Ю

*Бог обозначается числом 10.

1 – мировой Фаллос + 0 – мировое Яйцо.

10 соответствует букве Ю.

Ю – божья буква*

1. Пустота

Всю свою жизнь я желал любви, а взамен обретал пустоту…

Малыми крупицами, толиками, озарениями она селилась во мне. Такие откровения дорогого стоят, за такие подарочки платят кровью. Да что там кровь… за неё отдают бессмертную душу на растерзание.

Душа была растерзана, кровь кем-то выпита…

…и вот появилась она – пустота которая была и тьма, и свет. Великая тьма излучала великий свет. И тогда меня осенило понимание, простое как мычание: я – сын божий.

2. Сфинкс

Мне не нравится решительно всё! Всё, решительно всё вызывает у меня отвращение. Рассвет по утрам, погожий летний вечерок, солнце – всё доставляет мне муку. Боль отпускает на время в мрачную ноябрьскую стужу или мутным февральским днём, когда дует промозглый ветер, а к ногам липнет жидкая каша грязного снега…

А люди… (о, боги, боги!) Они мне не нравились все. Решительно и окончательно. Все до единого. Но больше всех, конечно, я ненавидел себя.

Женщин я ненавидел тоже. Нет, меня тянуло к ним, мой неуёмный друг вставал перед ними как истинный джентльмен, как молодой рекрут перед генералом навытяжку. Как глупый гусар он кричал: «честь имею! », и подкручивал усы… Да, он торчал из меня как царский скипетр, как змеюка, готовая для решительного броска. Но это была не любовь…

Что-то сегодня знобит… Я уже знаю – это суть моя просится на волю. Моя неразгаданная суть вечно чего-нибудь хочет. То вечной жизни хочет, то снов без сновидений хочет. Иногда я вдруг застыну, и меня как током пробьёт: это – всё – ещё – я?

Я живу в какой-то вязкой субстанции. Это – вечность обволакивает меня. Отвратительная ватная блёклая как морок вечность обволакивает меня. Я смотрю изнутри этой субстанции, думаю изнутри собственной головы, слышу, как кровь течёт по жилам, как качает её сердце-насос. Я смотрю на свои руки и удивляюсь: «Эти руки – мои? ». А если в зеркало посмотрю, то, что я там вижу? Героя вижу? царя? мерцанье звезды? сияние солнца?

Нет, чёрт побери! Я вижу там голову с носом и ушами. И меня это решительно не устраивает. Я хочу растворяться в мирах, слиться с музыкой звёзд, я хочу уподобиться ветерку…

Теперь же суть моя распалилась настолько, что возжелала стать памятником, каменным изваянием, мавзолеем! Она просто требует окаменелости всего – и чувств, и желаний, окаменелости мысли требует, окаменелости позы, глаза, гортани.

Я буду смотреть на вас каменным глазом, слушать каменным ухом. Вы меня, допустим, спросите о чём-нибудь, а я промолчу, вы посмотрите на то место, откуда должен последовать ответ, где должен зародиться звук… и вдруг узрите, поймёте! – перед вами сфинкс. Величавый, окаменелый, вечный. И ничего в нём не может зародиться – ни мысли, ни чувства, ни желания. Ничегошеньки!

Меня обложили. Я дал слабину, и меня обложили сверх меры со всех сторон. Я и раньше давал слабину, и раньше меня обкладывали, но не так безнадёжно. Я никак не могу выскочить на новый рубеж, на просторы вселенной, где я сам себе господин.

Это сам я себя обложил. Ко мне прилетал Ангел, но я не смог его удержать. Теперь же… я вернулся к себе, в своё вечное утлое царство. Незабытая мною боль поджидала меня. Она меня никогда не предавала и теперь, она – единственное, что у меня есть стоящее. Она пробила меня словно божественный луч, словно огненное копьё.

Я надет на боль как на кол.

Так что, вот так вот… для начала – окаменеем.

3. Сфинкс, Кант и Чёрные Дыры

Я стал сфинксом.

Отношение к пространству у нас, у сфинксов иное. И ко времени.

