Легенда о Ягутке

Знак.

Правду говорят, что Питер – это город дождей, туманов и непредсказуемых жизненных оборотов. Питер - это город-тайна, город-болото - он засасывает своей судьбой, своей историей, своей аурой загубленных жизней, посылаемых проклятий и в то же время он красив и величественен. Питер – это удивительный город с великолепной дворцовой архитектурой, с тенистыми парками и садами, мощными набережными и уходящими вдаль каналами, легендарными разводными мостами. Питер – это город-легенда, это сама история в великих лицах, это интеллигентная, спокойная, размеренная жизнь… Он, этот удивительный город, закрутил меня, я перестал восхищаться его величием и красотой, привык к погодной серости и просто жил. Было всё: бездомие, безденежье, безработица, ещё много без…, но я выжил, прочно встал на ноги, обзавёлся семьёй, атрибутами быта и просто, спокойно и твёрдо шёл дальше. Всё досталось непросто – что греха таить, где-то даже расталкивая всех вокруг локтями… Проще сказать, перепробовал всё, чтобы быть не хуже других, не отстать, не раствориться на дне жизни, не…, не…, не…

Но! Так случилось в моей жизни, что выпал вдруг случай мне остановиться, задуматься и поразмышлять!

День был обычный, вроде бы всё так как всегда, но что-то меня волновало и даже, честно говоря, тревожило. Я не знаю что, однако сегодня догадываюсь - меня вело Проведение. Не верите, что такое бывает? Думаете: нет его? Есть! Есть точно!

Вспоминаю и думаю, что тогда я отдался внутреннему голосу. Он звал меня куда-то, как будто нашёптывал мне на ухо что-то таинственное и странное, тревога болотным туманом поднималась из глубины души, обволакивала и до ужаса томила. Сначала я противился этому новому для меня чувству, но потом сел за руль машины и поехал, как говорят, куда глаза глядят.

День только начинался, все спешили на работу. В этом маленьком городке, где я когда-то родился, а теперь приехал проведать своих родителей, меня удивили большие перемены, но это всё-таки данность времени. На дорогах огромное количество машин, как будто все вдруг перестали ходить пешком. Неумело придуманные объездные мосты нависали над городом змееподобными чудовищами. Когда-то в далёком 18 веке этот городок возник из старого торгового села, оно стояло на перекрёстке больших дорог и на берегу судоходной реки. По суше и по водным путям к царскому двору везли хлеб, мёд, рыбу, пушнину… Этот небольшой купеческий городок, который задумывался когда-то как перевалочный пункт на торговых перекрёстках окраины русского государства, сегодня просто не выдерживал натиска цивилизации и не был изначально приспособлен под такие временные изменения.   Поэтому все веяния цивилизации его не украшали, а до безобразия уродовали.   Исчезла спокойная и размеренная жизнь городка, пропала его удивительная самобытность. Нудный и убогий пейзаж просто раздражал, а ритм жизни отражался на равнодушных лицах людей.  

Машина катилась медленно и плавно, в открытое окно доносился запах железной дороги, гул поездов, микрофонный голос дежурной по станции - я подъезжал к переезду, но куда еду пока не знал. Шлагбаум медленно пополз вниз, я нажал на тормоз, вдруг откуда-то вырулила малолитражка, подрезав, встала впереди меня. Я остановил машину, для острастки нажал на клаксон, закурил и уставился на номер стоявшей впереди сине-зелёной каракатице. Он состоял из одних семёрок. Вспомнил – это бабкино число. Она всё шифровала семёрками и удивительно любила сочетание этих цифр. Я как-то у неё спросил: почему?   Она чётко и ясно ответила, что это сумма чисел дня её рождения. Больше вопросов не было. Учитель по профессии, она вообще всегда отвечала чётко и ясно с чуть повышенными нотками в голосе. И тут я вспомнил «Алхимика» Пауло Коэльо. Знак! Я вижу сейчас знак! Теперь я точно знал, что еду в заброшенный дом моей бабы Оли.

