Лабиринт Трейси. Мартин Иден буфф

Подарок для гарной дивчины Хоткинкиджо

- Помнишь, верно, как вешали Кактуса Жоржа ?

Сиктакха Моэм, гурон из Бройлерных, пришедший в зимовье с последним обозом Психа Бзоя, приведшим почту Юкона на скованные ранним ледоставом берега Енотской протоки, отложил трубку, набиваемую мохом и какими - то перьями, и внимательно посмотрел на меня. Я сидел у окна, строгая перочинным ножом сальную свечу, время от времени подбегая к закопченному очагу, где уваривался в котле свежепойманный конный полицейский Британской Колумбии : мы выследили его с Моэмом в Чаще Макдуффа, где вот уже третий год намывали золото и потихоньку от спутников - шпионов били оленей - мутантов, переродившихся из пациентов заброшенной психиатрической клиники, что в Тремо, Охайо, Вайоминг. Долго мы следовали за мелькающим сквозь подлесок красным мундиром сержанта, чуток был шельмец, о чем явно говорили понимающим многочисленные скальпы, висящие на сбруе, да и оторванные носы, ритуальным ожерельем покрывая могучую грудь англичанина, прямо намекали о многих и многих покаранных силой закона, выходящего из Золотой буллы Елизаветы, некогда откупившей у понтифика полное право на Новый мир, который мы считали своим. Сиктакха смел его тогда с седла прицельным залпом плазмоида, выдув тофердический шар из стеклянной трубки гуронов, священного племени из Бройлерных, так и сгинувшего посреди Фриско между Второй авеню и притоном Корки Вэндиза, эмигранта из России, вечно хваставшего своим фиолетовым пальто и никелированным  " Браунингом " Джонни Деппа, по словам Корки, выигранном в снуккер в сорок втором. Неистовый смерч плазмоида расплавил лошадь ниже седла вместе с ногами полицейского, но все остальное досталось нам в целости и сохранности, мы перенесли добычу в хижину дяди Тома, ушедшего в прошлом месяце на север, и теперь я варил в кипящей воде туловище англичанина, с наслаждением вдыхая ароматный пар, исходящий от его пропотевшего за долгие годы службы мундира.

- Помню, Жок, - неторопливо ответил Моэм, как всегда принимая меня за Джека Лондона, хотя из лондонского у меня были лишь джинсы, снятые в проулке за таверной Макгвайра с какого - то пьяного матроса. Я вышел из таверны ночью по нужде, только присел, как этот матрос свалился мне на голову, видимо, он уходил по крышам от погони, вот и упал. Быстро перехватив его горло свинорезом, я снял эти модные джинсы и уже не вернулся обратно, наутро я сел на паром, уходящий в Сиэттл и там - то и встретил Сиктакху Моэма, тот стоял у высокого борта и методично расстреливал западнопобережных моржей, проводящих свой ежегодный марафон - заплыв, из крупнокалиберного  " Ремингтона - 696 ", потопив катер береговой охраны, он повернулся ко мне и гортанно расхохотался. Так мы и познакомились, но почему он до сих пор именует меня Джеком Лондоном, я не знаю, а подумать боюсь, в голове этого гурона из Бройлерных старые верования причудливо смешались с зачатками среднего технического образования, полученного им по ленд - лизу в резервации у Озер, отрывки из прочитанного и увиденного по тиви симбиотически соединились с ритмичными строками Джима Моррисона и проповедями Отца Опасного, поэтому лучше Моэма ни о чем не спрашивать, но увлекшись приготовлением англичанина, я совсем расслабился и вот некстати вспомнил Кактуса Жоржа.

- Еще бы я не помнил Кактуса Жоржа, - уже громче сказал Моэм, впадая в мистический транс, - ведь это именно я накинул ему на шею петлю, когда Совет Старейших на прииске вынес свой суровый, но нужный приговор. Еще бы я не помнил Кактуса Жоржа, Жок, - заорал Моэм, вздыбливая жесткую щетину на щеках, словно дикобраз, повстречавший течную стюардессу с разбившегося в лесах Мичигана авиалайнера, - ведь это я как Старейший приговорил его к повешению. Еще бы я не помнил Кактуса Жоржа, - бесновался Моэм, скача по хижине обезумевшим опоссумом, что наелся перед зимней спячкой листьев коки, найденных в тюках, рассыпавшихся из стального чрева авиалайнера, чья стюардесса свела с ума дикобраза, - ведь это я и есть !

Он замер у зеркала и заулыбался, видимо, довольный собой.

- Можешь звать меня отныне Кактусом Жоржем, - захохотал Моэм, снова садясь на свое место и беря трубку.

- А я, стал быть, - ответил я, доставая сержанта из котелка, - тот самый кок Волка Ларсена, что составляет одну из жемчужин мировой культуры нашего дня.

- И ночи, - заурчал Моэм, вгрызаясь в плечо уварившегося сержанта.