Фанфик к фанфику Наложница

Фанфик к фанфику "Наложница"

Направленность: Гет

Фэндом: Булычёв Кир «Приключения Алисы»

Пейринг или персонажи: Павел Гераскин/Алиса Селезнёва

Рейтинг: R

Жанры: Романтика, Флафф, Психология, Hurt/comfort, Дружба

Размер: Мини, 89 страницы

Кол-во частей: 8

Статус: закончен

Описание:

По мотивам этого фика -

Публикация на других ресурсах:

Уточнять у автора/переводчика

Часть 1

***

— Ты почему до сих пор не спишь? — удивился Паша, вернувшись к Алисе при первой возможности — посмотреть, как она устроилась.

Он был уверен, что она давно уже спит. И очень надеялся на это.

Сон сейчас очень помог бы ей.

А ещё её сон был необходим ему. И не только для того чтобы быть спокойным за её отдых и не думать о том, что её одолевают мрачные мысли, от которых неизвестно как её спасать.

Её сон дал бы ему время всё обдумать. В том числе и манеру его дальнейшего общения с Алисой.

А ещё… позволил бы ему насладиться редкими моментами, когда он мог по-настоящему почувствовать себя её хозяином. Или даже любимым.

Это чувство приходило к нему, когда Алиса спала в его присутствии. Но это было так редко.

Его огорчало, что обычно Алиса предпочитала поскорее куда-нибудь умотать, нежели спокойно уснуть рядом с ним.

Причём в любую погоду и в любых обстоятельствах.

Было в этом что-то обидное. Словно она не доверяла ему.

И даже не в этом дело. А в том, что это почему-то разбивало ощущение, что они вместе. Что у них может быть общее будущее.

Он мог бы подумать, что она не остаётся, потому что её просто не тянет к нему.

Но если бы дело было в этом, если бы её не тянуло, то она вообще не стала бы встречаться с ним.

Но с этим всё было в порядке.

Ну то есть не всё-всё конечно, проблем хватало и с этим.

Но по крайней мере на встречи она являлась неизменно.

Значит, всё же тянуло. И именно к нему.

Он, конечно, предполагал, что она не остаётся выспаться из-за нежелания показывать свою слабость.

А также из-за желания сохранить иллюзию независимости и самодостаточности.

Убедить в своей независимости и его.

И, что ещё важнее для неё — убедить в этом саму себя.

И всё равно осадок от преждевременных сборов Алисы каждый раз был таким, что едва ли не гасил всю радость от самого факта встречи. Ну и от полагающихся и сопутствующих вещей конечно же.

Из-за этого он со всё большей тоской вспоминал начало их близких отношений.

Те времена, когда Алиса ещё спала с ним не только в переносном смысле, но и в прямом.

Хотя тут конечно вопрос ещё, какой из смыслов считать прямым, а какой переносным. Но это неважно.

Важно, что Алиса с ним спала. То есть ночевала. То есть засыпала с ним.

А он тогда даже не понимал, насколько это ему нужно. И принимал всё как данность, ошалевший от всего в целом.

А потом почему-то перестала оставаться выспаться.

То есть не сразу перестала. Но засыпала с ним всё реже. Каждый раз находя какие-то причины смыться.

Сначала он верил, что у неё действительно есть причины оставить его.

Но когда её исчезновения стали правилом — он понял, что дело не в причинах. Что Алиса просто почему-то не хочет засыпать с ним.

А окончательно всё стало ясно, когда однажды он узнал, что она провела остаток ночи всего лишь в соседнем номере!

Его недоумению не было предела.

Сначала собирался устроить ей расспросы, что это за странные причуды и прихоти. Выяснить, уж не боится ли она его.

Но следующая встреча оказалась так нескоро, что в момент, когда она всё же состоялась, причуды подруги волновали его меньше всего.

До следующей причуды.

И всё же он так и не спросил, зачем она тогда от него сбежала от него в соседний номер.

Может, зря не спросил.

Хотя на искреннее объяснение он не особо рассчитывал.

Но попробовать можно было. Вдруг повезло бы.

Совместные засыпания стали такой редкостью, что когда обстоятельства наконец-то заставили Алиску уснуть с ним, он боялся дышать, чтобы не разбудить её.

И так разволновался от картины спящей возле него Алисы, что несколько минут не просыхал от слёз.

Это делало для него совершенно очевидным тот факт, что его сердце нуждается в этой девочке. Отчаянно нуждается.

А вот для него не делало. Его девочке не было очевидно, как она ему нужна.

Или же нужды его сердца не имели для неё никакого значения.

Как он ни убеждал Алису быть полноценной парой или хотя бы встречаться чаще, хоть немного — но в своём упрямом несогласии она была непреклонна.

Вот просто встречаться — это пожалуйста. Тут уговаривать Алису не приходилось.

К огромной радости Гераскина.

Который не представлял, как он перенёс бы, если бы Алиса не согласилась ещё и на встречи. Хотя бы на эти редкие встречи.

Но это было предел её сговорчивости.

***

На его вопрос Алиса не ответила.

Да она и не услышала, похоже.

Пребывая где-то не здесь.

— Алис… Почему не спишь? — спросил он ещё раз.

— Не хочу…

— Алиса, надо спать.

— Не изображай моего папу.

— Что ж… раз ты не спишь… попробуем это как-нибудь использовать.

— И как же?

— Тебя надо привести в порядок.

— Я уже.

— Я бы так не сказал.

— Как ты собираешься приводить меня в порядок?

— Лечебный массаж.

— Только не массаж.

— Почему?

— Неважно.

— Не хочешь ничьих прикосновений? Хорошо.

Но я и не говорил, что массаж буду делать я сам.

Есть и аппаратура.

— Не сейчас.

— Не упрямься. Тебе станет легче.

— Паша, я благодарна тебе за заботу.

Но если ты в самом деле хочешь позаботиться именно обо мне, а не успокоить себя мыслями о том, что ты сделал всё возможное, то пока просто оставь меня в покое.

— Хорошо. Покой так покой.

Но давай хотя бы обработаем повреждения, и я сразу уйду.

— Я сама.

— Это так-то ты меня слушаешься? — не выдержал Паша.

— Ой, да ладно. Если тебе так нужно — давай я завтра начну слушаться.

— Не торгуйся. Это не обсуждается.

— Гераскин, ты меня конечно извини, но я же ясно дала понять, что хочу просто побыть одна. Хоть немного. Ещё немного.

Неужели я так много хочу? Неужели так трудно выполнить эту просьбу?

— Очень трудно.

— Не знаю, почему тебе трудно, но если вдруг тебе трудно ждать близости, то можешь снять напряжение прямо сейчас.

Но с условием, что после этого ты сразу дашь мне хотя бы пару часов покоя.

— Вот ещё. Когда это меня устраивали такие условия и такие милости.

Покой я тебе конечно дам, но без всяких условий.

И тем более без всяких снятий тех напряжений, на которые ты намекаешь.

К удивлению Алисы, Паша в самом деле вышел.

Но не успела она обдумать его покладистость, как поняла её причины.

— Пашка, как ты посмел? — устало крикнула Алиса, надеясь, что Паша её услышит, так как наверняка стоит за дверью и только и ждёт её реакции.

— Извини, но я думаю, что сон пойдёт тебе на пользу.

— Не смей решать за меня, что мне пойдёт на пользу!

Как ты вообще посмел воспользоваться этой отравой?

— Отравой нельзя воспользоваться.

Отрава вредна, а пользуются полезным.

— Не придирайся к словам.

Я запрещаю травить меня снотворным!

— Это не вредное снотворное.

— Ты негодяй, Пашка…

— Когда выспишься — тогда и выскажешь всё, что ты обо мне думаешь.

Я охотно тебя выслушаю.

— Паша… Я должна предупредить тебя.

Немедленно распыли противоядие.

— Поздно.

— Не ври.

— Реально поздно.

И вообще — это же твой любимый запах!

— После такого — уже не…

Голос Алисы затих.

Паша осторожно заглянул в дверь.

Алиса могла и притворяться.

И хотя снотворное конечно подействует, но в данный момент Алиса могла быть ещё в состоянии натворить что-нибудь нежелательное.

Она была на кровати. Это было закономерно, учитывая, что снотворное первым делом ослабляло способность шевелиться, делая движения крайне затруднёнными.

Но Алиса даже успела подготовиться к тому, что скоро уснёт — в том смысле, что приняла подходящую для сна позу.

Паше оставалось только любоваться на спокойно спящую девушку и надеяться, что сон поможет ей восстановить равновесие.

Настолько, что она даже простит его своеволие.

Он тоже не приветствовал новомодные снотворные и прочие хитрости.

Но иногда их польза казалась вероятной. Как в этом случае.

Успокоившись после недавней перепалки и после уколов собственной совести, Паша решил воспользоваться сном Алисы для достижения ещё одной цели.

Раз она пока против помощи аппаратуры — можно использовать и старые добрые средства вроде кремов и гелей.

С чего бы начать?

Наверное, с того, что не требует обнажения девушки.

Например, с рук.

Паша осторожно нанёс гель, начал распределять, и тут ему пришлось снова удивиться.

Синяк оказался нарисованным.

Вот так Алиса. Значит, она разрисовала себя? Но зачем?

Может, с целью вызвать сочувствие?

Давить на жалость — это не в её характере.

Или она пошла на это, услышав его угрозы?

И решила таким образом смягчить его, чтобы он отказался от его намерений?

Впрочем, в любом случае смягчить его ей в самом деле удалось...

Может, он и без её грима не стал бы наказывать так, как подумывал ещё по дороге с ней.

Но факт есть факт - окончательное решение он принял именно тогда, когда узрел грим.

В то же время Паше стало радостно, что синяки оказались всего лишь гримом, а не настоящими.

Может, всё не так уж и плохо, как он думал, судя по её синякам?

И что ему делать с этим открытием?

Притвориться, что он не обнаружил обман?

Или сообщить об открытии и спросить, зачем Алиса так разрисовала себя?

Может, раз синяки нарисованные, вернуться к первоначальному плану?

Конечно не в крайнем варианте…

Но что-то наверняка можно придумать.

Надо же как-то проучить Алису. Тем более за обман.

Но где она взяла краску?

Когда успела раздобыть её?

После душа синяки на ней уже были.

Значит, она нарисовала их в душевой?

То-то она так долго там возилась. Чуть ли не два часа.

Паша осторожно потёр пальцем другой синяк. Тоже нарисованный.

Делать Алисе нечего было, раз тратила время на такую чепуху.

Неужели в самом деле так испугалась его угроз?

Он был так убедителен, разыгрывая из себя рассерженного и жаждущего возмездия?

В таком случае он перестарался.

Тем более учитывая состояние Алисы.

Точнее, неизвестность подробностей.

Что, как, почему.

В общем, сам тоже хорош.

Что-то совсем у них разладилось, раз до такого уже дошли. —

Он угрожает, она боится.

Он и так страдал из-за её недоверия.

А теперь ещё и сам же всё усугубил.

Паша меланхолично стирал один синяк за другим.

Затем взял салфетку и начал аккуратно стирать краску.

Вариант оставить «синяки» и притвориться, будто он не знает о нарисованности синяков, как-то сам собой растаял и отменился.

Пусть Алиса увидит, что синяки исчезли.

Как она отреагирует?

Спросит, как он догадался?

Или упрекнёт, что прикасался к ней, пока она была под действием снотворного?

Или сделает вид, что ничего не изменилось?

А он что ей скажет?

Что синяки исчезли благодаря чудо-гелю? Мол, вылечил просто.

Нет, не тем они занимаются. Зачем все эти притворства?

Когда они оба хотят только одного — просто быть вместе.

Он точно. И не скрывает этого.

Алиса явно тоже хочет. Но вот она это признавать не желает почему-то.

Может, это из-за него? Из-за того, что он что-то не так делает?

А что он не так делает?

Что он должен сделать, чтобы Алиса перестала его чураться и наконец была с ним всё время?

Она вроде и сказала недавно, что уже согласна провести с ним аж несколько месяцев.

Но может она уже завтра передумает.

Тем более после его «выходки», как она наверняка окрестит его трюк со снотворным.

Да и до снотворного могла передумать.

Она с таким видом тут сидела, когда он вернулся, что он не удивился бы, если бы она сказала, что уже передумала.

Один из синяков не стирался. Стало ясно, что это не нарисованный.

Значит, и настоящий есть. А может и не один.

Паша занялся подсчётом настоящих.

Всё равно получалось немало.

Да он и один посчитал бы как "много". Очень много.

Он никогда не мог спокойно смотреть на Алисины синяки и царапины.

Даже когда она сама их получала.

А получала она их нередко…

А уж если то были следы чьего-то злого умысла или даже неосторожности, то только заступничество Алисы спасало нечестивца от скорой расправы.

Где-то на незаметной границе детства и отрочества метки на теле стали волновать его и в другом смысле.

Привлекая внимание сами по себе и возбуждая сострадание, теперь они заставляли думать ещё и о другом.

Вдруг стало очень важно и волнительно, что вокруг синяка такая нежная, такая гладкая кожа.

Или то, что синяк в таком интересном месте.

А интересными были буквально все места. Будь то нежное округлое колено или выше. Изящный локоть или … да что угодно.

— Что это у тебя? Опять синяк?

— Пустяки.

— Не пустяки.

— Паша, перестань.

— Нет покажи.

— Паша, ну куда ты лезешь.

— Там ещё один?

— Не важно.

— Почему ты не бережёшься!

— Паша, люди увидят.

— Да нет тут никого.

— А вдруг кто-то появится.

— А если бы не люди — ты дала бы осмотреть тебя? Я хотел сказать — твой синяк.

— Забудь.

Но забыть он уже не мог. Взгляд то и дело тянулся туда.

Где начиналась не такая уж длинная юбка. Заставляя дрожать от сострадания и неуместного восхищения красотой линий и форм.

Да и потом, стоило только закрыть глаза — как перед внутренним взором то и дело всплывал этот синяк.

И второй тоже. И то, на чём они красовались.

И ему страстно мечталось быть всегда рядом, чтобы уберечь её от синяков.

Ему казалось, что уж он-то убережёт. Он не даст ей упасть или удариться. Всегда успеет среагировать.

И он успел бы.

Если бы она позволила быть рядом.

Но этого-то она и не позволяла.

Сейчас вот наметилась возможность. Есть шанс, что она позволит ему быть рядом.

Пусть и под предлогом, что она его вещь, а он её хозяин.

Ну и пусть так, если иначе никак.

Он ещё расскажет ей, что рабыня тут не она, а наоборот.

Что это она его хозяйка.

А ему надо только одно — быть рядом, чтобы не допустить появления этих синяков.

Разве что нарисованных.

Они вместе их нарисуют, если ей хочется рисовать на себе синяки.

Не в силах терпеть дальше, Паша решился.

Раздевшись, он лёг рядом с Алисой и прижался к девушке.

Это хоть и не предел его мечтаний, но тоже хорошо.

Особенно учитывая, что такие моменты не так часты, как ему хотелось бы.

Обычно им сначала просто не до этого. А потом Алисы просто нет рядом.

Решив, что Алиса не обиделась бы на него, узнав, что он прикасался к ней во время сна, Паша позволил себе дотронуться до неё.

Почему бы и не позволить себе невинные касания. Впрочем, а какие из них — не невинные?

У любящих всё невинно…

Да Алиса всё равно не поверит, что он не дотронулся до неё, пока она спала.

Даже если бы он в самом деле не трогал её.

Даже если бы предоставил ей видеозапись.

Так что лучше уж пусть она упрекает его в том, что он на самом деле делал.

Чем в том, чего он так и не делал.

Он не виноват, что так нуждается в ней.

Что ему необходимо видеть её, касаться её, вдыхать её запах.

Он и так обходится скудным режимом встреч.

Он устал от этого.

Она и сама должна понимать это.

И перестать держать его в таком положении.

А может и самой станет проще.

Кстати, она хотела его предупредить о чём-то.

Интересно — о чём.

Или она сказала это просто так? Лишь бы заставить распылить антидот?

Надо будет спросить, когда она проснётся.

Хотя она теперь может не рассказать уже. Из вредности.

Чтобы он маялся от любопытства.

Даже если рассказывать-то нечего.

***

Паша не заметил, как и сам тоже уснул.

От себя он этого не ожидал.

