Книга вторая. Глава Секс книга

(перед этим )

«У меня вообще атрофия настоящего, не только в нём не живу, никогда в нём и не бываю».

Марина Цветаева

Часть первая

1

Я не знаю, что рассказывать о моём пребывании в том сумасшедшем доме. Я был там и не был.

Очень долго, хотя для меня этого времени не существовало, я был где-то ещё. Где? Не помню. Но здесь меня точно не было, ибо я не знаю, что тут происходило. Наверно, я был мёртв или не жив, не мёртв. Кто знает?

А возможно, как пел «Сплин»:

«Целым был и был разбитым,

Был живым и был убитым,

Чистой был водой, был ядом,

Был зеленым виноградом

Спать ложился рано утром

Вечерами всё звонил кому-то...

Был безумным, был спокойным,

Подсудимым и конвойным,

Капитаном и матросом

С очень странной папиросой

Спать ложился рано утром

Вечерами всё звонил кому-то...

Ночь чернеет впереди,

Свет гаси и приходи

Целым был и был разбитым,

Был живым и был убитым,

Чистой был водой, был ядом,

Был зеленым виноградом

Спать ложился рано утром

Вечерами всё звонил кому-то...

Вечерами всё звонил... Кому?.. »

Когда я, наконец, умер, мне стало гораздо легче. Перестав что-либо ощущать, я успокоился. Не надо было никого звать придти, кому-то звонить, куда-то спешить…

Смерть – это покой, который измученной душе только и требуется.

Теперь я мог рассуждать холодно и трезво, не прячась за слова, как поступила в последний момент убившая меня. Я поймал себя на мысли, что даже ей благодарен за это.  

Но сведя счёты с жизнью, я не разобрался до конца с игрой, что вели со мной.  

В чём состоял её смысл? Каковы были ходы?

Чтобы это понять, следовало вспомнить события с самого начала.

Думаю, должен обнаружить в своей жизни ходы, как минимум двух игроков.

Ходы событиями, ведущие к разным целям.  

Ведь если первый играющий ставит перед собой одну цель, то противостоящий ему – прямо противоположную, мешая её достичь, не так ли?

Но как я пойму, что событие – умысел, а не случайность?

Размышляя над этим, я пришёл к выводу, что жизнь не вмещается в рамки чего-либо одного, хоть игры, хоть творчества, хоть любви, да чего угодно. Тот, кто пытается сделать это в своей жизни, поступает неверно. Он обедняет себя и свою жизнь, не понимая этого. Ведь жизнь вмещает в себя всё, сама перемешивая это и совмещая, а потом исключая из себя что-либо. Даже саму себя.

Поэтому живя, мы не можем знать к чему идём, нередко думая, что знаем.

Некогда я читал признание Бродского, что поэт, начиная стихотворение, как правило, не ведает, чем оно кончится, и порой оказывается очень удивлен тем, что получилось, ибо часто получается лучше, чем он предполагал, часто мысль его заходит дальше, чем он рассчитывал.    

Но разве не то же происходит и в жизни, добавлю я.

Однако, ничто подобное в игре невозможно.

Игру (после) можно разобрать, увидев логику ходов-событий противостоящих друг другу.

Если мне удастся вычленить их в моей ушедшей жизни, то я пойму какую партию со мной или мной ведут, и какие цели преследуют.

Собственно говоря, есть только две предельные вещи достойные игры. Жизнь и Смерть.

Жизнь вмещает в себя всё остальное: любовь, друзей, страсти и страстишки, любые чувства и ощущения от красоты, подлости, страха, мужества и самопожертвования.

Похоже, на это и шла игра.

Те двое, что сначала явились во сне, а затем и воочию, вполне подходили на роль игроков моей жизнью. Правда, один раз они вдвоём вернули меня почти с того света, когда в голодном обмороке я лежал на газоне Андреевского бульвара. После этого и пошла игра?

Кто ж из них ставил на жизнь, а кто – на смерть?

Не желавший показывать лицо, пожалуй, отвращал меня от смерти, отвлекая, принявшись рассказывать Сагу. Это продлило мне жизнь. Потом эстафету перехватил седой, раз ему следовало ответить. Он довёл меня до отчаяния взаимоотношениями с моими женщинами, толкнув на последний шаг. В свою очередь, тот, без лица, подставил мне девчонку, желавшую наложить на себя руки. Расчёт оказался верен – мне стало не до себя, надо было спасти её. Да и такую невозможно было забыть, как и невозможно в неё не влюбиться.

Видимо, седой развёл меня с ней.

Но кто из них устроил повторную встречу?

Если седой развёл, то безликий.

Седой тут же сделал ответный ход: меня сбила машина.

Безликий помог той, что позже убила меня, вернуть к жизни.