Дом на краю улицы

Зрелище предстало, конечно, ужасающее. Не было смысла пробираться через густые заросли плакучих ив, дикого винограда, хмеля и травы по пояс. Дом, как волшебный замок колдуньи, зарос, посерел, обветшал и приуныл в ожидании чего-то необычного, сказочного, таинственного. Улица, на краю которой он стоял, насчитывала всего пять дворов, давно заброшенных и забытых. На меня вдруг нахлынуло чувство мне совершенно неведомое: всё изменить. И я взялся за дело. Удивительно, но потратил я всего три дня. На помощь пришла современная техника. Трава была скошена, деревья приняли правильные, ухоженные очертания, покосившиеся двери приветливо распахнулись навстречу мне. Я вошёл в дом. Первое, что насторожило – это запах. Запах тонкой струйкой церковного ладана щекотал в носу, хотя мне представлялось совсем другое: запах плесени, сырости, слежалой одежды и тряпья. Поэтому оттаяло что-то в душе, и я как будто бы вернулся в далёкое детство. Я очень любил когда-то этот дом. Здесь дед учил меня мастерить из обрезков старых досок, из спилов деревьев, из разного подручного материала. Здесь я вместе с ним смастерил свой корабль с алыми парусами. Вдохновителем была баба Оля. Она могла придумать что-то удивительно гармоничное и красивое на пустом месте. Старые наличники превращались в мельницы для садового участка, дуплистые коряги деревьев наполнялись еловыми шишками, раскрашенными в золотые цвета. В саду и во дворе благодаря её выдумкам появлялись дома на курьих ножках, камни витиевато украшали дорожки, и везде росли цветы, цветы, цветы. Как давно это было! Сейчас я стоял на пороге самой большой комнаты в доме, вспоминал о своей босоногости и думал о чём-то вечном, не проходящем, дорогом, и становилось тепло, всё понятно, упорядочивалась в сознании вся жизнь. Жизнь не только моя, но и моей матери, отца, бабы Оли, деда и многих моих предков, которые жили задолго до моего появления. Мне стало вдруг совершенно ясно, почему Жизнь сакральная и тайная субстанци, – нет в ней ничего случайного.

Я шагнул с порога в комнату и почувствовал дуновение ветра, как будто сквозняк подул. Оглянулся, удивился, выводов делать не стал. Подул и подул, забыл и отложил размышления на потом. Слишком уж много впечатлений за последние дни. Даже голова стала кружиться.

В доме всё на своих местах. Хорошо, что мама не продала этот дом. Наверное, что-то не пускало, хотя и деньги были нужны, и следить за ним некогда, а не продала. Что ещё интересно, до сих пор в заброшенном жилище на краю села не появился какой-нибудь отшельник, не поколола окна местная братва, не завелась в нём какая-либо мелкая живность. Он находился, как в замороженном состоянии, подёрнутый пеленой забвения, застывшего времени и тайны. Это чувствовалось во всём: в поскрипывании половиц, в узорах паутины на мебели, зеркалах, люстре, в запахе ладана, сочившегося отовсюду. Как же всё здесь сохранилось? И почему никто из нас ничего здесь не тронул? Почему? Я вдруг осознал, что в этом доме полным-полно не только ценных вещей, но и бесценных. Новыми глазами смотрел я вокруг, прикасался к предметам, открывал шкафы, шкатулки, выдвигал ящики. Жизнь, жизнь близких мне людей открывалась заново, проносилась в моём сознании, и чувствовалось продолжение её во мне, в моей душе, в моих мыслях.

Более того, странное чувство овладело мной. Показалось, что в этой комнате я не один. Кто-то ещё, какой-то невидимый дух присутствует здесь и даже пытается руководить моим сознанием.

