Мои женщины 12 мая 1973 года Свободная любовь или Истории про любовь

Мои женщины. 12 мая 1973 года. Свободная любовь.

Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

Фотоиллюстрация: 12 мая 1973 года. ВМБ Балтийск. Много позже, в 1976 году в Севастополе, работая над своей рукописной книгой "Искусство любви", я получил у друзей доступ к контрабандной коллекции журналов "Плейбой" за несколько лет. Однажды на развороте я увидел фотографию той самой женщины, с которой мы обсуждали вопрос: "Что такое свободная любовь?". На фото была Ruthy Ross (Рут Росс) - "мисс июнь 1973 года", но она была как две капли воды похожа на ту женщину "Чёрную кошку", которая в мае 1973 года помогла мне кое-что понять в той жизни...

Да. В субботу 12 мая 1973 года я вместе с новоявленными годками призыва осень-зима 1970 года (Славка Евдокимов, Витька Фёдоров, Микалин Горловский и другие) был в увольнении в городе Балтийске и вместе с ребятами был в гостях у так называемых "приветливых девушек". Я очень рискую быть непонятым, получить возражения и неудовольствие многих моих читателей и друзей, но согласитесь, честнее рассказать всё, как было, чтобы почти полностью раскрыть цель и задачу моей книги - рассказать без утайки о флотской службе, конкретно о службе на легендарном БПК "Свирепый" в период 1972-1974 годов XX века. Не секрет, что вопросы интимной жизни моряков, половых отношений моряков и девушек, вопросы любви, эротики и секса - это, как бы, "запретная" тема. Однако эта тема есть, существует, продолжает быть и в современной флотской службе. Как удовлетворяли свою жажду любви и секса матросы советского Военно-Морского флота СССР в 70-е годы XX века? Например, вот так...

(Предупреждаю сразу - это будет новелла с эротикой - автор)

12 мая 1973 года я был в увольнении. Под впечатлением переживаний и дум по поводу моего письма с признанием в любви моей школьной подруге, отсутствием от неё вестей, однако, скорее всего, от весенней любовной лихорадки, я согласился на предложение друзей-годков пойти на встречу с местными "девицами лёгкого поведения". С самого начала нашего выхода "в люди" мне было страшно волнительно и стыдно. Стыдно за своё безволие, за то, что дал своим страстям и вожделению одержать верх над волей и принципами. Но, что делать? Всю весну мне снились такие сны, что я просыпался ночью и украдкой бегал в гальюн, чтобы привести себя в порядок. Иногда приходилось застирывать не только наши флотские чёрные сатиновые трусы до колен, но даже парусиновые штаны матросской робы. Вот какие мы были продуктивные!..

Иногда мой «Сашка» выплескивал целый водопад мужского семени, я не успевал перехватить его «горло». Мой «Сашка» настойчиво требовал, чтобы я пустил его «в свободное плавание». Он, как магнит, тянул меня на приморский бульвар города Балтийска, где ждали моряков десятки «голодных» девушек и женщин. Мне было очень стыдно, но жутко интересно и приманчиво. Мне очень хотелось превратить свои эротические сновидения в явь!

Мы, моряки БПК "Свирепый", шли ровной шеренгой, как в строю, и гулко печатали шаг, цокая подковками своих хромовых ботинок по диабазовой мостовой пирса, возле которого стояли наши корабли проекта 1135, а потом по асфальту и бетонке улиц города Балтийска и приморского бульвара. Навстречу нам также стайками по двое или трое, прогуливались девушки и женщины. Они, также как и мы, оценивающе и с надеждой поглядывали на нас.

Наш более опытный "проводник в мир грёз и феерий" не останавливался и увлекал нас всё дальше и дальше вглубь старинных улочек бывшей немецкой военно-морской базы Пиллау, а теперь главной советской базы Балтийского флота - ВМБ Балтийск. Здесь среди маленьких садиков, в окружении величественных лип, стояли красивые домики – коттеджи. Гуляющие девушки и женщины остались на приморском бульваре, и мы от нетерпения уже начали называть нашего провожатого «Сусаниным», грозя ему суровыми карами. Он только усмехался и вёл нас к одному из этих красивых домиков-коттеджей. Наконец, он свернул с дороги в калитку садика и позвонил в резные двери с кованной железной ручкой. Дверь открыла не пожилая, но и не молодая красивая женщина. Она мило улыбнулась, увидев группу моряков, и пригласила нас войти в дом.

