Флейты Фавна - Жрицы...

I. Флейты  Фавна: - Жрицы…

І.    Индийский Пролог…

«Если Александр желает быть богом,

пусть будет богом» - Вожди Спарты.

В древней Элладе в семье властителя-воина родился мальчик. В бесконечных стычках с соседними и дальними странами он вырос настоящим победителем, превратившись в мужественного и неустрашимого полководца. Став после смерти отца царем своего народа, Александр Македонский решился на поход в Индию, устремившись в земли, почти неведомые грекам. Об Индии у него и его спутников были в основном фантастические сведения. Не было реального представления ни об её размерах, ни о трудностях, связанных с её захватом, ни тем более о странах, которые лежали ещё дальше на востоке. На столь опасное предприятие Александра толкали фантастические рассказы о тамошних сказочных богатствах. Кроме того, ему, несомненно, вскружили голову его собственные грандиозные успехи, и он даже видел себя властителем мира. Его захватывала мечта дойти до «края земли», который, как тогда ошибочно полагали греки, находится где-то совсем недалеко; омыть своё оружие в водах Великого Восточного океана.   Подчинить себе все обитаемую сушу.

И вот после многих сражений армии самого могущественнейшего повелителя севера Индии Пора и тридцатилетнего завоевателя Александра разделяла река Гидасп. Широкая и  полноводная в это время года, с сильным течением. Лагеря царей находились напротив друг друга. Вдоль реки владыка Пор выставил сторожевые отряды, чтобы заранее узнать о переправе македонцев и сбросить их в воду. Александр, со своей стороны, постарался ввести противника в заблуждение. Он разослал свои отряды по реке, имитируя переправу то в одном, то в другом месте, пока инды не перестали обращать внимания на манёвры македонцев. Александр также запустил слух о планах дождаться спада уровня воды с тем, чтобы форсировать речной поток вброд.

Когда бдительность Пора притупилась, Александр решил приступить к переправе. Армия была разделена на три части. Отряд, примерно в десять тысяч солдат, был оставлен в укрепленном лагере напротив стоянки раджи с приказом начинать переправу только, когда тот будет отводить войска. И прежде всего своих боевых слонов.

Второй части армии, примерно тоже около десяти тысяч, был дан приказ начинать переправу примерно в семи десяти стадиях от базового лагеря в то время, когда Пор ввяжется в сражение с Александром. Сам полководец с третьей частью армии собирался незаметно переправиться под прикрытием лесистой горы и острова в месте, отстоявшем от лагеря на сто пятьдесят стадий. Такое разделение сил, по замыслу Александра, не позволит Пору сосредоточить силы для атаки уязвимых в момент переправы македонцев.

Воитель Александр вёл отборные войска: эскадроны гетайров, конных варваров, корпус щитоносцев, два полка фаланги и лёгкую пехоту с лучниками. Всего под его началом было пять тысяч конных и до шести тысяч пехотинцев. Тайные приготовления к переправе, сделанные ночью, маскировал проливной дождь. К утру ливень стих, и переправа началась. Пехота пересекала реку на больших лодках, конница плыла на набитых сеном кожаных мехах. По ошибке высадившись на остров, македонцы были вынуждены переходить вброд на другой берег Гидаспа. Операция успешно завершилась, прежде чем передовой отряд индов под командованием сына Пора прибыл к месту высадки на берег.

Александр решил атаковать войско противника, не дожидаясь подхода остальных частей своей армии. Удар конницы он направил на левый фланг против всадников. Наступать на слонов в лоб македонцы не решились. Сначала тысяча конных лучников засыпала индов градом стрел, затем окружили их своими эскадронами. Колесницы  были быстро выведены из строя македонской кавалерией.

Конники Пора бросилась под защиту слонов, но делала вылазки при удобном случае. Погонщики повели живые крепости на всадников Александра, но те ускользали от неповоротливых животных, так что тяжесть борьбы со слонами выпала на долю македонской пехоты. Пехота же индов старалась держаться позади слонов, атакуя из промежутков между ними. Сражение превратилось в свалку: у Пора армия сбилась в огромную толпу; конные и пешие искали спасения за слонами, но страдали от них ещё больше, чем от противника.

Сын раджи, оборонявшийся в рядах атакованного фланга, поздно осознал гремучую опасность, но успел развернуть на наступающих македонцев всех своих боевых слонов. Греческая бронза скрестилась с арийской сталью: засвистели стрелы, затрещали копья, орошая траву человечьей и звериной кровью.

_

II. Жрица скального Храма…

«Войди в мой мир, и я войду в тебя» -       дневная жрица Уиндзи.

Под дикую кричащую музыку бубнов и флейт сатиров росистым утром на индов мерно надвигалась македонская фаланга Александра. Поросшие рыжей шерстью сатиры, с позолоченными рожками и развевающимися конёвыми хвостами, покрашенными в алый цвет, копытили слегка заболоченный луг перед фалангой грозно марширующих воинов: беспутные дети игривых Богов, прихлебывая вино, шли в бой и не боялись смерти.

Чудовищно выносливые в застолье, в битве они были почти бесполезны, ибо никогда не убивали…  Но любую драку могли поддержать с большим удовольствием!

Юный фавн, еще оруженосец, задетый стрелой еще при переправе, был сброшен в Гидасп ударом слоновьей ноги, и его стремительно понесло течением в могучий Инд. Щуплое тельце, искусанное болотными насекомыми, занесло в чащу крупного прибрежного камыша вокруг гористого острова.  

Уже смеркалось, когда молодая жрица скального храма вышла к берегу с высоким узким кувшином за закатной священной водой. Сопровождающая ее бенгальская тигрица, молочно белая с яркими черными полосами, предостерегающе зафыркала,   заметив у кромки воды странное существо. По команде хозяйки огромная кошка вытащила полуживую диковину на берег.

В каменном гроте, на стенах которого были высечены фигуры божеств, застывшие в величественных позах, витал легкий запах полыни смешанный с ароматом розы. Из подземных галерей, уходящих в темные глубины храма, тянуло прохладой и вечностью. На возвышении, застеленном травяной циновкой, лежал безжизненный Сирон. Рядом с ложем в маленьких плошках стояли мази на меде и сахарном тростнике; у изголовья курилось ароматическое масло. Жрица склонилась над странным гостем; ее одежда, сплетенная из конских волос, облегала тело как кольчуга. В ритуальную прическу были вплетены рыжие и черные волосы из гривы Ночной кобылицы, ипостаси страстной любви и смертельной кары одновременно.

Отцветал прозрачный летний вечер; солнце ускользало вдаль по Шелковому пути, и казалось, что вместе с речной свежестью через каменный порог струилась сумеречная усталость…

Жрица в дневном красном уборе низко склонилась над фавном, жарко дыша в лицо раненому и охватив его воспаленную голову леденящими ладонями.   Беззвучные молитвы слетали с ее уст, пылающий взгляд излучал напряжение и надежду.

Наконец ресницы лесной двусущности дрогнули и распахнулись – он увидел женское лицо в ведической раскраске, на котором третьим глазом сияла Пылающая Жемчужина, обрамленная двумя королевскими кобрами.   Облегченно вздохнув, девушка в изнеможении отшатнулась от воспрянувшего.

- Госпожа, я могу начинать? – и изящная чернокожая девочка-помощница  в одной набедренной повязке принялась за ритуальный массаж торса Сирона, умащивая его кожу пахучим пальмовым эликсиром.   На гибком теле и выбритом до блеска черепе подрастающей ламии – ночной жрицы – замерцали блики пещерных огней, когда она грациозными движениями, напоминающими околдовывающий танец, заскользила вокруг тушки неподвижного пациента.

Фавн являл собой необычного юношу с вполне человеческими головой и торсом, покрытого, начиная от пупка, густой курчавой шерстью темного цвета.   Вдобавок к этому сильные и стройные ноги неожиданно заканчивались козлиными копытцами, а на голове сквозь вьющиеся волосы торчали заметные рожки. Но, похоже, здешних обитательниц это существо своим обликом ни в коей мере не отпугивало  и, более того, даже не настораживало. Хотя молодое лицо, с правильными и мужественными чертами, явно выдавало в нем и чужеземца не робкого десятка, и совсем уж ни смиренного паломника или заблудшего скитальца. Это был воин чужой страны, пораженный справедливым гневом оружия в смертельной схватке.

Тигрица, замершая в парадной лежке, караулила у пределов грота, слабо освещаемого напольными светильниками. Только иногда она отвлекалась от созерцания густеющей тьмы в проеме входа и вспыхивающими зрачками несколько встревожено пробегала по суете вокруг пришельца.

Не смотря на все приложенные усилия и старания целительниц, фавн снова канул во мрак беспамятства: все его мысли и тревоги растворились в нирване, плещущейся в этом каменном чертоге.

За стенами пещеры слепящая луна окрылено взлетала в южном небе, освящая новый эллинский порядок, воцаряющийся на древней земле, где чужие Боги уже теснились у сумрачных врат храмов Веды.  

_

С первыми лучами рассвета, заскользившими по порогу храма, чернокожая ламия обессилено отодвинулась от ложа с распростертым на нем телом фавна. Хотя рана от стрелы на его плече усилиями девушки почти затянулась, лицо покрывала восковая бледность, а биение сердца еле угадывалось.

- Госпожа Уиндзи, - обратилась она к подошедшей дневной жрице, - он очень ослаб, все внутренности заметно повреждены и кровь стынет в его жилах;

- Не волнуйся, Тэфна, - если фавна не удалось убить сразу, он по-прежнему остается бессмертным, - внятно вымолвила она тихим голосом, приложив ладонь к  гладкому затылку ночной жрицы.

– Но медлить в его состоянии не стоит: мы переждем дневную пору, а вечером возьмемся за работу. Нам нужно многое сделать для этого; отдохни и приготовься к перевоплощению;

- Повинуюсь тебе, - сдержанно прошептала Тэфна, с трепетом представив церемонию перевоплощения и свою дальнейшую роль в ином Воплощении.

Уиндзи, не опуская руку с головы девочки, долгим взглядом потемневших глаз вперилась в пространство за входным порталом храмовой пещеры. Солнечный свет стал меркнуть, и через некоторое время жаркая и влажная пелена тропического ливня задернула вид на властный поток Инда.   Ни одна живая душа в такую погоду не могла даже подумать приблизиться к острову с древним Храмом.

Тем временем жрицы приступили к приготовлению атрибутов для соблюдения и выполнения всех необходимых условий своей миссии. Вдоль алтаря были возжены большие черные свечи, источающие тонкий, с горчинкой, аромат. Их колеблющееся пламя дерзкими бликами играло на барельефах высеченных божеств на стенах храма, демонически изменяя выражения суровых лиц. Под невысоким бронзовым треножником, установленным в центре алтарного камня, мехами был раздут жаркий огонь. Долгие часы над ним в широкой медной чаше смешивалось, пополнялось новыми добавками из каменных и стеклянных разноцветных бутылочек, закипало чудодейственное резко пахнувшее зелье. Жрицы по очереди, произнося избранные молитвы и заклинания, доливали и подсыпали в чашу нужные ингредиенты. Но вот желаемая смесь, набрав нужную силу и консистенцию, засветилась и наполнила воздух терпким возбуждающим запахом. Огонь под треножником погас; тут же исчез и жар – чаша мгновенно остыла.