Кант писал, что пространство не есть эмпирическое понятие, выводимое из внешнего опыта. Представление о пространстве дано для того, чтобы ощущения были относимы вне меня. Никогда нельзя себе представить отсутствие пространства. Представить себе можно только одно-единственное пространство, и если говорят о многих пространствах, то под ним разумеют лишь части одного и того же единственного пространства. ПРОСТРАНСТВО В СУЩЕСТВЕ СВОЁМ ЕДИНО. Отсюда следует, что в основе всех понятий о пространстве лежит априорное (не эмпирическое) созерцание. Пространство представляется как бесконечная данная величина…

Не, ну, не зануда, а?..

Мы, сфинксы не любим Канта. Вы наверно заметили, мы вообще никого не любим, но Канта, с его «бесконечной данной величиной» – особенно.

Эта самая величина жила во мне, а кому понравится, чтобы в тебе ковырялись, к тому же такие рассудительные и нудные мужи, каким был этот ваш Кант. Ну, его к чёрту! Я всю жизнь перелистывал его величины с лёгкостью фокусника. Я гулял по его величинам как по двору за окном. А теперь уж и вовсе, окаменев, я плюю каменьями и на его величины.

Да и на самого Канта я тоже плюю.

Вот отсутствие пространства во мне – ЧЁРНЫЕ ДЫРЫ – об этом бы стоило поговорить.

Чёрные Дыры… что-то у вашего Канта я не встретил рассуждения о них. Его въедливый немецкий ум перепахал всю вселенскую помойку, всё квалифицировал, всё объяснил! А про чёрные Дыры – ни звука. И как же, скажите, мне его полюбить, этого дурацкого Канта? Ведь божественная Пустота – ещё неизвестно, откуда взялась во мне!

О, да – это мысль! То есть мысль глубинная – философическая! Не то, что у Канта – всё разложить по полочкам: там – Пространство, здесь – Время, тута – Чистый Разум. А где, спрашивается, чёрная Дыра?  

В общем, мы ничего по полочкам раскладывать не будем. Мы займёмся живописью! Мы не любим полочки, мы любим широкие мазки, в которых бьёт ключом страсть! О, да!

Божественный промысел водит рукою моей, а это, знаете ли, не шуточки. Здесь взрослые мужи бьются за истину. А вы знаете, что такое ИСТИНА, господа? Это такая неуловимая тварь, такая подлость вселенская! Только ты подкрался, прижал её за хвост – она тебе улыбнулась даже – и ты размяк, дуралей, вот она, какая красавица… какая душка. Ан, нет! На глазах эта красавица превращается в кучу мусора. И чего делать?

И вот этими дурацкими поисками я занимался полжизни! Пока не дошло до меня: пошла она… к Канту! Этот маньяк её расчленит и разложит по полочкам.

А я займусь живописью. Крупными мазками, в которых бьёт страсть!

4. Сфинкс и Живопись

Истина, истина…  кому она так сильно понадобилась? Я всю жизнь ковырялся в ней, обнюхивал, пробовал на зуб – не надуют ли?.. Ну и к чему я пригрёб? Оказалось, что глупость свою я всю жизнь культивировал и, курам на смех, лез в открытые ворота! Куры меня облаяли, ворота захлопнули…

Вот к чему я пригрёб!

Ладно. Сфинкса так просто не облаешь, ворота перед его каменным носом не захлопнешь, он – великий молчун – сам, кого хочешь, захлопнет.  

Только ему плевать на всё это. Его стихия – Вечность. Он слышит гул эпох – её протяжную густую мелодию. Она резонирует в куполе его каменной головы, и это приятно задевает его каменные нервы. Он едва заметно вибрирует, подтверждая чью-то гипотезу, что всё в этом мире – движение.

И что мне после этой музыки – ваши потуги?

Конечно, у сфинксов по значению на первом месте – МУЗЫКА. И я далеко не ушёл от собратьев своих. Музыка у сфинксов была, есть и будет мерилом всего. Но дальше наши пути расходятся. Кому-то нравится – СЛОВО, кому-то –  ЧИСЛО. Я же – отщепенец и изгой – предпочёл ЖИВОПИСЬ.