Мы смущенно топтались в прихожей, мяли в руках бескозырки и с любопытством разглядывали убранство комнат, в которые вели дверные проёмы, завешанные красивыми шторами. Хозяйка о чём-то шепталась с нашим опытным провожатым, потом скрылась за портьерами в комнате. Мы остались одни и шёпотом начали подбадривать друг друга колкими шуточками. Наш провожатый вполголоса предупредил, чтобы мы подальше запрятали свои денежки и чтобы не забыли потом отдать ему заранее обусловленную сумму. Все ужасно волновались. При этом мне было настолько стыдно, что хотелось все бросить и бежать отсюда, как можно быстрее и дальше.

Из комнат начали одна за другой выходить очень красивые девушки. Они приветливо улыбались нам и, как-то очень просто и ловко, стали брать под руку каждого и уводить внутрь комнат. Наш провожатый ободряюще кивал каждому. Вскоре в прихожей остались только я и он. Я сурово насупился и наотрез отказался уйти с очередной девушкой. Мой опытный товарищ пожал плечами и быстро ушёл с знакомой "подругой", сказав, что «это» займет не более получаса. Я остался один.

Через несколько мгновений ко мне вышла хозяйка дома. Теперь я мог более внимательно рассмотреть её. Это была молодая женщина лет двадцати пяти с пышными каштановыми волосами, свободно струившимися по её плечам. Она была одета в красивый халат синего цвета с редким цветочным узором. Главным в её лице были огромные подведённые глаза и такие же огромные красиво очерченные губы.

Она знала силу очарования своих глаз и губ, поэтому умело их использовала при разговоре со мной. Её глаза и губы постоянно находились в движении. Она вспархивала ресницами и остро "жалила" меня своим взглядом. Её губы при этом играли в какую-то нервную игру, то тонко улыбаясь, то искривляясь в лукавую усмешку, то по-доброму скромно собираясь в красивый цветочный бутон.

Из-под открытой полы халата изредка показывалась стройная ножка, обтянутая чёрным прозрачным чулком. На ногах у неё были босоножки на высоком каблуке. Кроме красивого перстня с большим красным камнем на ней не было никаких украшений. Хозяйка дома обладала глубоким мягким, почти низким, чарующим голосом и мягкими манерами «черной кошки». Почему-то именно так мне захотелось сразу назвать её, как только я увидел её в дверях дома.

Меня предупредили, что называть свою настоящую фамилию и имя здесь не принято, поэтому я не стал выдумывать себе другое имя. Я просто смолчал, когда она спросила, как меня зовут. Чтобы сгладить возникшее напряжение я улыбнулся ей как можно мягче и добрее. После этого в её лице внезапно что-то изменилось. Она чуточку растерялась и пригласила меня к себе на чашечку кофе. Я немного подумал, подождал сигналов своих внутренних голосов-друзей, не дождался и пошёл вслед за ней в её комнату.

В её комнате окна были полностью закрыты решетчатыми ставнями. Здесь царил полумрак. Повсюду достаточно тесно стояла старинная мебель. Стулья с резными спинками и пухлыми сиденьями, небольшой круглый столик с кружевной скатертью, комод с зеркалом на стене в чудесной резной раме. На комоде стояло множество баночек, тюбиков, вазочек, пузырьков. От всего этого пахло огромным количеством разнообразных запахов. Рядом с комодом стояла неширокая кровать, застеленная красивым кружевным покрывалом. На комоде стояла настольная лампа с матерчатым абажуром, а рядом с кроватью – торшер. В глубине комнаты у стены важно стоял небольшой платяной шкаф с резными ручками. В комнате было очень уютно и чисто. Главное, в комнате ничем не пахло таким, что вызывало бы у меня чувство неприязни или отвращения. Здесь не было специфического запаха «продажной любви», который доносился в прихожую из других комнат...

Хозяйка гибким движением пригласила меня сесть за стол. Я сел на предложенный мне мягкий стул. Сквозь планки решетчатых ставень пробивались острые лучи яркого солнца. Они, как маленькие узкие прожектора освещали мебель и противоположную стену. На стенах висели в красивых тёмных рамках небольшие картины. Мне показалось, что это были не картонные репродукции. Мне понравилось быть в этой комнате.

