щекам Марты. Она, одевшись, побрела к крыльцу. – С его солененькими прутьями я уже знакома! Это не мамины! »

Янис старался в сторону Марты не смотреть. Оба знали, чем эта выходка для них закончится.

– Хочешь, я возьму вину на себя? –  Марта решила даже здесь взять верх над городским подростком. – Ведь я же была сверху! Тебе меньше достанется!

– Нет! Я клеил перископ! –  Янис чувствовал, что запаса мужества у него мало. – И прятаться за женской юбкой не собираюсь!

– И тебе не страшно? Он на нас рассердился всерьез!

– Если честно, то страшно! Это же не домашний ремень! Но если надо  –  стерплю, как настоящий мужчина.

– Марта критически посмотрела на Яниса. Сомневаюсь! И не из-за того, что плохой ты, я знаю себя: без привязи я может и удержусь, но под солененькими без крика мне не вылежать.

– А они солеными будут? – Янису захотелось бежать из хутора со всех ног. –

– Не сомневаюсь. Так что если струсил  – на вечерний автобус в Ригу успеешь!

"Она что, мысли умеет читать?" – Янис посмотрел на Марту с подозрением. – Может, и колдуют они  тут помаленьку, пока советская власть не видит?

– Не дождешься! – буркнул он и решил терпеть по-мужски, без криков.

– Будешь мужчиной  – поцелую! – пообещала Марта. – Крепко, по-латышски!

Сельский ужин в честь приезда гостей и  удачных родов коровы с разговорами о житье-бытье, воспитании молодежи с домашним пивом, копчеными курами и даже «целебной» самогоночкой на травах прошел замечательно.

"Городскую на солененькую потянуло!   – отметил Ирмас. – Прямо как мою молодуху! А я за падчерицей и внуком не доглядел!"

Подростки ели без аппетита, хотя о произошедшем на сеновале при городских ничего не было сказано.

Хозяин строго смотрел на Яниса и Марту, но ограничился пока  замечанием о том, что на латышских хуторах мокрые прутья используют не только для плетения корзин и мебели, но и для воспитания   нерадивой, ленивой и озабоченной чем не надо  молодежи.

– Ну, то, что детей секут – ничего страшного нет! По крайней мере, для их здоровья! И это правильно! – согласилась Лиене. – Нас с сестрой папа держал в строгости! Правда не розгами, а ремнем, но офицерским.

– Мне ремень помог стать человеком! –  Томас вспомнил свою молодость. – Мама не одобряла, а папа одобрял и применял!

От таких разговоров Янис чуть было не подавился.

"Им мягкая постель, а нам с Мартой скамейка и розги! Попались!"

Как гости ушли, Марта убрала со стола, и вдвоем с Янисом они выставили на середину комнаты старую тяжелую скамью.

– Уточнять за что надо? – спросил хозяин.

– Нет! – Янис чувствовал, что голос его предательски дрожит. – Я склеил перископ и мне первым держать ответ!

"Ненавижу эту девчонку! – Думал Янис, раздеваясь вместе с Мартой для наказания. Ненавижу, но и жить без нее не могу!"

Марта Яниса мучила. Мучила постоянно и сильно. Но при этом он чувствовал, что без этой девушки жизнь на хуторе станет скучной пресной и совсем неинтересной.

"Только бы не разораться при ней!" Янис не удержался и посмотрел на девушку, снимающую линялые трусики.

В прошлом году, она появилась на хуторе вместе с мамой. Поймав его в кустах на подглядывании за ее переодеванием, она просто сказала:

– Значит так, братик новоявленный. Мы теперь родственники, моя мама – жена твоего деда и поэтому смотреть на меня голую можно, купаться вместе можно, без трусиков это полезнее – а то простудишься! В бане потереть спинку можно. Но я честная латышская девушка и не собираюсь дарить свое девичье приданное никому, кроме мужа и только после свадьбы. Поэтому если что... – Она показала крепкие мозолистые ладони. – Мы с мамой очень ловко не только доим коров, но и холостим кабанчиков! Понятно?

Чего тут не понять! Голая загорает, голая купается, а трогать нельзя, но так хочется. Спустя год они снова увиделись на хуторе, и это желание только усилилось. Марта похорошела, превратившись в настоящую красавицу.

Янис не знал, что худшие мучения испытывали только распутники в мусульманском аду, где им пригодилось жить среди нагих гурий без возможности к ним даже прикоснуться. И тут девушка согласилась целоваться по-взрослому, но их поймал хозяин и сейчас будет больно!

– Ludzu uz  solu! (Прошу на лавку! – лат.)  – приказал Ирмас.– Придется дурь из тебя выбить!

"Сейчас напарит" – Заняв место на лавке, Янис зажмурился, закусил  губу,    лицо подростка сморщилось.

– Ну, а ты Марта, о чем думала?   Совсем девичьего стыда лишилась?! А не рано ли? И на кого повелась? На мальчишку, который сейчас вообще никто? Разве он Хозяин? Он даже не полноценный работник! Какой он мужик? Какая он тебе пара? Вот сейчас увидишь, как он орать будет!

Первый удар Янис вытерпел молча. Только вздрогнул.

На попке, там, где опустился прут, вздулась первая кроваво-красная полоса.

