МГЛА. Роман. Глава 21 (Читать онлайн бесплатно короткие любовные романы)

21

Когда они прощались, Разлогов пообещал, что завтра повезет Ольгу показать своей матери. Но вечером позвонил и сказал, что мать приболела, и знакомство откладывается. Ольга расстроилась, он понял это по голосу. На самом деле Лариса Федоровна чувствовала себя хорошо, и поехал он к ней не один. Из Костромы приехала ее сестра Надежда Федоровна с дочерью Натальей. Он встретил их на Ярославском вокзале и повез на дачу.

Надежда Федоровна и мать были сестры-близнецы, при этом совершенно разные. Лариса Федоровна никогда не была замужем, но никогда не была одинока, а Надежда Федоровна всю жизнь прожила с одним мужем, который пять лет назад умер от рака, и она вдовела тихо, как семидесятилетняя старуха.

Лариса Федоровна всегда хорошо выглядела, умела держать себя и не любила, когда окружающие были плохо одеты и не умели себя вести. Она считала сестру недалекой простушкой, даже удивлялась, что они, родные сестры, такие разные, и подсмеивалась над ней, при этом во всем проявляла о ней покровительственную заботу. У обеих было по единственному ребенку. Лариса Федоровна была рада, что ее племянница красивее и умнее своей матери. Наталье исполнилось двадцать девять, она была не замужем.

Наталья запрыгнула на переднее сиденье и развалилась, выставив худые колени. Надежда Федоровна пыталась забраться в «Рейндж Ровер», делая это так, словно лезла в нору.

- Мама! – воскликнула Наталья с раздражением.

- Сейчас, сейчас, – бормотала Надежда Федоровна.

Разлогов помогал ей. Наконец, она уселась и шумно заерзала.

- Эти новые машины такие неудобные.

- Тебе только на «Запорожце» ездить, - сказала Наталья.

Всю дорогу Разлогов и Наталья оживленно болтали. Надежда Федоровна пыталась участвовать в разговоре, но вскоре замолчала. Разлогов бесцеремонно разглядывал двоюродную сестру. Он смотрел на ее подвижные чувственные губы и думал: у тебя, должно быть, вместительная глотка; сто процентов, ты орешь, когда кончаешь.

Наталья была похожа на мать, но, благодаря уму и умению держаться, больше походила на тетку. Высокая и худая, она выглядела неестественно и несчастно, о чем говорило ее изможденное лицо. Разлогов не любил тощих. Худоба придавала изящности, грациозности, но лишала женственности и сексуальности. Наталья выглядела бы куда более привлекательной, если б нарастила на свои острые углы хороший слой мяса.

Этот изъян сглаживала большая грудь, на фоне худобы казавшаяся просто огромной. Красивое лицо портил четко очерченный контур черепа, особенно когда она улыбалась, а она делала это во весь рот, по-американски. Сияние зубов казалось еще ослепительнее от ярко-рыжего, почти красного, цвета волос. Наталья как будто сознательно боролась со своей славянской природой. Она была загорелой, словно только что приехала с Красного моря.

- Ходишь в солярий?

- Не вылезаю из него, - сказала она, растягивая слова.

Подкачанные губы портили ее лицо сильнее худобы, придавали ему приторное, порнографическое выражение. Разлогов видел, что Наталья плавится в его бесцеремонных взглядах как мороженое в микроволновке. На ней был топ с вырезом, кардиган, облегающие брюки и туфли на каблуке. Вблизи было заметно, что вещи поношены, носы у туфель сбиты. Разлогов купил эти вещи, когда они приезжали в прошлом году.

Наталья получила хорошее образование, безупречно знала английский, проработала несколько лет в школе и ушла перебиваться частными уроками, надеясь устроить личную жизнь за счет привлекательной внешности.

- Я покурю? – она достала тонкую сигарету.

- Нет, - сказал он с улыбкой.

Наталья посмотрела на Разлогова, поняла, что он не шутит, и убрала сигарету.

Лариса Федоровна встретила их возле дома. Она была накрашена, с прической, в сережках и в новой зеленой кофте. Наблюдая, как сестра выкарабкивается из машины, она даже не думала помочь ей. Лариса Федоровна обняла племянницу и заключила в объятия сестру, когда та, наконец, вылезла. Разлогов занялся багажом.