Живопись для меня была всё: любовь, война, секс, обретение вашей дурацкой истины.

Вы думаете, я беру кисточку и начинаю разводить колёр, а потом, закатив глаза к небу (то бишь, божественную искру ловлю) начинаю тот колёр укладывать на холст гармонически?..

ХА! ХА-ХА-ХА!

Вы слышите этот смех, подобный раскатам грома? Это мой каменный молчун-сфинкс зашёлся в каменных конвульсиях. Его слышно во всех уголках нашей крошечной вселенной. Она слишком мала, чтобы вместить его громоподобный хохот.

Да, поистине, только великие молчуны могут так страшно хохотать.

Если бы он не был молчуном, он бы вам ответил, и я бы не советовал слушать его ответ. Он бы сказал вам, что всё стоящее (а разве сфинксы способны заниматься чем-то иным?) делается иначе. Он бы сказал, что живопись это трагедия, это – корчи души, спазмы мозга, эрекция чувств, это танец Смерти у подножия Истины. И только бездарные ученики, и скучающие дамочки окунают кисточки в колёр.

ИСПОЛИНЫ творят иначе. Они хватают животрепещущую краску руками, будто это не краска, а материализовавшийся солнечный луч; они мнут холст как Женщину, доводя её до оргазма! Они вдыхают запах Жизни и, умиротворённые, сходят с ума.

Потом, чтобы не слышать звуков Жизни, они заливают себя доверху водкой и посыпают голову пеплом. А потом ходят – опустошённые – не зная, в какую дыру залечь.

Вот чтобы он вам сказал, если бы не был сфинксом.

А вы бы стояли и слушали его, разинув рот… а потом (если бы что-нибудь поняли) пошли и удавились на какой-нибудь осине. Потому что ТАКОЕ, вынести могут только камни.

Поэтому сфинксы и молчат.

5. Женщина-вамп

Живопись, живопись…

Разве какой-нибудь олух смог поведать о тебе – моей таинственной незнакомке? О моей милой потаскушке, великой шлюхе, ЖЕНЩИНЕ-ВАМП, которая высосет тебя до полного изнеможения. Разве эти прыщавые олухи могли о тебе написать что-нибудь толковое?

Они писали о колорите, композиции, цветовых гаммах, будто речь шла о твоём нижнем белье… Боже мой! Эти двуногие особи даже рисовали какие-то таблицы, схемы, чтобы Тебя – ВЕЛИКУЮ засунуть в прокрустово ложе своего обречённого тусклого слепого взгляда на мир.

Плюньте в их трепетные рожи, дайте им хорошенько под зад, чтобы летели они, не оглядываясь на мою красавицу, а лучше накостыляйте им так, чтобы они забыли то место, где она возлежит. Я сам расскажу вам о ней.

О боги, боги!..

Рассказ этот страшен, откровенен и свят. Потому что он пойдёт о подлинных чувствах. А подлинные чувства всегда заканчиваются на эшафоте…

Я встретил её давно. Вокруг Неё всегда крутилась какая-то сволочь. Эти тусовщики с гладкими лицами… я не знаю, откуда они берутся. Их не зачинал Бог-Отец. Их, похоже, вообще никто не зачинал. Их разводят на какой-то специальной ферме, подобно бройлерным цыплятам…

Ладно. Чёрт с ними, с этой туснёй от искусства… Поверьте, это самое безобидное, что мне пришлось видеть около неё.

Дальше контингент пошёл искушённый, они знали, что с неё поиметь…

Я её полюбил. Я тогда не был сфинксом-исполином, и любовь моя была безыскусна, проста и округла как куриное яйцо, но она была искренна до невинности. Ей тоже нравилось морочить мне голову. Чем я ей приглянулся – не знаю. Я – зажатый, стесняющийся своего отражения в зеркале, мальчик; ЕЙ – царице, госпоже и истинной шлюхе.

