МГЛА. Роман. Глава 22. Из сборника Секс роман

22

На следующий день Разлогов поехал к Ольге. Он все решил, был настроен твердо и готов пройти неприятный момент объяснений. Но когда она открыла дверь, и он увидел ее, такую прекрасную, какой только может быть земная женщина, с полными любви глазами, ему стало больно.

- Что-то случилось? – спросила она.

- Нет, - струсил он. – Может, пройдемся?

- Я как раз собиралась погулять с Чарли.

Ольга взяла Чарли на руки, и он сердито тявкнул на Разлогова, как будто знал его намерения. В лифте она встала рядом и коснулась Разлогова, благоухающая, плодородная, как долина с холмами и ложбинами, устремленная к нему телом и душой, вся полная им, как в божественный момент зачатия. Она была в голубых джинсах и белом свитере. Он провел взглядом по линиям ее тела и почувствовал, что его гнет и ломает изнутри как наркомана.

Они вышли на улицу, Ольга отпустила Чарли, взяла Разлогова за руку и пошла рядом, привычно касаясь его, как жена. Ветер трепал верхушки деревьев, балагурил, смеялся, знать не хотел о терзаниях Разлогова. В песочнице возились дети, их голоса напоминали воркованье голубей. Разлогов остановился и повернулся к Ольге. Отчаяние охватило его.

- Мы должны расстаться, - лицо его дрогнуло, как будто он порезался.

- Что? – спросила она.

- Мы должны расстаться. Мы не можем быть вместе.

Ее лицо тоже дрогнуло, но она совладала с собой.

- Почему? – спросила Ольга, изо всех сил выдерживая ровный голос.

- Потому что я не могу дать тебе то, чего ты заслуживаешь. Я видел много женщин, но такой как ты среди них не было, и все они не стоят тебя одной. – Тяжело, с усилием Разлогов выдавливал из себя слова, чувствуя озноб, словно снял последнюю одежду и остался голый. – А я… За то время, пока мы были вместе, у меня было столько баб, что я даже не помню их количества.

Ее лицо мгновенно потемнело, Ольга отшатнулась, но продолжала смотреть ему в лицо.

- Я не могу по-другому. Я так привык. Ты и они – это рай и ад. Я все понимаю, но ничего не могу с собой поделать. Я такой. Сначала я хотел быть только с тобой, потом хотел быть с тобой и жить, как жил до тебя, но в конце концов понял, что ничего не получится. С тобой так нельзя. Все, что я говорил о тебе – правда. Я любил тебя. И люблю. Но не могу себя изменить. У тебя все будет хорошо. Ты будешь счастлива. Спасибо тебе за все. А я… не стою тебя! Прощай! - выдохнул он, повернулся и зашагал по траве к машине.

Это было первое потрясение за ее девятнадцать лет. Ольга успела срастись с этим человеком всем своим существом, и теперь так неожиданно, привыкнув к своей счастливой любви, получила удар. Она еще не осознала, что произошло, но уже ощущала боль. Она смотрела Разлогову вслед, через поднимающееся из груди рыдание, силясь понять, что же случилось. У ее ног верный Чарли замер в тревожной позе и тоже смотрел ему вслед.

Разлогов дал себе слово не думать о бабах. Хотя бы несколько дней. Уйти в работу, благо, дел накопилось достаточно. Но его хватило только на два дня. На третий с утра – это был четверг, - дали о себе знать назойливые позывы. А когда после обеда в кабинет зашла их бухгалтер Маргарита Львовна, у которой грудь была пятого размера, он уже не мог думать ни о чем другом.

Хотелось женщину. Не какую-то определенную, женщин Разлогов сейчас ненавидел, всех, от Ольги до матери. А просто хотелось, зудело. Он не мог думать о делах, мысленно послал все к черту. Оставшись после работы, когда все ушли, кроме прораба Гамова, который возился с чертежами, Разлогов заперся в кабинете, сел за компьютер и открыл порносайт.

Один за другим открывались ролики, заманивая блестящими в смазке телами. Он выбирал те, которые заводили. Возбуждение нарастало. Сначала Разлогов просто поддался желанию посмотреть, но возбудившись, почувствовал потребность в разрядке. Он закрывал ролик, едва открыв, если картинка не цепляла. Воображение не могло остановиться на чем-то одном, мчалось в стремлении ощущать еще острее. Какой бы заманчивой ни казалась фантазия, став картинкой, она тут же блекла и вместо нее появлялась новая. Чехарда иллюзий, трансформирующихся в зрительное воплощение, не прекращалась.

Остановить ее можно было единственным способом - разрядиться, но сделать это сию минуту было трудно. Казалось, вот следующая картинка будет лучше, следующая окажется тем, чего ждешь. Это заставляло притормаживать, длить предвкушение. Разлогов потерял счет времени.