Седой не позволил ей пойти со мной до конца. А это и явилось причиной первой и последней ссоры, убившей меня.  

Получалась логичная партия. Кто ж из них выиграл? Седой? Отчего ж теперь, когда мне стало ясно, они прячутся? Игра закончена?

Почему-то мне казалось, что это не так. Ведь не исключено, что седой собирался меня доконать совсем, а безликий спрятал в дурку, спасая от мыслей и чувств, готовых убить.

Но тогда сейчас ход седого… и как же можно убить мёртвого? Во мне не осталось чувств, что во мне ещё убивать? Тело? Не с чем будет играть.

- А он прав, - услышал я знакомый по Саге голос и вздрогнул.

Они стояли в ногах моей кровати. Седой, сказавший это, и безликий, на этот раз в белой маске, скрывавшей полностью лицо.

Я вгляделся в седого – своего убийцу по игре. Приятные черты… Никогда не скажешь, что этот симпатичный мужчина способен подобным заниматься. Впрочем, это – не их тела, а лишь образы, которые здесь и для меня избрали.    

Я сел на постели, готовясь к худшему. Ведь пришёл черёд ходить седому.

Я совсем не волновался. Давно желал проверить слова отца: есть ли окончательная смерть. Увижусь ли с ним или распадусь на атомы… Приму любой исход.

- Нет, - вновь заговорил седой, - убивать тебя такого неинтересно. Концовка должна пройти волнительнее. Предлагаю открыть карты.

Последнее он адресовал партнёру.

Тот кивнул, соглашаясь. Тогда седой обратился ко мне:

- Мы будем теперь при тебе постоянно. До конца партии. Даже когда ты не станешь нас видить и слышать. Подскажем, поможем отсюда выбраться, сопроводим на воле. Ты не будешь только знать, в чём наш интерес, и кто из нас на что ставит. Отделаться от нас, сам понимаешь, не удастся, другим мы не видны и не слышны. Если хочешь, чтоб о нас не пронюхали – говори мысленно, не шевеля губами.

Я молчал.

- Хочешь отсюда выйти? – с хрипотцой спросил безликий.

Я подумал немного и пожал плечами.

- Придётся, - словно сочувствуя, добавил он.

- Всё равно выпишут, - равнодушно сказал седой, - Скоро комиссию соберут. Четырёх идиотов в белых халатах, но с умным видом. Мы подскажем, что им отвечать.  

- К примеру, тебе предъявят четыре картинки, - сказал безликий, - и спросят, какая из них лишняя. Или прокрутят перед тобой иллюзию вращающейся маски, на которую по-разному реагируют больные и здоровые в их понимании. С картинками мы тебе поможем правильно, а с иллюзией им нужно бросить кость, ошибившись. Эти шарлатаны уверены, что твоя болезнь не лечится, оставляя свой неизгладимый след.   Утвердим их в этом.

И ещё. Ты якобы не помнишь, что было с тобой. И не думаешь, что болел. В крайнем случае, сочтёшь, что у тебя последствия травмы. Ты просто очнулся. В этом случае, как они выражаются, у тебя и останется «хвостик» заболевания, то есть, ты не вылечен. Остальное сообщим по ходу, ибо будут ещё тесты с выбором цвета и движениями глаз.    

Всё произошло, как они сказали. Я приноровился незаметно с ними советоваться и не делал ошибок там, где это было не надо. А небольшая пауза, перед тем как ответить или поступить, у ряда людей попросту часть натуры. Или… они тоже советуются? Так вот как «эти» руководят людьми…

После того, как меня определили на выписку,   вечером мне разрешено было позвонить. Я подумал о Тристане. Он был не трепло, а я не хотел пока сообщать о своём появлении женщинам.

Но трубку взял Ромео, который удивился, услышав меня.

- Виталька! Ты куда пропал? Забыл нас, забыл… Нежишься в отдельной квартирке у своей красотки? Чего, тёща достала, что звонишь?

Я слышал голос из прошлого и слушал себя. Ничто во мне не отозвалось, ничего внутри не дрогнуло.

«Но так нельзя, - подсказал безликий, - так ты не добьёшься цели. Ты же хочешь, чтоб тебя встретили? Пусть у тебя прервётся речь, ты растроган.   Повторяй за мной…»

- Как я вас мог забыть, ребята… Рад тебя слышать, Ромео. Я лежал с рецидивом травмы в больнице.

- Ой, ё… - раздалось в трубке.

Дальше я хотел перейти к делу, но тут меня остановил седой: «Нельзя так сразу. Станет ясно, что не твои чувства заставили набрать их номер. Сначала расспроси об их жизни».

Я послушался.

- Как у вас дела?

- Да, что наши дела, - разволновался Ромео, - как ты?

- На днях собираются выписать. Говорят, буду жить.