Надежда Федоровна была грузней сестры и выглядела старше на пять, если не на все десять лет. Они расцеловались. Жидкие локоны Надежды Федоровны, выкрашенные в ужасный сизый цвет, почтительно склонились перед сверкающими буклями Ларисы Федоровны.

- Здравствуй сестричка, здравствуй родная, - бормотала Надежда Федоровна.

Лариса Федоровна приветствовала ее родственными объятиями. Разлогов понес сумки на второй этаж. Следом пошла Наталья. Войдя в комнату и положив сумки, он повернулся и оглядел ее.

- Прекрасно выглядишь! – сказал он, хотя думал несколько по-другому.

Наталья засияла, подалась вперед, словно хотела положить ему на ладони свою тяжелую грудь. У нее был широкий таз, как у всех женщин в их роду, но из-за худобы, когда она сводила колени, бедра складывались в треугольник, в который мог свободно пройти его кулак. Дородная славянская телесность была выскоблена из этого остова. В этом проглядывало какое-то извращение, именно оно и возбуждало Разлогова.

Наталья всегда занимала эту небольшую и уютную комнату, когда приезжала к тете Ларисе. Пахло деревом и лаком. Из-за низкого потолка комната напоминала шкатулку. Здесь был старый короткий диван с круглыми подлокотниками и высокой вертикальной спинкой, которую использовали как полку. В углу стоял дамский столик с большим зеркалом, напротив дивана книжный шкаф; никто не помнил, когда его открывали последний раз. На стене висела репродукция Брюллова с итальянской девушкой, срывающей виноградную гроздь.

Наталья раскрыла окно, и ворвавшийся ветер подхватил легкие тюлевые шторы. Она повернулась и вздохнула, их глаза встретились. Это было похоже на встречу влюбленных из романа, от чего Разлогову стало противно.

- Тебе, наверное, надо переодеться, - сказал он. – Спускайся, стол уже накрыт.

- Я не голодна, - ей хотелось продлить этот момент.

- У нас этот номер не пройдет. Здесь будешь есть, как следует. Тебе надо поправиться.

- Ах ты, хам! Ты же сказал, что я хорошо выгляжу!

- А можешь еще лучше. Повернись-ка!

Наталья встала боком и выпятила грудь, довольная, что он рассматривает ее. Вытянутый подбородок, длинная шея и полная грудь представляли соблазнительную линию.

- Когда ты идешь, ты не падаешь вперед? – спросил он.

- Почему я должна падать?

- Грудь – единственное, что осталось в тебе объемного. Должен быть противовес. Все нормально, но задница плоская, как будто по ней лопатой шлепнули.

- Что? – она понимала, что он говорит с юмором, но все-таки обиделась. – Тебе нравятся девушки с целлюлитом?

- Мужчины любят, когда жопа как кочка. Как у негритянок, - улыбнулся он.

Разлогов видел, что она действительно может быть красивой. Дело было не только в излишней худобе. Ей не хватало естественности, она могла бы быть по-настоящему красивой русской женщиной, если бы не зацикливалась на внешности и не гналась за извращенной модой. Чрезмерная худоба очень вредила, уже были заметны признаки увядания, которое коснулось ее раньше времени. Было видно, что она ужасно переживает из-за этого и из-за того, что еще не устроена. Разлогову стало жаль ее.

Может, его замечание подействовало, а может, Наталья действительно проголодалась, но за столом она ела с аппетитом. Лариса Федоровна приготовила утку в духовке и четыре салата. Было очень вкусно. Все пили коньяк, Наталья – красное вино. Лариса Федоровна вышла из-за стола и вернулась с высокой коробкой, обвязанной красной лентой.

- Надя, прими это от нас в честь дня рождения, - она остановилась перед сестрой и ждала, когда та встанет.

Надежда Федоровна растрогалась и улыбалась, продолжая сидеть.

- Мама, возьми коробку! – скомандовала Наталья.

Та поднялась и протянула к подарку красные руки.

- А тебя ждет сюрприз, - сказала Лариса Федоровна Наталье. – Так захотел Ромаша.

Надежда Федоровна поворачивалась, не зная, куда поставить коробку.

- Положи на стул, - сказала Наталья.

Ее мать, как дрессированная, положила коробку на стул, и уставилась на нее.