Чтобы размять затекшую шею, он покрутил головой, и увидел себя в стеклянной дверце шкафа. Съехавший на край кресла, с согнутой спиной и вытянутой вперед головой, как у черепахи, он показался себе ужасным. Особенно его поразило лицо, словно каменное, с глубокими бороздами возле сжатого рта, сдвинутыми бровями, под которыми застыли напряженные глаза. Как будто он бился над изнурительной задачей, которую никак не мог решить, и не мог бросить. Поражало несоответствие того, чем он жил в эту минуту выражению лица, можно сказать, стоическому.

Стало больно от осознания своего порока, с которым оказался лицом к лицу. Все, включая его самого, считали Разлогова красивым и достойным молодым человеком. А сейчас, когда то, что завладело им, сбросило покровы и предстало таким, какое есть, он, словно уронил маску и увидел свое подлинное лицо. Это открытие потрясло Разлогова, но изменить его уже не могло, над ним властвовала другая сила. Чтобы успокоиться, надо было остановиться. А рука на мышке все щелкала, щелкала.

Усилием воли Разлогов заставил двигаться другую руку быстрее, чтобы получить горькое и непродолжительное облегчение. Он проглотил секунды животного удовольствия и затих, почувствовал, как мучительно неудобна его поза, как затекла спина. Он выпрямился и незамаранной рукой стал открывать ящики, чтобы найти салфетки. И старался не смотреть на шкаф, чтобы больше не видеть свое отражение.

Разлогов вышел в туалет, привел себя в порядок, умылся и, когда взглянул в зеркало, ему пришла мысль, что это благородное породистое лицо было бы достойно великого спортсмена, прославившего страну, или актера, играющего с проникновенностью Баниониса, или государственного деятеля, стоящего на трибуне. А вместо этого оно всего лишь маска, отражающаяся в стекле, за которой скрывается уродство порока. Дрогнул подбородок, Разлогов зарыдал бы, если б не отвернулся от зеркала.

Возвращаясь в кабинет, он увидел Гамова, углубившегося в чертежи. В открытую дверь была видна массивная фигура, склонившаяся над столом. Он был сосредоточен и не сразу увидел шефа. На фоне этого прораба даже Разлогов со своим стодевяностосантиметровым ростом выглядел довольно щуплым, так как тот был под два метра, имел широкие квадратные плечи и большие руки, как у рабочего. Его лицо было словно высеченным из гранита и казалось бы грубым, если бы не добрый взгляд и мягкая успокаивающая мимика.

Он как-то с трудом оторвался от своего занятия и посмотрел на шефа.

- Иди уж, завтра доделаешь, - сказал Разлогов.

Гамов оживился, уронил из большой руки карандаш на ватман.

- На новогиреевском объекте кончились двухсотые воздуховоды, вот прикидываю, чтобы заменить на стопятидесятые.

- Иди, тебя дома ждут. - Разлогов хотел выйти, но взгляд его зацепился за могучую фигуру прораба. – Слушай, Евгений Константиныч, ты всю жизнь с одной женой живешь?

Гамов поправил очки.

- Да.

- Как женился и до упора? До сегодня?

- В общем-то да.

- И ни разу не изменял?

Монументальное лицо Гамова пришло в движение, он снова поправил очки.

- Что-то было, но давно, поначалу и так, ничего особенного, даже не вспоминается.

- А сейчас? Не хочется иногда? – Разлогов подмигнул.

Гамов заскрипел стулом и задвигал губами, словно ребенок, которому предложили конфету.

- Ты ж мужик. Здоровый такой и еще не старый, - продолжал Разлогов.

- Бывает что-то… Зайдет Маргарита Львовна, наклонится над столом, - Гамов сложил руки в чашу размером с вымя. – А так, чтобы… Нет.

- Всю жизнь с одной?

- Не совсем всю. Было ж у меня до свадьбы. Но можно сказать и так.

Разлогов был искренне удивлен. Ему это казалось тоскливым как тюрьма.

- Я бы повесился от скуки.

- Наоборот. Когда возвращаюсь домой, подойду к двери, у меня в груди все, - он ручищами изобразил душевную радость. – Меня ждут, дочки, жена… ужин на стол ставит…

- Но - с одной. Всю жизнь! – вырвалось у Разлогова.

Квадратные плечи Гамова поднялись и опустились.

- Ну и что. А чего искать? Чего пробовать? У всех все одно и то же. Поперек ни у кого нет. - Гамов развел руками с совершенно серьезным лицом, предлагая принять это как факт.

Разлогов посмотрел на него, нагромождение гранитных глыб, смирившееся с уделом человеческого бытия, и захохотал, во всю глотку, сведя к шутке весь разговор, и с хохотом вышел. Но в коридоре его смех иссяк, оставив горечь от того, что он так далек от этого заурядного прораба и никогда не поднимется на его высоту.