Уиндзи скинула все одежды, встала на цыпочки и, подняв руки над собой, застыла рядом с алтарем. Девочка, зачерпывая ладошками из чаши, стала тщательно натирать стройное тело дневной жрицы чудодейственным составом. Закончив, она точно так же полностью обнажилась и вытянулась в струнку. Теперь уже в каждую клеточку ее кожи втиралось холодящее и мерцающее вещество. Придерживая Тэфну за спинку, жрица дала ей облизать свою ладонь и пальцы, которыми она завершила умащивание губ ученицы. И та, смахнув гибким язычком последние капли, с глубоким вздохом их проглотила. Через мгновение крошечная аспидно-черная кобра очутилась на ладони Уиндзи, неуверенно пытаясь принять угрожающе-атакующую стойку!

Что-то ощутимо изменилось вокруг: из подземных галерей в храм заскользили язычки плотного белого тумана. Как стелящийся дым степного пожара он тонким слоем покрыл теплый камень пола пещеры, отрывая от бренной тверди магическую суть происходящего. Тигрица со вставшим дыбом загривком, ожидая еще более ужасающие последствия колдовства, выбирала между ливнем на улице и природным любопытством. Забившись в нишу около входа с оскаленной пастью, решилась все же хозяйку не покидать.  

Хозяйка же, не обращая внимания на ослепляющую панику зверя, подошла к фавну и поднесла ладонь со змейкой к его лицу. Она выпустила юркую кобру на его курчавую голову, и та, недолго раздумывая, скользнула и скрылась в заостренном ухе получеловека. Убедившись в успешном проникновении, сверкающая жрица летящей походкой проследовала  к своей дикой подруге и легким прикосновением рук сомкнула ей пасть и закрыла глаза. Могучая кошка тут же впала в тревожное забытье.

Вернувшись к алтарной чаше, жрица замерла перед ее зевом и, решительно склонившись, зачерпнула оставшееся зелье обоими ладошками. Сомкнув пригоршни, согрела их дыханием, и медленно умылось содержимым, испив оставшуюся толику. Пройдясь напоследок всеми пальцами по лицу и шее, вытянула руки вдоль тела, плотно прижимая ладони к холодеющим бедрам. В какой-то миг ее неподвижно застывшая фигурка была обвита лепестками густого тумана. А когда они  растаяли, возле алтаря начала медленно раскручиваться пружина гигантской рептилии. Просторная пещера с трудом вместила и позволила относительно свободно двигаться изумрудно-зеленому туловищу чудовищной змеи. Плавным движением тупая и хищная морда приблизилась к циновке фавна, длинный и чувственный язык пробежался по всем его членам. Почти беззубая пасть раскрылась, и мягкие челюсти начали охватывать свою жертву. Наконец, только голова проглоченного по самые плечи тела, торчащая между передними ядовитыми клыками, осталась снаружи. Мертвящие глаза принцессы Нагов пробежали взглядом по пределам храма, заставив судорожно содрогнуться в своем уголке бесчувственную тигрицу. Такое же чувство посетило и малышку Тэфну, замершую за глазным яблоком в спящем мозге Сирона.

Туман рассеялся, Принцесса бережно направила голову с драгоценной ношей в одну из галерей, которая удивительным образом расширилась и подсветилась мягким сумраком.   Ни секунды не медля чародейка древней цивилизации устремилась по каменным артериям земли к своей неведомой цели.

_

III.    Зеркало Кайласа…

«Освободить разум от  горя и от удовольствия –

вот лучшая философия» - бред Страбона.

Тысячелетиями могучие потоки Инда с ревом несутся по гималайским долинам, начиная свой бег с северной стороны ледяной шапки священной горы Кайлас.   Животворящая влага, орошая плодородные почвы, дарит жизнь и во время разливов вселяет ужас в прибрежных жителей.   Но глубоко-глубоко под скалистым ложем многочисленных притоков и ручьев, впадающих в непокорный Инд, в обратном направлении к основанию вершины Мира катятся воды другой великой реки. Здесь, под чудовищно-толстой каменной шкурой материка с помощью могущественной силы пяти элементов: воздуха, воды, земли, ветра и огня древними гигантами был построен город Богов. Именно в этом месте до Всемирного потопа находился Северный полюс и именно оттуда все сходящиеся подземные реки обрушиваются во внутренний океан Земли.

Уиндзи в своей необычной ипостаси плыла по этой реке; ее литое тело с легкостью рассекало волны и вместе с ними стремительно скатывалось в пучину земных недр. Держа голову с фавном в пасти над поверхностью, рептилия резвилась в темных горячих струях, отдаваясь давно не испытываемому чувству мощи и свободы. Еще не осознавая до конца, что ей  предстоит увидеть и исполнить, дневная жрица, влекомая властным зовом, неуклонно приближалась к трону Асура. В границах города река разливалась озером, регулируемым порогом, а за ним вновь вскипала и с глухим отдаленным гулом исчезала в чреве планеты.    

По зеркальному полу обширного вытянутого зала, обрамленного колоннами, огромная змея скользнула к алтарю в торце помещения. Во всю стену багрового камня в полный рост была высечена фигура сидящего на троне Асура. Даже с теперешними внушительными размерами Уиндзи, в этом колоссальном сооружении с плавными сводами, представлялась хрупким и уязвимым существом. Окружающий резной камень, формирующий архитектуру ритуального пространства, светился мягким розоватым светом. Извилистая мокрая дорожка на полу от движения изумрудного пресмыкающегося тут же высохла без следа: хотя воздух был достаточно влажным, но каменные плиты храма были щедро согреты теплом планеты.

Освежающий ветерок, проникающий через множество входов, реял между колоннами, колебля пламя светильников и разнося устойчивый аромат благовоний.

Аккуратным движением фавн был освобожден из объятий змеиных уст и выложен на приступок у ног величественного изваяния. Бесстрастные глаза ползучей жрицы с вертикальными щелочками зрачков уставились на лик титана. Скульптурность    закованного в камень идола странным образом начала сочетаться с иллюзией его движений, оживления мимики и возникновения эффекта присутствия явного дружелюбия. Стало теряться восприятие царственной церемонности лица и напряженность величественной позы Божества. Зримая и объемная копия высеченного истукана ожила в границах контура восседающего тела. Глаза призрака блеснули, беззвучно шевельнулись его губы, и жрица уловила на фоне легкого шума дальней грозы и дождя отчетливое и понятное наставление:

- Возьми под свой кров это дитя шалости юных богов. Сохрани его душу в прежней наивности, а тело в сущей неприкосновенности. Время изменяет свой бег: теперь у мира иная цель, иные герои. Я отпускаю вас в новый свет, пусть он станет избранным каждым живущим под солнцем, - и жизненность исполина вновь воплотилась в камень.

Уиндзи, вернув бессознательного Сирона в капкан своих челюстей, выскользнула на поверхность в русло Инда:

- К тебе придет Мудрость и Знание, - услышала она напоследок. Светлело раннее утро, но небеса уже с вечера были полны грозовых туч. Вода кипела от крупных капель плотного и теплого ливня. Только к вечеру никем из смертных не замеченная жрица подплыла к своему острову. Бесконечно уставшая от стремительного и опасного пути, последним усилием донесла тело фавна к храму, с трудом свивая в клубок свое туловище у входа в пещеру.

Вот и пробил час Тефны: маленькая кобра той же тропкой покинула мозг Сирона через его ушную раковину и выползла на его кучерявую грудь.   Сначала вместо головы и раздутого капюшона змеи появилась верхняя часть туловища черной девочки со вскинутыми руками, а нижняя половина все еще представляла собой длиннющий извивающийся хвост. По-прежнему не покидая грудь фавна, ламия медленно увеличивалась в размерах все более и более избавляться от хвоста. И вот уже полностью восстановив человеческий облик,   ночная жрица пришла в себя, отринув пьянящее  наваждение своего удивительного перевоплощения.

Очевидно, начинало сказываться  завершение действия чудодейственного зелья и на дневной жрице. Через несколько минут редкие капли уже прекращающегося дождя окропили бледное лицо Уиндзи, постепенно возвращая ее к действительности.

Тэфна, подхватив на плечо свою госпожу, отвела ее к ложу в дальнем гроте пещеры, где через узкие окна-бойницы струился  свежий воздух. Немного передохнув, чернокожая жрица с трудом, но перетащила довольно тяжелого фавна на его циновку. Закончив перемещения, она зажгла светильники, добавив туда ароматического масла, и подошла к тигрице. Внимательно всмотревшись в ее безмятежную морду, отчасти укрытую мощными лапами с розовыми подушечками и страшными когтями, девочка тихонько дунула в раздувающиеся ноздри влажного носа. Зверь быстро пришел в себя, пофыркивая и почти вскачь, пробежался внутри пределов пещеры и выскочил за порог. Вернувшись и убедившись в отсутствии опасности, тигрица подошла к хозяйке и тщательно вылизала жрицу с головы до пят. После завершения омовения легла на пол рядом с ложем и взглядом разрешила двигаться уже и Тэфне. Но в тот же миг все они были поглощены забвением ночи.

А под утро разбудило их утробное рычание тигрицы: глаза ее горели, вся шерсть стояла дыбом. Бесстрашная Кумари в ужасе пятилась к выходу из пещеры. И было от чего: в той самой галерее, через которую дневная жрица вынесла фавна, слышалась возня и сопение громадного зверя. Вскоре оттуда же  в храм ступил щупленький скромный монах: войдя в пещеру, он поклонился и, как у себя дома, присел в ногах у фавна на краешек циновки:

- Мне велено передать тебе, - обратился он к Уиндзи, - то, что ты должна знать о себе и твоем предназначении. Этот храм был основан задолго до возникновения прибрежного города Хараппа около шести тысяч лет назад, когда первые люди сменили на земле прежних ее обитателей.

Десяток поколений трудолюбивых строителей вырубали эту пещеру, колонны и скульптуры в теле скалы. Народ нагов, приняв человеческий облик, жил среди людей и хранил истину, данную им Буддой, до тех пор, пока люди не созрели для ее понимания.    

C тех пор ты и твои ближние живете под этим кровом только одним единственным днем: ибо он с его событиями повторялся бесконечно, и не было выхода из этого круга. Время же не властно над вами, ибо была смутна причина бытия, и не предвиделось окончание его.

Теперь же многое определено: ваше свидание с Древним и его решение о вас. Теперь я в твоем распоряжении, располагай мною, о, жрица, - и монах Нагарджуне еще раз поклонился оторопевшей Уиндзи, поведав ей волю Предшествующих;

- И действительно, - прошептала сама себе девушка, пораженная этим открытием, - единственное, что я отчетливо помню из всего минувшего - это как Кумари на вечерней зоре выудила фавна из камышей!

- Но ведь это не буддийский храм, - осмелилась возразить жрица монаху, - как можешь ты словами Будды говорить здесь обо всем, что происходило и происходит?