И снотворное на него не должно было подействовать — он же принимал заранее антидот.

Наверное, сказались переживания за Алису.

А пробуждение было ужасным.

Тем, что было похоже на те пробуждения, когда он просыпался один.

Когда он ещё не привык к тому, что, проснувшись, не застанет Алису.

Когда она не уходила до того как он уснёт.

Вот и на этот раз он снова был один в кровати, когда проснулся.

Правда, теперь Алиса должна была всё же быть где-то недалеко.

Как минимум физически.

Другое дело, что она может отдалиться от него.

Оглянувшись и убедившись, что в комнате Алисы нет, Паша отправился искать её.

В крайнем случае найдёт по сигналу маячка.

Смешно конечно будет. Искать по маяку даже на не очень-то большом корабле.

Ах, что на это сказал бы старина Гай-до?

Когда-то умный кораблик говорил, становясь невольным свидетелем их шалостей, что не желает участвовать в их человеческих играх и просит не вмешивать его в них.

Однажды Алиса искала его по всему кораблю, но его нигде не было.

Алиса уж всерьёз забеспокоилась — куда это Гераскин мог подеваться с корабля.

А он просто превратился в змейку, как на Стеговии.

В змея, по сути…

Змея-искусителя…

Хотя какие уж искушения тогда.

Они не знали, куда деваться от неловкости и стыда, когда им пришлось переодеваться после того как они промокли под холодным дождём.

Совсем юными были.

Надеясь, что Алиса ни в кого не превратилась, никуда не спряталась и тем более не покинула корабль, пока он спал, Паша добрёл до кухни.

Не веря самому себе, Паша уставился на идиллическую картину.

Не в состоянии сообразить, где Алиса раздобыла фартук.

— Я прощён? — спросил он главное, что его интересовало.

— А есть что прощать? — отозвалась Алиса.

Паша задумался. То ли Алиса хочет, чтобы он сказал, будто есть что прощать и покаялся…

То ли хочет своим вопросом показать, что она не сердится или хотя бы решила не обострять.

Вечно с ней такие непонятности.

Хотя он готов с ними смириться.

Точнее, он с радостью с ними будет мириться.

Только бы Алиса не покидала его больше.

И всё же…

— Алис, давай без затей пока, хорошо?

А то как-то непонятно — то ли я ещё сплю, и мне твоё миролюбие снится.

То ли я уже в раю после того как ты в гневе отомстила мне за снотворное.

— Давай попробуем без затей.

Ты будешь есть? Еда не отравлена.

— Буду.

А откуда тут фартук?

— А что?

— Меня очень смущает факт появления фартука.

Это наводит на нехорошие мысли, что всё это всё же нереально.

— Очень просто.

Алиса сняла фартук. Это оказалась сложенная штора. Точнее, занавеска.

— Понятно… Хотя про шторы я тоже был почти не в курсе.

— Почти? Ты не знал, что у тебя есть шторы?

— Знал. Но почти забыл. Теперь вспомнил. Только.

— И зачем тебе шторы?

— Мне? Мне незачем.

— Тогда что они тут делают?

— Тебя ждут.

— Меня?

— Представь себе.

Я думал, что тебе будет приятно, если в доме будут занавески.

— Каком доме?

— Каком-нибудь. Если мы захотим построить дом там, где пробудем долго.

— Дом… На корабле спокойнее…

— Я знаю. Это так. Не обращай внимания.

Зато фартук хороший получился. Иначе как бы ты обошлась без фартука.

— Иронизируешь?

— Да нет… Я понимаю, что тебе пока не во что переодеться.

— Да, странно, что ты не прихватил мои вещи, отправляясь за мной, по твоим словам.

— Была бы ты сама. А вещи всегда можно добыть.

— А если мне понадобится переодеться?

— Потерпи. Добудем что-нибудь.

— А если нет?

— Тебе здесь холодно?

— Да нет.

— Значит, так походишь.

— Без одежды?

— Почему бы нет.

— Чтобы ты обвинял меня в провоцировании?

— Да. Хотя в этом я и так могу тебя обвинить.

— За что?

— Не за что, а почему. Ты и так…

Считай, что провоцируешь самим фактом своего существования.

— Не преувеличивай.

— Ничуть.

— А тебя не смущает, что я побывала в сомнительной компании?

Дикарь со своими помощниками, а до него продавшие меня ему товарищи.

Разве это не делает меня нежеланной?

— Ничуть.

А смущает это меня только в связи с твоим настроением и самочувствием.

— А само по себе?

— Почему это должно смущать меня?

— Сам понимаешь.

Твоя женщина была в руках других мужчин.

— Нет, не смущает.

— А риск заражения?

— Даже если бы был какой-то риск, это меня не остановило бы.

— Почему?

— Неужели ты думаешь, что из-за риска заражения ли даже смерти я отказался бы от близости с тобой?

— Ты должен был бы.

— Неа. Лучше побыть с тобой.

— Это неправильно.

— Для меня правильно.

В любом случае риска-то нет.

— Откуда ты знаешь?

— Так я же в курсе, какие у меня прививки и от чего лечит современная медицина.

— А, ты об этом.

— А ты нет?

— Неважно.

— Алис, мы же вроде договорились без этого. Без затей.

— А я и так без этого.

— Ну, а раз ты без этого, то, может, скажешь мне, о чём ты хотела предупредить меня перед сном?

— Ах это…

— Ну так что?

— Ну, про грим ты и сам уже узнал.

— Ты хотела предупредить про грим?

— Ну да.

— Почему?

— Не хотела, чтобы ты думал, будто я собираюсь тебя обмануть.

— Но я обманулся.

— Но ты сам обманулся.

А вот с моей стороны обман был бы, если бы я ходила с синяками неделю.

А так это была просто шутка.

— Ничего себе шутка.

Я повёлся на все сто.

— Ну извини.

— Зачем тебе это понадобилось?

— Честно? Просто хотелось хоть капельку сочувствия.

— Капельку? Я рыдал горючими слезами. В переносном смысле, конечно.

Неужели ты считала, что я не сочувствую тебе?

— Я бы может и предположила бы, что сочувствуешь.

Но ты так странно себя вёл.

— В самом деле странно. Зачем-то выкупил непокорную пленницу, которая никому не нужна была.

— Жалеешь?

— Пока нет. Так что я странного-то сделал?

— Ты при всех сказал, что накажешь.

— Вот именно что при всех. Это же на публику.

Образ обязывал. Чтобы меньше проблем было.

— А номер ты тоже при всех выбирал?

— А номер-то тут причём?

— Так не простой же номер.

— Тебе не понравилось, что там был душ?

— Паша, ты же предложил без затей.

Не делай вид, что не понимаешь, о чём речь.

— Не понимаю. Я выбирал номер, исходя из того, что там должен быть душ для тебя.

— И ты ничего не знаешь про другие особенности того номера?

— Какие?

— Хм… мне очень хотелось бы тебе поверить…

— Так поверь.

— Ты же разведчик. Ты не мог не заметить…

— Алиса, договаривай.

— Не хочу. Не заметил — ну и ладно. Не хочу это обсуждать.

— Кроме простой непримечательной мебели, из необычного там были кольца.

Ты про них?

— Да.

— Ты хотела бы, чтобы из-за них я отказался от номера с душем?

— Разве там не было других номеров с душем?

— Не знаю. Какой предложили — тот и взял.

Знаешь, мне как-то не до выбора номеров было. Я больше о тебе думал.

— Ну не знаю…

Всё равно, я так расстроилась, что почти пожалела, что мешала продать меня раньше. До твоего приезда.

— Почему? — изумился Паша.

— Потому что тогда мне не пришлось бы огорчаться тем, как ты обращаешься со мной.

— Как? Что я такого сделал?

— Хоть ты и говоришь, что только на публику играл, мне показалось, что ты в самом деле сердит на меня и лелеешь какие-то нехорошие планы. Готов наказывать.

— У меня были основания сердиться.

— Неужели?

— Конечно. Разве может не злить то, что ты в очередной раз влипла в неприятности.

Ты могла бы наконец стать аккуратнее.

В детстве ты и то была осторожнее, - голос Гераскина начинал звенеть от воспоминаний от пережитых страхе за Алису и досаде.

— Ничего себе. И это говоришь мне ты.

— А что? Разве я не стал осторожнее?

— Я не про это. Ты-то стал, к счастью.

Но… как ты можешь винить меня в том, что я влипла, если я к тебе же и полетела.

— Ко мне? А мне сказали, что ты полетела по зову записки.

— Записки от тебя. Всё верно.

— Что?

— Только не говори, что ты забыл уже про записку.

— Да нет… Но… я никаких записок тебе не отправлял.

— Не отправлял?

— Нет.

— Но как же…

— Алиса, где та записка?

— Не знаю… Дома оставалась… То есть я забыла её дома…

— Ты уверена?

— Нет. Уже нет.

— И что там было в записке?

— Я думала, что приглашение увидеться…

— Ты поэтому не проверила сведения и не сообщила нормально, куда отбываешь?

— Да.

— Алиса, но так нельзя.

— Я знаю. Но я думала, что в этом случае можно без проверок…

***

Паша вдруг понял, что он не совсем к месту занудствует.

Хотя он совершенно прав, но и Алиса тоже по-своему права.

Точнее, все её ошибки имели простое объяснение.

И весьма лестное для него. Хоть и неудобное для Алисы.

Она просто так сильно хотела встретиться с ним, что пренебрегла правилами осторожности.

И не подумала о том, что кто-то может заманить её, изобразив послание от него.

Учитывая то, что обычно Алиса всё же осторожна, хотя это и не всегда уберегает её от разных нежелательных ситуаций, можно сделать вывод, что её желание видеться с ним очень, очень сильнО.

Паша сразу растаял от такой догадки.

Захотелось обнять девушку и долго-долго сидеть с ней, обнявшись и наслаждаясь её присутствием.

Но сначала надо было выяснить некоторые вещи.

Кто-то же сделал эту подлость с поддельной запиской.

— Алис, а почему ты решила, что записка от меня?

Там была моя подпись?

— Нет.

— Тогда что?

— Твой почерк.

— Почерк, значит… Но я так давно уже ничего не писал, что сам не знаю, какой у меня почерк.

— Там был ТВОЙ почерк.

— Да ладно, ладно. Мой так мой.

Что ж… давай напишу что-нибудь… Что написать?

Какие слова в той записке были?

— «Можем увидеться».

— И всё?

— Ещё место и время…

— Хм… Ладно, так и напишем. «Можем увидеться».

Похоже получилось?

— … Вроде похоже.

— А почему ты сначала не связалась со мной по обычной связи?

Почему не уточнила, отправлял ли я такую записку и зазывал ли тебя на свидание?

Это же элементарно.

— Я пробовала один раз. Не получилось.

И я решила, что необязательно дожидаться, когда ты ответишь.

Что лучше прилететь немного раньше тебя.

Подготовить какой-нибудь приятный сюрприз…

— Ну, сюрприз в итоге удался. Даже слишком.

Правда, приятным его не назовёшь.

— Короче, я поступила, как полная дура.

— Не говори так.

— Буду говорить. Ты и сам так считаешь.

— Нет. Я считаю другое.

Ты просто слишком сильно хотела встретиться со мной.

Правильно?

— Не воображай.

— А что тут такого? Разве так плохо хотеть быть вместе со мной?

— Паша, неважно.

— Нет, это как раз очень важно.

Вот смотри, что получается.

Если бы мы были вместе, если бы хотя бы чаще видеться — то может и этой истории не было бы.

А так ты сама не своя, когда скучаешь по мне.

— Не так уж и скучаю.

— И охота тебе отрицать очевидное?

А я вот очень скучаю.

— Ну конечно. Чтобы ты да не скучал по себе.

— Хочешь сказать, что я самовлюблённый?

Есть немного.

Но я имею в виду, что я по тебе скучаю.

И ты поняла это.

Просто стараешься ёрничать и защищаться ёрничанием от моих чувств к тебе.

Да, я по тебе скучаю. И не стесняюсь этого.

И даже не понимаю, чего тут стесняться.

А ещё не понимаю, почему ты сейчас смотришь на меня не с радостью, а с грустью и чуть ли не с ужасом.

— Паш, я не хотела. Честно. Ты сам.

— Не понял. Чего ты не хотела. Что я сам?

— Я не хотела… чтобы ты скучал по мне.

— А, это. А я сам захотел скучать по тебе.

То есть так получилось, но мне это нравится.

Стоп… ты говоришь, что не хотела?

Уж не поэтому ли ты избегала частых встреч, ограничивая нас редкими?

Чтобы я не скучал что ли?

Ты думала, что это поможет избежать возникновения сильного влечения или сильной привязанности?

— И это тоже…

— Ну что тебе сказать. Ты … как бы сказать помягче…

В общем, зря ты так распорядилась. Очень зря.

— Я думала, что так будет лучше.

— Лучше не было.

— Всё равно. Может, я давно надоела бы тебе.

— А ты попробуй. Надоесть мне.

— Теперь придётся попробовать.

Ты же обязал меня сопровождать тебя не одну неделю.

— Ну это невыносимо.

Ты уже всерьёз решила, что ты уже завтра надоешь мне.

— Как знать.

— Всё, концерт окончен. Зрители могут расходиться.

Мне нужно время, чтобы осознать тот факт, что ты десять лет держала меня на расстоянии, поддерживая лишь редкими встречами, из-за невозможных выдумок.

***

Часть 4

***

Но Пашу хватило только на полминуты.

Слишком важно было обсудить некоторые нюансы похищения Алисы.

— Алис, смотри, что получается.

Кто-то не просто заманил тебя в ловушку, а подделал именно мой почерк.

Позвал на свидание от моего имени по сути.

Кто-то знал, что ты узнАешь мой почерк.

И что наверняка отправишься туда, куда я тебя якобы позвал.

Причём даже если не убедишься толком, что я в самом деле тебя звал и именно туда.

Гарантий не было, что план с запиской сработает. Но вероятность была. И план сработал.

— Я тоже уже думала об этом.

— Кто же мог воспользоваться таким способом?

Кто мог так хорошо знать твои слабости?

Знать о твоём влечении ко мне.

— Да кто угодно. Мы не делали особой тайны из своих встреч.

Почти каждый месяц встречались. И без всякой конспирации.

Любой, кто взялся бы следить за мной или тобой, быстро выяснил бы, что мы регулярно встречаемся.

И вряд ли для того чтобы играть в шашки.

Да и о нашей неразлучности в детстве узнать не сложно.

— Ну допустим.

Но кому это могло понадобиться?

— Ты ещё спрашиваешь.

Не хуже меня знаешь, что мы насолили многим.

Любой мог решить отомстить.

— Верно, но кто из них мог прибегнуть именно к такому средству?

— Не знаю. И пока даже не очень интересно.

— Просто у тебя пока стресс. А мне очень интересно.

Надо вспомнить, в чьей манере это покушение.

— Хорошо. Но не сейчас.

— Знаешь, я уверен, что ответ на поверхности.

Чувствую, что разгадка близка и проста.

— Да? А у меня ноль версий.

— У меня пока тоже. Но когда мы всё выясним — наверняка удивимся тому, что не догадались сразу.

— Без меня пока…

— Хорошо.

Алис… меня один вопрос волнует.

— Какой?

— Когда на тебя напали — ты случайно не подумала, что это я и организовал нападение?

— Что-что?

— Была у тебя такая версия?

— Нет конечно. Это надо же такое спросить.

— Ну ты же могла такое подумать.

— С чего бы мне так подумать?

— Ну как. Ты думала, что записку тебе я отправил, верно?

— Ну.

— И тут вместо меня — та компания.

— Ну и что?

— Ты могла подумать, что это я подсунул тебе разбойников.

— Но зачем тебе-то это?

— Например, чтобы потом выкупить. Изобразить героя-спасителя.

— Что героичного в том, чтобы просто купить меня?

— Как что. Нарваться на твой гнев и месть.

— Да брось. Когда я гневалась и мстила.

— Иногда мне кажется, что ты только и делаешь, что мстишь мне за что-то.

— Вот это признание. Чем это, интересно, я мщу тебе?

— Тем, что так нужна мне.

И тем, что не даёшь мне себя.

— Это я-то не даю?

— Почти не даёшь.

— Я не могу всё время быть при тебе.

— Да ладно тебе. Что этому мешает?