Запахло кофе. Хозяйка поставила на стол чудесный прибор – кофейник над спиртовкой. Она дала мне спички, и я зажег на специальном подносе под кофейником таблетку сухого спирта. Загорелось голубовато-синее пламя и на наших лицах заиграли отблески пламенного света. Хозяйка свободно двигалась по комнате, слегка прикасаясь ко мне полами своего халата или кудрями душистых волос, когда доставала с нижних полок комода салфетки. Эти невинные гибкие движения, шуршание шёлка халата, прикосновения невесомых волос, волны чудесного запаха её косметики действовали на меня, как удары бича. Я невольно вздрагивал и изо всех сил старался не терять самообладания. Мой «Сашка» бесновался и требовал от меня действий. Я не знал, что мне делать...

Женщина видимо чувствовала, что со мной что-то происходит, но не подавала виду. Однако я уже чувствовал, что она о чём-то догадывается. Она мягко расспрашивала меня о доме, о моей родине, о родителях, о службе, об отношениях с офицерами и командирами, о моих увлечениях и хобби. Я отвечал ей с микросекундной паузой, стараясь правильно строить слова и предложения, чтобы не выболтать военную тайну. От волнения и возбуждения я туго соображал и не знал, что мне говорить. От этого я злился на себя и на свою неловкость. Наконец, поспел кофе, и я получил из её рук крошечную чашечку на маленьком блюдечке.

Странно, но запах натурального кофе отрезвил меня. Я спокойно без дрожи в руках принял от неё эту чашечку и блюдечко. При этом её прикосновения хоть и обожгли меня, но «не выбили из седла». Вдохнув запах кофе, я отказался от предложенных сливок, и осторожно проглотил первую пробную капельку. Ароматный горячий напиток приятно обжёг мне язык и горло. Я отпил еще немного кофе, благодарно улыбнулся хозяйке и неожиданно для самого себя спросил, как её зовут...

Женщина немного опешила и растерянно назвала свое имя. Почему-то я поверил в то, что она назвала своё настоящее имя, поэтому также неожиданно, я представился своим настоящим именем и отчеством. Женщина тоже понимающе улыбнулась и спросила, бывал ли я в подобных ситуациях. Я ответил, что никогда, но как все нормальные люди, хотел бы узнать, что это такое – «свободная любовь».

- Почему вы назвали "это" свободной любовью? - спросила она, удивленно подняв правую бровь, - Обычно "это" называют иначе. Например…

- Не надо! - попросил я её. - Я знаю, как "это" называется в разных вариациях, но мне сейчас больше нравится это название. Дело в том, что на другое я бы не согласился. Не знаю почему, но мне кажется, что любовь может и должна быть выражением свободного обоюдного желания или жажды любви мужчины и женщины. Иначе это либо обычное удовлетворение потребности или просто работа. Я уверен, что для каждого из нас, впервые пришедших сюда, это событие в судьбе и оттого, что и как каждый из нас испытает, может быть впервые в жизни, зависит наше отношение к будущим девушкам и женщинам, которые встретятся нам на жизненном пути.

- Вы случайно не поэт? - после несколько длинной паузы поинтересовалась хозяйка.

- Нет. Я обычный матрос и одновременно комсорг корабля.

- Вы комсомольский работник? – с удивлением воскликнула хозяйка. – Как же вы решились прийти сюда? Ведь вас могут увидеть и наказать!

- Я же сказал Вам, что я сначала обычный человек, но со своими внутренними принципами и общественными обязанностями. Как можно воспитывать и советовать другим, если сам не испытал и не знаешь жизни во всех её проявлениях?

- Да, конечно, вы правы, - сказала хозяйка и запахнула халат на груди. – Боже мой, я ведь тоже когда-то была активной комсомолкой!

Она живо начала рассказывать, как училась в школе в большом приморском городе, как поступила в институт и влюбилась в курсанта военно-морского училища, как они - студентки и курсанты - проводили весело время, ходили на демонстрации и субботники, устраивали "капустники" и вечерники. Затем она рассказала, как приехала с этим курсантом, ставшим лейтенантом, в эту базу и вошла в круг местных жён офицеров. Здесь её быстро ввели в курс местных традиций и кружок так называемых «великосветских офицерских дам». Она не понравилась кому-то из них своей красотой и веселостью. Слишком много офицеров стремилось пригласить её на танец во время различных городских и базовых мероприятий. Ей нравилось внимание мужчин, и она поздно почувствовала опасность.