- Как только фавн откроет глаза и придет в сознание, ты сама расскажешь мне об остальном, что интересует тебя, - продолжил Нагарджуне, - я пришел только освятить тебя вестью и стать свидетелем всего. А потом я уйду;

- Свидетелем чего намерен ты стать и как время оградило это место от окружающего мира, почему мы ничего не ощущаем на себе? – взмолилась девушка, взглянув на такую же взволнованную и испуганную Тэфну;

- Все это вскоре прояснится. Но и в этот час на ваш остров смотрит одно из каменных зеркал священной пирамиды Кайласа: гора правит временем в этом храме. И только она регулирует пульс вашей жизни;

- Наверное, все будет так, как ты говоришь, - покорно согласилась с монахом Уиндзи, знаком повелев своей помощнице приблизиться к Сирону.

Обе озадаченные служительницы облеклись в свои прежние одежды и с молчаливого одобрения пришельца склонились над фавном. Тем временем смирившаяся с присутствием гостя тигрица улеглась у порога, перекрыв своим внушительным туловищем вход в храм. Снаружи опять накрапывал дождичек, и жаркая сырость джунглей потрескивала в пламени светильников.

Дневная жрица, застыв в позе лотоса у изголовья Сирона, вновь окружила его голову венцом ладоней, а Тэфна массировала ему грудь в области сердца.

Вдруг дрожь пробежала по телу фавна. Его светло-зеленые с желтыми искринками глаза распахнулись, и он, увидев прямо перед своим взором пулудетское черное лицо ламии, произнес слабым голосом:

- Помню тебя, Черноликая… Я видел тебя в храме Бубастиса…Что со мной, неужели мы снова очутились в Египте?

Услышав это, жрицы посмотрели друг на друга долгим пронзительным взглядом и с затаенным дыханием повернулись к смиренному монаху. Тот, смиренно стоя чуть в стороне от грота с фавном, молчаливо склонился в глубоком поклоне перед ними.  

-

IV.   Шествие Всевышних…

«Только Богам открыты предначертания

судьбы» - Восточная мудрость.

Седьмой раз в году сто тысяч жрецов собрались в храме Бубастиса на большое поминовение священной львицы. Богиня-кошка Бастет в разных ипостасях олицетворяла интуицию, плодородие, музыкальность, женственность и все земные удовольствия египтян.  

Македонская армия вошли в Египет, раздираемый войнами между его номами и иноземными захватчиками, как нож в масло. Закатывалось царствование нубийской династии, но их жреческая ветвь все еще обильно плодоносила: большей частью чернокожие служительницы храма Бастет по-прежнему продолжали свою миссию.

Ритмичная гипнотизирующая музыка звучала в Храме, когда там Александра Великого возвеличивали и сравнивали с его божественным предком – Солнценосным Амоном. Во время коронации Сирон стоял прямо за спиной своего военноначальника с большим узконосым кувшином красного вина из вяленого винограда.   Одурманивающий запах густого и крепкого напитка чувствовала и верховная жрица, водружающая на голову полководца корону Верхнего и Нижнего Египта. Но даже этот хитроумный солдатский прием не смог скрыть от ее чуткого обоняния терпкий привкус дыхания коронуемого: император был весьма навеселе!  

Восседая на троне из черного полированного камня с золотыми накладками, он задорно и весело взирал на таких же молодых и сильных своих соратников, преклонивших перед ним колени. Вокруг них и за ними, на сколько хватало глаз, в огромном парадном зале белели одежды местной знати в пышных париках,   блестели лысые головы жрецов, прибывших со всех концов страны голубого Нила. За пределами храма многотысячные шеренги греческих воинов бряцали мечами по своим щитам, приветствуя нового фараона.

Постепенно для фавна, слух которого чутко улавливал знакомое звучание оружия, стук мечей стал сливаться в одну мелодию и ритм, которые задавались погремушками  юных танцующих девочек. Гибкие и стройные тела черных танцовщиц кружились в магическом хороводе вокруг царственного трона. Каждая из них в правой руке держала звенящий систр, а в левой - лучистое зеркальце: атрибуты их обольстительной Богини. Это роение черных мотыльков с бритыми черепами, чей наряд состоял только из зеленых набедренных повязок, зачаровывал и отрешал от реальности участников церемонии. Заставлял безжалостных бойцов уноситься в мир доселе им неведанный и все так же недостижимый. Фавн, опьяненный винным эфиром и возбужденный чувственным действом жриц, витал в сладостных облаках юношеских мечтаний!

Но музыка внезапно оборвалась, хрупкие создания пали ниц и застыли в позе покорности. Фараон величественно поднялся с трона и вскинул над собой древнюю корону, зажатую в солдатском кулаке. Радостный рев воинов, поддержанный лязгом мечей, завершил триумф Завоевателя.

По знаку распорядителя Сирон перелил вино в громадную чашу, где его разбавляли ключевой водой. Пустой  кувшин из его рук забрала одна из танцовщиц, она же через минуту подала ему наполненный скифос.   Фавн придержал ее рукой, не дав убежать, и вернул вино в трепещущие ладони. Темные глаза девочки встретились с зеленым взором полубожества. Тэфна вздрогнула и опустила веки. Через миг она исчезла из жизни юноши.

Еще затемно боевая колесница Александра в гордом одиночестве запылила по белой пустыне вдоль Нила. Вопреки всем правилам никто ее не сопровождал. Такова была воля верховной жрицы, которая вместе с императором направилась в сакральный оазис. Рассвет уже золотил лики огромных статуй хранителей храма Амона, когда царские кони, как вкопанные, замерли у ног исполинов. Простые смертные не смели даже приблизиться к этим изваяниям Древних из обветренного красного гранита. Ибо именно они из своего числа воцарили в этой земле Амона и первых фараонов. Их же гигантские каменные тела встретит отважный Македонский в Междуречье в самом конце своего пути. Сюда ранее персидский покоритель Египта, царь Камбис–ІІ, не посмевший появиться сам, послал пятьдесят тысяч воинов, которые бесследно исчезли в песках.             

Жрица и чужеземец вошли под сень храма оракула Нехт-ама. Чернокожая Тэфна подала вошедшим воду для омовения. Оракул Амона объявил македонцу о его божественной природе и назвал законным фараоном Египта. И еще он предсказал ему победоносное завоевание ненавистной Персии. И еще он предрек ему тайное захоронение в этом оазисе Сива. Александр же услышал только первое. Под шелест пальм колесница умчалась, а в книге Мертвых появилась новая строчка.

_

Строчку эту прочитала Уиндзи на неподвижной страничке зрачков ночной жрицы, вспомнив теперь появление Тэфны в своих лесистых скалах. Да-да-да, сталось это, очевидно, в тот день и в тот час, когда стремительная колесница уносила полководца-грека к  желанным границам Персии!   Черная девочка в зеленой набедренной повязке как-то обыденно переступила порог скального храма. Войдя, привычно долила масло в чадящие плошки светильников. Смахнула пыль с барельефа в глубине пещеры и в ожидании дальнейших распоряжений подошла к дневной жрице, у ног которой лежала тигрица. Чуткая к посторонним запахам и движениям Кумари даже ухом не повела. Гостья без робости присела перед ней на корточки, заглянула в глаза и, как старая знакомая, погладила ее голову двумя руками. Белая кошка блаженно зажмурилась.

Уиндзи, положив прохладную ладонь на выбритый затылок девочки, погрузилась в её прошлое.

Вот в утративший былое могущество Египет, раздираемый непрерывными смутами, двинул свои армии нубийский царь Кашта. Его признали южные номы, верховная жрица храма Амона удочерила его дочь и передала ей свой жреческий сан. Но лишь его сыну – Пианхи – удалось завершить начатое и стать первым черным фараоном Египта. С тех пор младшая дочь очередного  фараона проходила тот же путь к вершине во Храме. Почему же Тэфна оказалась здесь? – ненадолго задумалась хозяйка острова.  

Впрочем, тут же её собственная память поглотила обеих темной пеленой давних воспоминаний.

Дионис с войском пришел с запада. В его знаменитом походе принимали участие нимфы, Силен верхом на осле, целая толпа сатиров, фавнов и вакханок. Когда царь Индии Дериад бросился в битву против бога Диониса, виноградные ветки, появившиеся вдруг из-под земли, обвили все тело, руки и ноги царя и парализовали все его движения. Когда армия Дериада подошла к реке, по мановению руки Диониса вода превратилась в крепкое вино. Воины царя, мучимые жаждой, кинулись к этой реке, и пили до тех пор, пока опьянение, бред и бешенство не овладели ими. Никогда инды до этого времени не посылали своего войска за пределы страны, и никогда войско из-за рубежа не нападало и не покоряло их. Войско это не встретило ни одного значительного города, который мог бы оказать сопротивление. Когда же наступила сильная жара, и воины Диониса начали гибнуть от моровой болезни, отличавшийся благоразумием их предводитель отвел лагерь из равнинных мест в горную область. Он отвратил от войска болезнь, владеющий искусством сбора и хранения плодов, поделился этим секретом с индами. А также передал им рецепт изготовления вина и многое другое, полезное для жизни. Стал основателем известных городов, переместив для этого деревни в более удобные места. Он научил индов почитать божество и ввел законы и суды. После этого похода в Индию сын Зевса вернулся на третий год в Фивы и отпраздновал триумф на индийском слоне, назвав этот праздник Триетериды!

- Фивы? – удивилась Тэфна, - разрывая звуком своего голоса чары минувшего;

- Да, Фивы, - ответила Уиндзи, - город с таким названием есть в Элладе, есть и в Египте. Не исключено, что это место существует в сознании и жизни людей одновременно. Ведь и Дионис под разными именами у иных народов считается пришедшим из Нубии или из загадочной земли Ниса.   Боги могут себе это позволить!

- Да, действительно, в храме Амона мы чтим его как Осириса! Ты пришла сюда с Дионисом, как давно это было?

- Будто вчера, время не движется в этих скалах. Наверное, твое появление, как тень Египта, связано с пришествием в эту долину солдат и сражения. Вместе с ними обычный ритм жизни вернулся сюда, и нам послан знак - находкой фавна! Но я до сих пор не знаю и не понимаю, кто я теперь, зачем я здесь! – и впервые за полторы тысячи лет на глазах молодой жрицы появились слезы.

С прозрачным хрустальным звоном дрогнула вдруг хрупкая невидимая струна: пространство преобразилось – пещера наполнилась слабым зеленоватым свечением, центром которого оказалась фигурка монаха Нагарджуна. Он по-прежнему стоял в полупоклоне, стоически ожидая момента, когда начнется его действо, ради которого он был послан в этот дальний уголок ойкумены.          

Монах медленно опустился на пол в позу лотоса; свечение сгустилось и сосредоточилось на его фигуре. Свет становился приглушеннее и все более насыщался темно-изумрудным оттенком, размывая контуры человеческого тела. Шипящая тигрица со вздыбившейся шерстью стрелой вылетела из пещеры.

Наконец играющая тенями и бликами дымка заполнила половину храма и стала стремительно принимать форму гигантской пяти головой рептилии. Ее туловище и хвост терялись в глубине пещерной галереи, а передняя часть с раздувшимся капюшоном заслоняла заднюю стену храма. При мерцающем пламени светильников абсолютно черный цвет нага делал его почти невидимым и нереальным. Но его магическое присутствие остальными земными существами ощущалось всеми данными им душевными и телесными чувствами. Жрицы не испытывали страха, разум не сковало оцепенение испуга; зримость священного перевоплощения наполняла их естество восторгом и благоговением. Фавн же еще полностью не осознавал окружающее и не был явной частью сего бытия.