Неужели ты думаешь, что я поверю, будто тебе не надоело тратить всё время на поиски зверей для Космозо?

Со мной тебе интереснее было бы.

— А ты разве взял бы меня с собой?

— Не просто взял бы, а много раз звал с собой.

— Пару раз ты сам мне и отказал — не взял с собой.

— То было в виде исключения. Там было слишком опасно.

— Там было просто интересно. А если неинтересно, то и мне туда не надо.

— Даже со мной?

— Хм.

— Впрочем, похоже, что ты даже в опасных местах тебе было бы со мной безопаснее, чем без меня в «безопасных».

— А знаешь — ты прав. Это интересная версия про то, что ты сам и заманил меня в ловушку, чтобы потом выкупить.

Такая оригинальная.

А главное — она даже объясняет, почему меня не убили.

— Вот видишь.

Так что тебе мешает рассмотреть такую версию?

— Это было бы слишком даже для тебя.

— Но тебе же ничто не грозило бы в таком случае.

— Кроме своеволия подрядчиков.

И вообще… ты не стал бы подвергать меня такому стрессу.

— Ну это да. Тут ты права.

Не стал бы.

Значит, меня ты не подозревала?

— Нет конечно.

— И как ты тогда истолковала то, что вместо меня тебе встретились разбойники?

— Что тут истолковывать?

Я же раньше времени прилетела. Решила, что ты просто ещё не прибыл, а они там по своим делам оказались.

— Ясно…

Но я же тоже мог прибыть раньше времени.

— А вот об этом я старалась не думать…

Тогда пришлось бы переживать, не встретился ли с ними ты.

И где ты после этого находишься.

— Но ты думала и об этом.

— Думала немного…

Так что очень обрадовалась, когда увидела тебя на рынке Пушту живым и невредимым.

— Я заметил, что ты едва не закричала от восторга.

Но я-то думал, что ты обрадовалась шансу на спасение.

— А я и этому тоже радовалась.

Пока ты не понёс дичь про наказания.

— Мы же уже выяснили это. Так было нужно для нашей же безопасности.

— И по дороге не снял цепи.

— И это тоже для маскировки.

А в номере я был уже паинькой. Признай.

— Паш… Я могу поверить в это.

Но если бы ты знал…

— Что?

— Ладно, пустяки.

— Ты хотела сказать, что не выносишь намёков на мою возможную грубость в твой адрес?

Алиса не ответила.

— Значит, я прав. Что ж… Алиса, просто вспомни наше общение.

По-моему, я никогда не был с тобой груб. Или был?

Давай уже разберёмся в этом раз и навсегда.

— Не был…

Паша облегчённо вздохнул.

Отрадно было освободиться от опасений.

— Послушай, Алиса.

Ты должна знать, что я никогда не имел намерения быть грубым или бестактным.

Если и был, то разве что нечаянно.

И если тебе покажется, что я груб, то тебе достаточно всего лишь просто подсказать мне, что не так.

Говоря это, Паша был очень искренен.

И старался не вспоминать сомнительные намерения в гостинице.

Впрочем, сейчас ему самому казалось, что и тогда у него тоже не было никаких особых намерений.

У него был только страх за Алису и желание вразумить её.

— Я знаю, Паша.

Или мне просто хочется думать, что всё именно так.

Но иногда у меня бывает повод сомневаться.

Ты прав, я в самом деле излишне болезненно воспринимаю саму мысль даже о самой возможности… грубости.

Одно дело, когда грубы другие. Люди всякие.

Лишь бы грубость исходила не от тебя…

— Нельзя быть такой чувствительной.

— Какая есть.

Я могу закрыться от других.

А от тебя у меня нет защит.

— От меня и не нужны.

— Да, возможно.

— Не просто возможно, а так и есть.

— Знаешь, извини меня.

— За что?

— Ты так много делаешь для меня. Всё время выручаешь.

И так внимателен ко мне.

Я должна быть благодарной и радоваться, а я…

Извожу себя зачем-то какими-то необоснованными сомнениями.

***

Паша подумал, что не такие уж они необоснованные.

И что зря Алиса перед ним извиняется.

Чутьё Алисе подсказывает, что при всей чистоте его намерений большую часть времени иногда его посещают и не такие уж добрые мысли и идеи.

Но говорить Алисе об этом не стоило. Это дело его совести, а её его признание в неблаговидных побуждениях могло бы только огорчить, укрепить в сомнениях и заставить покинуть его при первой же возможности.

Нет, этого допускать было нельзя.

Со своими драконами он разберётся сам. Не посвящая в это Алису.

— Уж не такие ли мотивы сподвигли тебя подарить мне завтрак?

Это вроде примирительного замирительного мероприятия?

— Не совсем. Завтрак сам по себе.

— Алис, не стоит извинений.

— Ну как же. Где я сейчас была бы, если бы не твоя помощь?

В бараке у Дикаря?

— Там так плохо?

— Бывает и хуже.

Но сколько он так терпел бы меня?

— Он не понял, как ему повезло встретиться с таким существом, как ты.

— Шутишь?

— Нет, я совершенно искренне.

Если бы он дал себе немного труда пообщаться с тобой, то понял бы, что ему выпало редкое счастье встретить ангела.

— Ну, он не считал меня ангелом.

— Как знать.

— Паша, вот я и знаю. Он не чаял избавиться от меня.

— Вот чудак.

— Да нет. Для него в самом деле желательно было от меня избавиться.

Он спал и видел, что продал меня.

А если бы кто-то в самом деле всё же купил бы меня?

Иногда я уже готова была стать паинькой, чтобы меня купили.

— Неужели?

— Да. Дикарь пообещал, что иначе найдёт мне применение.

— Может, был смысл в самом деле позволить продать себя?

Хозяин гостиницы говорил, что многие рабыни на Пушту отлично устраивались, превращаясь в хозяек.

— Предлагаешь в следующий раз устраиваться?

— Предлагаю вообще избежать следующего раза, — буркнул Паша. — Но что-что, а поладить ты в самом деле способна с любым. Если сама этого захочешь.

— В том-то и дело, Паша. А если я не захочу?

Ради чего ладить?

— Ради жизни.

— А жизнь ради чего?

— Не знаю. Но так надо.

— Не знаю-не знаю… Просто дышать, есть? Без возможности видеться с любимым человеком? Да ещё и с обязанностью спать с нелюбимым?

— Может, ты полюбила бы. Вдруг хороший человек попался бы.

— Хороший человек разве станет покупать рабыню для утех?

— Но я же купил.

— А разве ты для утех купил меня?

— Мне серьёзно отвечать или можно пошутить?

— Серьёзно, а потом можно пошутить.

— Если серьёзно, то ты сама прекрасно знаешь ответ.

И то, что без утех я не могу, если это можно назвать утехами.

И то, что я купил бы тебя в любом случае.

— Ну вот. Значит, у тебя совсем другая ситуация.

— И в чём разница?

— Ты просто выручал друга.

Ты же купил меня не для того чтобы поработить.

А для того чтобы освободить.

— Вот, значит, как ты это восприняла.

— А что — надо было иначе?

Уж не хочешь ли ты сказать, что купил меня в самом деле в собственность?

— Не знаю, что тебе ответить.

Я мог бы отшутиться. Но боюсь, что ты сейчас не склонна понимать юмор.

Да и вообще не всякий юмор воспринимаешь.

— Отлично. Значит, у меня нет чувства юмора.

— Ну Алис. Только на это-то не обижайся.

Ты прекрасно знаешь, что у тебя изумительное чувство юмора.

Но также знаешь и то, что иногда у нас немного разные представления о приемлемом в юморе.

— Так что там с твоими правами на меня? По понятиям Пушту я твоя собственность. Но по законам Земли я свободный человек.

Однако, кроме формальностей, есть и чисто наши личные отношения.

Что скажешь?

— Алиса, ну какие тут могут быть варианты?

Успокойся. Конечно никакая ты мне не собственность.

И ничем не обязана.

— Кроме того, что ты потратил на покупку меня.

Сколько я тебе должна по нашему курсу?

— Нисколько.

— Паша, я не люблю быть обязанной, ты же знаешь.

Назови цену.

— Не назову. А то ты кинешься добывать ту же валюту, которой я расплачивался.

А я не могу допустить, чтобы ты снова лезла в злачные места.

— Кстати о валюте. Что это за минерал, которым ты расплатился на рынке и в гостинице?

— Не скажу.

— Но у меня чисто научный интерес.

— Алиса, держись от греха подальше.

— О, тут ещё и греховное что-то.

Признавайся, что там за история с этими минералами.

— В другой раз. Ничего интересного.

— Учти — я вернусь к этому вопросу.

— Не сомневаюсь.

— Итак, твоя цена.

— Цена-цена…

Такое впечатление, что ты хочешь как бы выкупить себя у меня.

— А если и так?

— А если я не хочу тебя продавать тебе?

— Хочешь остаться собственником?

— Возможно.

— Я могу сделать так, чтобы от меня были одни убытки.

— Ты этого не сделаешь.

— Но могу.

— Это не в твоих интересах.

— Почему?

— Потому что всё моё — твоё.

— Мне не нужно твоё.

Мне бы своё вернуть.

— Если тебе так хочется возместить расходы — можешь просто добросовестно трудиться в экспедиции.

— Трудиться я сама по себе буду, это уже моим интересам отвечает.

— А ты нехило выспалась, похоже.

Снотворное пошло тебе на пользу.

— А вот и не спорю.

Но убедительно прошу тебя больше не делать то, что я прошу не делать.

Дело не в пользе, а в моей воле.

— Постараюсь.

— Лучше обещай.

— Я же не знаю, что ты ещё надумаешь натворить.

Я не могу обещать тебе, что дам тебе пропасть.

— Тогда я не скажу тебе, какой я придумала способ возмещения твоих расходов.

— Но это уже детский сад какой-то.

— Но иначе ты помешаешь расплатиться.

— Обязательно помешаю. Я пока не давал согласия принять возмещение стоимости издержек.

— Паша, это не смешно.

— А я и не смеюсь.

— Неужели ты так и не понял… я и так… без всяких минералов и покупок… твоя собственность… давно…

— Какое трогательное признание.

Было бы. Если бы я мог в него поверить.

— Так поверь.

— Я бы поверил.

Но как же поверить, если твоё поведение говорить о другом.

— А я и старалась, чтобы оно говорило о другом.

А моя зависимость от тебя оставалась незаметной.

— А теперь ты решила больше не скрывать зависимость от меня?

— Да.

— Почему?

— Я смирилась с ней.

— И в чём же проявляется твоя принадлежность мне?

— В том, что мне нужнее на свете видеться с тобой.

— Зачем делать из этого проблему?

Ведь я тоже хочу того же самого. И только ты сама зачем-то сокращаешь время нашего совместного пребывания.

— Уже говорила, зачем.

— Ага. Чтобы я не привязался и не скучал.

Ты в самом деле думаешь, что это убедительное объяснение?

Ни разу не убедительное.

***

Часть 5

***

— Неудобно со мной, да? — спросила вдруг Алиса.

— В каком смысле?

— Как было бы хорошо, если бы я просто делала то, что ты хочешь, и была при этом жизнерадостной и спокойной.

— Ну… если бы ты была спокойной и довольной, то это в самом деле могло бы быть неплохо.

Мне, знаешь ли, приятнее, когда ты счастлива, чем когда ты непонятно чем маешься.

— Я вообще-то стараюсь быть понятной. Неужели это у меня не получается?

— Ну почему же… Получается.

Ты просто хочешь, чтобы любимый человек не обижал и не оскорблял тебя, правильно? А уважал, считался с твоей волей и тому подобное. Так?

— Вроде того. Это очень большие запросы?

— Да нет. Нормальные. И совсем скромные.

Ни Луну с неба не просишь. Ни неземных страстей.

Так что я счастлив, что могу удовлетворить твои запросы.

Нет ничего хуже, чем не знать, чем порадовать и как не огорчать свою любимую девочку.

— Девочка до 20 лет была. Теперь уж тётенька.

— Для меня ты девочка.

Да и ведёшь ты себя как девочка.

— Инфантильно?

— Да нет.

Просто слишком нежная и искренняя, — ласково пояснил Паша. —

Но такую я тебя и люблю.

На этих словах его голос дрогнул, и он отвернулся.

Алиса внимательно всмотрелась в лицо друга.

И подумала, что они слишком долго беседуют.

Обычно они тратили на разговоры не более минуты. А рекордом были пять минут пару лет назад.

И хотя поговорить им явно стоило, чтобы разобраться в недоразумениях и проблемах, в том числе и в своих отношениях, но теперь, когда всё более-менее прояснилось, да ещё с таким обнадёживающим результатом, самое время вспомнить и о том, ради чего она полетела к нему.

Можно было конечно дождаться и инициативы со стороны Паши. И затем просто благосклонно ответить на неё.

А можно было и самой первой проявить эту готовность ответить.

После его слов самое время было подойти и обнять или поцеловать в знак благодарности и солидарности.

А там уже всё в Пашиных руках.

Но был нюанс, который она должна, просто обязана сообщить Паше до того как у них что-то начнётся.

Ведь потом она может забыть. И хотя конечно же очень скоро вспомнит, но может быть уже слишком поздно.

Вот только как ему такое сообщить?

Он наверняка будет не в восторге от такой новости.

Особенно если подтвердятся опасения, что проблема и на него распространяется.

— Паша, ты должен знать одну вещь.

— Какую?

— Я понимаю, что это невероятно, но факт.

— Угу. Ты сплошное невероятно, но факт.

— Паша, я сейчас серьёзно. Очень.

— Я понял. Так что у нас?

— Я надеюсь, что всё обойдётся, когда это коснётся тебя.

Но есть небольшой риск, что не обойдётся.

— Можно яснее?

— Да, сейчас. Я просто слова подбираю.

Очень уж деликатная проблема.

В общем, если сразу не получится — не удивляйся и не расстраивайся, ладно?

Это наверняка как-то преодолимо.

Главное — знай, что проблема не в тебе, а во мне.

— Боже мой. Это разве яснее?

Что сразу не получится?

— Сейчас поймёшь.

Понимаешь, в чём дело.

Те мужчины, с которыми мне довелось общаться в недавнее время… у них почему-то не получилось.

— Не понял…

— Ну что тут непонятного. Ни у одного не получилось, понимаешь?

Но ведь не может быть, чтобы не получилось ни у кого.

Значит, причина их осечек во мне.

— Ты имеешь в виду, что… Неужели правда не получилось?

— Правда.

— О… я бы им конечно посочувствовал… в другой ситуации…

Но если это помешало им… То я даже рад.

Алиса, да я просто несказанно рад!

Значит…

— Да, от этого меня спасло.

— О, поздравляю.

Но это и правда чуднО.

— Я и сама это понимаю.

Правда, из-за этого они меня чуть не убили.

— Разозлились?

— Не то слово.

— Твои синяки из-за этого? Результат их злости?

— Некоторые да.

— И что же тебя спасло от их ярости?

— Они же и спасли.

— Каким образом?

— Просто их мнения разделились по поводу того, что со мной делать в такой ситуации.

Некоторые хотели убить на месте, особенно если окажется, что они вообще никогда не смогут.

— Ну, а остальные?

— А остальные сказали не паниковать раньше времени, списать всё на то, что я наверняка просто заколдовала их.

И что наверняка с другими женщинами у них всё будет получаться.

И призвали не терять прибыль из-за досадной осечки, а продать меня подороже.

— Они собирались продать тебя?

— Ну да. Похоже, они сразу собирались похищать с целью продажи.

— Ясно…

Паша ясно себе представил, какое впечатление произвела на похитителей нежная и поразительная красота Алисы.

И при всех возражениях против вытекающих из этого намерений чисто по-мужски он понимал, каким непреодолимым могло быть вызываемое этой красотой желание обладать ею.

Настолько сильное, что многие мужчины без раздумий согласились бы умереть, если бы перед этим могли испытать счастье слиться со столь волшебной силой.

Уж ему ли не знать.

Вот только ему-то выпало счастье хоть изредка прикасаться к Алисе и вообще познать таинство любви с ней.

А вот остальным нет.

Хорошо ещё, что большинство хотя бы свою любовь встречают, и благодаря этому могут излечиться от наваждения влечения к Алисе.

И к тому же имеют достаточный уровень для того, чтобы не застревать в физическом желании, а могут сублимировать его и наслаждаться красотой души Алисы — уже сколько угодно.