- Ерунда какая-то, - подумал я, и вдруг понял, в чём дело. Портрет. Над кожаным белым диваном висел портрет моей бабы Оли. На меня смотрела ещё молодая женщина в роскошном чёрном платье. Серые, красивые, я бы сказал, глубокие глаза смотрели на меня с лукавой полуулыбкой, излучая силу мысли.   Взгляд проникал в самую душу. Тогда ей было чуть меньше, чем мне сегодня. Я тогда только родился, а она была ещё цветущей женщиной, открытой, весёлой и доброй. Что её тревожило, чем она жила? Я знал, что тайна совсем близко, ещё минута… и вспомнил о том, что всю свою жизнь она вела дневники. Они где-то здесь…

Мне захотелось узнать о ней как можно больше, я был в том возрасте, когда хочется какого-то осознания бытия, первичного подведения итогов, и её совет мне бы сейчас не помешал, но в этот момент я ещё даже не догадывался, что меня ждёт, и о чём я узнаю из её дневников. Конечно же, я не ошибся, их, оказывается, никто никогда и не прятал. Они аккуратно стояли в один ряд на полке-пенале около её письменного стола. Тетради, блокноты, записные книжки в дорогих переплётах, фотоальбомы, книги родословной, и куча разных украшений из золота, серебра, камней всех невозможных образцов чинно пребывали в оцепенении временем. Она когда-то хотела стать художником, но рано вышла замуж, заканчивала институты и писала диссертации, уже имея двоих детей, хозяйство, работу в школе учителем. Все удивлялись: и как она всё успевает? А её мечта показать мир в образах так и осталась мечтой, но в ней проснулся ещё один талант – талант художника слова. Вот на этом поприще всё же смогла она себя проявить так, как хотела только её душа, беспокойная и в чём-то больная тайной творчества. Потом, перевернув свою жизнь, отказавшись от спокойного и размеренного угасания, она просто рванула из насиженного гнезда и построила свою жизнь так, что замелькали в окнах вагонов и в иллюминаторах самолётов города и страны…

Я вынул из ряда еженедельников наугад тёмно-бордовый, развернул и начал читать.

«Они опять ехали по той же извилистой дороге. Машина то резко скользила вниз, и замирало сердце, то круто поворачивала, а там, за асфальтированным изгибом, была неизвестность. По обочинам дороги поднимались стеной деревья, кустарники уплетали проёмы между ними, а мох, красиво вросший в каменистую почву, удивлял своим разноцветьем: то он казался ярко-зелёным, то темнел болотным отливом, то серебрился белой пыльцой, то вдруг проглядывал кровавыми пятнами. Ели высились стройными колоннами и упирались макушками в бирюзово-мраморное небо. Они были великанами, корни их цеплялись за огромные каменные валуны, подступающие к дороге.

Вот и озеро. Здесь Виктор и Анна уже останавливались. Тогда, весной, так и не смогли пробраться к водопаду, рыхлый снег был ещё глубоким. Сейчас это место предстало неузнаваемым, совсем другим, и какое-то странное предчувствие сжало грудь Анны, вызвав непонятное волнение.

Виктор остановил машину, смеющимися глазами посмотрел на свою спутницу.

- Ну что, посмотрим на водопад?

- Конечно, тем более что здесь всё по-другому, - услышал в ответ.

Они, не спеша, подошли к озеру. Здесь, на этом берегу, вода лизала каменистую землю, а напротив шумел рыжий поток, взбивая шапки белой пены. Он брызгами рассыпался на обломках валунов, падал, скользя по огромной породе, отвесно торчащей из воды. Около этих валунов образовалась воронка, из которой вспенившиеся струи с рёвом выбрасывались наружу, разливаясь и успокаиваясь у противоположного берега.

Виктор и Анна молчали. Смотрели на стремительный поток воды и молчали. Каждый думал, наверное, о чём-то своём, но, может быть, и не думал, а просто удивлялся красоте природы, окружавшей их. Это великолепие тихо прикоснулось, обняло и заставило замолчать.