В сумраке змеиного лика поблескивала цепочка движущихся глаз, и через несколько мгновений раздался внятный шелестящий голос. Он слышался из нескольких уст, создавая объемное звучание с легким эхом. Его нельзя было не услышать, и невозможно было не понять:       

- Асуры, хозяева Земли, напрямую общавшиеся с Творцом, были большими и сильными. Но их погубило доверчивость и добродушие. В битве с чуждой цивилизацией  обманом были побеждены: пришельцы уничтожили их летающие города, а самих загнали под землю и дно океанов. За многие тысячи лет, там проведенных, они приобрели вид Драконов. Но и этих ужасных существ, чей яд был столь же губителен, как пожар всеразрушения, приносили в жертву сотнями тысяч. Все они обладали великой силой и были такой огромной величины, что, когда поднимались на хвостах, напоминали горные вершины. Они могли принимать любые облики и переносится, куда пожелают. Но и они обрели свою смерть в этом жертвоприношении… Да, наги не агрессивные воины, а мудрые дипломаты. Те, кто выжил… Отказавшись создавать потомство, осужденные перерождаться в людей.   Не зря же Будда, перед тем, как стать человеком, несколько раз перерождался нагом. А после, когда проповедовал богам, и людям, часть сокровенных знаний оставил именно нагам. Некоторые утверждают, что наги собирают драгоценные камни, которые люди роняют на землю. Немногие же знают, что наги таким занятием брезгуют, так как у них самих в головах по драгоценному алмазу. Чьи волшебные грани играют  людскими жизнями и долями, - задумчиво завершив этими словами свое откровение, многоголовое полубожество вновь вернулось в образ босоногого монаха в поношенном  желтом рубище.

-  О, достойнейший Нагарджуна, - обратилась Уиндзи к могучему нагу, молитвенно сложив ладошки на груди, - ведь и мы с Тэфной побывали в змеиной коже. Я отчетливо помню восхитительное чувство гибкости и мощи стремительного тела!

- А я познала необычайную вседозволенность выбора пути! – вскрикнула Тэфна, не сдержавшись в своей сопричастности к чудесам;

-  Вы состоялись всего лишь орудием выполнения воли иных сил, - ответил монах;   Вам удалось исполнить предназначенное, и этим отныне оправдан выбор, что пал на вас в свое время. Хотите ли знать вы о себе все или оставите души свои в неведении и покое?

- Слишком продолжительно и однообразно было мое служение здесь, - тут же откликнулась дневная жрица, - я хочу знать все о себе, как бы не было это неожиданно;

-  И я сгораю от любопытства и надежды на удивительные повороты судьбы, - как эхо прошептала ночная жрица;

- Слушайте же, - спокойным тоном заговорил мудрец, призывая свою память в свидетели, - и не говорите, что хотели чего-то другого…

_

V.    Входы Повиновения…

«В каждой из вас живет та частица Творца,

которая заложена изначально» - Заповеди.

Камури на мягких лапах проскользнула в храм и неслышно улеглась у ног дневной жрицы, всем своим видом извиняясь за допущенную слабость. Тэфна тут же примостилась рядом с тигрицей. И они обратились в слух:

- Люди, унаследовав Землю от Древних, - начал свое повествование мудрый Змей, - конечно же, начали все сызнова. Скорбные уроки предыдущего, как не предостерегали их, они не учитывали; и бездумно мчались в печаль грядущего. Те люди с кожей цвета мрака, что издавна жили в этих благостных краях, неоднократно посещались иными. Пришельцы с благими намерениями не уничтожали колдунов, магов и жриц, поклонявшихся Черной Матери и змеям-драконам из Мира Нави. Не вырезали под корень народ и не сравнивали с землей его храмы. Большая часть из них оставались здесь навсегда, строили города и новую цивилизацию. Так арии становились советниками дравидов и нагов, привнося в их души учение Вед. Все еще используя технические возможности Асуров, они уже не знали принципов работы непостижимых механизмов. Но все это уже безвозвратно осталось только в книгах, переписываемых с одного языка чередующихся племен на другой. И кануло в вечность.  

С тех пор хранят эти стены память о руках каменотесов, сердцах прибрежных жителей и  тьме тысячелетий, которые всех их поглотили. Здесь сейчас вы игрой и волею Провидения; дивным стечением обстоятельств и замысла Древних, - завершил часть своего рассказа монах. И несколько задумавшись в своих воспоминаниях, пытливо взглянул в глаза своих слушательниц и продолжил:

- Каждой из вас пришлось пройти непростой и длинный путь, прежде чем оказаться на заветном острове Инда. Я поведаю ваши истории, но с этого момента разрушена будет изначальная скорлупа времени. С утренним светом потекут ваши жизни в стремительном человеческом потоке. Бег которого измеряется дневным полетом Солнца и ночным скольжением Луны. Вынуждены будете находить питье и пищу ежедневно, защита ваша будет зависеть только от вас самих. Сейчас же предстоит определиться со своими достижениями и возможностями, вооружившись полученными опытом и силой.  

Щуплая фигурка Нагарджуна, обернутая в желтую накидку, снова начала терять четкие очертания, отодвигаясь вглубь пещерного мрака. Перед взорами же притихших жриц, оглушенных необычайными предчувствиями и полу забытыми ощущениями, возникло светящееся марево. Оно сплеталось из дымка клубящихся благовоний… Бормотания монаха на каком-то мертвом и завораживающем языке… Блуждающих огоньков светильников и мерцания множества присутствующих взглядов… Оно гипнотизировало, поглощало и призрачностью, и реальностью происходящего…   

_

Пламенная, владычица огня, повергающая врагов дыханием своих уст, с пылающим сердцем, опаляющая пирамиды дыханием своим, - вновь зазвучал вещий голос монаха, - грозной львицей в гневе бродит Тефнут по земле Бугем!

Поссорившись с Ра, царствующим в Египте, она в образе черной львицы удалилась в Нубию. Старый бог Ра тоскует по своему солнечному оку и нуждается в защите своей могучей дочери против угрожающих ему врагов. В ее отсутствие приносящий засуху знойный ветер пустыни «хамсина» губит тучные нивы землепашцев.

Чтобы она вернулась в Египет, Ра посылает за ней в Нубию Шу и Тота, принявших образ павианов. Они должны вернуть Тефнут к отцу, завлекая ее пением и танцами. Гнев Тефнут укрощается премудростью и чарами Тота: - Тот, умиротворяющий Пламенную своими заклятиями… Тот дважды величайший, владыка Гермополя, умиротворяющий Пламенную, увеселяющий дочь Ра своими прекрасными умиротворяющими словами.

Вернувшись, Тефнут вступает в брак со своим братом Шу, что предвестило рождение природой новых богатых плодов. Весь Египет встретил богиню песнями и плясками, гимнами и дарами, в этот благостный день праздника виноградной лозы и полноты Нила.

В Нубии жаркой, в земле Бугем, на священной горе Гебель-Баркал, нависшей над столицей Напата, родился верховный  бог Амон, воцарившийся в Египте. Южный склон горы напоминал кобру, что привстала и раскрыла свой капюшон. И потому позже  головы фараонов украшали две подобных змеи, символизировавшие воссоединение древней страны Амона.       

С тех пор иногда в семье местного правителя  рождалась девочка с повадками львицы и грацией кобры. Нарекаемая отцом именем Тэфна, она позволяла себе особыми  ночами оставлять в пустине следы двух этих разных существ. А в Фивах верховная жрица Амона каждый раз, при явлении таковой, удочеряла её и позже  передавала  свой храмовый  сан.

Теперь же – продолжил монах, подходя к юной жрице и кладя руку на ее гладкую голову, - ты призвана с нами в древнем чертоге приобщиться к предначертанию.             

Девочка молниеносно, вновь обратившись в черную кобру, взвилась по обнаженной руке и дважды обвила шею невозмутимого нага. Подтверждая тем самым свое высокое происхождение, величественная змея сверкнула глазами и скользнула на землю. Пола пещеры коснулись босые ступни уже совсем другой Тэфны.  

Рядом со смиренным  Нагарджуном стояла рослая чернокожая девушка, с ног до головы облаченная в золотистую чешую изящной кольчуги. На ее открытом и волевом лице темные глаза светились силой и тысячелетним знанием жизни. Стройная и подтянутая фигура скорее воина все же была удивительно женственна и вкрадчива. Мягкой походкой она подошла к Уиндзи с прижавшейся у ее ног тигрицей. Склонившись в поклоне, она губами коснулась колен дневной жрицы и покорно присела у нее за спиной.

Монах же глубоко вздохнул и, остановив взгляд на Камури, снова заговорил:

- Ты, Белая Тигрица, начала свою родословную после супружества женщины и тигра. Со времен, когда твои первопредки, по существу, другая человеческая раса, стали богами-хозяевами гор и пещер. Покровителями королевских родов, посредниками между Небом и Землей: так после своего появления стали величать вас люди. Первый лунный месяц сделал тебя эмблемой воинов, символом силы и здоровья. Ты, избранница Будды, ассоциируешь с покоем и осенью… Белым цветом и водою – одним из пяти первородных элементов мира… Ты можешь отгонять болезни и злых духов… 

Но ты и одно из Трех Бесчувственных Существ для смертных: для одних ты олицетворяешь Злость; для других – стяжающую Алчность; для третьих – плодовитость и ненасытную Похоть… Богоподобный Дионис вторгся в  пределы долины Хунзы в колеснице, влекомой тобою, сделав бессмертным верховным животным…

Тэфна, чувствуя родственную душу, потянулась к загривку хищницы горячей рукой.   Но кожа ее ощутила уже не плотный мех, а струящийся шелк.

Красивая женщина лет тридцати в одежде китайской принцессы смущенно улыбнулась этому движению. Яркие красные губы не могли целиком скрыть блестящие хищные клыки богини-хозяйки Запада. Тигриный же хвост ее нервно подрагивал и подбрасывал подол белоснежного платья. Густые черные волосы в растрепанной прическе были сколоты нефритовой заколкой. Новоявленная фея Сиванму плеснула в ладоши и три ее придворные птицы влетели в храм. Рассыпав по полу пригоршню  персиков, они выпустили из клювов корзину румяных плодов из сада долголетия.   Еще один всвплеск ладоней – и птицы исчезли, потеряв пару синих перьев. А умиротворенная Камури послушной кошечкой, урча по-домашнему, вновь вернулась к ногам жрицы.

- Ты покинула священную гору, где в месте единения неба и земли поочередно прячутся солнце и луна, - продолжал говорить с тигрицей монах. Он не обратил внимания на кокетство Камури перед жрицами и завершил ее описание словами: - Став воплощением женского начала инь, будешь отныне повелевать императорами.

_

Вечерняя мгла туманом мрака начала растекаться за входом пещеры. День стремился к закату, и со стороны утопающего в горах солнца раздалось приближающее ржание. Глухой топот конских копыт замер у порога храма.