— Ну и как? Потом-то они «расколдовались»?

— Паша, ну откуда же мне знать?

Они продали меня и спешно исчезли.

Надеюсь, что расколдовались.

— Вот как? Тебе их жаль?

— Немного.

Хотя конечно же было бы лучше, если бы они вели себя иначе.

— Понятно. Как обычно.

Ладно, тогда я тоже надеюсь, что они расколдуются.

— Почему?

— Чтобы никто из них не стал искать тебя, чтобы потребовать расколдовать или убить.

— Но я же не виновата в их проблемах.

— Не виновата. Но они-то этого не знают.

— Ну вот, теперь ты предупреждён.

— Ты думаешь, что у меня могут возникнуть такие же проблемы?

— Ну… я понимаю, что это маловероятно, учитывая опыт прошлого нашего общения…

— Вот именно.

— Но я же говорю — проблема-то во мне.

Словно проклятие какое-то.

Хотя в некоторых ситуациях оно здорово выручило меня, это я признаЮ.

Но теперь я не знаю, как получится с тобой.

— Подумаешь. Попробуем — и сразу станет ясно.

— Вот я и говорю — если что — ты не удивляйся.

— Договорились.

— Ты совсем не переживаешь?

— Пока не из-за чего.

— Хорошо, если так.

— Теперь моя очередь признаваться.

— Тебе есть в чём признаваться?

— Да.

— О боже. Что ты от меня скрываешь?

— Сейчас узнаешь.

Но только тоже не удивляйся.

— Да говори же.

— Какая нетерпеливая.

— Паша!

— Ладно, ладно.

В общем… помнишь наш визит на Блук?

— К ушанам?

— Ну да.

— Помню. И что?

— А помнишь нашу встречу с продавцом невидимых рыбок?

— С моим знакомым? Да.

— Он был очень рад встретить тебя.

И всё вспоминал, что ты когда-то в детстве поверила ему, что у него в аквариуме невидимые летающие рыбки.

И как он подарил тебе шапку-невидимку в знак благодарности и признательности за доверие.

— Да помню, помню.

А причём тут это-то?

— Сейчас скажу. Когда ты осматривала товары неподалёку от нас, он шепнул мне, что видит, как я смотрю на тебя.

— Как именно?

— Ну, а как я мог смотреть на тебя в наш медовый месяц?

Как совершенно помешанный от любви.

— Да, было время…

— Эй, ты хочешь сказать, что сейчас уже не то?

— В каком-то смысле не то.

Тогда у нас была такая романтика.

— Мы можем всё вернуть, Алиса.

Да и сейчас тоже своя романтика есть. Просто более взрослая.

— Да уж. Что может быть романтичнее, чем купить меня на рынке рабов.

— Боже, но ты же сама туда угодила.

И если только захочешь — больше никогда не попадёшь в неприятности.

Достаточно просто не покидать меня больше.

— Ты так уверен в себе.

— Есть основания.

— Какие?

— Тебе об этом говорить или про ушана?

— Про это, а сначала про ушана.

— Ушан сказал, что сочувствует моей любви и хочет сделать мне подарочек И сделал.

— А дальше?

— А дальше — сама думай.

— Ты хочешь сказать, что он подарил тебе что-то такое, что как-то связано с нынешней ситуацией?

— Да.

— И как же?

— А ты не догадываешься?

— Паша, но как тут можно догадаться?

— Всё очень просто. Он подарил мне нечто вроде шапки невидимки, но для взрослых.

— Ничего не понимаю.

— Он подарил мне невидимую ленту.

И сказал мне, что, если я хочу обезопасить свою любимую, то есть тебя, то должен завязать эту ленту у тебя на талии.

— И что дальше? Ты завязал её?

— Да.

— А почему я не заметила?

— Ну… наверное, в тот момент тебе было не до этого. И поэтому ты ничего вокруг не замечала.

— В какой такой момент?

— Во время близости.

— А почему…

— Ушан сказал, что в таком случае эффект намного сильнее и надёжнее.

— О боже… Ты обсуждал это с посторонними?

— Да нет же. Ушан сам сказал. Я смолчал. Только поблагодарил. Я вообще сначала растерялся.

— А как ты мог завязать ленту во время…

— Подловил подходящий момент. При первой же возможности обеспечил удобное положение нас обоих. И завязал.

— И о чём ты только думаешь в такие моменты.

А я-то, наивная, думала, что ты думаешь о другом. Хотя бы сосредоточиваешься на наслаждении.

— И это тоже. Но мог же я разок уделить внимание ещё одному важному делу.

— Паша, но я не помню никаких лент, даже невидимых.

— Так она же ещё и неосязаемая.

— А, это конечно многое объясняет.

А откуда тогда ты сам знаешь, есть ли у тебя в руках эта лента?

— Ушан сказал просто представлять, что она в моих руках.

Сначала попросил меня ощутить её, когда передавал её мне в руки.

А потом просто представлять.

— И ты поверил?

— Ты же поверила в невидимость рыбок.

— Но я маленькая была.

— А я был влюблённый.

Сейчас, впрочем, тоже такой же.

— Ясно.

— Думаешь, что ушан разыграл меня?

— Не знаю.

— Вот и я не знал.

И просто сделал так, как он предложил.

— Пашка…, а если бы это было что-то вредное?

— Мне показалось, что можно рискнуть.

— Мог бы предупредить меня. Спросить моего согласия.

— А ты не подняла бы меня на смех?

— Когда я поднимала тебя на смех?

— Ну или просто не поверила бы.

Ты и сейчас-то сомневаешься в подарке ушана.

— Ну да… То есть теперь уже не знаю.

Шапочка-то по-настоящему делала меня невидимой.

Это помогло мне спасти экспедицию «Пегаса» от пиратов…

А что касается ленты… Так что ушан сказал тебе про её свойства?

Она способна дать безопасность? А подробнее не говорил?

— Ушан сказал, что, пока я не сниму с тебя эту ленту, ни один мужчина не сможет причинить тебе вред.

— Он именно так сказал?

— Да.

— А что он имел в виду…

— Откуда же мне знать.

Или ты думаешь, что я должен был у него уточнять?

Мне как-то неудобно было обсуждать с посторонними такие деликатные вещи, особенно касающиеся тебя.

Сама же этого не хочешь.

— Учитывая недавние чудеса с внезапной и массовой дисфункцией похитителей…, а что, если это благодаря ленте? А, Паш? Как ты думаешь?

— А я пока не знаю, что думать.

Но всё совпадает.

Лента одета. И внезапная и массовая дисфункция, как ты выразилась, настолько необъяснима, что можно поверить и в то, что это из-за ленты.

— Почему ты раньше не говорил про ленту?

— Думаешь, я всё время о ней думал?

Просто забывал обычно.

Да и не так уж много мы общались, как ты знаешь.

— Но не так уж и мало.

— Алиса, ты всерьёз думаешь, что после нескольких недель разлуки я в состоянии думать о ленте, а не о близости?

— Сейчас же рассказал.

— Так повод случился. Вот и рассказал.

— И что теперь делать с лентой?

— Что хочешь. Могу «снять», если она тебе мешает.

— Да не то чтобы… Я же её даже не ощущаю.

— А ушан говорил, что может она ощущаться.

— Как?

— А ты ничего не чувствуешь?

— Нет. Или погоди… Небольшое тепло вокруг талии?

— Так точно.

— Так…, а если бы я захотела переспать с кем-то, кроме тебя… что тогда было бы? Лента помешала бы?

— Не знаю. Скорее всего нет. Ушан, похоже, имел в виду, что никто не сможет без твоего согласия.

Если тебе очень это интересно — можешь попробовать.

— Паша, не накручивай себя. Я не собираюсь пробовать. Это просто теоретический вопрос.

Меня намного сильнее другое сейчас интересует.

— Как получится у нас с тобой?

Алиса кивнула.

— Давай выясним.

***

Часть 6

***

Паша пересёк небольшое расстояние между ними, подал Алисе руку, а когда она поднялась, сам сел на её место.

Обняв её талию, Паша сказал:

— Она где-то здесь.

— Кто?

— Что, а не кто. Лента конечно же.

— Ты её гладишь или меня?

— Тебя конечно…

— Ох уж эти твои руки…

— А точнее?

— Если бы ты только знал, какое блаженство ощущать на себе твои руки.

— Я помню. Ты всегда говоришь это. Я счастлив, что это именно так.

— А ты помнишь, что я не могу долго стоять, когда ты так делаешь?

— Знаю, знаю… Сейчас…

Медленно расстегнув застёжку, Паша отвернул верх юбки и прижался губами к открывшемуся месту.

Через некоторое время, втянув носом воздух, он произнёс:

— Боже, какой родной запах…

И какая знакомая дрожь. Надеюсь, это от возбуждения, а не от страха?

А, Алис? Ты подсказывай мне, что да как теперь нужно делать.

— Как обычно…

— Ну смотри. А то я же не знаю, как ты теперь воспринимаешь прикосновения после плена.

— Твои — как благодать.

Я всё не могла отмыться тогда в номере. То есть мне казалось, что грязь не отмывается.

А после того как ты погладил меня — всё прошло.

— Это когда я тебя гладил?

— Как это когда. Когда я спала конечно. То есть когда ты думал, что я спала.

— А ты что же — не спала разве? Ты притворялась?

— Нет. Это было промежуточное состояние.

Я не могла пошевелиться. Точнее, было слишком трудно.

Но я всё ощущала.

— Понятно. И ты не сердишься, что я без разрешения всю тебя облапал, пока ты была в таком состоянии?

— Разве что слово «облапал» тут неуместное.

— А какое надо?

— Соответствующее нежности твоих прикосновений.

— Рад, что ты заметила их нежность.

— Конечно заметила.

Я же говорю — меня только после них и отпустило.

Так хорошо стало.

И сразу прошло ощущение, что я грязная.

Наконец-то пришло ощущение чистоты.

— Значит, ты поэтому стала такой зайкой?

— Паша, ты опять?

— Всё, всё, больше никаких заек.

— И прочих тоже.

Ну так что — ты благодаря моим ласкам превратилась из той несчастной и довольно колючей особы, которой ты была до сна, в белую и пушистую?

— Вроде да, — задумчиво ответила Алиса.

— Польщён, что на тебя так хорошо влияют мои ласки.

— Это потому что мне казалось, что ты любишь меня…

— Надеюсь, что тебе так покажется и сейчас.

— Мне уже…

— Да? Хорошо. А так?

— А так я сейчас упаду, если не дашь сесть.

— Ну садись тогда. Юбку снимем совсем, чтобы не помять?

Алиса аккуратно отложила стянутую с себя юбку.

Заметив, что и Паша воспользовался этими секундами, чтобы снять последнее, что на нём было.

После чего он потянул её к себе на колени, не дожидаясь, когда сядет она сама.

— Паш, спасибо тебе за такую чуткость к моей опрятности.

— Не за что.

Так, а где твои трусики, милая?

— Ты же сам снял их, — удивилась Алиса.

— Я не снимал.

— Так не только что ведь. А когда думал, что я сплю.

— Ах тогда… Да, верно. Снимал. А обратно надеть забыл.

Но и ты могла бы сама это сделать.

— А смысл?

— И то верно.

Между нами это совершенно лишнее. Разве что как дополнительный элемент игры.

— Паша, можно обнять тебя?

— Конечно. Пододвигайся ближе.

А если снимешь свой верх, то тем более можно.

…Алис, ты в самом деле не прочь?

Алиса кивнула ему в плечо.

— И прямо сейчас?

Алиса снова кивнула.

— А то можно и подождать, — заставил себя отметить Паша, стараясь абстрагироваться от ощущений, рождаемых робкими и невозможно нежными прикосновениями ладоней Алисы к его спине.

— Чего ждать?

— Когда у тебя пройдёт стресс, его последствия.

— Они почти прошли. И окончательно пройдут тем скорее, чем… чем чаще мы будем вместе.

— Ого. Неужели ты наконец-то захотела чаще.

— Да, Паша, да.

— Ну что ж, сейчас мы узнаем, помешает ли лента и мне.

— Пока что не мешает.

— Не говори гоп. Мало ли что пока он стоит. Вот если ещё и войдёт…

— Паш, а можешь положить меня?

— Да…, но ты же так любила обниматься сидя… впустив в себя сама знаешь что…

— Да, но… в этот раз лучше пропустить.

— Пожалуйста. Но в чём причина?

— Мне просто кажется, что я могу зажаться. Что будет трудно открыться.

Хоть и хочу соединения больше всего. А лёжа будет проще.

— Понятно.

Ну ложись конечно.

Приняв к сведению признание Алисы и прекрасно без пояснений поняв, что причиной её состояния могут быть посягательства во время плена, Паша внимательно наблюдал за ней.

Он снова усомнился в том, что Алиса так уж права, что спешит соединиться.

То ли она переоценивает свою готовность, то ли просто ему хочет сделать приятное, отдавшись как можно скорее.

Знает же прекрасно, как сильно он хочет её.

Паша решил на всякий случай не торопиться погружаться до упора вопреки своим желаниям.

В этот раз стоило погружаться не просто медленно, а очень медленно.

Раз уж даже Алиса сама призналась, что может непроизвольно зажаться.

Вот и пусть зажимается сколько хочет.

А его задача — сделать так, чтобы зажаться не получалось…

Устроившись, Алиса перевела на него ожидающий взгляд, показывая свою готовность.

Но встревоженность в этом взгляде заставила его спросить:

— Есть пожелания?

— Ты в самом деле хочешь меня?

Паша едва не усмехнулся.

— Очень, — ответил он просто.

— Несмотря на то, что я такая…

— Какая?

— Неосторожная… Глупая…

Паша приложил к её губам палец, призывая этим жестом помолчать.

— Нет-нет-нет.

Только не это, милая. Только не сейчас.

Потом вернёмся к этому, если только захочешь.

А пока отмечу, что всё не так. Ты чудесная и восхитительная. И я обожаю тебя до слёз.

Алиса смотрела всё так же с сомнением, но уже и с надеждой тоже.

Паша вздохнул.

— Посмотри на меня, Алиса. Ниже.

Ещё есть вопросы, хочу ли я тебя?

— Нет, но…

— Никаких но. Или все «но» потом.

Лучше любых слов тебя убедят собственные ощущения.

Пора дать тебе то, ради чего ты бросилась ко мне, даже не проверив фальшивую записку.

Алиса хотела что-то ответить и, как Паша понял по её виду, возразить.

Поэтому он снова приложил к её губам палец.

Как ни странно, но Алиса послушалась.

Следуя своему плану, Паша сдерживал жажду слиться с любимой полностью сразу, войдя лишь одним-двумя плавными и жадными движениями, как он часто делал при первом акте после слишком долгой для него разлуки.

Благо что Алиса и сама ничего не имела против такого начала встречи, тоже явно изголодавшись по нему.

Правда, ему всегда казалось, что она изголодалась больше по самому его присутствию, и режим актов особого значения для неё не имеет.

Главным для неё было то, что он наслаждается ею.

А она наслаждалась в первую очередь его наслаждением, его потребностью в ней.

По крайней мере, у Паши сложилось именно такое впечатление.

Но он всё равно старался не остаться в долгу перед любимой.

И, как только утолялось первое нетерпение, он стремился подарить ей максимум удовольствия и нежности. Это было для него не менее увлекательным, чем исступление первых актов встречи.

Но в этот раз, тем более после предупреждения Алисы о риске зажаться, исступлённое начало было бы ошибкой.

Так что Паша счёл за лучшее использовать надёжный способ из времён их юности, когда Алиса была неопытной девушкой.

Он долго и медленно ласкал головкой самое начало влагалища, погружаясь нечасто и поначалу совсем неглубоко.

Стараясь сделать свои прикосновения максимально чувственными и способными разжечь желание углубления контакта.

Он и не сомневался, что это быстро приведёт к желанному результату.

Это и раньше никогда не подводило, обеспечивая гарантированный результат — пробуждение жажды близости в Алисе. Не только в её душе, но и в самом теле. Делая его готовым к близости, способным выдержать и разделить любую страсть.

И дело не только в том, что благодаря использованной технике влагалище девушки не зажалось и смогло не препятствовать углублению.

Но и в том, что Паша наконец-то увидел столь знакомую ему картину её нетерпения, сдерживаемого только нежеланием торопить его.