Но я только с виду казался размазнёй, внутри у меня был стержень – божественный луч это был.   Да, тот самый луч, что впоследствии нанижет меня, как на кол…

Я был упрямым и злым. Я решил покорить её, чего бы мне это ни стоило!

Стоило мне это всей жизни. Только и всего…

6. Шестилетняя казнь

Мы сошлись с ней сразу. Она стала посещать меня, и я, свеженький молоденький пастушок, всё прыгал вокруг неё, всё блеял какой-то вздор. Она улыбалась… глазами с поволокой, сучьими глазами Клеопатры; она была мудра и снисходительна. Но я ей точно нравился! Ни одна стоящая женщина не будет возиться с таким вот юнцом, не почувствовав в нём стержня. Она всё чувствовала, всё про меня знала. Но… она мне так и не отдалась. Она играла со мной!

Так началась моя казнь.

А я каждый день с нуля начинал обхаживать Её прелести. Я придумывал к ней всё новые и новые подходцы. То я изображал на лице томный непроницаемый вид, будто мне ничего не нужно, то начинал убалтывать её и веселить. То я лез напропалую, срывал с неё одежды, хватал за задницу… а эта бл**ь только смеялась в ответ и… ускользала из моих рук. Она чувствовала свою власть надо мной, и никуда не собиралась уходить. Но и я чувствовал – я ей нужен.

Шесть лет продолжалась эта война. Шестилетняя война садистки с мазохистом. При этом наши отношения были возвышенны, как могут только быть возвышены отношения садистки с мазохистом.  

САДО-МАЗО РОМАНТИЗМОМ вошли наши отношения в анналы мирового искусства.

За этот срок я стал воином, не боящимся ничего. Такие Женщины не любят трусов. И мне стало плевать, кого она там любит…

Я стал воином, морским пехотинцем; Она – высотой, которую необходимо взять.

7. Суровый стиль

Но ведь не один же я у неё был такой. Совсем не один! Нас было целое племя, абсолютно разных – искушённых и не очень, одарённых и бездарных, честных и жуликов… Спала ли она со всеми? Кто её знает… Скорее всего, многих, как и меня, водила за нос. Она умела крутить динамо…

Нет, всё-таки она была сука. И бл**ь. Я ревновал её к каждому студенту, к каждому начинающему сосунку. А уж эти… ловеласы-профессионалы стали вечной мукой моей!

Но приступы ревности начинались только в её отсутствии. Однако со временем я научился справляться с ними. Я напивался по-чёрному и грешил с другими шлюхами – реальными, которые не вытягивали душу, а просто ублажали плоть… моего друга… того, что «честь имеет» и… не имел он ни совести, ни чести, и наглый был как змей.

Но потом-то всегда появлялась ОНА. Во сне ли, наяву, в грёзах или в самом, что ни на есть беспощадном реализме – она всегда возникала передо мной. И всё мутилось в моей голове! Она наполняла всё пространство собой. Своей сучьей полуулыбкой, взглядом, от которого можно сойти с ума, своим медленным недоступным телом, своей задницей, пахнущей всеми ароматами жизни.

И я овладевал ею.

И тогда начиналась иная борьба. Мы высасывали друг друга. Я, упиваясь запахами жизни, пил её сок, стоя на коленях; она высасывала душу мою…

Да, да, да! Она была абсолютной Женщиной, но только в отличие от женщин реальных, её невозможно было покорить. Я это понял сразу. Я многое чего понял, обладая ей. Ей нельзя было прислуживать – она обязательно тебя втопчет в грязь! Сколько таких  горе-любовников она растоптала и равнодушно перешагнула через их глупые головы.  

Но ей нельзя было и служить. Многие опытные любовники, седовласые маэстро, признавались мне, что СЛУЖИЛИ ей верой и правдой. Они вкладывали в эти слова некий высокий трепетный смысл, от которого несло затхлостью парфюмерной лавки. Они были чванливы, эти служители Музы. И горды осознанием своей приобщённости к  касте избранных. Меня же воротило и от этих слов, и от старых пердунов, которые многого достигли, и подыскивали себе уже местечко на кладбище среди великих… они издавали каталоги в престижных изданиях, они понапихали свои чудо-картины в музеи и галереи. Некоторые даже успели создать музеи имени себя. Они болтали какую-то ахинею о своём месте в искусстве, о стилях, направлениях… и прочей тоске. Они забыли главную заповедь создателя: Художник должен молчать.