- Ну, чего же, развязывай, – сказала Лариса Федоровна.

Ее сестра принялась развязывать ленту, стараясь пальцами ослабить узел. У нее не получалось. Наталья с ненавистью смотрела на мать. Разлогов провел ножом по ленте и открыл коробку. Все увидели аккуратно составленный ослепительно-белый сервиз.

- Дорогой ведь, наверно, - пробормотала Надежда Федоровна и полезла целовать сестру. Потом она облобызала племянника и, запаковав подарок обратно, обратилась к дочери. – Наташ, давай, неси уж. Правда, наш подарок не сравнить с вашим, простите.

- Сама неси.

Наталье было стыдно. Бедность была мучительна для нее.

- Да разве ж в этом дело! – сказала Лариса Федоровна.

Надежда Федоровна ушла в комнату и вернулась с картонной коробкой.

- И тебя с прошедшим, дорогая сестричка, - промямлила она, сунув ее сестре.

Они снова расцеловались. Лариса Федоровна достала из упаковки вазу и на стол упала маленькая бумажка. Это был ценник – четыреста рублей.

- Дура, - прошептала Наталья.

Через минуту вновь стало весело. Выпили. Неуклюжую вазу из мутно-розового стекла наполнили водой и поставили в нее цветы.

Разлогов и Наталья пошли гулять. День был солнечный, но не жаркий. Разлогов накинул легкую куртку, а она свитер, он очень шел ей, коричневый, мягко облегающий грудь, и дешевый, что сразу заметил Разлогов. Они шли по дорожке вдоль забора коттеджного поселка. Разлогов сунул пальцы в тесные карманы джинсов, Наталья сложила перед собой руки. Ее спина гнулась под тяжестью груди.

Наталья пошла в тех же туфлях, в которых приехала. Разлогов чувствовал, что она бы с удовольствием надела кеды, если б они у нее были. Она выглядела расстроенной. Они шли и молчали.

- Наташка, да не расстраивайся, - сказал он, наконец. – Мы же свои.

- Эта уродская ваза оказалась единственным, что мы могли себе позволить, и что хоть как-то сгодилось как подарок. Я сказала ей: «Мама, не забудь выбросить ценник! » – она готова была заплакать.

- Да перестань. Главное, вы приехали, и мы очень рады. Я скучал по тебе.

Он взял ее руку.

- Правда, скучал? – спросила она.

- Конечно!

Ее глаза заблестели.

- Нищета унизительна, - вырвалось у нее, как рыдание.

- Нищета не вечна, жизнь наладится. Если тебе нужны деньги, скажи.

- Я хочу иметь свои, а не выпрашивать подачки.

- Что ты сделала, чтобы иметь деньги? Бросила работу. Твой дядька предлагал устроить вас в Москве. Вы что ему сказали? Что вы лучше будете бедными, но честными.

- Это мама ему сказала.

- У меня, думаешь, откуда взялся «Рейндж Ровер»? Он подсказал, чем заниматься, помог открыть фирму, помогает и сейчас.

- Вы всегда нормально жили. Твоя мать умела устроиться. А моя… как кухарка. Хочу быть, как твоя. Я всегда брала с нее пример.

- Моя мать просто умеет вертеть мужчинами и пользуется этим.

- Все. Не хочу больше об этом говорить. Давай о чем-нибудь другом, – она тряхнула его руку.

- О чем?

- Ну, сделай мне еще комплимент! – Наталья попыталась рассмеяться, но ее лицо, изможденное как у узника, не засмеялось.

Они перешли дорогу, и направились по лугу между молодыми березками. Недалеко впереди был большой пруд. На берегу сидел мужик с удочкой. Наталья остановилась возле молодой березки и провела по мелкой светло-зеленой листве, потом повернулась к нему и, щурясь от солнца, сказала:

- Скажи что-нибудь.

Разлогов знал, что не должен этого говорить, но ему очень хотелось сказать; чувствовал, что где-то глубоко-глубоко она ждет этих слов.

- Я хочу тебя, - произнес он как признание.

Наталья испугалась и растаяла, утонула в запретных и потому еще более сладких словах.

- Ты же мой брат.

- Двоюродный.

- Все равно.

- Ну и что!

Она опустила голову, пряча стыд и улыбку.