Пора было переходить к следующему этапу близости.

Надавливания стали сильнее, а погружения заметно глубже.

Но и на этот раз Паша дозировал глубину, не превышая задуманную.

И даже возвращаясь иногда к первоначальной.

А иногда наоборот неожиданно для Алисы углублялся едва ли не до конца. Радуясь тому, что это получается без проблем, и предвкушая последний этап, когда ограничений по глубине и темпу не будет вовсе.

Обычно уже на этом среднем этапе Алиса таяла окончательно, задолго до финального.

И очаровывала его степенью погружённости в удовольствие от близости с ним, от его ласк.

Но в этот раз именно в этот момент лицо Алисы стало таким напряжённым, что Паша решил нарушить прелесть телесного контакта вопросом:

— Всё нормально?

— Да.

— Чего ты хотела бы сейчас?

— Того же самого.

Паша решил удовлетвориться таким ответом и отложить выяснение подробностей на потом, а пока продолжить наслаждаться и наслаждать.

Разве что удвоил внимательность. И заставил себя следить за ситуацией и не терять самоконтроль до самого конца, даже когда хотелось ни о чём не думать.

Он даже целовать девушку не решился, боясь, что это лишит его сдержанности.

И позволил себе коснуться губами только её пальцев. Да и то уже после того как всё закончилось.

Впрочем, пока им и без поцелуев хватило эмоций и острых ощущений.

— Как видишь, против моего вторжения лента не возражает, — произнёс Паша, когда оба вернулись в обычное состояние.

— Это было ожидаемо…

— И не зажималось ничто.

— Ну, это благодаря твоему терпению. Паш, спасибо тебе.

Я заметила, как старательно ты… возвращал меня в число способных наслаждаться близостью. И просто… даже просто впустить в себя член.

— Не за что. Это же и для меня самого наслаждение.

Увлекать любимую в водоворот эмоций…

Почувствовал себя снова так, словно стараюсь пробудить жажду близости и страсть в неопытной девственнице.

Но что-то тебе мешало расслабиться полностью?

— О да… Я вспомнила твои слова, что я якобы могла бы поладить с другим. В постели…

И свои собственные мысли о том, не стоило ли дать продать себя какому-нибудь сластолюбцу.

Паша покачал головой.

— Обязательно было вспоминать это в такой момент?

— Ну, а как же… Ведь именно тут предельно понятно…

— Что?

— Что я не смогла бы… Не смогла бы.

Только с тобой… Твой… Твоё…

Да даже прикосновения рук. Одно дело твои. И совсем другое…

Что уж говорить про остальное…

— И почему же именно в этот?

— Ну как же… Потому что, именно ощущая в себе твои движения, ясно, что движения ил прикосновения других были бы невыносимы.

Паша увидел, как прекрасные глаза Алисы наполнились слезами, и тут же передумал расспрашивать подробности, хоть ему и было любопытно.

— Ну всё, всё. Не волнуйся так.

Ты и так со мной.

А мои руки и всё остальное — с тобой.

— Да… Только зря ты думаешь, что мне нужен от тебя только… только это.

— А что ещё?

— Разговаривать с тобой мне тоже очень нравится.

Как в этот раз.

— Больше, чем близость?

— Не меньше.

— А по записке ты тоже за разговорами ринулась?

— Ну как тебе сказать. И за ними тоже.

Я понимала, что шансов на них не очень много. Но надежда была.

— Хочешь сказать, что нам надо было больше разговаривать?

— Это было бы хорошо.

— Ладно. Мы будем много разговаривать.

— А ты захочешь?

— Я и не был против никогда.

— Но ты не очень-то выражал желание беседовать.

— Просто у нас не было на это времени.

— Было.

— Но ты же сразу сбегала от меня.

Словно тебе не понравилось.

Если бы ты не возвращалась обратно через месяц — я бы так и думал, что тебе не нравится. Несмотря на все признаки обратного.

— Но до того как я сбегала — у нас было время.

Просто вместо разговоров ты сразу…

— Да, я сразу. Спешил овладеть тобой после дико долгой разлуки.

И потом снова. И снова.

Тем более когда стал бояться, что ты можешь не просто покинуть меня, а ещё и до того как я в полной мере получу своё.

Думаешь, мне легко было терпеть эти периоды воздержания между нашими короткими встречами?

А тут вдобавок ещё и другие не подходят для встреч.

Как вспомню тебя и близость с тобой — сразу такая тоска подступает, что другие уже и не нужны.

— Прости меня… Я должна была больше о тебе заботиться.

А не о себе думать.

Но я просто думала, что не так уж и нужна тебе, раз ты не стремишься со мной разговаривать.

— И ты меня прости. Я не понял, что ты сбегаешь из-за того, что мы мало общаемся.

И уж тем более не думал, что ты решишь, будто не нужна мне.

И это только потому, что встречи я начинал не с разговоров, а с интима.

— И более того — бросая начавшийся разговор в самом начале.

Словно тебе совсем неинтересно.

— Наоборот. Мне было очень интересно. Но другое.

Неужели ты не понимаешь, насколько меня к тебе тянет?

И неужели для тебя так обидно, что близости с тобой я хочу больше, чем поговорить?

Ведь поговорить я тоже хочу. Просто потом.

Поговорить я с тобой могу и на расстоянии.

А вот обнять тебя… только при встрече.

Так с какой стати тогда начинать встречу с бесед?

— Ты прав. Но это только сейчас мне понятно.

И почему мы раньше об этом не поговорили?

Сколько же лет мы потеряли? Десять?

Пашка, мы потеряли десять лет!

— Одиннадцать.

— Почему одиннадцать.

— Потому что мы могли переспать ещё в семнадцать.

— Ну это вряд ли.

— Да-да.

— Паш, а какой смысл сейчас-то торговаться?

— Собираюсь попросить тебя компенсировать упущенное время.

Как ты на это смотришь?

***

Часть 7

***

— Компенсировать?

— Да.

— Каким образом?

— Просто побыть со мной столько же лет, сколько мы потеряли.

— То есть десять?

— То есть одиннадцать.

— Хм… А какой смысл просить об одиннадцати годах, если ты вообще навсегда меня купил?

— Да просто так. Дополнительные гарантии.

— А ты случайно не надумал продать меня мне обратно?

— Более неподходящего момента для такого вопроса ты просто не могла найти.

— Почему?

— А как ты думаешь — охота мне продавать тебя сразу после того как я получил очередное подтверждение того, что не могу без тебя обходиться, а?

Как я могу продать такую восхитительную любовницу и просто любимую девушку?

— Продать — не значит расстаться.

— Ну да, знаю я тебя.

— Я же говорила уже, что никуда от тебя не денусь.

— Время покажет.

А поверить в это непросто. После стольких-то лет…

— Ну хорошо. Можешь не продавать.

— Вот спасибо за разрешение.

— Но тогда я не понимаю смысла твоего вопроса про компенсацию.

Пока я твоя собственность — ты и так получишь компенсацию. Автоматически.

И вообще — неужели обладание мной на правах собственника тебе больше нравится, чем обладание мной на правах любимого, выбранного свободной женщиной?

— Нет конечно. На правах любимого конечно лучше.

Но вот только раз в месяц для меня слишком мало.

— Но теперь же будет больше. Даже слишком много.

— Слишком много? Интересно, как это.

Секс не полночи, а несколько раз в сутки?

Каждый день? В любой момент, когда захотелось?

— Тебя только секс интересует?

— Ты прекрасно знаешь, что не только.

Но зато в обязательном порядке.

Так что, свободная женщина, попробуй захотеть этого так же сильно, как я.

— А у меня есть выбор? В качестве твоей собственности я обязана захотеть всего, что ты велишь. Учитывая твои права хозяина.

— Эх, Алиса. Ты же понимаешь, что права мои липовые.

Разве что на поиграть и пошутить.

— У тебя есть и настоящие.

Основанные на моей любви к тебе.

— А настоящие не помешали тебе динамить меня десять лет… Даже одиннадцать.

— Ничего себе динамить. А как же почти сотня ночей, на протяжении которых ты почти не отпускал меня? Разве что на неизбежное восстановление способности продолжать.

— Тебе пришлось трудно? Почему ты не сказала?

— Нет, не трудно. Я не про трудно, а про то, что странно в такой ситуации говорить, что я динамила.

— Нет, не странно. Потому что эту сотню я должен был получить не за десять лет, а за год. Хотя бы.

— Паш, а ты в самом деле не жалеешь, что купил меня?

— Это ты так кокетничаешь?

— Нет…

— Тогда почему спрашиваешь?

— Потому что интересно.

Паша вздохнул.

— Нет, не жалею.

— А почему тогда вздыхаешь?

— Потому что жаль, что ты такие вопросы задаёшь.

— Надеюсь, что ты не очень много потратил.

— Всего два кристалла.

— Как будто это о чём-то говорит мне.

— Это не много. Учитывая, что за тебя я отдал бы все кристаллы, какие есть во вселенной.

— Что во мне такого ценного?

— Ты женщина.

— Ну и что?

— Женщина — единственное существо, способное подарить мужчине ребёнка. Никакие кристаллы на это не способны.

— Есть и другие женщины.

— Есть. Но ты единственная женщина, без которой я не могу обходиться.

— И всё же — что можно купить за эти два кристалла?

— Смотря где.

— На Земле.

— На Земле они не принимаются в качестве валюты.

— Ох и скрытный же ты стал.

Вот что значит не общаться толком несколько лет.

Раньше ты сразу же рассказал бы мне всё про эти кристаллы.

— Да про них нечего рассказывать.

И вообще — ты сама скрытная.

— Я? А что я скрыла?

— То, что хотела быть со мной всё время.

— Но я же уже рассказала об этом.

— Ага. После того как я сам едва вытянул это признание.

А ещё ты давно не рассказываешь мне, как тебе хорошо со мной.

Какое удовольствие ты испытываешь при нашей близости.

Какие ласки тебе нравятся.

— Ты и так знаешь.

— Я хочу услышать это снова.

И слышать всё время.

— Я думала, что тебе надоест, если часто это повторять.

— Так ты скажешь что-нибудь?

— Подскажи, что именно.

— Что тебя особенно сильно впечатлило?

Алиса положила Пашину руку на низ своего живота.

— Вот самое сильное впечатление.

То, что там сейчас — твоя семенная жидкость.

— Несмотря на то, что в этот раз беременность не наступит?

Если цикл не сбился.

— Да, не наступит. Но дело и не в этом.

— Нам надо подстроиться под твой цикл.

— Подстроимся.

— Какой режим ты планируешь использовать? В какие дни разрешаешь приставать к тебе?

— С шестнадцатого по двадцать восьмой.

— Всего 13 дней из 28? Маловато.

— Не жадничай. Это больше, чем день в месяц.

— Даже не день, а пара часов.

И всё равно мало.

— Тебе же нужен работоспособный сотрудник в экспедиции, а не беременный.

— Так-то конечно да…

Работоспособный сотрудник мне очень нужен.

Но, если получится ребёнок — он тоже был бы весьма кстати.

Даже больше, чем сотрудник или экспедиция.

— Ты же так хочешь этот проект.

— Верно. Но если выбирать — проект или ребёнок, то ребёнка я хочу ещё больше.

— А как же приключения, авантюры?

— Это тоже своего рода приключение. Ещё какое. Разве не так?

— Нет ну почему же. В каком-то смысле очень даже…

— Или ты против? Ты не хочешь ребёнка? Или хочешь, но не сейчас?

Тебе не восемнадцать. Какой смысл откладывать теперь-то?

Пора бы уже подумать о потомке.

— Паша, а может ты вообще не собирался в экспедицию?

— Собирался. Но принимаю во внимание и сюрпризы вроде беременности.

— Ты давно задумался насчёт ребёнка? Или только сейчас?

— Я не строю планы сделать тебя беременной первым делом, можешь не волноваться.

Но так-то я в курсе, что от секса бывают дети.

А так как у нас будет много секса, то…

— Дети бывают только если секс перед овуляцией.

— И если цикл сбивается.

— У меня не сбивается.

— Пока да. Но всё бывает.

— Ты что — хочешь ребёнка?

— А ты нет?

— Хочу. Но не в экспедиции.

— Тогда давай так. Не станем нарочно делать ребёнка. Это в самом деле лишние сложности.

Но если он появится — свернём экспедицию.

— Свернуть такое дело из-за залёта?

— Залёт тоже большое дело. Самое большое.

А к экспедиции можно вернуться и позже.

— Так странно, что это говоришь ты.

— Почему?

— Да так. Вспомнилось, как ты разочаровался в Гай-до, когда тот увлёкся заботами о Вандочке.

— Когда это было-то. Я был подростком. Несмышлёным подростком.

— С тех пор тут что-то изменилось?

— Ага. Вандочка почти взрослая.

— Я не про неё, а про нас.

— И у нас всё изменилось. — Мы стали спать вместе.

И это заставило меня подумать над возможным отцовством.

— Ты же знаешь, что мы спали в незалётные дни.

— Но теоретически могли залететь.

Так что при очередной встрече я всегда с особым интересом осматривал твой животик. Не округлился ли. Не подрос ли.

— А я-то думала, что он сам по себе тебе нравится.

— И сам по себе тоже. Одно другому не мешает.

— Ну раз так… Конечно я хочу ребёнка.

— Правда?

— Да. Очень хочу. Давно.

— И ты ничего не сказала мне?

Ты думаешь, что я отказался бы сделать тебе ребёнка?

— Ммм… Я же не знала, хочешь ли ты ребёнка.

— Конечно я хочу.

— Но ты же не говорил.

— Это и так ясно.

— Из чего?

— Из того, что я хочу тебя. Эрекция — признак желания размножаться.

— Ой, Паша. Ну это биологически. А психологически бывает по-разному.

— У меня не по-разному.

— Ну что тебе сказать. Если хотел ребёнка — надо было так прямо и сообщить.

— Да уж. Но я же тоже не знал, что всё так просто.

— А как иначе-то?

— Ну как. Сама по суди.

Не успеем встретиться — а ты уже якобы по делам сбегаешь.

И что я должен был думать?

— Да, я тоже виновата…

Но когда была в плену… только о том и жалела, что до сих пор не родила нашего ребёнка.

Ну и о том, что мало секса тебе дала…

Если бы со мной что-то случилось — то хоть наш ребёнок остался бы.

А так…

— Знаешь, я конечно не в восторге от этой истории с похищением.

Но вынужден отметить, что в некоторых моментах она повлияла на тебя хорошо.

— Да, «опыт — сын ошибок трудных».

— Значит… как только закончится экспедиция — сразу займёмся детёнышем? Попробуем?

— Если не передумаешь.

— Это вряд ли. Может, и ты немного угомонишься, когда у тебя будет ответственность за маленького.

— Можно подумать, что я ерундой занималась.

— Нет конечно, не ерундой.

Но по сравнению с воспитанием ребёнка — почти.

— Не стоит так уж обесценивать мои достижения.

— Вот когда возьмёшь на руки своего первенца — тогда и скажешь, где достижения, а где так.

— С этим не спорю. Я и сама примерно так думаю.

— Вот и отлично.

Я уже жду не дождусь окончания экспедиции.

А ведь так мечтал о самой экспедиции.

— Кстати, ты хотел знать мои впечатления от секса.

— И?

— Меня удивило, что ты почти не целовал меня в этот раз.

И от моих поцелуев уклонился. Мягко, но всё же.

— Ты же сама призналась, что есть риск спазма.

Поэтому я и решил, что нужна максимальная бережность.

— А причём тут поцелуи?

Они мешают бережности?

— Иногда да.

Я боялся, что, начав тебя целовать, просто сорвусь.

— Теперь понятно… Но впредь можешь срываться. Риска больше нет.

— Впредь обещаю срываться. Лучше даже сейчас… Или нет, пока только аванс.

Паша наконец-то дал себе волю вволю поласкать рот Алисы.

Млея от ответных ласк девушки.

— Вот за такими твоими поцелуями я и полетела к тебе, — призналась Алиса, когда Паша перебрался к шее.

— Как мотылёк на огонёк, — отозвался Паша с сочувствием, отвлекаясь от шеи.

— Увы.

Разочарование было опустошающим.

Вместо ночи любви с тобой… это похищение… неизвестность, где ты и что с тобой.

— Понимаю…

Паша привлёк Алису к себе и обнял.