- Ночная Кобылица, - хрипло прошептала Уиндзи, - я узнаю ее голос, я помню ее запах, я чувствую ее приближение!

Она резко поднялась и гулко бьющимся сердцем чуть ли не бегом направилась в каменный проем навстречу со своим прошлым.

Через минуту дневная жрица возвратилась в длинном платье, опоясанном бронзовым поясом. Голые руки, оттеняемые белым льняным полотном, были обветрены и загорелы. Короткая прическа, будто подрубленная мечом, не скрывала стройную шею и смелое лицо с несколько крупными и резкими чертами.

- Это Эпона, богиня кельтская из дальнего Стоунхенджа принесла тебе весточку из былого, - вновь заговорил бесстрастный Нагарджуноми, всматриваясь в преобразившуюся Уиндзи;

- Её животную силу и стать привнесла ты в тайное учение друидов, обитающих в лесах и скалах. Многоликие существа, они могли появляться в образе птицы или змеи, умели читать мысли и предсказывать будущее. Твое сознание царит в небесах подобно птице, подобно змее оно может проникнуть в глубь земли за тайнами и мудростью. Ты, богиня Эпона, отдавшаяся смертным, стала первой священнослужительницей – друидессой кельтов. Лишь много позже к этому были допущены избранные мужчины. Но именно жрицы умертвляли жертву ударом в спину: читали по конвульсиям умирающего грядущие события, предсказывая победы в битвах или какой будет зима. Били и в живот, и тогда угадывали будущее по толщине струи, истекающей из чрева.

Среди воинов во время сражений метались жрицы в черных одеяниях, кельты относились к ним с благостным трепетом. Воины верили, что друидессы способны превращаться в животных, заклятиями творить бурю, исцелять, помогать, учить. Войдя войною  в  древнюю Элладу, кельтская богиня  людской молвою стала прекрасной женщиной, у которой были дети от Зевса. Когда Гера, жена Зевса, узнала об этом, то заставила Эпону поглотить их.

С тех пор она начала по ночам отбирать у матерей их младенцев. Перед тем, как высосать кровь, она разрывала их похожими на когти ногтями. Боги Олимпа за жестокость превратили пришлую гостью в чудовище с телом змеи и женской головой. Избегая такой своей доли, теперь уже Ламия – изначально Трехликая богиня, разделилась на Деметру, Афродиту и Гекату. Но вдохновляемый именно Ламией, трижды Зевсом же порожденный, Дионис вторгся с полчищами своих полу богов в эту долину священного Инда.

И заточил тебя, Уиндзи, волею Творца на этом каменном острове, осколке когда-то великого континента, - даже с какой-то гордостью подытожил свое повествование монашествующий наг. Глубоко поклонившись притихшей троице, он взглянул им в глаза долгим холодным взором и предрек:

-  Каждая из вас сегодня ночью забудется сном тревожным и вещим. Вы увидите и вспомните все свои воплощения, все деяния и поступки. Вновь услышите голоса, вас призвавших, и увидите богов, вами управлявших. Но встретите утро уже в другом мире, ибо не станет прежних пророчеств и придет время Единого Творца. Вы же нужны ему и далее такими, какими стали.

На восходе солнца познаете свои силы и свое предназначение, - произнеся последние слова, сухонький старичок медленной походкой направился в дальний конец храма. Тьма сомкнулась за ним, и его тихая поступь канула в невидимой галерее.

Первой пришла в себя тигрица и, как ни в чем не бывало, слизнула с пола рассыпавшиеся персики. Взяв в зубы корзину, полную ароматных плодов, принесла ее к ногам озадаченных жриц. Девушки машинально принялись за поздний десерт, складывая косточки обратно в красивую бамбуковую плетенку. Не говоря ни слова, они покончили с персиками, и Тэфна вынесла опустошенную корзинку за порог. Все так же,   прижавшись друг к другу, они и заснули рядом с околдованным фавном.

_

VI.    Не единожды рожденные…

«Я послана Силой. Я почитаема и презираема.

Я блудница и святая. Я мать и дочь» - Геката.

- Случайные события, ранее происходящие в разных места с разными людьми,   неожиданно складываются в интересные узоры, - с этой мыслью очнулась ото сна Уиндзи. Но окончательно она проснулась только от женского голоска, напевающего незатейливую мелодию на незнакомом языке.

В ярких лучах проникающего в храм солнца у самого входа пританцовывала со своим игривым хвостом принцесса Сиванму. Пещера наполнялась светом и ароматом раннего утра. За ее пределами щебетали птицы и слышались необычайные шорохи деревьев.

Уиндзи вышла наружу. Перед ней шелестела листвой персиковая рощица, а дальше  сплошная стена бамбука отделяла храмовую площадку от речного берега.     

- Нет больше моей нефритовой башни на вершине горы Куньлунь, Нет теперь пенистых ручьев в моих волшебных садах. Нет и самих садов, где раз в три тысячи лет созревают персики, дарующие бессмертие. И мои птицы больше не прилетят ко мне со своими дарами, - беззаботно ворковала божественная Азиатка.  

- Все это теперь здесь. А фавна я выпустила на водопой, - муркнула уже Камури, отправляясь по следам воспрянувшего копытного. И она скрылась в зарослях колеблющегося бамбука.

- Сколько же мы спали? – с испугом выдохнула вопрос, появившаяся из пещеры Тэфна, спускаясь в цветущий сад;

- Надеюсь, что не обещанные три тысячи лет белой тигрицы, - задумчиво прошептала дневная жрица. – Персики-то еще не созрели.

Из-за бамбукового занавеса озорно выпрыгнула Камури и, оглядываясь назад, притаилась у проторенной тропки. Следом за ней появился фавн с высоким и узким кувшином на плече. Он принес животворную воду Инда для омовения своим спасительницам.

Сирон, поставив кувшин на ступени, ведущие в  храм, поднял глаза на стоящих рядом юных дев. Тигрица, проходя мимо него, осторожно опрокинула лапой кувшин и тот, скатившись со ступеней, упал между двух камней у самого входа в пещеру.

Прозрачная неиссякаемая струйка устремилась через рощицу в бамбуковую чащу. Проложив свое русло точно по продавленному следу могучей змеищи, вернувшей фавна со свидания с Асуром.

Камури, припав к источнику, стала медленно лакать из него своим хищным розовым языком.   При этом она пристально поглядывала на кельтскую богиню.

- А вот и обещанный пенный ручей из твоего сада, - понимающе кивнула ей Уиндзи;

- Мы не будем испытывать голод, испив из этого ручья, - задумчиво добавила Тэфна, выпив пригоршню вкусной воды. Она последовала примеру тигрицы, окунула в ручей ладони и умылась его прохладой:

- Но воду в этот кувшин  набрал и принес сюда фавн, - напомнила всем чернокожая девушка.

Вдруг ее сознание осветила слепящая вспышка: она вспомнила свое путешествие в его бесчувственный мозг; вспомнила тот мир, в который она юркнула маленькой черной Коброй.  

Прочувствовал это и фавн: он подошел к окаменевшему кувшину и зачерпнул из маленькой выемки влагу истины. Выпил несколько глотков, увлажнил лицо и присел на ступени храма, уже согретые ярким утром. Его зеленоватые глаза с вертикальными черными зрачками щурились на восходящее солнце. Светлые волосы на голове теребились утренним ветерком, обнажая небольшие крепкие рожки. Скрестив копытца, Сирон весело подмигнул озадаченной троице и радостно захлопал в ладоши!

- Как чудесно начало дня, Сестрички, как чудесно начало жизни! – поприветствовал он их звучным голосом. Тут же живо поднялся со ступеней и, набрав полные ладони воды из источника, поднес их Уиндзи:

-  Лишь тебя еще не коснулась и не проникла в поры сия живительная влага, - и он все до последней капли аккуратно перелил в ее распахнутые ладошки.

Фавн внутренне содрогнулся, увидев родовой рисунок линий на руках жрицы. Жидкая линза сделала их красноречивее и рельефнее. И сама девушка, погрузив свой взгляд в этот омут, потемнела обличием. Но омывшись, вернула чертам свежесть лепестков и взвешенность небес.    

Все эти маленькие метаморфозы, конечно же, не ускользнули от внимания окружающих. Каждый из присутствующих, в дурманящем цветением саду, знал и понимал истинную цену своего пробуждения. Введение в новый день заканчивалось: вечное  солнце взлетало над священной долиной. Уиндзи проводила взором бегущие облака и первой направилась в сумрак храмовой пещеры.    

_

- Наг Нагарджун приползал не к нам, - вдруг остро осознала жрица, переступая порог храма, - и рассказывал он наши истории втуне внемлющему фавну!

Войдя в пещеру, она застыла у самого входа, не в силах сдвинуться с места от поразившего ее происходящего.   За ней в пределах храма с кошачьей грацией появилась задумчивая Тэфна. Ступая след в след, внутрь скользнула и звериная ипостась Сиванму.   Через мгновенье же, буквально наступая на пятки тигрицы, в храм вбежал вдохновленный Сирон.

Его подвижная фигура пересекла границу между светом дня и мраком подземелья. Проникла через невидимую диафрагму времен, заставив дрогнуть чуткие струны пространства. Звук звенящей пустоты, заполняемый эхом дробного стука копытцев, наполнил глубину галерей. Привыкая к темноте, фавн некоторое время рассматривал стену храма с царским изображением, а затем уверенно направился в один из исходящих подземных ходов:

- Я скоро вернусь;   я надеюсь, что скоро вернусь, - пообещал он, обернувшись к жрицам, и скрылся, не взяв с собою даже светильник. Камури, сдержанно зарычав, решительно потрусила следом.  

_

- А ведь это, наверное, фавн разбудил Камури, - с женской догадливостью предположила Тэфна: - и потом именно для него она перенесла сюда весенний сад с вершины своей заоблачной горы!    

- Тэфна, - строго осекла ее Уиндзи, - что увидела ты, что почувствовала ты, когда силою магии вошла внутрь естества оцепеневшего Сирона?    

-  Я оказалась в темном и уютном пространстве, - прикрыв глаза, заговорила чернокожая девушка. Уиндзи, подойдя к ней вплотную, опустила ее на циновку перед собой и прижала голову жрицы к своему чреву.

-  Почти вслепую, двигаясь вперед по теплому и живому проходу, скользнула к светлому пятну впереди, - заворожено продолжала Тэфна;    

- Оказавшись около огромного прозрачно-зеленоватого шара, я поняла, что вижу окружающее через глазную сферу фавна. Потом был долгий полет по галереям…  Путь в плещущих водах подземной реки, капли которой увлажняли застывший взгляд Сирона…

Вдруг вокруг замерцало дворцовое сияние Асура. Розовые и лазурные блики  заиграли на глянцевой поверхности яйца, в которое преобразилась мохнатая тушка фавна. В самой сердцевине заискрился и закружился радужный хоровод из многих  жемчужин. Упала вниз белая жемчужина – и из нее медленным ростком стал разветвляться кустик скелета… Упала алая жемчужина – и по белому остову побежали артерии и вены, забилось маленькое сердце… Упала голубая жемчужина – стали появляться легкие и по крови устремились пузырьки воздуха… И вот целый фонтан разноцветных бусинок породил нового фавна, до последней шерстинки на его  мальчишеском теле!