- Ты же тоже хочешь!

- Нам нельзя.

- Все цари и короли женились на двоюродных сестрах.

- А потом у них рождались уроды.

- Уроды от этого не рождаются. И потом, мы же не будем жениться.

- А что мы будем?

- Дадим друг другу по кусочку себя и будем счастливы. Хоть какое-то время.

- Один день?

- Зависит от нас. Но даже если день, пусть он будет.

Ее податливость возбуждала еще сильней, у Разлогова кровь застучала в висках. Наталья сдалась; он видел, что она ждет, каким будет его первый шаг.

- Как бы ты хотела?

- Прямо сейчас?

Они стояли в нескольких шагах друг от друга. Внешне они могли показаться расслабленными, но на самом деле были напряжены. Ее ожидание было требовательным. Разлогов раскрыл сестру как раковину, и теперь нельзя было останавливаться, а то бы она захлопнулась.

- Да.

- Нет!

Но ее горящие глаза говорили об обратном. Наталья смотрела на него, будто тянула к себе взглядом.

- Ты не представляешь, как я тебя хочу, - прошептал он.

- Представляешь – знаю.

- Не знаешь, ты не мужчина.

- Женщины знают мужчин, а мужчины женщин – нет.

Он расстегнул молнию и вытащил член.

- Ого, - улыбнулась она. - Это и есть мой подарок?

- Прости… Ты заставила меня обо всем забыть.

Наталья посмотрела по сторонам, на мужика с удочкой, который сидел к ним боком.

- Тебя не смущает, что мы не одни?

- Нет.

Она подошла, еще раз посмотрела по сторонам, и потрогала его. Член дрогнул, ощутив холодные пальцы, стал тверже и побагровел. Разлогов смотрел в ее коричневое лицо, красивые глаза, в которых больше не осталось ни стыда, ни неловкости, и неестественно большие, будто надутые губы. Наталья поболтала набухшим членом.

- Красавец. Точная твоя копия, – и засмеялась.

Когда они вернулись домой, Разлогов с порога бросил:

- Нам надо кое-куда съездить. Это ненадолго.

- Ромаша, ты же выпил! – испугалась Лариса Федоровна.

- Я вызвал такси.

Они поехали в торговый центр Дмитровский, и Разлогов платил за все, что она выбирала. Наталья забавляла его. Даже если бы она выиграла миллион евро, то не выглядела бы такой счастливой. Она бросалась на ровные ряды вешалок, как на врага, и сражалась с ними, перебирая нетерпеливыми пальцами, словно боялась, что он передумает.

Разлогов наблюдал за ней с улыбкой, даже порекомендовал пару вещей. Она набирала ворох тряпок и устремлялась в примерочную. Он чуть отдергивал штору и смотрел. Наталья раздевалась до белья, не замечая, что ее пересушенный зад разочаровывает его. В эту минуту ей было не до Разлогова. А он тем временем продолжал выискивать на ее остове съедобные кусочки. Разлогов решил, что недостаток мяса она должна компенсировать отсутствием комплексов и тормозов. Минус на минус дает плюс.

Когда после примерки Наталья хотела облачиться в свою старую одежду, он сказал:

- Надень джинсы и толстовку, а это сложи в пакет. Больше оно тебе не понадобится.

- Ты прав. Спасибо, - она посмотрела на него с искренней благодарностью.

Из летней коллекции она нашла все, о чем мечтала. Вообще не было только одной вещи - лифчика с узким объемом груди и большими чашками. Они обошли все бутики белья. Разлогов устал таскаться за ней с пакетами.

Наталья протрезвела.

- Рома, милый, прости! Ты столько для меня сделал!.. -  она обняла его и заплакала. – Я - жадная сука…

- Все нормально, не беспокойся, - он положил пакеты и впервые дотронулся до нее как брат, погладил по волосам.

Разлогов потратил довольно много, но чувство родственной жалости и предвкушения подогревало его. И потом, ведь это был не только подарок, но и аванс.

Когда они вернулись, сестры по-прежнему сидели за столом. Наверное, все это время они предавались воспоминаниям. Их взрослые дети прошли на второй этаж с ворохом пакетов.

- Ого! – воскликнула Лариса Федоровна.

Надежда Федоровна ничего не сказала.