— А если бы тебя не похитили… если бы мы встретились, как обычно…

То после одной ночи-полуночи ты снова упорхнула бы от меня?

Неужели получается, что похитители невольно оказали нам услугу и заставили нас наконец-то сойтись?

— Не думаю. Мы и без них сошлись бы.

— Неужели?

— Ты же собирался позвать меня в длительную экспедицию.

— А это как-то помогло бы нам сойтись?

— Возможно.

— Это каким же интересно образом?

— Ну… мы наконец-то выговорились бы…

— Добавь — и налюбились бы.

— И налюбились бы тоже.

А ещё нам пришлось бы быть вместе перед овуляцией.

— И ты думаешь…

— И я думаю, что ты не устоял бы.

Так что из экспедиции мы вернулись бы уже не вдвоём, а втроём.

— Да, заманчивый расклад.

Но я постараюсь не обременять тебя беременностью до конца экспедиции.

— Посмотрим. Удобнее конечно было бы беременеть после…, но если случится раньше, то ладно уж.

— Алис, ну в крайнем случае будем избегать общения перед овуляцией.

— Хорошая идея. Возможно, пригодится. А может и сработает.

— Да, давно я не общался с тобой перед овуляцией.

Не знаю, как сейчас, а раньше я был сам не свой в эти дни.

И едва мог дождаться, когда эти дни пройдут. Чтобы наконец-то утолить желание.

Ты была чудо как хороша и обольстительна. Просто квинтэссенция женственности и желанности.

— Я помню. Я потому и решила, что лучше нам вообще видеться только после овуляции.

Я же и сама тоже еле сдерживалась накануне…

И летела к тебе сразу как только проходила овуляция.

Хотя биологического смысла спешить уже не было. Но надо же было разрядить накопившееся напряжение.

— Точнее — это я к тебе летел. Едва получив приглашение.

— Ну да…

— И заметь — я неслучайно старался всегда сам прилетать.

Никогда не приглашал тебя на свидания.

Не хотел, чтобы летела ты, рискуя угодить в ловушку по ложному приглашению не от меня.

Теперь ты видишь, что это было правильным правилом.

А ты подозревала, что у меня кто-то есть, и что я не приветствую твои появления якобы только потому, что боюсь разоблачения в измене.

— Да, любимый. Ты был прав, никогда не приглашая меня, а прилетая сам…

Это было безопаснее. Но только для меня.

— А этого и достаточно.

Тем более удивительно, что ты бросилась неизвестно куда по этой записке.

И ведь там была даже не просьба о помощи или спасении.

А всего лишь типа приглашение на свидание.

— Ну что делать… Каюсь, поддалась искушению…

Прямо как… помнишь, как мы полетели к генератору голода?

Хотя тогда знали, что нельзя лететь. Но ничего не могли с собой поделать. Даже Гай-до подчинился зову.

— Да, очень похоже.

Кстати…

Паша вскочил.

***

Кто похититель

***

— Точно, это его почерк. Алиса!

— Кого его?

— Ну как кого. Хрема.

— Что ты и имеешь в виду?

— Всё совпадает.

В детстве он приманил нас чувством голода.

Хотя и ненамеренно. Тогда мы случайно попались ему под руку.

Впрочем, это не помешало ему продать нас для армий на планете генералов.

А сейчас заманил тебя в ловушку, использовав твоё влечение ко мне.

— Ты серьёзно? Думаешь, что это дело рук Хрема?

— Уверен.

— Но зачем ему это?

— Сама посуди.

Мы же ему невольно весь бизнес поломали.

Тогда, когда разоблачили торговлю детьми на планете генералов.

Есть за что сердиться.

— Но это так давно было.

— Когда это мешало таким типам мстить?

А он не только отомстил, а ещё и свой бизнес немного поправил за счёт твоей продажи.

— Разве этим можно поправить бизнес?

— Смотря кого и за сколько продать.

— Ты хочешь сказать, что моя цена так высока?

— Ты бесценна. Но заплаченная сумма тоже солидная.

— Но ты же такую же сумму заплатил хозяину гостиницы.

— Верно. Но этот хитрец просто заломил цену. А мне недосуг было торговаться.

Зато теперь он наверняка отстроит новую гостиницу, если захочет.

Со сколь угодно современным сервисом.

И не гостиницу, а целый комплекс. Хоть город.

— Неужели рабыни на Пушту такие дорогие?

— Ну не все конечно. Смотря какие.

Вы с Таргой были особенными.

Ты же там несколько дней наблюдала.

Неужели не приметила обычные цены?

Многих ли продавали хотя бы половину вашей цены?

— Честно говоря, не помню.

Паш, и всё же о Хреме много лет и слышно-то не было.

— Вот именно. Затихарился. Или дела вёл тихо.

А если о нём и было где слышно, то просто тебя там не было.

— Может, это всё же не он устроил моё похищение?

— Может и не он. Но чутьё говорит мне, что догадка верна.

Сама посуди: и занятие то же самое, и методы те же в основе — приманить, обмануть.

Наверняка имел возможности переждать. А потом снова взялся за своё. Но ещё аккуратнее, чем раньше.

— И что с этим делать? Будем искать его?

— Пока нет. Хотя им конечно займутся. Но не мы. Я только скину догадки кому надо.

— Ты уверен, что нам не стоит вмешиваться?

— Да. С этим спокойно разберутся и без нас.

А у нас другое важное дело есть.

— Ты скоро посвятишь меня в подробности этого удивительного дела?

— Да, конечно. Ты очень точно сказала — оно именно что удивительное.

— Так расскажи скорее.

— Вот ты всё спрашиваешь меня про кристаллы, которыми я расплачивался.

— Это и с ними связано?

— С ними — в первую очередь.

Их же почти нигде нет. Про них и на Земле-то знают только редкие специалисты.

А всё почему? Потому что добывают их только в Серой Туманности.

Но туда непросто добраться. Так что для большинства серые кристаллы просто недоступны. Словно их вообще нет.

А у меня есть основания полагать, что найти их можно ещё в одном месте, понимаешь?

— А что даст их нахождение? У них есть ценные свойства, кроме дороговизны и редкости?

— В том-то и дело, что есть.

Они могут накапливать энергию. И выделять тоже.

Вот и представь, что с этим можно делать.

Но и это ещё далеко не всё.

Свойства этих кристаллов только предстоит изучить.

Тут можно сделать великие открытия.

— Значит, у нас вроде геологической экспедиции?

— Вроде того. Но не только. Это побочная цель.

Основная чисто рабочая.

Из-за неё и дали это задание.

Милая, а где ты раздобыла краску для наведения синяков?

— Что?

— Ну краску.

— Ну и переходы у тебя. От кристаллов к краске.

— Просто секрет появления у тебя этой краски для меня такая же загадка, как и тайна серых кристаллов.

— А может ты просто надеялся застать меня врасплох.

— Может и надеялся бы. Но разве тебя застанешь.

— Но с краской нет никаких секретов.

— Тем более расскажи. Избавь от недоумения.

— Краска была в душевой.

— Вот как. А как она туда попала? И откуда ты знала о ней?

Алиса вздохнула.

— И зачем ты мне напоминаешь обо всём этом?

— Хочется всё выяснить, чтобы больше не говорить об этом.

— Краску принесла туда я сама. И спрятала в душевой.

— Я не заметил при тебе никакой краски.

— А я не при тебе принесла её…

Паша тихо присвистнул.

— А ты что же — до меня уже бывала в том номере?

Алиса пожала плечами. Мол, зачем спрашиваешь, раз сам понимаешь.

— Всё чудесатее и чудесатее.

То-то мне показалось, что номер тебе как будто знаком…

Как будто ты не в первый раз в нём.

И кто же приводил тебя в тот номер до меня?

— И не всё ли равно.

— Можешь пока не говорить, если тебе неприятно.

Но потом ты всё равно должна рассказать.

— Да что там рассказывать.

Сам всё понимаешь.

Паша растерялся и не знал, что сказать.

Слова тут были лишними.

Но и молчать тоже было нельзя.

Про себя он только в сотый раз спросил мысленно, зачем Алиса полетела, ничего не проверив.

Но говорить это вслух было бессмысленно.

— И зачем же ты приносила в душевую краску?

— Ты же видел, что с её помощью можно нарисовать синяки.

— Видел. Но зачем это?

— Ну… во-первых, она не только рисует синяки, но и лечит их.

Причём так интересно. Она словно вбирает в себя синяк. Снаружи он красуется, а под самой краской синяка не остаётся.

— Значит… у тебя было больше синяков, чем я думал.

А я-то вообразил, что они маскировочные.

— Маскировочные тоже были, всё верно.

— А во-вторых?

— А во-вторых, покрытое этой краской тело менее привлекательное.

— Ты хотела сделать себя непривлекательной?

— Да.

— Зачем?

— Неужели и это надо пояснять.

Чтобы меня не купили.

— Но продают на рынке.

— Некоторые предпочитают сначала посмотреть товар в особой обстановке.

— То есть в номере?

— Да.

— Почему?

Не хотят светиться на рынке?

— Может быть.

Кроме того, продажа в номере может оказаться выгоднее.

— Почему?

— Паша, неужели это надо объяснять?

Сам догадайся.

— Понял. Покупателя до предела распаляют картинами того, что он может получить, приобретя рабыню, а после этого он готов заплатить любые деньги, лишь бы закончить начатое в номере.

— Ну и зачем ты это озвучиваешь?

— Прости. Продолжай.

— И тут краска может внести свой вклад в ухудшение впечатления о потребительских свойствах товара.

— Но где ты взяла эту краску?

— О, это особая история.

Всё благодаря Тарге.

— Кому?

— Ну девушка, которую продали передо мной.

— Да-да, помню.

И какова её роль в этой истории?

— Очень простая. Она предложила мне эту краску с очень милым условием — или я добровольно измазываюсь краской, чтобы испортить свой товарный вид, или она сделает так, чтобы синяки были уже не нарисованные.

— Оригинально. И ты конечно согласилась.

— Конечно. Очень удобная и очень своевременная мера.

Многих моя раскрашенная краской физиономия оттолкнула.

— Не уверен. Любому ясно, что это заживёт. А вот дивная фигура и нежная кожа останутся.

— И всё же.

— А Дикарь не спросил, откуда синяки?

— Спросил. Тарга сама сказала ему, что это её работа.

И ведь это не было ложью.

— И её не наказали?

— Наоборот, после моих синяков вся надежда была на прибыль от выгодной продажи Тарги.

Так что её холили и лелеяли.

— А Тарге зачем всё это нужно было?

Почему она не пользовалась краской сама?

Зачем предложила краску тебе?

— Чтобы остаться единственной сказочной красавицей на рынке.

Чтобы самый богатый покупатель выбрал именно её, а не меня.

Девушка не собиралась избегать продажи, а наоборот стремилась найти покупателя. И как можно более богатого.

…Уверена, что она как раз сможет стать полной хозяйкой положения в доме своего так называемого господина.

Ты бы видел, как она командовала нашими временными хозяевами. Словно это они её рабы. Те конечно удивлялись сначала, но потом даже притворялись, что слушаются.

— То есть она хотела избавиться с помощью краски от конкуренции с твоей стороны?

— Ну вроде того.

— ХитрО… Но по крайней мере довольно гуманно.

Гуманнее, чем другие способы устранения конкуренток.

Хорошо ещё, если краска нетоксичная.

Надо будет сделать химанализ этого чуда гримёрного искусства.

— Надеюсь, у тебя больше нет вопросов по Пушту?

— Если хочешь, то могу больше не спрашивать.

— Нет уж давай с этим закончим, чтобы закрыть тему.

— Почему Дикарь продавал тебя, а не оставил тебя себе?

— Потому что деньги интересуют его больше, чем женщины.

— Нет, тут что-то другое.

— Я ему не понравилась.

— Алиса, давай серьёзно.

— А я и так серьёзно. Он сам признался, что я совершенно не в его вкусе.

— Это ложь. Ты нравишься ему. Это заметно.

— Так нравлюсь, что он торопился продать меня.

— Почему торопился — это ясно. Чтобы успеть получить прибыль, пока ты куда-нибудь не делась.

Но почему он продавал тебя в принципе — вот в чём загадка.

— Да нет тут загадки.

— Алиса, это уж мне виднее.

— Ты просто не может поверить, что кому-то я могу не приглянуться.

— И я прав в этом. Но тут дело в другом.

Я даже думаю, что наш давний друг боится тебя.

— Что же страшного в беспомощной слабой женщине?

— Это ты-то беспомощная женщина?

— В цепях — вполне. Да и без них тоже.

Не избежала же похищения. А если бы не подарок ушана…

— И всё же наш Дикарь почему-то побаивался тебя.

Это чувствовалось.

— Ну даже не знаю тогда, почему он мог бояться.

Ещё бы ребёнка боялся.

— Вот-вот. Он и ребёнком тебя встречал.

И ещё тогда как-то странно смотрел на тебя.

Тогда я не понял, что его взгляды означают.

Тем более что он наплёл мне про свою мнимую влюблённость в Светочку, то есть в нашу Светлану.

И я, поверив, переключился на его чувства к Светлане.

Но, когда всё открылось, в том числе игра Дикаря, я потом снова вспоминал его взгляды на тебя.

— Тебе показалось.

— Нет-нет. Он однозначно смотрел на тебя, как на явление природы.

— Только не говори, что он уже тогда влюбился. Я слишком маленькой была.

— Я и не говорю этого. Тут что-то другое.

Хотя твоя маленькость тут ни при чём. Это не помеха.

— Паша, мне десять лет было!

— Ну и что?

— Какому мужчине есть дело до таких девочек.

— Ну… всякое бывает. Это смотря какие мужчины. И смотря какие девочки.

— Я была простой девочкой.

— Не скажи.

Тебе может так и казалось. А вот мне, да и многим другим, было ясно, что ты у нас существо не простое. Ты как из сказки.

То ли фея, то ли жар-птица какая.

— Ты опять за старое? Ты лет десять этого не говорил.

— Не было повода.

— Я думала, что ты не всерьёз. А так…

— Как?

— Ну… в порядке обольщения.

— Ещё чего. Я не стал бы врать ради того чтобы… ради этого.

И просто не выбрал бы девушку, которой надо врать.

Куда проще говорить то, что есть на самом деле.

И вообще — ты читала «Лолиту»?

— Пролистала и решила, что есть книги интереснее.

А ты читал?

— С пропусками, но читал.

— Надо было поискать что-нибудь увлекательнее.

— А мне и это показалось увлекательным. В той части, где про Анабеллу.

— Рекомендуешь прочесть?

— Можно. Я тогда как раз по тебе грезил в особо острой форме.

Так что мне подобные рассказы были прямо в масть.

Представлял себя и тебя на месте персонажей.

Правда, потом, когда началось про Ло, я не смог читать.

Мне хотелось чего-то чувственного и эротичного. Как в начале.

А дальше сплошная трагедия началась. Ну и я бросил.

— А к чему тогда ты сейчас вспомнил этот роман?

— А там есть место очень любопытное. Описание девочек-нимфеток. Что-то в этом есть.

— Я читала это место.

— Ну вот.

— Только не говори, что это имеет какое-то отношение ко мне.

— Хочешь думать, что ты не была нимфеткой?

— Не просто хочу так думать, а точно знаю.

— Ну не стану настаивать.

Однако что-то такое необычное в тебе тоже было.

Если хочешь — можешь думать, что ты другой породы. Но тоже особенной.

— Ой всё, Паша.

Хватит про породы.

— Тогда вернёмся к Дикарю.

— Лишь бы не в прямом смысле.

— Нет конечно.

Знаешь, это важно. Помоги мне разобраться.

Какие у вас были отношения?

— Продавца и товара.

— Он не приставал к тебе?

— О, это тоже, должна признать, примечательная история.

— Так что?

— Он не приставал ко мне. Но вёл себя странно.

— В чём странность?

— Он как будто изучал меня.

— Какими методами? — напрягся Паша.

Алиса это заметила.

— Не волнуйся. Мы только разговаривали.

Правда, это тоже бывало тяжеловато.

— О чём разговаривали?

— Я так и не поняла, чего он хотел.

Расспрашивал меня, что мне нравится в отношениях.

— В сексе?

— Да нет, именно в отношениях.

— И зачем?

— Ну откуда же мне знать.

Но, учитывая его задачу продать меня, можно предположить, что он расспрашивал с целью поудачнее и повыгоднее меня продать.