Я же вновь оказалась в прежнем укромном  месте за зрячим яблоком Сирона. Но когда ужасающая змеиная личина моей госпожи приблизилась к призрачной оболочке, внутри которой по-прежнему находился перерождаемый фавн, и вновь ею завладела… Я потеряла разум от страха и ужалила несколько раз его нежные ткани…

Как только волны священного Инда коснулись хрупкой защиты – скорлупки  яйца растворились.   Принцесса Нагов внесла невредимого Сирона в храм скалистого острова…  Увлажнив боронящей целебной  слюной – защитой на многие лета.  

В пещеру вернулся иной полубог: теперь он был наполнен и состоял из единения целого сонма существ. Все они есть кто Сердцем, кто Мозгом, кто Печенью – и подчинены одной владелице в теле юного фавна: его вечной Душе…

Тэфна замолкла и обессилено рухнула на циновку около алтаря.

- Да, именно это искали мы в своих жертвенных пленниках, - отрешенно произнесла кельтская жрица, так и не выйдя из транса познания:

- Воины после битвы приводили в поселок поверженных пиктов. Полудиких мифических обитателей севера, посягнувших на обетованные нами  земли. Почти животных, с оружием из кремния и дубья.  

Девочки-жрицы с врожденным даром, выбегали к ним навстречу и искали среди них особых… Бессмертных, которые выживали даже после самых страшных ран…  Тех, в ком были древние истоты, живущие в их телах, и еще не утратившие связь с первыми мирами…  Мы находили у них живые реликвии: у кого язык, у кого селезенку… Но чудесной удачей было сердце или печень…

Главная жрица на бдении освобождала бедолагу от бренности жития, расчленяла и обязательно отсекала голову… И являла ликующему племени знаки Богов. Залог милости и процветания.

Нашедшая же в пленнике-жертве таковой знак жрица его поглощала способом, свойственным только женщине. Это придавало ей качества бессмертия, навыки пророчеств, образность Богини.    

_

VII.    Ночная Кобылица.

«Честного не жди слова,   я тебя предам снова…»

Наконец Уиндзи сумела взять себя в руки и вернуться к реальности. Она выпустила из своих объятий почти задыхающуюся Тэфну. Обе они, присев на циновке спиной к спине, теперь пытались вспомнить все причины своего появления в пещерном храме.

- Уда, - вдруг вспоминая, заговорила дневная жрица, - совсем крохотной девочкой меня назвали Удой - белой волной…

_

Четвертый день третьей декады Антестериона. Необычная пятидесяти весельная пентеконтера «Артемида Лучница» покидает верфь Массалии. Корабль, напоминающий своими обводами тунца – вытянутое веретено, сидит низко над водой и судно для Океана должно быть шире, чем для Внутреннего моря. Таковы правила гиперборейцев. О борт «Артемиды», обшитой свинцовыми пластинами, разбита амфора душистого вина. Статуя богини-хранительницы из неразрушимой бронзы на заостренном носу устремила взор свой на мифический Запад…  За столпами Геракла.

Карфаген, перекрыв пролив, превратил эллинов побережья Средиземного моря в прилавок для товаров кельтов и лигуров.   Олово и янтарь – вот ради чего купцы Массалии дали математику, астроному и картографу Пифену корабль для поиска путей к туманному Альбиону. Он же предпринял это крайне рискованное плавание только ради заветной Гипербореи! Земли, куда птицы улетают на лето. Куда божественный Аполлон каждые девятнадцать лет отправляется славить Создателя.  

Гребцы налегли на весла. Через одиннадцать дней, затерявшись в открытом море, корабль под покровом ночи миновал стражу и вышел в Океан.

Наполненные попутным ветром паруса неудержимо влекли «Артемиду» к северу. Далекая дымка берега справа была постоянным и надежным ориентиром. Кормчий должен видеть только вершины иберийских гор. Непривычно крупные и длинные волны поднимают корабль с кормы, и он носом врезается в пенистые гребни. Быстрое надежное судно поможет найти дорогу, связывающую берега гиперборейского Океана с Понтом Эвксинским. И раскрыть тайну милетцев о пути в Танаис.

Через четырнадцать дней плавания поздним вечером греки вошли в устье реки уже на британском берегу. Дважды море уходило и дважды увлекало «Артемиду» на глубину. Ветер здесь ни при чем – воды подчиняются Луне: ее винят кельтские жрецы.  

Город раскинулся почти на самом берегу позади дубового леса и сосновой рощи. На лужайке высились громадные камни – одни стояли стоймя, а другие походили на огромные столы. Их расположили здесь предки-гиганты кельтов. Некоторые вытянулись в линию; другие, в виде столов, разрисованы знаками, напоминающими змей и звезд. Они напоминают дома на кольцевой дороге Зодиака, хотя изображений животных нет, а созвездия обозначены с помощью грубых выемок в граните.

Царь пригласил Пифея и переводчика Венитафа на церемонию принесения жертвы богу Тору. Великий жрец заколол белого быка на громадной каменной плите и внимательно следил, в какое из отверстий в виде кубка стекает кровь. Желобок, напоминающий извивающуюся змею, по словам царя, изображает путь Солнца. Отверстия соответствуют звездам, или домам Солнца.

- Иноземец, - объявил великий жрец, - Тор поведет тебя к Трону Солнца. Смотри, кровь стекла в звезду Ту-Ал!

Пифей узнал очертания Медведицы, но не осмелился сказать гостеприимным варварам, что полюс Мира не лежит ни под одной звездой. Поблагодарив великого жреца, астроном попросил разрешения самому окропить вином Большой камень и испускающую душу жертву. Ликующие крики окружающих стали лучшим подтверждением их дружеского расположения.

Пир удался. Две амфоры трезенского вина оценили все присутствующие. Царице были поднесены большие ветки полированного красного коралла. Затем ели мясо быка, нарубленное громадными кусками и поджаренное на огромном костре, угощаясь ячменным пивом. Гостям постелили в доме царя.

Когда грек проснулся, то увидел улыбающуюся белокурую девушку. Поздоровавшись, она удалилась. Пока он спал, она охраняла его сон, отгоняя назойливых мух – весьма приятный обычай гостеприимства:

- Не пей варварских любовных зелий, Пифей. Иначе проспишь все и вся! – пошутил появившийся Венитаф.   Гребцы берут пример с тебя и походят на спутников Уиллиса в гостях у Кирки!

- Неужели мой сон охраняла волшебница?

- Я слышал, как она напевала, пока ты спал. Разве ты не помнишь ее песен?

- Нет! Мне снился бесконечный день и золотистый свет;

- Пифей, открыв глаза, ты действительно увидел свет, проникающий через дверь и запутавшийся в золотистых волосах дочери царя, склонившейся, чтобы нежно поцеловать тебя в лоб. Когда ты шевельнулся, она быстро приняла прежнюю позу. Боги постоянно думают о любви, а люди достаточно безрассудны, чтобы забывать о ней. Иногда они в силах постигнуть послание богов, но, увы, тут же хватаются за оружие и спешат на войну. Как счастливы эти варвары, они еще живут в золотом веке!

_

Море то отступало, обнажая огромное пространство у подножия белых скал Ал-Фиона, как пуны называли Британию; то возвращалось со скоростью скачущей галопом лошади. Яростно с громоподобными ударами бился прилив о камни внизу. Ритм их движения, власть над водами – еще один атрибут Артемиды!

- О, светоносная, сестра Феба-Аполлона, благодарю тебя за то, что ты доверила мне одну из твоих тайн! – молился мореход.   Умоляю тебя, о блистающеликая, попроси своего любимого брата, чтобы он разрешил мне полюбоваться им во всей его славе в стране Ту-Ал!           

- Присоедини и мою пламенную просьбу к молитве твоей богине, Пифей! – горячо заговорила подошедшая дочь царя. Я Финелла – к осеннему полнолунию мне надлежит право стать главной жрицей Стоунхенджа.

Кельтская жрица весьма озадачила эллина, оторвав его от вычислений океанских приливов и отливов, связывающего их с восходами Луны и Солнца, направлениями и силой ветра.

Они стояли у самого края обрыва, где далеко внизу в пенящейся бухте поблескивала под закатным солнцем бронзовая Артемида на носу черной пентекантеры. Громадная тень в пол неба наплывала с севера и накрывала треугольник Британии до самой  южной оконечности. Краснеющее солнце все быстрее и быстрее погружалось в разрастающуюся мглу. Было полное ощущение подобия гигантского острова вдалеке, куда скатывалось утомленное светило, маня и увлекая за собой.

- Надеюсь, ты видишь все это вместе со мной? – спросила Финелла изумленного звездочета. Сбывается пророчество древнего народа, ранее жившего на этой земле. Тех, кто построил этот каменный храм, ныне частью заросший деревьями и лежащий в руинах… Смиренно ожидающий своих прежних хозяев. Приходите сегодня в лесной дом моего отца. Пришла пора прощаться: тебя ждет трудная дорога.  

Дом из грубо отесанных камней венчала глинобитная крыша, поросшая мхом. В центре зала на большой каменной плите был устроен очаг, а дым выходил через отверстие в крыше. Служители следили, чтобы не загорелись балки и солома. На открытом огне жарилась бычья нога, от нее бронзовым ножом отрезали толстые куски мяса.

- Ты собираешься направиться к жилищу наших мертвых? Оно расположено по ту сторону Великого моря на прекрасной земле, откуда никто не возвращается;

– Нет, о царица Иоалла, я не собираюсь тревожить мертвых, - ответил Пифей, - а хочу увидеть землю, где солнце не заходит все лето…

- Знаю, - задумчиво продолжила царица, - эта земля лежит в Мюир Крониме, что означает замерзшее море. Я сомневаюсь, что твой корабль пройдет там, если солнце не будет под знаком середины лета. Кельты говорят, что у вас он называется знаком Пса. Зачем вы выпускаете животных на дороги Неба? Великий Тор может разгневаться.

Важные гости сидели за длинным столом на табуретах, покрытых рысьими шкурами. Гребцы пировали вместе с охраной царицы в соседнем зале под ячменное пиво. После мяса принесли большие корзины с дарами леса: земляникой, черникой и другими незнакомыми ягодами. К ним подали сливки с хлебом в виде плоских ржаных  лепешек. Царь с удовольствием отведал красного трезенского вина, которое поднесли ему в дар. Рыжеволосые женщины безмолвно прислуживали за столом, не принимая участия в трапезе. Их статные фигуры в длинных хламидах из блестящей и мягкой льняной ткани вызывали восхищение.

Финелла в такой же одежде появилась в самом конце застолья: не гоже было жрице предаваться мирским удовольствиям. Она вручила заметно повеселевшему Пифею ответный царский подарок – прозрачно-лучистый камень без всякой оправы. Дубовая шкатулка с вырезанными на ней рунами, вмещающая кристалл, уместилась на ладони эллина.

Прощаясь, царь подвел к Пифею старого моряка: - Левк, лучший наш лоцман, долго наблюдал за небом и морем и советует завтра же отправляться в Ту-Ал!