- Наташ, а ну-ка иди, покажись! – крикнула Лариса Федоровна.

- Сейчас!

Разлогов распалился, ожидая ее безотлагательной благодарности. Бросил пакеты на пол. Наталья еще не перевела дух, только села на диван, а он уже расстегивал джинсы, стоя перед ней.

- Ты с ума сошел! – воскликнула она.

Он знал, что она не откажет, и от этого хотел еще сильней. Кровь бросилась ей в лицо. Снизу доносились голоса матерей.

- Не сейчас же! – ее отчаяние было уже не следствием страха, а следствием борьбы страха с желанием.

- Именно сейчас!

- Хоть дверь закрой!

- Так мы услышим, если они пойдут наверх.

Наталья съехала со спинки дивана и ждала, расставив ноги, обтянутые новыми джинсами. Он стащил с себя одежду; поднявшийся член выпрыгнул из трусов, словно приветствуя ее.

- Нас же ждут, - прошептала она.

Наталья уставилась на его загнутое кверху достоинство. Разлогов приблизился, встал коленями на диван и принялся мять ее грудь. Она взяла в рот, накачанные губы елозили по члену как спасательный круг. Разлогов подумал, что такие губы лишь для этого и годятся. Почувствовав, что скоро кончит, он придвинулся. Она стала дрочить, направив член в рот. Когда Разлогов кончал, Наталья смотрела ему в глаза.

- Оближи.

Она проделала это, приходя в себя, словно пьяная. Лизала головку, вбирая все до последней капли.

- Ну, где вы?! – крикнула Лариса Федоровна.

Они улыбались, как удачливые воры. Наталья прижалась лицом к его члену и закрыла глаза.

…Похоть схлынула, и Разлогов увидел перед собой обтянутый кожей череп с жидкими красными космами, два жирных нароста на чахлой груди. И еще отчетливо увидел, что лицо Натальи похоже на лицо его тетки, на лицо матери. Удовольствие отступило, и пришло четкое осознание того, что они сделали. Разлогов почувствовал, что эта минута должна покоробить его и отрезвить, и тогда он откажется от продолжения, отстанет от этого тощего уродливого существа и сделает шаг назад, может, даже начнет удаляться по воздуху, словно нет вокруг ни стен, ни потолка.

Целую минуту он удивительным образом верил в реальность такой спасительной левитации. Да, просто взял и полетел отсюда, от нее. Только надо решиться. Сделать шаг. Он выпрямился. И даже не вспомнил, что штаны спущены. Не почувствовал прохлады в члене, на котором еще не высохла ее слюна. Не хватило всего секунды, чтобы оттолкнуться, как для прыжка с трамплина.

Минута истекла. Тихо вернулась похоть, как будто и не исчезала. Разлогов увидел, что перед ним не уродина, а двоюродная сестра – Наташка, и, несмотря на то, что она тощая, ему хорошо с ней. Нет! Да! Разлогов спокойно это принял, и ему стало приятно, он почувствовал, что сейчас вернется эрекция.

- Ну, где вы, Наташа, Рома!

Разлогов стоял на том же месте и приводил себя в порядок. Наталья очнулась, вскочила с дивана и принялась искать сумочку.

- Идем! – крикнула она не своим, забитым в глотку голосом.

Разлогов тихо засмеялся. Она достала зеркальце, вытерла рот, щеки.

Наталья устроила им настоящий показ мод, ходила по гостиной, виляя мосластым задом, поворачивалась, и все время улыбалась своими надутыми блестящими губами. Хотела продемонстрировать, какая она женственная, красивая, сексуальная. Со стороны казалось, что она просто очень рада. А довольный Разлогов сидел за столом, кивал и улыбался.

Его комната тоже располагалась на втором этаже; с тремя огромными во всю стену окнами, только одна стена была глухой. Он лежал, выжидая время, чтобы пойти к Наталье. Внизу раздавались какие-то звуки, двигались стулья, хлопала дверь, слышались голоса, мать выходила курить, и в открытое окно тянуло дымком сигареты.

«Какая свежая и славная ночь», - думалось Разлогову. Ему было хорошо, но досадно, что мать с теткой никак не улягутся и приходится ждать, когда, наконец, можно будет прокрасться к недоеденному пирогу. Разлогов услышал скрип половиц и легкие шаги. Он оторвал голову от подушки и увидел худую фигуру в светлой майке и трусиках.