"Молчит! Неужели стерпит? – Марта смотрела на Яниса. – Городской слабак!"

Saimnieks  не спеша наносил  очень чувствительные удары и приговаривал:

"Это за сеновал! Это за девичью честь!

Розга  пела в воздухе, удары сыпались один за другим.

После каждого удара на попе  подростка вспыхивали новые рубцы. Из ярко-алых они становились темно-вишневыми, затем багровыми, синюшными.   Ни стона, ни звука хозяин от Яниса так и не услышал.

– Paldies, (Спасибо – лат.) хозяин! – Когда все кончилось, Янис  вытер кулаком слезы, судорожно глотая раскрытым ртом воздух.

«Перед девкой сумел характер показать! – подумал старый Ирмас, – если и в работе захочет ее превзойти, то для дела будет польза! »

«Стерпел, городской хлюпик! – Поняла Марта. – Придется поцеловать! А теперь моя очередь! »

В гостевой комнате супруги устроились засветло.

– Здесь рано ложатся спать и рано встают! – уточнил Томас.– Как говорят русские, «с петухами».

– Но нам об этом только в школе рассказывали! Если честно, я устала, но очень приятно устала. Но сразу уснуть не получилось: Лиене услышала характерные посвисты прутьев и взвизги. Многократно поротая любезным папуцитом, она сразу поняла, что происходит.

– Похоже, там кого-то секут! – она толкнула в бок задремавшего мужа.

– Ну, пойдем, узнаем! Только оденься!

Двери в доме внутри не закрывались. На хозяйской половине супруги увидели голого Яниса в углу на коленях.

Его зад был расписан не хуже полотна Ван-Гога. Кое-где из ссадин показались капельки крови.

– Saimnieks! Прости! О-о-ой, не буду больше! –  Марта лежала на скамье, держась руками за ее ножки, а хозяин   расписывал ее по образу и подобию Яниса.

Хорошенькое личико, перемазанное слезами и соплями, казалось совсем жалким. Но ее руки крепко вцепились в ножки скамьи, и распластанная девушка не делала попыток встать без разрешения.   Девушка посмотрела на гостей зареванными глазами, но даже не попыталась встать со скамьи или прикрыться.

– Saimnieks! За что вы их так? – поинтересовалась Лиене. – Неужели за то, что Марта с нами парилась?

– Нет! Париться с гостями не запрещено, хотя разрешения у меня надо было спросить! У нас все вместе моются! Эти "мастера самоделкины" сделали перископ, хозяин указал на игрушку в углу комнаты. – Они посмотрели на то, чем вы занимались в баньке и решили повторить это на сеновале! Марта вон, даже побрилась!

– Ну, это справедливо! – Томас погрозил Янису пальцем. – Рановато им еще так шалить! С меня бы отец точно семь шкур бы спустил. Но давайте помилуем хотя бы девушку.

– Нет! – хозяин сменил прут,   – вместе грешили, поровну и получат!

Гибкий прут  звонко свистнул  в воздухе и Марта взвизгнула:

Ай-й-й-й! – девушка дернулась всем телом, попка подпрыгнула на скамье, голова запрокинулась.

– Это  от меня, приговаривал Ирмас, – а это от мамы!

Марта дергалась и извивалась всем телом, сучила пальцами ног. Разукрашенная попка прыгала вверх-вниз и вправо-влево, словно плясала зажигательный дикий танец. Теперь девушка кричала не переставая.

– Это за Яниса! А это за бритье моей бритвой!

Янис смотрел в угол и не видел наказания Марты, но слышал, как девушка визжала и орала, как пытаясь умолять: "Saimnieks, больно! Ради бога… О-о-ой! Не буду… О-о-ой! Прости… Saimnieks!… О-о-о!"

Взвесив  пять ударов, он приказал Марте встать и занять место рядом с Янисом.

– И что вы их родителям скажете? – Лиене сочувственно осмотрела обеих. – Надо бы водкой протереть!

"Попало сильно, но не смертельно! – поняла она. – Заживет быстро!"

– А ничего говорить не надо! Вот   со времен Римского права два раза за один поступок не наказывают! – вмешался Томас. – Согрешили, заслужили, получили – простили! Только самогоном надо попы протереть для дезинфекции!

– Ладно, в честь дорогих гостей прощу! – согласился Ирмас. – А сейчас всем спать! Мы встаем рано и ложимся рано! Эти успокоятся и тоже по кроватям! А самогон… хороший рецепт!

И откуда ты столько сил берешь? – Лиене поняла, что муж хочет ее снова и снова.

– Это ты и банька! – Томас погладил ее по попе.

О-о-ой, прости! Saimnieks!… – услышали они голос Марты.

– Похоже, хозяин самогоном их протер! К девушке вернулись ощущения! Но я категорически не хочу такого в нашей семье! – Лиене показала в сторону деревянной стенки, из-за которой слышались всхлипывания. – Огурчика принесешь?

– Этого у нас не будет! – Согласился Томас, протягивая огурец на блюдце.

"Похоже, мою Лиене реально на солененькое потянуло"!   – Томас смотрел на жену и понимал, что вскоре их семья увеличится...

Продолжение здесь:

Постскриптум.

Сейчас у Марты и Яниса внуки растут. Они оба закончили медицинский институт.

Хутор им не достался, получили младшие.