Стриптиз поэтессы Писучкиной

На работу приезжаю к девяти. Смотрю почту, бумажную и электронную, уточняю расписание встреч, отвечаю на электронные письма, успеваю сделать два-три звонка. Ровно в половине десятого начинаю ежедневное коротенькое, на пять-семь минут, совещание с замом, инженером, технологом, программистом.  

И в это утро все было, как всегда. Но как только началось наше совещание, в соседней комнате раздались женские крики. Комнату эту никак нельзя назвать моей приемной, потому что в ней, кроме технического секретаря сидят два корректора. Итого три женщины средних лет, не хилой комплекции.

Эти достойные дамы потом рассказывали, что они втроем встали стеной перед дверью моего кабинета, а на них буром перла поэтесса Агнетта Писучкина с криком: он не ответил мне, пусть он даст мне ответ!

Дамы же стояли насмерть и с криками: он занят, у него совещание! – Агнетту к двери не подпустили.

Совещание пришлось прервать и выйти их кабинета.

Писучкина стояла посередине комнаты в длиннополой и длинноволосой шубе из непонятного меха, очень напоминающего искусственный. На голове ее была огромная, закрывающая пол-лица мохнатая шапка из этого же меха. Увидев меня Писучкина картинно протянула ко мне руки и возопила:

- Егор Родионович! Спасите меня от ваших церберш! Они не пускают меня к вам!  

Понимая, что от Писучкиной другим способом не отделаться (если гнать – больше времени затратишь), я сказал: хорошо, у вас пять минут, разговор будет проходить в моем кабинете, в присутствии свидетелей, под видеозапись.  

- Я тоже зайду! – решительно сказала корректор Ирина Дмитриевна. - А то ты, Горик, растеряться можешь от этой халды.- Ирина Дмитриевна была подругой моих мамы и бабушки, знала меня с моего детства и, естественно, обращалась ко мне на ты, а я к ней – на вы.  

Мощная женщина, пенсионерка, в облике которой угадывался вес около восьмидесяти килограммов, Ирина Дмитриевна жила в частном доме с большим приусадебным участком и одна управлялась со всеми работами – как женскими, так и мужскими. Дома у нее все было в идеальном порядке. Такой же порядок она стремилась установить и в издательстве, командуя всеми, в том числе и мной. Впрочем, я не возражал, видя, что ее старания приносят пользу.

Зашли мы с Ириной Дмитриевной и Писучкиной в мой кабинет, где сидели участники прерванного совещания, и тут совершилось то, чего я никак не мог предвидеть. Если бы предвидел, то лучше бы я отдал Писучкину на растерзание секретарю и корректорам, только бы не видеть тот ужас, который я увидел.

Писучкина широко распахнула свою длинноволосую шубу, скинула её с себя на пол, туда же, на пол, полетела мохнатая шапка.

Двумя пинками лихо отпнув шубу и шапку, Агнетта медленно повернулась на 360 градусов. И все мы разглядели  подробности ее телосложения. Поскольку оставшаяся на Писучкиной одежда не скрывала никаких подробностей.

Агнетта была в летних шортиках с высокими вырезами на ягодицах и столь же высокими вырезами на противоположных ягодицам местах. Если быть точным, то, что было надето на Писучкину, назвать шортами трудно. Почти невозможно. Это, скорее, были стринги, замаскированные под шорты.

Ноги Агнетты были абсолютно голыми, обута она была в черные демисезонные боты на высоком каблуке, из бот торчали беленькие носочки.    

Верхняя часть Писучкиного наряда являла собой коротенькую, не достающую до пупа, безрукавную, летнюю, в обтяжку, похоже, на размера два меньше необходимого, маечку, под которой никак не угадывался бюстгальтер.

Возможно, на маечку возлагалась надежда, что, благодаря малому размеру, она удержит увесистый бюст поэтессы. Но надежда оказалась напрасной, не имея опоры в виде бюстгальтера, бюст провалился почти до пупа, и создавал впечатление невероятно огромного объема грудной клетки и желудка Агнетты.

Если бы верхняя часть туловища поэтессы совпадала по объему с нижней, можно было бы подумать, что перед нами женщина, занимающаяся пауэрлифтингом. Но такое совпадение не наблюдалось.       

Та часть тела, которая у женщин называется нижним бюстом, оказалась значительно меньше верхнего, была сморщенной, вялой, покрытой целлюлитом. Целлюлит красовался и на ногах, тонковатых относительно грудной клетки. И кривоватых. Руки поэтессы вполне соответствовали ногам – были тоненькими и покрытыми вислой дряблой кожей.