- И регулярно? – поинтересовался Ромео.

Я посмотрел на своих советчиков: как дальше вести разговор?

«Засмейся, - предложил безликий, - он пошутил».

- Ха-ха, - сказал я голосом робота, - А как с этим у вас?

И неожиданно Ромео расплакался. Пришлось ждать, пока успокоится.

Оба советчика мне показывали: «Жди! »

Наконец, он взял себя в руки и признался… что Тристан ему изменяет.  

«Произнеси с растяжкой, будто у тебя само вырвалось: «Блиин! » - сказал седой.

Я последовал его совету.

Настало молчание. Я слышал, как всхлипывает Ромео на том конце провода.   И не знал, что сказать.

«Это – не телефонный разговор, - продиктовал мне фразу седой, - Давай, поговорим при встрече? »

- Давай! – обрадовался Ромео.

«Теперь переходи к просьбе», - скомандовал безликий.

- Для этого мне понадобится твоя помощь… - начал я фразу.

Ромео привёз мою тёплую одежду и немного денег, обнаруженных в куртке, где я указал.

Так я попал домой, а кроме Ромео никто о том не узнал.

На кухне мне пришлось выслушать трагическую историю их похода в гей-бар, где Тристана увёл другой, тоже в теме, но пожеманнее, кокетливее и моложе.

- Совсем малолетка… - всхлипывал Ромео, - А он забыл всё, что между нами было… Жаль, что тебе пить нельзя, Виталька. Я, похоже, запью…

Третья комната, по его словам, пустовала.

- Наш молчун куда-то свалил, - рассказал брошенный любовником несчастный, - А где твои женщины?

- У себя дома, - ответил я по подсказке.

- Ээ… выходит и у тебя не все дома… Но не думай, я к тебе приставать не стану. Боюсь. Помню твой инструмент. Это – не флейта, а зурна! Наши девки от неё такие рулады выдавали! Она меня на тот свет отправит.

«И то хорошо, - подумал я, - Но что же мне дальше делать? »

Делать ничего не хотелось.

Мои советчики явно издевались: седой предложил сказать Ромео, что секс – это для тех, кто не нашёл нормальный сериал. Мол, пусть не переживает. Безликий его совет не одобрил.

Хватит с меня их слушать.

- Пойду-ка спать, - зевнув для убедительности, сам сказал я и увидел: мои опекуны почему-то завозмущались моим решением. Странно…

- Спать? Так рано? – удивился Ромео.

- Привык в больнице. Слаб я ещё.

- Ну, погоди ещё немножко! – взмолился он, - Я не могу один… Столько передумал и пережил за последнее время. Можно тебе одну вещь расскажу?

- Рассказывай, - обречённо махнул я рукой.

Он вздохнул, набрал в грудь воздуха, словно перед тем, как нырнуть, и решился:

- Я тут загулял в баре среди наших… Не в «69», тот сгорел. Понадеялся я, что выпив, сойдусь с кем-нибудь, забуду его…

Ромео замолчал.

Я ждал продолжения. Он явно внутри вновь переживал тот вечер, когда кутил в злачном месте.

- Но странное дело… - продолжил он, - Не смог больше ни с кем. Везде только он мерещился. А его не было.

Вышел я оттуда, побрёл в сторону скверика, чтоб там посидеть на скамейке, в себя придти. Вижу: рядом идёт оттуда же, откуда и я, мужчина. Скажешь, что из того? А то, что я по нему сразу определил: это – проповедник. Священник, возможно. Только не официальной церкви, а одной из катакомбных.

- Каких? – удивился я.

- Ах, да, ты далёк от этого… Ну, как тебе объяснить… Есть церкви, общины верующих, которые считают, что официальная продажна, легла под богопротивную власть, и за то,   что поёт той хвалу, получила множество выгод. Она сделала службу Господу своим бизнесом, жирея на нём, сама давно утратив веру.

- В то же время, - тут он придвинулся ко мне ближе и заговорил тише, - остались люди, не поддавшиеся на её обман. У них есть свои наставники, проповедники, учителя.

Официальная церковь осуждает гомосексуализм, как грех, как распущенность. Содом и Гоморра были уничтожены за это. Следом за церковью обыватели повторяют то же самое. У большинства нет своего мнения, оно не мыслит, твердя мнение пастыря, что позволяет ему пастись, и блаженствуя, пока позволяет.   Пока тот не придёт к ним с ножом за мясом.

Я слушал его, не веря, что это говорит Ромео. Как мы, оказывается, мало знаем о ближних. Судя по сравнению флейты с зурной, он имел отношение к музыке, включая этническую. Из каких он мест родом? А этот рассказ о тайных церквях…

Он продолжал рассказ:

- Так вот этот, пошедший за мной из клуба, явно был из катакомбных проповедников. Он опустился на скамейку рядом со мной. У нас состоялся разговор.