Так, чтобы и покупатель не пожалел, что купил меня.

— А ты? Что ты ему рассказала?

— С какой стати я должна была перед ним исповедоваться.

Попробовала отшутиться.

— Он понял это?

— Конечно. Он же не дурак.

— И что сказал?

— Что зря я так. Что он хотел как лучше. Что якобы для меня же старался. Дескать, хотел подобрать такого покупателя, который и меня устроит.

— Может, в самом деле хотел найти покупателя, который не пожалел бы о том, что купил тебя?

— Не знаю и знать не хочу.

— И ни разу ничем не проявил личного интереса?

— Ну… почти. Только однажды обронил что-то вроде того, что охотно сам оставил бы меня себе, если бы у меня был не такой отвратительный характер.

— Ты поняла, что проблема не в твоём характере?

— Я вообще не думала над этими словами.

— А зря. Перевожу тебе его слова на понятный тебе язык — он имел в виду, что был бы счастлив жить с тобой. Но понимает, что это невозможно, так как он тебе не пара.

— Ты уверен?

— На все сто. Сам долго сомневался, пара я тебе или нет.

Поверь — сомнения в этом способны отравить всё наслаждение от обладания желанной женщиной.

А не сомневается разве что очень самонадеянный мужчина.

А уж с тобооой…

— Не начинай снова про жар-птиц.

— Ладно. Нет так нет.

Тогда скажи мне — мне есть за что мстить Дикарю?

Кроме того что он продавал тебя.

Алиса пожала плечами.

— Так-то он вообще едва ли не благородно себя вёл.

Как джентльмен. Особенно на фоне некоторых других товарищей.

— Значит, в тот номер не он тебя приводил?

— Именно он и приводил.

— А говоришь, что благородно себя вёл.

Или такое ты считаешь благородным?

— Ну, он же не использовал этот номер. Я имею в виду — по его прямому назначению.

— А как ещё его можно использовать?

— А как его ты использовал?

— Это другое дело.

— Ну так-то да.

В общем, Дикарь просто подробно рассказывал мне про разные приспособления и их назначение.

— Зачем?

— Не знаю. Но он был чем-то разочарован. И даже прямо сказал, что ему очень жаль, что мне скучно слушать его увлекательный рассказ.

— Странно. Такое впечатление, что он надеялся, что тебе могут нравиться такие развлечения. И он пожалел, что это не так.

— Знаешь, мне вообще показалось, что он искал и стремился найти во мне какие-то качества. Но не находил.

— Может, он искал в тебе склонность к таким играм, страстность в его понимании?

— Не знаю.

— Это было бы логично. То есть в русле его логики.

— Я не знаю, что логично. Но Дикарь обещал, что, если ему не удастся продать меня на рынке хотя бы за сотню золотых, он начнёт продавать меня, демонстрируя потенциальным покупателям прямо в том номере.

И разрешая им…

— Что?

— Попробовать товар.

***

Часть 9

***

— Я не знаю, что логично. Но Дикарь обещал, что, если ему не удастся продать меня на рынке хотя бы за сотню золотых, он начнёт продавать меня, демонстрируя потенциальным покупателям прямо в том номере.

И разрешая им…

— Что?

— По его выражению — попробовать товар.

— Он говорил, что он имел в виду?

— Нет.

— А ты не спрашивала.

— Не хотела. Потом спросила.

— И что он ответил?

— Что предпочитает оставить это тайной.

— Значит, хотел, чтобы ты нервничала.

… Но я уверен, что не имел в виду худшего.

Как ты думаешь — он не стремился унизить тебя?

— Трудно сказать. Но скорее всё же нет.

— Ну вот. А раз его целью было продать тебя подороже, а не унизить, то следовало только распалить покупателя, не позволив удовлетворить желание.

— Паша, не надо.

— Я только хочу подбодрить тебя, показав, что всё было не так уж и плохо.

— Если бы ты не прибыл и если бы не купил кто-то другой на рынке, то дошло бы и до продажи в номере.

— Но не дошло. Значит, не думай об этом.

— Иногда Дикарь говорил, что ему едва ли не выгоднее продавать меня не оптом, а в розницу.

— Не знаю, что он имел в виду, но за это стоило бы всё же найти его…

— Не надо, Паш. Пусть живёт.

— Хорошо. Пока пусть. Но он сам с такими делами может сократить свои дни.

— Это уже его дело.

— Я имел в виду, что его надо перевоспитать.

— Думаешь, что это возможно?

— Думаю, что интересно было бы попробовать.

— А своими делами когда заниматься?

— Да, ты права.

Знаешь, что я придумал.

Тебе надо избавиться от всего того яда, который накопился в этом плену.

— Что ты предлагаешь?

— Бери и записывай всё, что вспомнишь. Во всех подробностях.

А потом мы эти записи сожжём.

— Ты хочешь это прочесть?

— Только если ты позволишь.

Но сначала пиши, не думая об этом.

А решать, давать ли мне прочесть, будешь потом.

— Я подумаю.

Но тебе не понравится.

— А оно и не должно. Но, раз ты это прожила, то уж прочитать-то я смогу.

Может, это поможет мне помочь тебе…

— Ты и так помогаешь.

— Но смогу ещё лучше.

А главное — это поможет мне быть деликатнее.

— Ты и так достаточно деликатен.

— А буду ещё больше.

Паша подумал, что Алиса просто не знает про его идеи использования номера.

Вряд ли она посчитала бы их деликатными.

Слушая рассказ Алисы, Паша ужаснулся тому, какое впечатление могла произвести на Алису реализация его первоначальных планов с наказанием, да ещё и в том самом номере, который, как оказалось, уже был связан для неё с отвратительными воспоминаниями и ещё более отвратительными опасениями.

А если бы к этому добавился ещё и он со своими наказаниями…

Учитывая то, что Алиса так болезненно воспринимает грубость с его стороны…

И учитывая её общее истощение перед этим…

Ему невероятно повезло, что он вовремя отказался от своего плана с наказаниями, да ещё и в том самом номере.

Просто невероятно.

Чувство вины и раскаяния было неприятным.

И само по себе, и особенно из-за того, что заставляло Пашу чувствовать, что, обращаясь с Алисой подобным образом, он теряет права на неё.

Или когда всего лишь думает о возможности такого обращения.

Требовалось срочно как-то реабилитироваться перед самим собой, чтобы вернуть чувство, что он имеет право быть с Алисой.

Он снова подумал о том, что неплохо было бы признаться в неблаговидных намерениях Алисе, чтобы покаяться перед ней же.

И снова отказался от признаний из опасений, что ей такое признание было бы неприятно.

Тем более что она его любит и даже после этого любить не перестала бы. Но вот горько и грустно ей было бы.

Паша подавил в себе ощущение, что не должен трогать Алису, и всё же обнял её.

Она наверняка прямо сейчас вспоминала что-то неприятное, обдумывая его предложение записать воспоминания и сжечь.

Ему хотелось защитить её от этих негативных воспоминаний.

Паша подумал, что есть хороший способ погасить заряд её негативных воспоминаний — переключить на воспоминания приятные. Или направить её мысли в будущее.

Память тут же предложила ему самые драгоценные впечатления.

Паша почувствовал, что в них можно очиститься и от следов собственных сомнений.

И решительно нырнул в эти очищающие воспоминания.

Оставалось только Алису увлечь в них же.

— Алис, ты вспоминаешь хоть иногда, как у нас всё началось?

— А что считать началом? Знакомство?

— Нет-нет. Я про начало близких отношений.

— Да. И не иногда. Часто.

— Я тоже всё помню.

— Ты знаешь, что со временем воспоминания могут искажаться?

— Как?

— Добавляется то, чего не было.

Забывается то, что было.

— Думаю, что я всё точно помню.

— А хочешь проверить?

— Как?

— Давай запишем то, что помнит каждый из нас. А потом сравним.

— Хм… Ну давай.

Только я печатать буду.

Паша с облегчением смотрел, как светлеет с каждой минутой лицо пишущей Алисы.

— Ты что не пишешь? — спросила она, не поднимая взгляда.

— Да так… Сейчас напишу. Просто тебе так идёт такое выражение лица.

— Какое?

— … Мечтательное. Ладно, присоединяюсь.

Через пять минут записываний и обмена понимающими взглядами Паша отложил записи и увлёк Алису на диван.

Хоть она и не возражала, но дописывать ушла в другое помещение.

Это не очень помогло, но после всего лишь пары подобных эпизодов рассказы всё же были готовы.

Обменявшись распечатку своего текста на рукопись Алисы, Паша сказал:

— Читай моё.

Алиса вздохнула.

— Ты боишься, что ли, читать?

— Немного.

— И чего там можно бояться?

Ты же о знакомо тебе событии читать будешь.

— Да. Но о твоём восприятии того события я только сейчас узнаю.

— Смелее, Алиса.

— Хорошо.

«Кончики Алисиных хвостиков наводят меня на интересные мысли.

Хорошо, что Алиса отрастила хотя бы такую длину. Иначе этих мыслей не было бы.

Другие конечно какие-нибудь были бы, но сейчас мне очень нравятся именно эти мысли.

Я понимаю, что моя выходка может поссорить меня с Алисой и конечно не хочу этого.

А больше всего не хочу, чтобы Алиса обиделась.

Но почему-то я уверен, что обойдётся.

Мне кажется, что она не будет против моей затеи.

Она же так добра и мила со мной. Хотя дело не только в этом.

По-моему, Алису саму ко мне тянет.

Между нами вообще давно что-то происходит.

Что-то такое, что подталкивает сейчас на эту авантюру.

И благодаря чему авантюра не должна плохо закончиться.

Решено. Я беру один из её хвостиков, и его кончиком, похожим на кисточку, слегка касаюсь нежного Алисиного сосочка.

Сделано! Я решился!

Надо же, как сосок сразу собрался.

Я думал, что после этого Алиса подскочит или хотя бы сядет.

А она даже глаза не открыла. Только вздохнула глубоко. Ну хоть что-то.

А вообще — раз Алиса сразу меня за такое не убила — это хороший признак.

Похоже, что у меня в самом деле есть шанс.

Надо продолжить.

Я провожу кончиком хвостика и по второму сосочку. Та же реакция.

— Паша, а тебя не смущает, что волосы не настолько чистые, чтобы трогать ими соски?

О, заговорила. Делает вид, что ничего особенно не случилось. Словно всё как обычно. Ну ладно.

Что ответить-то?

— Я могу всё исправить.

— Интересно каким образом.

— Каким… Да хоть таким.

Думаю, раз Алиса не стала пока обижаться, то можно продолжать в том же духе.

Тем более что так хочется… Так невыносимо хочется.

И кто только придумал, что девушкам можно отдыхать топлес.

На это же невозможно смотреть. И не смотреть тем более.

Она хочет, чтобы я исправил? Я и исправлю.

Сейчас она узнает, каким образом.

Сдуваю с соска молекулы, которые, по мнению Алисы, могли попасть на него с её волос.

И конечно беру его губами.

Я. Беру. Её сосок. Губами.

И бесконечно долгое мгновение вбираю в себя ощущение историчности момента.

Чувствую его мягкость. И его твёрдость. Его упругость. Его нежность.

Всё, дружок. Теперь ты мой.

Слегка сжимаю своё сокровище губами. И ещё разок. И ещё.

Это можно делать бесконечно.

О, как мне хотелось бы увидеть сейчас лицо Алисы.

Всё такое же невозмутимое? Или уже нет?

Но это подождёт. Да и страшновато пока смотреть в её лицо. Мало ли что оно выражает. А вдруг оскорблённость?

Если она ещё не в восторге от моих действий, то надо попробовать сделать так, чтобы ей обязательно стало как можно приятнее.

Может, тогда она смягчится, если сердится.

Набравшись решимости, позволяю себе ещё одну шалость. —

Касаюсь соска кончиком языка.

Я же обещал всё исправить? Вот и средство. Я просто вылижу сосок.

А потом второй. А потом вернусь к первому.

Боюсь, что язык мой недостаточно нежен для соска.

Вдруг ей покажется шершавым? На всякий случай касаюсь нежно-нежно.

И смачиваю его слюной. Это само получилось. Но так даже лучше. Больше слюны.

Вторую грудь пока просто обнимаю, старясь не сжимать со всей силы.

Но сейчас очередь дойдёт и до второй.

А вообще-то хотелось бы облизать так всё тело.

Алисе понравится, когда я стану ласкать зоны максимального удовольствия?

Хотел бы я это узнать поскорее. Хочу видеть наслаждение Алисы.

Освободив от плена своего рта сосок, согреваю его своим дыханием.

Собираюсь осчастливить ласками и второй.

Но тут я ненароком встречаюсь взглядом с Алисой.

Не могу понять, что выражает её взгляд.

Теряюсь.

Радость? Нет. Изумление? Не то слово. Огорчение? Тоже нет.

Да как же это понять? Потрясение? Задумчивость? ШОК?

Моя Алиса моргает, как кукла.

Эй, подруга. Что с тобой?

Непонятно, есть ли основания чувствовать себя польщённым такой реакцией.

Может, пока просто продолжить?

Если захочет остановить — даст знак.

Ведь даст?

Не в таком же она шоке, чтобы так и не выйти из этого состояния?

С ещё меньшей уверенностью обращаю свой взор на вторую грудь.

Но, едва беру сосок губами, Алиса вдруг переворачивается, пряча свои сокровища.

Сглатываю. Ну ничего… Так тоже простор для ласк есть.

Вопрос только в том, не возражает ли против них Алиса.

Как понимать её переворачивание?

Это она с целью спрятать грудь так сделала?

Или наоборот с целью подставить мне свои чувствительные холмики ниже спины?

Алиса положила лицо себе на ладони.

Боюсь думать, что она прячет слёзы.

Я же не хотел её обидеть. Я понимаю, если бы ни сном ни духом.

Но она давно словно умоляет всем видом — прикоснись ко мне, обними меня, поцелуй меня, наконец.

И всё равно страшно.

На холмики стараюсь не смотреть. Зачем зря соблазняться.

А трогать нельзя, раз такие непонятные дела.

И всё равно смотрю. Хороши. Дивно хороши.

И всё остальное тоже прекрасно.

Взглядом ласкаю спину. Ноги. Раз Алиса не видит, то взгляд позволяет себе заползти между ног.

Так близко. Так сладко. Так запретно.

Не моё. Пока не моё.

Точнее, моё, но Алиса этого пока не признала.

И всё равно — моё. Родное. Заветное.

Не выдерживаю паузы.

— Алис?

Только бы не молчала. Только бы отвечала.

— Что?

Уф. Есть контакт.

И голос вроде не со слезами.

Значит, пришла в себя моя Алиса.

Приободряюсь.

Недавние сомнения сразу кажутся напрасными.

Моментально усиливается желание сделать всё, что хочется.

— Я исправил?

— О да.

Непонятная интонация.

А хвостики-то тут как тут.

Продолжим.

Беру кончики и начинаю водить ими по спине Алисы.

Она ёжится от касаний хвостиками.

— Паш, щекотно же.

— А для спины они не грязные?

— Нет.

— А то я бы и это исправил.

— Не сомневаюсь.

— Жаль, что твои волосы не до колен.

— Да нет уж — слава богу.

— Боишься наслаждения?

Намекаю на то, что при достаточной длине я мог бы поласкать хвостиками не только соски.

— Просто с такой длиной неудобно. Я и эту укорочу.

— Чтобы я больше не трогал хвостиками соски?

— Ты и так…

— Что?

— Не делай так больше.

Чувствую себя так, словно Алиса облила меня водой из проруби.

Заставляю себя спросить:

— Тебе не понравилось?

Так боюсь её ответа, словно от этого зависит моя жизнь.

Хотя почему «словно»? Так и есть. Вся жизнь.

— Дело не в этом. Просто…

Перебиваю её, не дав договорить.

— Алиса, тебе НЕ понравилось?

— Понравилось, — вздыхает моя ненаглядная.

Уф… уже легче.

Вот что значит честность.

Но тогда…

— Тогда почему? Почему больше так не делать?

— Потому что дело не только в нравится-не нравится.

— А в чём же ещё?

Вообще-то я догадываюсь.

Но в то же время сейчас искренне не понимаю чего-то.

— Сам знаешь.

— Ничего я не знаю.

— Тогда узнай. Потом и продолжим разговор.