Поэтому я – СФИНКС.

Но самое главное, они не поняли ЕЁ. Ей не нужна ваша служба. Ей нужна была только борьба – ежедневная борьба за обладание Её телом. Господи, боже ты мой – это же так просто! Э-ле-мен-тар-но. Неужели вы этого не поняли, старые маразматики, зачем Ей – КОРОЛЕВЕ ваша собачья преданность.

И я каждый день выходил на эту борьбу. Я знал: не будет борьбы – НИЧЕГО не будет. Останутся только каталоги, музейный прах и приторная старческая болтливость. Или осина, на которой лучше удавиться сейчас, чем осознать это в конце пути, и рухнуть в Чёрную Дыру. И там сидеть, умирая от стыда за бесцельно прожитые годы.

(Я вам так скажу, господа, если прожить мучительно больно – стыдно не будет).

И я выбрал эту мучительную борьбу. Поэтому эта сучка была благосклонна ко мне. Она мне не давала расслабиться, и каждый день, как по расписанию, она опустошала меня. А я всё сосал и сосал её сок.

Мы с ней были счастливы…

8. Художник в законе.

Дети Солнца, Внуки ночи,

Я люблю вас, я вас знаю,

Вас, невидимых для прочих,    

Я молю и заклинаю:

Не стыдитесь! Без испуга.

Люди – жалкие цветы!

Рвите их, пока… покуда

Вы друг в друга влюблены!

Ты поверь, мы просто боги,

Наш удел – простой покой,

Время кончим по дороге,

Вечность кончится собой.

Гриша Ч.

Мы с ней неплохо зажили. Я – художник в законе и Она – профессиональная ****ь. Меня это абсолютно устраивало. Мне нравятся шлюхи вообще, но моя Великая Потаскуха была недосягаема в своём бесстыжем великолепии. Её гордая осанка и глаза Клеопатры, её независимость королевы и притягательность жизни… при этом постоянная готовность к любви. Она жаждала мужчин всегда…

Вы, наверное, уже заметили – я честный малый, имеющий принципы. Если хотите, кодекс чести. Ладно, не кривите свои чванливые рты – плевал я на ваши ироничные усмешки! Кодекс чести – это не анахронизм, господа, это то, что отличает понтяру от стоящего мужика. Мужик не станет сутенёром. И альфонсом не станет… даже у такой Великой Потаскухи.

Сколько же их было у неё! Целая армия. И все доили мою девочку, и все улыбались своими «серьёзными» лицами. «Это жизнь, парень» как бы говорили их серьёзные лица. Но мы-то с Ней понимали лукавость этих слов. Какая же это жизнь, ребята, когда это – говно, тусклое прозябание.

Я с неё не имел ни рубля. Я ни разу не продал Её.

-Что нельзя продать, то не искусство – объясняли мне назидательно бродяги-торгаши сегодняшнюю истину.  

Я отвечал уродам, осмелившимся переступить порог моей обители:

-Я – художник в законе! Меня САМ короновал! Я тебе не ссученный пёс Церетели, изуродовавший мой город, не Шилов, в глазах у которого, мерцает ещё зелень засаленной советской трёшки, не крыса Глазунов! Я не крысятничаю, и баб своих не сдаю!

А потом я показывал на свой облезлый потолок и многозначительно ронял:

-Там… есть Большой Человек… Он за всем наблюдает… такой БОЛЬШОЙ, что вам и не осмыслить всю глубину и значение его ИМЕНИ… если что, Он поквитается за меня. – И тогда  в моём голосе появлялись грозовые раскаты. –  За меня и на том свете дружки на куски порвут! А на этот – по частям отправят. Для освидетельствования…

Никто ничего не понимал, но спешили покинуть мою келью. Ко мне не приставали больше. Одни меня считали юродивым, другие – хитрым малым, третьи – просто боялись. По Москве поползли слухи, что я связан с мафией. Меня всё это устраивало – от меня отстали. Я жил один со своей Великой ЖЕНЩИНОЙ.