В обычной церкви, среди монахов, в семинариях хватает геев, о чём они не распространяются, на словах осуждая это.

Но геем ведь становятся не потому, что человеку больше не придумать, какое бы ему извращение на себя примерить. Нет, он таков в силу природы, родившись с этим. Многие, зная это за собой, скрывают своё пристрастие, даже женятся, имеют детей. Они боятся осуждения и позора. Я тоже долго так думал. И он… изменщик. Ты знаешь, у нас с ним сперва были девушки.

Но если всё во власти Господа, как они учат, то ради чего он создал меня таким? Чтобы потом осудить? Поиздеваться захотел? Делать ему больше нечего? Странный тогда у нас Бог.

Я кивнул, соглашаясь с ним. Потом я вспомнил слова той, что убила меня, о Боге.   «Нам бы такого! » Как Ашну. Бога радости. Когда она врала?

Увидев мою поддержку, он воодушевился:

- Я ему, проповеднику, всё это и сказал.

- А он? – поинтересовался я.

Спать мне расхотелось.

- Выслушал, надо отдать ему должное. В ответ поведал мне историю, как якобы всё было вначале. В книге Бытия есть отредактированное позже упоминание о том, как ангелы влюблялись в красивых дочерей человеческих, и у них рождались прекрасные дети, исполины. Тогда ангелы на земле были вроде смотрящих за порядком. Чтобы не нарушались заповеди, не грешили, не испытывали Господа. Но сами не устояли перед женщинами.

На небесах решили их покарать, а заодно эвакуировать и остальных. Среди ангелов уже царили те же нравы, что и у людей. Смысл в их пребывании здесь утрачивался, и это воинство можно было просто потерять.

Часть повиновалась приказу, а часть отказалась ему следовать. Возник бунт. Восставшие ангелы выступали вместе с людьми, отбив нападение собратьев. За то Господь проклял их, лишив бессмертия. И постепенно они растворились среди тех, за кем призваны были наблюдать.

«Надо же… - подумал я, - та же история, что и с викингами на просторах нашей страны. Да, продолжали править, ни во что не ставя завоёванных. Но в следующих поколениях забыли язык, поменяли религию, обрусели.   И словно их и не было».

- Но время от времени в потомках ангелов всплывают их черты, даже рудименты. Например, отростки для крыльев. Или в характере проявляется. Сами они могут этого не понимать.

Ромео вздохнул.

- Проповедник признался, что всю жизнь надеялся на встречу с таким потомком. Он даже не был уверен, что спросил бы того о чём-то. Скорее, просто стоял и смотрел бы на него. Как на свидетельство чуда. Говорил, что как вылазят атавизмы у некоторых и видно от кого произошли – когда у человека хвостик, так у потомков ангелов могут быть отростки для крыльев в спине.

У меня в памяти всплыл рассказ отца о восстании ангелов, о правлении здесь Сатаны. Немало людей и сейчас уверены: его царствие продолжается, потому всякая власть у нас от Дьявола.    

- Да, - согласился я, - к чуду каждому хочется прикоснуться.

И подумал, что жил с таким. И чем это закончилось? Она была ангелом… или прикидывалась им?

- А что было дальше? – спросил я замолчавшего парня.

- Ещё он сказал, что настоящие священники, а не прикидывающиеся ими, это те, кто, не убоявшись греха, пойдут спасать души в вертепе разврата. Поэтому он и пошёл навещать гей-клубы.

Я сразу отодвинулся от него. Он ничего не понял из того, что я ему говорил.

Этот наставник заметил моё движение и покачал головой. И высказался в том смысле, что смертному не дано понять Промысел Господень, поэтому мои вопросы глупы, а обвинения Творцу бессмысленны. Что он сейчас мне легко докажет.

И положил свою руку мне выше колена, принявшись гладить мою ногу по направлению к паху.

Я в ужасе вскочил и убежал. А он хохотал мне вслед. Брр!

После этого я решил, что нормальных наставников не бывает, и заморачиваться с религией бесполезно. Они и самоубийство-то осуждают лишь потому, что решившиеся на это ускользают из-под власти их бога, сами став властны над своей судьбой. Прикинь, они осуждают несчастных, Виталь…  Кто ж с радости будет травиться или прыгать в петлю?  

«Интересная мысль… - подумал я, - а мне в голову не приходила.   «Ускользают из-под власти их бога»».

- Вот скажи мне теперь, Виталь, что мне делать?

Я не знал, что ему сказать. Разве что обмануть?

- Игорь, а если он вернётся, простишь?

Тот опустил глаза и тихо проговорил:

- Он не вернётся…

Поднялся с табуретки и ушёл к себе.

Я услышал, как стукнула его дверь.

(ещё )