Молча и стыдливо Наташка скользнула под одеяло и прижалась к Разлогову, стала тыкаться губами ему в лицо. Схлестнувшиеся страсти сплели их в клубок. Повернулась спиной, он потянул ее на себя.

Даже в темноте можно было разглядеть ее позвоночник и ребра. Мошонка ныла от шлепков по костистому тазу. Разложенный диван заскрипел. Наталья больше не могла себя контролировать и из глотки стали вылетать звуки. Разлогов бросил ей подушку. Она вцепилась в нее зубами и тихонько постанывала. Наталью свело судорогой, она застонала, и Разлогову пришлось зажать ей рот. Они затихли. Разлогов гладил ее, а она рыдала, комкая подушку и сдерживая голос.

В окно потянуло дымком, Разлогов подумал, что мать могла их услышать, но сейчас ему было все равно.

Когда он проснулся и увидел Наталью, словно вымазанную глиной, ему стало противно. Захотелось, чтобы произошло что-нибудь из ряда вон выходящее, что повергло бы ее в шок. Вот бы их вот так в постели увидели их матери. Это здорово бы его повеселило. Разлогов тряхнул ее за плечо. Наталья проснулась, увидела его и вскочила. Копченое лицо, словно натянутое на чужой череп, с вывернутыми губами, в обрамлении жидких косм, делало ее похожей на труп.

Разлогова передернуло. Она шарила по постели в поисках белья, в котором пришла, тощая, с болтающимися как мешки, грудями, с кустиком волос между ног. Когда она исчезла, Разлогов готов был думать о чем угодно, только не о ней. Он чувствовал себя кем-то вроде того князя, которого обманула шамаханская царица.

Но когда они спустились к завтраку, все изменилось. Наталья снова была яркой, сексуальной и уверенной в себе. Когда Разлогов встретился глазами с матерью, ее взгляд сказал, что она обо всем знает. Лариса Федоровна оживленно разговаривала; очевидно, этот факт не произвел на нее особого впечатления.

Когда Разлогов вез Наталью и Надежду Федоровну на вокзал, они с сестрой непринужденно болтали, смеялись, и ничего не понимающая Надежда Федоровна смеялась с ними. Он смотрел на двоюродную сестру и видел в ней жеманную сучку, которую новое барахло превратило в сексбомбу. Его опять потянуло на кости.

Это приторное как разлагающийся труп желание породило мысль, которую Разлогов тут же озвучил.

- Наташ, почему бы тебе не пожить какое-то время в Москве? – сказал он. – Все равно ты пока не работаешь.

Она уставилась на него, онемев от неожиданности.

- Какое-то время можно пожить у меня. Найдешь работу. С твоим английским это будет не трудно. И жениха найдешь! – они засмеялись.

- Не знаю, – пробормотала Наталья.

- Решено. Перебирайся в Москву. Хватит киснуть в своей Костроме.

Когда они шли по перрону, и Надежда Федоровна отстала, Наталья спросила:

- Ты серьезно хочешь, чтобы я переехала к тебе?

- Конечно. Хочу трахать тебя каждый день.

Наталья заулыбалась, как сообщница.

- Мы же не можем вести себя как муж и жена.

- Для других. А друг для друга можем. Потом выдадим тебя замуж и будем трахаться как любовники.

- А лучше, если муж будет не против!

Прощаясь, она поцеловала его в засос. Надежда Федоровна захлопала глазами, но видимо, решила, что ей показалось, и ничего не сказала.

Когда Разлогов ехал домой, он был в прекрасном настроении, хотя знал, что завтра будет по-другому. Похотливой сестренки хватит на пару недель. Потом опостылит, и придется избавиться от нее. Вернется голод. Тот, который не утолить. Разлогов надеялся утолить его с Ромашкой, потом с Ольгой, с каждой новой женщиной, которая раздвигала перед ним ляжки, он стремился утолить этот мучительный, как неизлечимая болезнь, голод. Теперь он знал, что будет голодным всегда. Но сейчас он был сыт и потому доволен. Разлогов понимал, что эта радость так же низка, как была бы низка радость Шуры Балаганова, если бы он не попался, когда украл кошелек.