Эти «подруги» из жён офицеров подвели к ней знаменитого сердцееда и бабника, который сумел все-таки добиться её взаимности. Молодой муж-лейтенант, придя с БС (боевой службы), не стал долго выяснять отношения и вскоре перевелся на другой флот. Молодая женщина, к этому времени уже успевшая прочно осесть в базе, решила отомстить своим конкретно «дорогим подругам». Шаг за шагом она совратила всех их мужей и ещё десяток других благодарных мужчин разных званий и достоинств. Ей вдруг понравилась эта самая «свободная любовь», как её назвал я.

- Что же в ней вам понравилось? – спросил я хозяйку.

- А вот что, - мягко сказала она и гибко, по-кошачьи, поднялась со стула.

Женщина встала передо мной, потянулась, медленно подняла руки к волосам и приподняла сзади свою пышную завитую копну распущенных волос. Тряхнула поднятой вверх головой, выгнула спину и встала так, чтобы солнечные лучики осветили её грудь. Лёгким движением плеч и рук она расстегнула пуговки шёлкового халата и скинула его на пол. Халат мгновенно, как занавес, соскользнул, и она очутилась передо мной полностью обнажённая. Только её стройные ножки до середины бёдер обтягивали чёрные прозрачные чулки. Её сокровенное тайное место чётким чёрным и пушистым треугольником выделялось на фоне белой кожи пухленького животика и бёдер. У неё были идеально округлые среднего размера грудки с острыми набухшими маленькими сосками.

Я мгновенно увидел всё это и взглянул ей в глаза. Она улыбалась, и в её улыбке я увидел смесь торжества, любопытства, страха, надежды и кокетливой властности. Она знала, что делала. Её нервные губы чуть-чуть приоткрылись, и она издала еле слышный глухой и страшно призывный стон. Стон, как всхлип. Я не мог больше сопротивляться ей и самому себе. Как чуткий моряк, услышавший в тумане далёкий звук наутофона, я встрепенулся и рванулся ей навстречу.

Я не помню, как очутился в постели: голый, мокрый от пота и бессильно обмякший. Сердце бешено стучало в груди и во всем теле еще пробегали волны счастливого умиротворения. Низ живота и мой малыш «Сашка», купались в животворном море из смеси мужского и женского сока. «Сашка» раз за разом всё извергал и извергал из себя порции живительной мужской энергии. По телу пробегали лёгкие судороги, а рядом на подушке купалась в моих объятиях плачущая женщина.

Она то прижималась ко мне всем телом, то отстранялась от меня. Хватала мою руку и жарко целовала мои пальцы. Поворачивалась ко мне, ныряла мне на грудь и обнимала меня ногами, стараясь поглубже втиснуться между моих ног. Я обнимал её за плечи и слегка сдерживал её судорожные движения, одновременно успокаивающе поглаживая по плечам, голове и волосам. Женщина молча плакала, и её слезы обильно орошали моё лицо. Мне было одновременно чертовски хорошо и страшно неловко. Неужели я сделал ей больно? Я озабоченно и шёпотом спросил её об этом. В ответ она только замотала отрицательно головой и ещё теснее прижалась ко мне.

Прошло несколько минут. Она успокоилась. Мы теперь просто и раскованно лежали под льняной простыней на постели. У меня пересохли губы. Я сделал осторожное движение, чтобы посмотреть, что можно было бы попить. Женщина чутко уловила моё движение и встрепенулась.

- Ты хочешь пить? - шепотом спросила она.

- Да, что-то губы пересохли, - ответил я и опять осторожно показал движением, что хочу встать.

Женщина ещё более тесно прижалась ко мне, стараясь хоть на секундочку задержать меня. Потом медленно, с сожалением, отстранилась и гибко выскользнула из постели.

- Лежи, лежи, - предупредила она моё желание. – Я тебе всё подам.

Она принесла мне чашечку холодного кофе. Потом достала из ящика комода маленькое полотенце и откуда-то принесла большую круглую чашу с тёплой водой. Затем она откинула простыню, намочила полотенце, слегка отжала его и стала вытирать мне моего умиротворенного дружка «Сашку», низ живота и ноги. Я не сопротивлялся. Ещё на корабле, зная, что мне предстоит, я на всякий случай хорошо вымылся, продезинфицировал «Сашку» ароматной зубной пастой и слегка надушил его лосьоном после бритья. Сейчас «Сашка» благоухал специфическим «запахом любви».