«Дети Солнца, Внуки ночи…» – есть такие ребята, с лицами святых и манерами дьявола. Это племя живёт в параллельном мире. Их любят женщины, и Бог их оберегает. На их шевелюрах ангелы вьют гнёзда, но Бог, порою, раньше срока их забирает к себе. Они все в «законе», только закон этот не от мира сего…

Все (я и моя любимая) предчувствовали – скоро случится что-то необычайно важное в моей жизни. Мы ждали чуда. И дождались его.

9. Чудо.

…Однажды вечером в моей одинокой келье зазвонил телефон. Это с ним случалось так редко, что я испугался, натурально вздрогнул.

-Вы меня не знаете, – послышался в трубке взволнованный голос. – Меня зовут Ангел, – и  после продолжительной паузы ангел добавил, –  вы очень красивый. Очень.

Я был слегка обескуражен. Откуда она узнала мой телефон… где она меня могла видеть? впрочем, времени на раздумье не было…

-Прекрасно. А меня зовут бес. Гарри-бес.

-Я знаю. Я к вам сейчас прилечу…

Я разволновался необычайно. Как? Что? Кто мне морочит голову? Где в наше время девальвированных ценностей вы найдете хоть подобие ангела? Откуда ему взяться! Я спросил у Великой Женщины, что бы всё это значило? Она только улыбнулась в ответ своими сучьими глазами…

…Когда она влетела, я всё еще пребывал в прострации. Она появилась так быстро…

-Ангел – она протянула мне свою ладонь. Ладонь была тёплая. Она была абсолютно обычной «земной» девушкой. От неё пахло жизнью…

-Гарри – сказал я, несколько смущаясь.

-Ах, в дохе медвежьей и узнать вас трудно… – продекламировала она, и посмотрела мне прямо в глаза своими удивительными глазами  – … если бы не губы… ваши… Дон Жуан…

У неё был очень красивый разрез глаз – восточная тайна русской женщины. Лицо было открытое, ясное, и очень красивый… нос.

10. Нос

Я был повержен.

Нос для меня – любимейшая часть тела. Если у женщины короткий вздёрнутый носик – ко мне лучше не подходить с предложениями. Я замкнусь в своём ego, тогда – жди беды. Нос – основа любви, это великий дар божий. Только по запаху можно найти своего мужчину. Женщины не любят ушами, о, нет! всё это выдумки людей, лишённых элементарных понятий и заблудившихся в природе вещей. Эти люди не читали Канта, а о божественной  ПУСТОТЕ слыхом не слыхивали. Ушами ловят кайф всякие самовлюблённые вертихвостки, а женщины-богини любят носом!..

Я влюбился в него сразу, и не было мне с этим сладу. Я тут же пал на колени и произнёс:

-Твой нос давно живет в моём подсознании, он снится мне, он мне мерещится. Я посвящу ему всё своё творчество. Я кину к его ноздрям все ароматы мира! Он станет самым счастливым носом на планете Земля.

Она таяла и млела от моих слов. И тогда я сказал ей самые главные слова:

-Ангел, давайте жить вместе. Ты ангел, я бес – из нас получится идеальная пара!

Моей Великой Потаскухе она тоже приглянулась.

Мы стали жить втроём.

11. Божественная вакханалия

Мою таинственную незнакомку звали Варя. Теперь это любимое имя моё.

Варвара уже с утра начинала умирать от любви. Сначала она всё принюхивалась ко мне и щурила свои восточные глаза. Потом начинались раскаты и рулады.  

-Гаррррри! я умирррраю! ты самый прррекрррасный! и прррикольный! пррррохвост в моей грррешной жизни! рррррррры…

Ей очень нравилась буква ррры, и она  любила её произносить именно с утра. Это её пробуждало к жизни и… возбуждало. Её возбуждение передавалось и мне. Она, смеясь, сообщала:

-И нёбу щекотно, и язык пррррикольно вибрррирррует.