При этом плечи были широкими, а таз узким. Торс её производил впечатление мужского.

И вся она напоминала фигуру, которую я видел еще в детстве на картинке, под которой было написано «Колосс на глиняных ногах». А на картинке был изображен мужчина с могучим торсом и тоненькими спичкообразными ножками.

Не менее интересно и то, что представляли собой голова и лицо Писучкиной. С головы ее свисали тощие безжизненные волосы, многократно обесцвеченные. Естественные брови отсутствовали, две дужки были нарисованы темно-серой краской или карандашом. Реденькие короткие ресницы почти незаметны, несмотря на всю нанесенную на них туш. На щеках проступали пятна морковно-свекольного цвета. Губы покрыты толстенным слоем ярко-красной помады.    

Увидев все это, мы замерли в потрясении. И стояли, не шелохнувшись, как участники немой сцены, написанной самим Гоголем к своей пьесе «Ревизор».

Писучкина, по нашим обездвиженным телам, растерянным лицам и открытым ртам, поняла, что произвела сильное впечатление. Несколько секунд постояла, наслаждаясь произведенным впечатлением. И, насладившись, произнесла:

- Егор Родионович, мне нужен ответ! Я требую ответа!

Тут я должен сказать, что издательство мое находится не в центре города, а на окраине, где плата за аренду вполне переносимая. А на окраине далеко не все здания подключены к ТЭЦ, способной даже в холодные зимы создавать в помещениях нормальную температуру. Например, наше здание отапливается от старенькой постоянно выходящей из строя котельной.

Зимой в нашем помещении температура никогда не поднимается выше 18 градусов. А тут в котельной случилась очередная поломка. Поэтому, даже включив все обогреватели, мы смогли добиться только 11 градусов и многие не снимали пальто и куртки.

Вот именно при такой температуре Писучкина совершила свой стриптиз. И на её словах о том, что она требует ответа, тело Писучкиной начало покрываться гусиной кожей.

Мурашки ни на какой коже не производят приятного впечатления. У Писучкиной мурашки вылезли из целлюлита, распространились по всему телу и даже заняли часть лба.

Первой пришла в себя корректор Ирина Дмитриевна. Обращаясь к Писучкиной, она сказала:

- Надень шубу, страшилище! Согреешься и заодно срам прикроешь.

Мои работники молча глядели на меня. Они ждали окончательного решения.

- Наталья Павловна,- сказал я (Агнетта Писучкина – псевдоним, настоящее имя поэтессы – Наталья Павловна Иванова), - оденьтесь и подождите в соседней комнате. Я напишу ответ в течение пяти минут.

Агнетта стояла, не реагируя на мои слова. Ирина Дмитриевна подошла к Писучкиной вплотную, взяла ее за руку, встряхнула и спросила:

- Ты услышала, что тебе сказали? Сама выйдешь или вывести тебя, а заодно волосенки твои редкие повыдергивать?

Встряхнутая Писучкина, отчетливо поняла, что Ирина Дмитриевна не шутит – и выведет, и повыдергивает.  

Агнетта молча надела шубу, шапку, бросила на меня гневный взгляд и вышла из кабинета.

Я сел за компьютер и мгновенно вбил в заготовленную форму данные Писучкиной.

Ответ выглядел так.

«Уважаемая Наталья Павловна!

В соответствии с заключением экспертного совета при министерстве культуры …ского края не представляется возможным издать Вашу книгу за счет государственных и муниципальных программ поддержки литераторов. Вы имеете право издать свою книгу за свой счет.

Директор Егор Григорьев».

Подписал. Поставил печать. И почувствовал, что я как будто окутан с ног до головы колючей проволокой. Куда ни двинься – в голову, в сердце, в душу кололи стальные иглы. Имя этим иглам было – Жалость.  

Жалко было Писучкину. Ведь этот её стриптиз – это вопль отчаяния, крик о помощи. Но невозможно было ей помочь, не за что было зацепиться в ее рукописи. Было бы за что – я за свой личный счет издал бы ей книжку. Но стихи ее представляли собой такой ужас, такую графоманию, какой в природе не может быть. Но она была. В виде сочинений Писучкиной.

Её стихи как её гусиная кожа на целлюлите. Стихи Писучкиной и гусиная кожа Писучкиной – это одно и тоже. Страшное. Как ночной кошмар.

Господи, как мне это развидеть? Как мне развидеть – стихи Писучкиной и ее гусиную кожу на целлюлите…