Хозяйка умело и ласково привела меня в порядок. Убрала чашу с водой и полотенчики. Я встал с постели. Пора было уходить. Пока я одевался, женщина успела снова надеть свои чёрные прозрачные чулки и босоножки. Она стояла, облокотившись на спинку стула, не надевая своего халата, и смотрела, как я бодро и споро надеваю на себя матросскую форму. Я старался сделать это как можно чётче и быстрее. Наконец, мне осталось только надеть бескозырку и ребром ладони проверить её нужное положение точно по середине лба. Я сделал это и поспешил снять бескозырку с головы. Все это время я мучительно искал нужные слова для прощания. При этом карман моих брюк жгли деньги, которые я приготовил для нашего опытного провожатого. Я не знал, что мне делать и не смел взглянуть хозяйке прямо в глаза.

Она уже полностью освоилась и успокоилась. Стояла, облокотившись на спинку стула, эффектно сжимала локтями свои круглые красивые грудки, чтобы они были выпуклыми и острыми, изогнула спинку и откинула голову назад, чтобы её попка также округло высвечивалась в полумраке комнаты. Женщина озорно и шаловливо покачивалась вместе со стулом.

- Теперь вы поняли, что мне нравится в этом? – спросила она меня низким грудным голосом. - Теперь я, как кошка, свободна и гуляю сама по себе как хочу, с кем хочу и сколько хочу...

Я кивнул головой и открыл было рот, чтобы что-то сказать насчёт денег и выхода на улицу, но женщина ничего не дала мне сказать. Она гибко, по-кошачьи, прильнула ко мне, прикрыла мне рот своими остро пахнущими любовью пальчиками и слегка подтолкнула к выходу. Я осторожно обнял её за плечи и поцеловал в пряно пахнущий затылок. Сердце сжалось от острого ощущения жалости к этой милой, неожиданно близкой и одновременно страшно далекой женщине. Не оглядываясь, я вышел из комнаты, прошёл прихожую и вышел на улицу.

На улице перед домом стояли мои друзья и курили. Оказалось, что они уже не менее получаса ждали меня. Мы быстро пошли по улице прочь от этого дома и вышли на приморский бульвар. Все были сильно возбуждены и лихо делились своими впечатлениями. Я молча шёл и усилием воли подавлял острое желание оглянуться и помахать рукой этим окнам, закрытым ставнями, кустам сирени. Я сделал это в самый последний момент перед поворотом улицы. Я помахал рукой. Ребята тоже остановились. Мы несколько мгновений помолчали, думая каждый о своём, и уже весело и свободно пошли дальше, опять поглядывая на встречных девчонок и женщин.

- Комсорг, ну, а ты чё молчишь? Что вы там делали с хозяйкой? - наконец не выдержал наш "провожатый в мир свободной любви" и ребята с любопытством ждали моего ответа.

- Мы пили кофе и разговаривали о жизни, об отношениях между мужчинами и женщинами, о том, какие судьбы нас ждут.

Ребята недоверчиво слушали меня. В доказательство своих слов я достал деньги, приготовленные для уплаты за «продажную любовь» и угостил всех мороженым. Мне поверили и ещё долго делились подробностями своих «приключений» с проститутками. Как я и ожидал, каждый из них, бравируя и хвастаясь своими «успехами», говорил с ноткой брезгливого недоумения. Каждый ожидал чего-то другого, не того, что было. Поэтому, когда запас слов и впечатлений иссяк, ребята замолчали.

Молчал и я, только по другому поводу. Я чувствовал, что мы с хозяйкой этого "дома свиданий" одарили друг друга накопившейся у каждого из нас жаждой свободной чувственной любви. Это был не секс, это была настоящая свободная любовь. Я не стал рассказывать всё это ребятам. Им и так сегодня досталось...

От их бравурных сверх откровенных рассказов об интимном общении с "жрицами любви" складывалось угнетающее впечатление. Те подробности, которыми они со смехом и грубыми шутками делились друг с другом, меня только злили, сердили и возмущали. Особенно в сравнении с тем, что я испытал и ощутил, увидел, узнал и, возможно, понял. Вот почему я поздно вечером приписал к последней записи в своём дневнике-ежедневнике:

"Днём был в увольнении. Впечатление угнетающее. Как всё пошло. Если не уметь разбираться во всём, немудрено озлобиться на всех и на всё. Домой, домой!".