_

- Смотри, - указал Левк на две соприкасающиеся вершинами скалы, - там высится арка Моста Ветров. Ветер проходит сквозь эту арку Моста: мы дойдем до Ту-Ал за четверть Луны Дорогой Китов. Это добрый ветер и нужный курс! Ты увидишь Ложе Солнца, если этого захочет Тор.

- Божественная Артемида поможет нам достичь цели! - восторженно продолжил его слова Венитаф;

- Нельзя изображать богиню в виде девы с луком, - ворчливо заговорил кельт, - почему ты считаешь, что богиня выглядит юной девой? Боги населяют море, небо, лед, но откуда вы знаете, что у них человеческие лица?

- Варвары мы, - подумал Пифей, слушая разговор переводчика и лоцмана, - потому что видим в богах свое подобие. Боги есть боги. Если мы верим в их существование, им надо придавать какой-то облик.

Левк усмехался в свою редкую бороденку. Он надел большую коричневую накидку с капюшоном и перетянул ее поясом из тюленей кожи, очищенной от меха. Гребцам достали из сундуков плащи и обувь, потому что становится все холоднее. Бурые волны накатывают слева и чуть с кормы. «Артемида» безудержно рвется вперед. Весла убраны, вполне хватает парусов. Дождь. Иногда возникает густой туман, и снова дождь. Изредка проблескивает солнце, похожее на белый круг, затянутый серой мглой.

Подогретое на угольях вино мешают с салонским медом – этот напиток действует успокаивающе: - Солнце Эллады греет нам сердце и брюхо! – храбрится Венитаф.

Второй день второй декады Скирофориона: погода не меняется. Немного усилился ветер. «Артемида» одинешенька посреди Океана у самого края земли. Солнце почти не заходит, скрываясь всего на несколько часов. На шестой день плавания неожиданно с неба начали падать крупные хлопья пепла и заметно потеплело. В ночное время разразилась гроза, и в абсолютном мраке пошел горячий дождь. Паруса были убраны, экипаж укрылся под палубой, отдавшись на волю судьбы.

Несколько молний обожгли бронзовую плоть Богини и ее глаза ожили  мягким светом. Шквальный ветер разметал стелящуюся над морской пучиной облачность вперемежку с пеплом, и в высоком небе засияло голубое солнце.

Сказочно яркая и зловещая картина предстала перед глазами путешественников: изумрудно зеленая поверхность земли, уходящей к горизонту, раскалывалась бурлящим лавою разломом. Горели леса и долины. Из нескольких обгоревших вершин невысоких гор штормовым ветром на северо-восток относились серые столбы пепла и дыма. В кипящую воду стекали расплавленные каменные потоки. Вода медленно отступала, огрызаясь прибоем. Корабль замер, как вкопанный, на расстоянии полета стрелы от берега.  

Изумленные греки замерли вдоль борта. Пространство было дико и безлюдно. Вдруг до слуха людей донеслось негромкое ржание. На еще целом берегу реки, впадающей в  океан, было замечено движение.

- Здесь никогда не было лошадей! – вскричал лоцман, - только морские птицы! Даже тюлени и дикие гуси здесь не появлялись!

- Так вот зачем Финелла послала нас к этой мифической земле мертвых Ту-Ал! Это же Туле – архаический осколок Гипербореи! - озарило Пифея и он распорядился гнать лодку к пылающей тверди.

Когда Пифей в сопровождении Левка и Венитафа выскочили на берег, лава уже заполняла русло реки.   Горючие удушающие дым и газ стелились над долиной. Закутав лица мокрыми шарфами, они бросились в кусты, откуда слышалось хрипение. Светлая лошадь была еле жива. Ее огромные глаза были налиты кровью, она умоляюще смотрела на людей уходящим взглядом. Рядом с ней, завернутый в бирюзовую ткань, лежал маленький ребенок с каплями влаги на чумазом личике. Кобылица кормила его своим молоком.

Левк схватил ребенка и бросился к лодке. Венитаф прикрыл ладонью глаза холодеющей кобылицы, и дружно с Пифеем понеслись вслед за кельтом. Как только они поднялись на борт «Артемиды», лава огненными языками начала пожирать место чудесной находки. Мелкие, белые от пузырьков горячей воды, волны стали все настойчивее биться в корпус пентекантеры:

- К веслам! – призвал товарищей Венитаф, - пора уносить отсюда ноги!

- Это девочка, - нежно вымолвил суровый лоцман, разворачивая спасенную от лютой смерти малышку. Ей всего несколько месяцев, а она не кричит и не плачет: будет смелой и сильной жрицей!

- Почему же жрицей? – спросил недоуменно Пифей;

- Тор сохранил ей жизнь. Но мы никогда не узнаем, кто ей эту жизнь подарил в заколдованной земле Ту-Ал! – горячо прошептал возбужденный кельт.  

Ветер снова менялся. Оставив девочку на попечение грека, Левк принялся командовать гребцами и кормчим. Казалось, нос корабля вонзился в облако, упавшее прямо с синего неба, скрывшее все вокруг. Не прозвучало и двадцати ударов тамбурина, когда сильный удар свалил с ног стоящих на палубе. Быстро вскочив, бледные как смерть Левк и Венитаф, оцепенели у ног бронзового изваяния Артемиды. Таран впился в громаду голубого льда, и Артемида опустила правую руку, державшую стрелу за оперение, наконечником указывала на застывшее море:

- Надо остановиться! – воскликнул кормчий, - этого требует Богиня!

- Назад! Поворачивай назад! Мюир Кроним! – мрачно произнес Левк;

- Замерзшее море! – перевел Венитаф, - Богиня повелела возвращаться, она запретила приоткрывать завесу над тайной Аполлона.

Пелена, окружающая судно, исчезла. Развернувшись носом на полдень, корабль освободился ото льда и вышел на чистую воду. Через разрывы тумана, насколько охватывал глаз, виднелись тянущиеся во все стороны сплошные льды. Земля, разрываемая вулканами, исчезла без следа, будто ее и не было.

Но в кормовой каюте, согреваемой жаровней, мирно посапывала девочка Уда, как назвал ее кельт, - Белая Волна…

Пифей принес жертву Посейдону, бросив в море две амфоры вина, и велел жечь благовония перед статуей Артемиды целый день.

Венитаф вынес подаренную Финеллой шкатулку и достал кристалл: даже в туманном сумраке по его поверхности побежали солнечые блики. Немного погодя одна из граней камня стала значительно светлее, собирая лучики в одну яркую точку.

- Поднимается ветер из Страны мертвых! – сказал Левк и уверенно указал рукой курс движения.  

Пентекантера, поставив все паруса, стремительно двинулась на юг. Гребцы отдыхают, корабль несет ветер, и подталкивают в корму огромные волны. Нос режет пенистые барашки, работают только кормчие. Льды, устилавшие море, остались далеко позади. Тщетные расспросы Левка об ужасной жизни мореходов, когда здесь наступает бесконечная ночь, остаются без ответов. Это запретная тема – об этом не говорят из страха навлечь гнев богов.

_

Через несколько часов гонки по мрачному Океану вдруг неожиданно явилось солнце, и водная гладь, заискрившись, замерла, будто вновь скована льдом. Прямо по носу показался встречный корабль, такой же черный и низко сидящий, как «Артемида».

- Это пуны! – жарко шепчет Венитаф не на шутку встревоженному капитану, - неужели Карфаген и сюда устремил своих воинов?!

- Они тоже ищут дорогу к дешевому олову, - неуверенно предположил Пифей, - их купцы бороздят воды вдоль всего известного нам побережья;

- Это Финелла! – успокоил их кельтский лоцман радостным возгласом, - девочке уже пора дать грудь: ей привезли кормилицу.

Штиль обессилил паруса: оба корабля сблизились и замерли, соприкоснувшись бортами. Гребцы обоих экипажей удалились в свои носовые укрытия, оставив на палубе только своих вождей.   Левк с ребенком на руках осторожно перебрался на чужое судно и сразу же вышел, оставив его в кормовой надстройке. Чуть погодя следом за ним вышла к эллинам и Финелла.

Все та же золотоволосая молодая красавица, закутанная в коричневую лоцманскую накидку, взошла на палубу «Артемиды». Но теперь ее васильковые глаза были полны уверенностью и силой. Чело источало уверенность мудрости, а правильные черты лица потеряли девичью миловидность, но обрели жесткую красоту. Все вместе они подошли к курящейся жертвеннице у ног бронзовой статуи.

- Слава твоим богам, о Пифей, - сладким голосом произнесла жрица и с благодарностью посмотрела на грека.

- Они все же смогли разорвать оковы времени и вернуть из Небытия новый росток наших Людей. Древнее пророчество предрекало твое появление, ибо только дети Эллады могли проникнуть в исчезнувшие пределы Ту-Ал!

- Так значит, гибнувшие гипербореи основали твою страну? – спросил массалиец, когда жрица умолкла;

-  Боги только помогают лучшим смертным, - уклонилась она от прямого ответа; - Тысячи лет назад фоморы - злобные, коварные и мрачные морские великаны жили на нашей земле. Воинственные, пройдя сюда через Черный континент, чинили они немало бед по всему миру. Но были усердными земледельцами, разводили овец. Строили дивные башни. Но чума похоронила их, и земля оставалась пустой тридцать лет.

За ними из Эллады пришли немедяне и принесли с собой искусство политики. Когда же фоморы посмели их потеснить, они обратились за помощью к своим Богам. Вскоре огромное войско с друидами и друидрессами, с ядовитыми животными, опасными и странными захватили и вдохнули новую жизнь в башни фоморов.

Жили в достатке, пока не пришла с моря Великая волна. Накрыла и уничтожила завоевателей, победив, таким образом, всех. Некоторые из немидян пережили наводнение, но, впав в печаль и убоявшись чумы, отбыли на родину. А земля осталась покинутой на две сотни лет.    

Позже фирболги, предки ахейцев, трудолюбивые и опытные земледельцы создали долины клевера на голых холмах, землю извне принося…  Жрица замолкла, очевидно, сказав иноземцам все, что они должны были услышать и могли понять.  

Теперь перед ними лежали разные пути, и настало время прощаться. Левк, преобразившись из просоленного лоцмана в грозного друида, извлек кусочек красновато-желтого янтаря и указал на свои меховые одежды. Гортанным голосом на своем кельтском языке он произнес:

- Сканны! Берги! Нориго! Ба-Алтия, А-баало! -  там, на восходе, в прекрасной стране сплошных лесов, глубоких заливов, озер и снегов добывают янтарь;

- Значит, именно плаваньем через Царское море открывается путь в Танаис, по которому Ясон сумел возвратиться в Элладу! – как эхо, произнес за ним картограф.

Друид помог жрице перейти на свое судно, и их молчаливые гребцы дружно налегли на весла. Греки, поймав в паруса попутный ветер, достали очередную амфору и отпраздновали начало нового пути:

- Четыре повозки олова за две повозки янтаря, - вслух припомнил цены местного рынка Венитаф, прикидывая, сколько богатой руды они загрузили в трюм в виде бросового балласта.  

_

VIII.   Башня Фоморов.

«…пусть пашут во вторник, поля засевают

во вторник, во вторник пусть жнут» - Брес.