-О, да – соглашался я – и Небо вибрирует, и язык мой во власти твоей…

С утра из нашей кельи доносились жизнеутверждающие и дикие звуки Ррррры. Пока я не произносил Ю.

Ю – несло в себе божественный смысл.

-Варвара – говорил я – Ю!!

И она как подкошенная летела в бездны…

И всё погружалось в безмолвие. И тогда появлялась ОНА – наша Великая Потаскуха.   И тогда начиналось нечто невообразимое! Светопреставление и вакханалия! Я исполнял свой брачный танец у подножья Истины. Постыдная непорочность холста, как простынь первой брачной ночи, раздражала всех – и Великую Потаскуху, и Ангела, и меня грешника и прохвоста. И тогда мы в упоении уничтожали ее девственную белизну. И краска становилась цветом, и цвет начинал светиться. И проявлялось НЕЧТО, что таило в себе Великий Смысл. И всё в этом мире имело запах Женщины…

Эта божественная вакханалия продолжалась многие часы, пока мы, обессиленные, не расползались по углам кельи…

-Варя, ты понимаешь, ЧТО сейчас было?

-Oui – отвечала мне Варя по-французски.

-Что уи, глупая девчонка! – какое к чертям уи, когда это было ЁЁЁЁОООО!!!! Ты хоть понимаешь, КТО это был? Это же Великая, Богоподобная, Ясноликая, Белотелая, Сучеглазая ПОТАСКУХА! Ты хочешь быть похожа на Неё?

-Oui – говорила Варя и умирала от любви к искусству.

12. Ода Мужским Рукам

Пока мои женщины отдыхают, я вам спою оду мужским рукам. Женским ногам уже спели столько всяких од, блюзов, куплетов, понаписали тонны стихов, поэм, разных эссе, записок, набросков и стихотворений в прозе. Но ни один, даже самый угрюмый писатель, так и не смог выдавить из себя пару строк про такую часть тела необходимую не только в любовных утехах, но и в ремесле, которое суть – я. Это – Мужские Руки. Ладно, писатели, но где были писательницы? Чем они-то думали? Я этого не понимаю, никогда не пойму, и не смогу простить, пока, наконец, не спою свою оду.

Ода

Мужские руки, вы подобны

столбам огня, которые

взвились 

из тьмы сердец и превратились

в лучи кристалла.

КоротЕнько, конечно, для оды, но, согласитесь, в скупости слов – их сила. Мощь всяких слов – в их нескАзанности. В моей оде ничего не сказано, поэтому она мощна и притягательна. Как сами Мужские Руки притягательны и мощны.

13. Эшафот

О, боги, боги!

Если бы в жизни всё было так безоблачно! Если бы страдание приносила только Великая Женщина, то жизнь была бы осмысленна, возвышена и чиста. Великая Пустота не смогла бы поселиться в душах, и Чёрные Дыры не прожигали бы плоть вселенной.

О, если бы, если бы…

Но это не так.

Мой Ангел улетел…

Она улетела, унося с собой дыхание жизни, своё прррикольное ррры, свои губы, которые было так классно целовать, свой прекрасный нос, которым она впитывала запахи жизни, свою тёплую ладонь, свой изумительный разрез глаз. Она унесла свой аромат тайны, от которого я сходил с ума…

Варя исчезла также неожиданно, как и появилась. Я её даже не искал. Я всё знал заранее.

Я молча взошёл на эшафот.

Как говорил Стенька Разин на плахе своему брату Фролу, трясшемуся от страха:

-Не будь бабой, – мы славно погуляли. Время пришло пострадать.

14. Я – сфинкс

Я – сфинкс. Ничего не шевельнется в моём каменном сердце. Я буду возвышаться в царстве покоя всегда. Я буду молчать…

И нет теперь силы, способной разомкнуть мои каменные уста.

Сентябрь 2007