— Ты хочешь сказать, что надо пожениться или ещё что такое? Алиса? Скажи сама.

— Я… я сама не знаю.

— Я так и знал. Сама не знаешь, а от меня требуешь сама не знаешь чего.

Алис, разве я ошибался, думая, что между нами что-то есть?

— Нет…

— Ну вот.

Сам не знаю, что хочу сказать этим «а вот».

И надо срочно понять, что.

Но Алиса наверняка поняла и так.

— Алис… я же нужен тебе?

— Да…

— Ты же знаешь, что ты мне тоже нужна?

— Я предполагала…

— Так и есть. Алис… ты же хотела, чтобы мы целовались?

И не только целовались. А… всё-всё.

Признайся, ты не раз представляла, как мы…

— Паша, хватит…

Почему голос Алисы такой слабый?

— Почему? Что я должен сделать, чтобы ты обрадовалась таким словам?

— Ничего. Ты давно всё сделал.

— Тогда где радость?

— Мне просто страшно.

— Страшно?

Снова теряюсь.

Что ей страшно?

Тут до меня доходит.

Боже, может, Алиса просто решила, что я собрался переспать с ней?

Хотя я бы именно это и сделал конечно.

Ну то есть если бы она сама согласилась. А лучше — если бы сама хотела.

Но это я обеспечу. Лишь бы она подпустила к себе.

А дальше дело за мной. Всё будет.

— Да, — кивает Алиса. Сама искренность.

— И чего же тебе страшно?

— Всего.

Снова непонятно. Попробую уточнить.

— Если ты боишься дефлорации, то зря… Гарантирую, что проблем не будет.

Обещаю всё прекратить по твоему первому требованию.

И вообще делать только так, как ты скажешь.

В мельком брошенном мне взгляде мелькает благодарность.

Но при этом Алиса мотает головой.

— Я не этого боюсь. Здесь я в тебе уверена.

— А где не уверена? Я не заслужил твоё доверие?

— Заслужил. Но в жизни бывает разное.

— И что теперь? Это как-то мешает нам?

— Ладно, — вдруг говорит Алиса, словно отбросила какие-то свои путы и на что-то решилась.

И совсем другим тоном добавляет: — Что я должна сделать?

Как учтиво. Как покладисто.

— Ничего. Я хочу сказать, что слово «должна » тут неуместно.

— Хорошо. Какое слово уместно?

Неужели так просто?

Я решаюсь. Я же именно этого хотел.

Вот и шанс.

— Разреши мне просто поласкать тебя. Везде.

И ты сама тоже себя не сдерживай.

Алиса чему-то усмехается.

Интересно, чему. Но продолжаю:

— А можешь рассказать мне, что я делал в твоих грёзах.

Ведь были же такие грёзы?

Я уже уверен почему-то, что были.

— В другой раз расскажу, — отвечает Алиса, снова кивая. Какая сговорчивая.

— А в этот? — уточняю я.

— А в этот раз ты свободен в твоих желаниях.

— Правда? — я ещё не верю в то, что получил зелёный свет.

— Да, — пожимает плечами Алиса. Своими невероятными плечами.

От движения которых шевельнулись и соски.

Странно, что она их не прикрыла. Впрочем, чем она должна была их прикрывать? Песочком? Травкой?

Я понимаю, что думаю не о том.

Лучше пользоваться их неприкрытостью. Теперь уже с разрешения.

Увлекаю Алису на траву.

Собираюсь положить её.

Поняв главное, а именно — то, что получил свободу в действиях, я забываю обо всех придумках, которые во множестве придумал и запомнил за то время, что мечтал о ласках.

И чувствую, что их можно вспомнить и потом.

А пока… раз уж всё можно, лучше не тянуть с главным.

Позабочусь лишь о том, чтобы у Алисы желание возникло.

Чтобы ей хорошо было.

И сделаю Это.

Алиса, похоже, поняла мой план.

Но почему она стала такой задумчивой?

А где же энтузиазм? Где счастье, наконец?

Мне так нужно, чтобы она чувствовала в такие моменты счастье.

Обещаю себе обязательно об этом позаботиться.

Но чуть позже. Совсем скоро. Как только так сразу.

И всё же немного времени на церемонии я ещё уделяю.

Из последних, как мне кажется, сил шепчу ей:

— Милая… мы в самом деле должны это сделать.

— Я знаю, — кивает Алиса.

Как мило с её стороны.

***

Воспоминания Паши

***

Алиса вдруг замолчала. Паша не торопил её, понимая, что ей могла понадобиться передышка.

Сам он слушал как зачарованный.

Собственный текст в озвучке Алисы воспринимался словно новый.

Паша внимательно следил за интонациями, стараясь угадать по ним впечатление Алисы от его текста.

Наконец, Алиса продолжила чтение:

— «Это в самом деле беспредельное счастье.

С бесконечной бережностью дотрагиваюсь до моей девочки.

Наконец-то моей и в этом смысле.

Чувствую себя Избранным.

Стараюсь угадать желания Алисы.

Ловлю её взгляд, чтобы прочитать там одобрение или неодобрение моим действиям.

Её взгляд волнует меня даже больше, чем её волшебное тело.

Судя по её взгляду, она тоже давно этого хотела.

И теперь совершенно удовлетворена происходящим.

Даже скорее умиротворена.

Но странная семь покоя и беспокойства удивляет и волнует.

Что-то Алису пока и тревожит.

И не только предстоящая дефлорация.

Что же может её тревожить? Надо будет узнать.

Реакция Алисы на мои немного суетливые ласки покоряет меня окончательно.

Почему-то не ожидал, что она будет настолько покорной и отзывчивой.

И что это покажется настолько очаровательным и трогательным.

Кажется, теперь я знаю, что такое женственность в её предельном проявлении.

Всё самочувствие Алисы, каждый её взгляд и вдох, кричали мне о том, что она всем существом принимает происходящее.

Как ни странно, но я только теперь окончательно понял, насколько дорог Алисе.

Никакими словами она не сказала бы мне столько, сколько сказала своим состоянием при нашей близости.

Это её состояние повлияло и на меня. Конечно же повлияло.

Я как-то стал… торжественнее, что ли. Я и сам по себе конечно хотел быть нежным. И всегда в своих мечтах был очень нежным.

Но Алиса умудрилась растрогать меня ещё больше.

У меня возникло ощущение, что мы заняты не просто добрым делом, а каким-то совсем святым.

Алиса-то давно для меня святыня.

Но, честно говоря, о самом сексе я раньше не думал как о чём-то настолько возвышенном.

Как о славном и замечательном — конечно.

А вот как о таинстве — всё же нет.

Но с Алисой именно так и получилось.

Я уделил ласкам больше времени, чем собирался в тот миг, когда стало ясно, что мы сейчас переспим.

И не только для того, чтобы подготовить Алису к акту.

Просто ласкать оказалось ещё приятнее, чем я думал.

Я так увлёкся, что готов был заниматься этим часами.

Но заставил себя вспомнить о главном, и отложить продолжение ласк на потом.

Неожиданно оробел в самый ответственный момент.

Но потом собрался и решил, что нужно быть просто очень внимательным и аккуратным.

Напомнил Алисе, чтобы остановила, если понадобится.

Правда, по её виду понял, что она не склонна останавливать. И что будет терпеть при малейшей возможности.

Это заставило меня дать себе слово быть ещё более внимательным.

И… боже. Разве что-то могло сравниться с Этим?

Мы вместе постигали тайну близости, тайну сближения, тайну любви.

Медленно, постепенно.

Лаская друг друга самым нежным, что у нас есть.

В этом состоянии я как-то поймал требуемый темп, который казался мне в тот момент самым-самым правильным.

Не знаю, почему, но мне казалось, что это очень важно. Найти именно такой темп.

Как только я его уловил, сразу же почувствовал, что обязательно получится и всё остальное. Причём замечательно получится, наилучшим образом.

Перед тем как двинуться глубже, я с удвоенной нежностью поласкал вход, а затем надавил с большей силой. Но очень чутко. Полностью сконцентрировавшись за ощущении стеночек вокруг члена. Вспоминая всё, что нужно учесть в такой ситуации.

И тут же замер, внимательно всматриваясь в Алису.

Моя девочка только сжала губы. И веки. И дрожала.

Но, похоже, в целом её вполне устроило то, как всё получилось.

Я постарался поддержать её морально, осторожно целуя. Нежно лаская грудь.

Она почти сразу кивнула — мол, всё нормально.

Но её губки ещё долго дрожали под моими, выдавая напряжение и вызывая приступ сострадания.

Невольно почувствовал себя в чём-то виноватым. Попробовал понять, есть ли моя вина. Можно ли было быть более аккуратным. Решил, что вряд ли.

Следил, как постепенно ослабевает напряжение влагалища вокруг члена.

Да и всего тела моей возлюбленной.

Алиса вдруг провела пальцем вдоль моей брови.

Решилась, значит. А то как неродная. Лишний раз не прикоснётся.

Получается, что такую „вольность“ она смогла себе позволить только после того как произошло соитие.

Неужели раньше она считала, что не имеет права? ЧуднО.

Когда Алиса глубоко прерывисто вздохнула, мне показалось, что можно продолжать.

Вопрос был в том, куда продолжать.

Я бы конечно не прочь был углубиться. Но память о дрожащих губах моей любимой пресекала все поползновения вглубь.

Надо было ограничиться достигнутым. И отложить углубление до следующего раза.

Стараясь не вызвать новой боли у девушки, я попробовал выйти.

По крайней мере совесть будет чиста. И будет основание гордиться своим самоконтролем.

Вот я и покинул нежное лоно моей возлюбленной.

Член конечно пока стоял и явно не понимал, почему он так рано покинул столь гостеприимное место.

Без особого восторга я заметил признаки девственности моей возлюбленной. Бывшей девственности.

Вроде должен быть удовлетворён таким обстоятельством. Что ни говори, а быть первым предпочтительнее.

Так что же мешает радоваться?

Недовольство тем фактом, что он связан с болью дорогого мне существа?

В общем, мне казалось, что это у меня рана. И в душе тоже.

Почему-то возник вопрос, не осквернил ли я святыню, дотронувшись до девушки. Так глубоко дотронувшись.

Но я решительно отмёл такой неуместныйвопрос.

Если уж на то пошлО, то мой репродуктивный аппарат — тоже святыня.

Ощущение после разъединения было очень странным.

Словно перед этим всё было правильно, а после разъединения снова стало неправильно.

Решил, что впредь почаще буду… поправлять.

Хотя решать это предстояло Алисе.

И многое зависело о того, не сильно ли она шокирована нашим первым опытом.

Не показался ли я ей варваром.

Учитывая саму природу первого контакта, мог показаться даже при всей осторожности.

С волнением жду первых слов Алисы.

Чтобы скрасить ожидание, целую её пальчики. Затем снова сосочки.

— Это второй заход? — слышу голос любимой.

И замечаю, что голос изменился.

Во всяком случае, сейчас звучит по-особому.

Как звучит? Женственно. Это всё, что я пока могу сказать о нём.

Нежно звучит. Ласково. Обольстительно.

Отмечаю, что тон для меня благоприятный.

В нём нет ни страха, ни паники.

Значит, моя Алиса не боится повтора?

Значит, всё было не так уж болезненно?

Или она уверена, что второго пока не будет, учитывая правила первого раза, которые известны любимому юноше?

Решаю твёрдо стоять на соблюдении правил.

И не вспоминать о разрешённых исключениях…

— Нет. Это просто так.

Ничего интереснее не придумал в ответ.

— Не хочешь продолжить?

— Хочу. Но нельзя. Пока.

Если только в другой раз. Если согласишься.

Алиса с сомнением смотрит на меня.

Наконец робко проводит по моим волосам.

Да, да, милая. Не знаю, что ты себе придумала насчёт моей похотливости, но я могу быть чутким и неэгоистичным. Так и знай.

Снова вздыхает.

Как этот вздох переводится в слова?

Смирение с моим решением?

— Как скажешь, милый.

— Даже милый?

Чувствую, что расплываюсь в счастливой улыбке от того, что Алиса назвала меня милым.

— Очень милый.

— Раньше ты не называла меня милым.

— Про себя всегда называла.

— А вслух нет.

— Ну… как-то не было уместно.

— Было. Я бы растаял от такого слова.

— Нет, Паша.

Как можно называть милого милым, если пока не даришь ему близость?

— Ах это…

Не нашёлся, что ответить.

Странная однако логика иногда у людей. А у Алисы особенно.

Надо же — оказывается, ей неудобно было называть меня милым, пока она не была со мной близка.

Не могу удержаться от того, чтобы не напомнить ещё раз:

— И всё же я был бы вне себя от счастья, если бы ты хоть раз назвала меня милым.

— Но разве ты не посчитал бы это слово авансом?

Не ждал бы скорого сближения? Не чувствовал бы ник растущего разочарования от того, что сближения не было бы так скоро, как ты ждёшь?

— Ой как глубоко копаешь. Не знаю, Алиса. Уж как-нибудь разобрался бы и смирился.

— Не хотела заставлять тебя смиряться.

— Что ж… из-за этого твоё слово „милый“ теперь всегда будет напоминать мне о том, что мы были близки.

Это я уже вслух говорю, оказывается.

Алиса снова становится задумчивой.

— Нас обоих интересует один и тот же вопрос, верно? — спрашивает она.

— Какой?

— Насколько…

— Насколько понравилось?

— Да. Мне… мне очень.

— Мне тоже, — просто отзываюсь я.

А ещё мне очень радостно слышать, что Алисе понравилось.

Хотя… разве могло понравиться в первый раз?

Вспоминая, как дрожали её губы под моими от боли ниже, сильно сомневаюсь…

— Но ты же даже не кончил.

— Не проблема. А тебе ещё и больно было.

— Не очень.

— Ну не знаю. Мне показалось, что изрядно.

— Терпимо, Паша.

А уж когда… когда ты стал целовать, то даже приятно стало. Можно даже сказать, что пришло наслаждение.

— Я старался… облегчить твоё состояние.

— Тебе удалось и это.

— А что ещё?

— Сделать всё это не только по-доброму, но ещё и бесконечно романтично и чувственно.

— Это твоя заслуга.

Собираюсь рассказать Алисе, почему именно её.

Но она уже возражает:

— Нет твоя.

И я думаю — а какой смысл спорить?

У каждого своё восприятие.

Может, я и в самом деле так хорош, как показалось Алисе.

— Ладно, пусть будет общая.

В ответ моя Алиса наконец-то улыбается той улыбкой, которую я так ждал.

Лёгкой и жизнерадостной.

И я только после этого чувствую себя настоящим героем.

А через несколько дней моя Алиса соблазняет меня на продолжение с завершением.

И я узнаЮ, что бывает ещё большее наслаждение.

Я стараюсь не забывать, что об осторожности забывать ещё рано.

И неожиданно влюбляюсь в Алису ещё больше.

Из-за того, что в этот раз она совсем не такая, как в прошлый.

Куда только подевались задумчивость и оттенок грусти.

В этот раз — фейерверк радости и восторга.

Только душевность и чуткость те же, что и в прошлый раз.

Есть ли предел влюблённости в мою милую?

Сделал для себя открытие — что кончить просто так и кончить в лоно любимой — просто несравнимые вещи.

Второе — это не просто раздражение нервных окончаний и сокращение мышц.

Это и торжество от того, что любимая принимает тебя, твоё семя.

Это и предчувствие будущего бессмертия в потомстве.

И просто непередаваемая радость видеть и чувствовать в эти моменты Её наслаждение.

И знать, что причина этого наслаждения — ты.

Знать, что заслуга в этом — твоя.

Начинаю думать, что самое увлекательное в жизни — вовсе не приключения.

А добиться влюблённого выражения на лице любимой.

И счастливого…

Мы стали неразлучны не только днём, но и ночью.

Спасибо близким, что не стали это комментировать. А сделали вид, что так было всегда.

Алиса не перестаёт удивлять меня.

А я-то думал, что уж я-то всё про неё знаю.

И даже то, чего не знаю.

Но теперь оказалось, что далеко не всё. Она и сама, похоже, многого о себе не знала.

Впрочем, я тоже многого о себе не знал.

Теперь вместе изучаем друг друга.

Никогда бы не подумал, что характер может так углубиться благодаря появлению секса в жизни. Точнее, секса с любимой».