- Уда, - вдруг вспоминая, заговорила дневная жрица, - совсем крохотной девочкой меня звали Удой - Белой Волной…

Финелла стала верховной жрицей сразу же, как только привезла меня в Стоунхендж. По исполнению шести лет я впервые была допущена  участвовать в обряде жертвоприношения. Накануне придворные маги варили тайное зелье. Мне через щель в двери удалось подсмотреть это действо: услышать и впитать в себя удивительные ароматы тех кореньев и трав. Пары же колдовского варева наделили  меня чудным свойством, в котором пришлось убедиться только несколько позже.    

Произошло это на шестой день луны. Именно луна управляет месяцами и движением времени, имея особый цикл, длящийся девятнадцать лет. Со священного дуба золотым серпом были торжественно срезаны побеги омелы и  окроплены ею выбранные жертвы. Во время страшного ритуала на алтарный монолит зеленого слюдяного песчаника была выпущена кровь самого молодого пленника.

Левк отсек ему голову и тот не почувствовал ни боли, ни отчаяния. Одурманенный питьем друидов, он познал, что душа его бессмертна и перейдет из одного бренного тела в другое. Вера эта  возбуждала храбрость и устраняла страх.

Когда кровавая жатва была торжественно завершена, начался пир. Ночь наполнилась громким пением и бесноватыми плясками. Дикая музыка звучала в дубовой чаще, разлетаясь на осколки среди вековых стволов.    

Я же, никем не замечаемая, побежала по лунной дорожке на опушку к каменным нагромождениям Стоунхенджа. Полное сил и восторга яростно билось мое сердце. Ноги несли меня стремительно и неутомимо: я вдруг ощутила себя мчащейся кобылицей! Ипостасью богини Эпоны в образе ночной кобылицы… Могучей и сильной, во власти которой любого  встреченного человека наказать немедленной смертью  или наградить великой любовью! Единственный шанс избежать своей участи – упасть ничком и не смотреть, устрашаясь приближающегося стука копыт!

Вот и заветная поляна; но вместо ущербного частокола бесформенных валунов стояла сияющая колоннада.   Над зеркальной поверхностью пилонов, выстроившихся в гигантское многоярусное кольцо, высился хрустальный купол. Его свод уходил в лунный сумрак небес, мерцая отражениями звезд. Охваченная восторгом новых ощущений и неземного зрелища, я сумасшедшим галопом облетела несколько раз вокруг величественного храма.   Как терпок был тот ночной запах прошлого! Как был  горяч обжигающий лунный свет!    

Но близилось утро. Моя кобылица повернула назад на меркнущую дорогу к восходу. С каждым шагом брусчатка под ногами все более обращалась в пыль, зарастая травой и вновь превращаясь в лесную тропу.

Под кроною первых деревьев застыла простоволосая  Финелла со скрещенными на груди руками:

- Вот и явилась ты нам, маленькая богиня! - молвила она взволнованным голосом, - наша надежда и наша защита!

Как оказалось, она следила за каждым моим движением и видела весь мой путь сегодняшнего преображения. С первой поступью рассвета кобылица вновь вернулась в образ девочки:

- Это могло произойти только с тобой, - зашептала верховная жрица, обнимая плечики Уды, - рожденная гиперборейкой и ниспосланная кельтам. Что видела ты там, с какими чудесами столкнулась? – и она кивком указала во след ускользающей ночи;

- Я была в самом центре начального мира -  у башни Фоморов; слышала их голоса и мысли; видела их истинный облик…  В подражании им, наши друиды иногда колдуют, стоя на одной ноге и закрыв один глаз… Но они были совсем другими: могущественными и прекрасными... Но, увы, превращаются в ужасных монстров, как только вступают в наши пределы; при этом, полностью не покидая свой мир.   Более древние существа, нежели боги, коими некогда были побеждены и изгнаны под толщи морских вод;

- Пойдем со мной, моя девочка, - повела жрица Уду через просыпающийся лес к своей пещере, - тебе надо отдохнуть и отойти от вещих видений!  

Я проспала несколько дней. А когда проснулась, то стала слышать голоса людей на другом краю долины…  Стала и днем видеть блистание звезд; и даже ночью - различать движение зверья в чаше и людей за каменными стенами жилищ…  Но только в следующее полнолуние во мне вновь проснулась жажда скачки и я опять смогла вернуться в плоть кобылицы! Когда это случилось, Финелла была поручь:

- Будь осторожна, маленькая Уиндзи, - предрекла она взволнованным голосом, - богиня Эпона, вскормившая тебя, призывает твою душу;

- О, нет, - ответила я, полностью осознавая происходящее, - и сегодня я только гостья. Еще нет богини Эпоны… Еще многое предстоит увидеть и только потом   будет определен выбор.

Жрица понимающе прикрыла глаза и  веточкой омелы слегка подстегнула уже по крупу пританцовывающего животного. Будто дождавшись желанного знака, кобылица гладкой рысью устремилась к стеклянной башне.

- Почему ты назвала меня Уиндзи? – спросила она, когда рассвет вернул ее в человеческое естество;

- Так Левк попросил: руны ему указали твое новое имя. Друиды не записывают свои заклинания, составы зелья, выбранные травы. Они с детства заучивают все только наизусть, не поясняя своих толкований;  

- Это имя как-то связано с моим теперешним состоянием? – допытывалась еще очень возбужденная девочка;

- Наверняка, это связано с твоим будущим, - уверенно отсекла Финелла, заводя раскрасневшуюся ученицу под своды своего жилища:

- Что видела ты, на что указали тебе твои боги?

- Печален рассказ мой, - начала ученица, присев на корточки у очага, - уже не нашла я на прежнем месте тот сияющий чертог. Над круговой колоннадой исчез искрящийся купол.   Лишь где-то в звенящей подлунной  вышине парила над храмом леденистая полу сфера… Призрачные стены еще единили ее с земным основанием…  Другой народ возжигает у алтарного камня жертвенные огни, но нет в пламени том источающей жизненной силы… Им, очевидно, не следует здесь оставаться;

- То немедяне, они приплыли сюда с юга, волею Аполлона покинув Элладу, к самым границам  Гипербореи.   Новых богов ввели в древние храмы;                

- Следующей ночью, Финелла, возьмешь меня с собой на служение? Нам нужно быть там  вместе: Небо готово многое нам поведать;

- С нами будет Левк, хорошо? Он рассказывал мне, еще девочке, такой же, как ты сейчас, об Этой Ночи Кельтов… Значит, пророчеству, которое свято хранили в своей памяти поколения друидов, суждено сбыться в этой моей жизни!  

- Как повелишь, о, верховная жрица, можно я до вечера буду спать в твоей пещере?

День промелькнул не заметно. В стране кельтов наступала темная половина года: эта ночь не принадлежала ни заканчивающемуся, ни начинающемуся периоду. В ночь Хаоса открывались входы в Другой Мир, делая возможным встречи человеческих и божественных начал. Праздник правил главный кельтский бог Луг, являя свою ужасную сущность. Во время пиршества, короля, который не может более обеспечить благо своего народа, подвергали ритуальной смерти. Раненый насмерть, утопленный в бочке с вином или сожженный заживо при пожаре королевского дворца, он являл собой жертву богам.

Ближе к полуночи упала звезда, осветив пол небосвода. Этот знак только подтвердил намерения Уиндзи; друид разбудил девочку и подал ей умыться ключевую воду:

- Пойдем, малышка, Финелла уже в Храме и ждет нас, - Левк взял меня за руку, в другой руке он нес свежесрезанную ветку омелы.

В селении раздавались музыка, песни и смех. Мелькали огни, и пылало пламя общего костра. Молодые люди в устрашающих масках мертвецов ходили от дома к дому с лампадами, вырезанными из репы. Внутрь репы помещали свечу, чтобы отпугивать злых духов. Крестьяне привязывали к копьям пучки сена или соломы и поджигали от костра на площади.   С этими факелами обходили поля и пастбища, размахивая ими над стерней и скотом, чтобы следующий год оказался урожайным.  

- К Стоунхенджу мы подошли почти в полночь. В дубраве веселье приближалось к своему ужасающему пику: экзальтированные кельты с замиранием сердца встречали раскрытие потусторонних врат!

Верховная жрица стояла у алтарного камня и смотрела в сторону разгорающегося северного сияния. Ярко-зеленые сполохи света охватывали весь горизонт, превращая ночь в мерцающий сумрак. И оттуда, из самого сердца огневища изумрудной зари, неслась к  уснувшим развалинам вереница огромных птиц.

Среди стоящих, покосившихся и лежащих валунов руин древнего святилища началось движение и мелькание множества незримых ранее существ. Прежних божеств, которых люди на протяжении бессчетных веков пытались здесь умилостивить с помощью обрядов и жертвоприношений.  

Но вот птицы коснулись пожухлой травы; все голоса и призрачные тени из тьмы тысячелетий исчезли прочь. Грубый камень вокруг нас вновь восстал в своем первозданном виде, отсвечивая полированной поверхностью своих граней. Полу кольцо колоннады странным образом смыкалось с площадкой перед неведомым сооружением, залитым солнцем в окружении обрывистых гор. На границе между двумя мирами прохаживалась стайка лебедей, гогоча и потрясая после полета могучими крыльями. Колесница, влекомая парой белоснежных лошадей, выкатилась почти к сияющему алтарю. Несколько щебечущих девушек и белокурый красавец в туниках сошли с нее на землю. Было понятно, что прибыли они с дарами нив и садов к  вершинам  Парнаса.

Улыбающийся юноша подошел к нам, поцеловал в чело Финеллу и взял меня за руку. Приобняв правой десницей друида за плечи, он подвел нас к колеснице, где поручил меня своим звонкоголосым спутницам.   Левку же вручил поводья одной из лошадей, что-то шепнув ему на ухо. И я подошла к кобылице, и коснулась обеими ладонями  склонившейся шеи. Большущие темные  глаза ее проникли  в  душу, впитав мои восторг и память ночных скачек!

Друид подвел ее к печальной Финелле под звездный покров страны кельтов, и они навсегда исчезли из моей жизни.

Я же наконец увидела полную картину, теперь меня окружающую. В глубине горного ущелья в естественном цирке из обнаженных острых вершин явился город Дельфы. Подобно орлиному гнезду, на скале, окруженной пропастями. Издали была видна сверкающая бронзовая статуя Победы, медные кони, бесчисленные золотые статуэтки, выстроенные рядами на священной дороге к  храму Феба-Аполлона.   За ним, в толще скалы, находилась узкая пещера с трещиной, откуда вырывались холодные пары, вызывающие вдохновение и экстаз. Там пророчествовала Пифия; туда  мужчины, женщины и дети всех эллинских племен поднимались по священной тропе поклониться сребролукому Богу.  

Мы, среди прочих, вошли под высокие своды ажурного храма. Прохлада и свежесть веяли меж его колонн, густые тени которых расчерчивали  внутреннее пространство. Чередование и пересечение коридоров солнечного света в сумраке помещения скрадывали объемность его очертаний. Девы, дары к алтарю возлагая, запели сладкозвучную песню… Златокудрый же возница под эту мелодию рассеялся в дымке клубящихся благовоний… 

Так волею светлого бога я очутилась в Элладе…

_