- Сейчас мы обойдём озеро и поднимемся наверх, - заговорил Виктор, потом постоял ещё несколько минут и пошёл вперёд.

Протоптанная тропинка уводила к водопаду. Можно было цепляться за корни деревьев, прижиматься к их корявым стволам; наматывать на руку длинные стебли трав, крепко всосавшихся основаниями во влажную почву, перепрыгивать с камня на камень. Виктор шёл уверенно, помогая Анне. Сейчас они не могли смотреть друг на друга, не могли разговаривать, лишь долетали обрывки фраз и вопросов, всё заглушал водопад.

Добравшись до огромного плоского камня, остановились, Анна глубоко вздохнула, он засмеялся и повёл её к устью маленькой речки, которая стремительным потоком неслась по камням. Она была мелкой и совсем не широкой. Водопад гудел, а духота летнего дня около воды чувствовалась ещё больше, хотелось броситься в этот прохладный поток, слиться с ним и остудить воспалённое жарой воображение.

Анна вдруг подумала о том, что они здесь сейчас одни, только он и она. Нет, был ещё кто-то, какой-то невидимый дух природы, живой мир окружающей красоты и торжественности.

Неожиданно Анна почувствовала, как рука Виктора медленно заскользила по её спине, но подсознательно она была готова к этому прикосновению, поэтому не вздрогнула от неожиданности, не сжалась, а наоборот поддалась призывному ощущению тепла. Они много раз были близки, и их нежность, какая-то настрадавшаяся, отчаянная, иногда доводила их до исступления, усталости и пробуждала желание помочь друг другу жить.

А сейчас Анна почувствовала что-то другое, родное, своё, самое близкое. Виктор молчал, он не повернул голову в её сторону, он смотрел на водопад, а рука как будто помимо его воли опустилась ниже талии и замерла, сжав тело. Анна почему-то даже растерялась, в первый раз не зная, что делать, как ответить на это желание. Но он вдруг сбил её мысль и, схватив Анну, стремительно прижал к себе. Ей оставалось только поддаться. Она почувствовала, что больше он не отпустит её никогда, и страшная тишина сдавила виски, куда-то подевался шум воды, шелест ветра, ощущение зноя. Ничего, кроме его тела, она не чувствовала, а он, уводимый зовом страсти, ласкал её порывисто, целовал с яростью и нежностью зверя. В этот момент он чувствовал, что ни одну женщину в мире он не будет так любить, как её, и никакая другая не будет отвечать ему таким сладким стоном женской беззащитности перед мужским началом.

Виктору захотелось овладеть не только её телом, горячим, становившимся податливым, повторяющим его движения, но и мыслями, чувствами, всем её существом, понять, разгадать смысл вечных слов о двух половинках.

А она уже давно знала, что он часть её души, и сегодня физически ощущала, как её плоть сливалась с его, и с великой радостью вселенского чувства истинной любви она отдавала ему всю себя, без остатка, ничего не оставляя себе, не тая ни одной мысли.

Анна приобретала уверенность в том, что теперь он никогда её не обманет, а если это случится, то её душа умрёт, как умрёт и его, от её обмана.

Они становились в эти минуты одним целым, неделимым уже навсегда. Им было несказанно хорошо. Она перестала управлять своим телом, он делал это за неё, он всё знал и умел.

Вдруг Виктор остановился, замер, нежнее обнял Анну, и она почувствовала, что если откроет глаза, то потеряет сознание, в голове стучало, и всё тело пылало от того, что они были вместе. Теперь Анна бессильно откинула голову, Виктор, покусывая её плечо и шею, медленно опускался рядом с ней на мягкую траву.

- Моя, - произнёс он приказательным тоном и замолчал.

Анна так этого ждала. Она в знак согласия поцеловала его в мокрый висок. Пряди волос, посеребрённые сединой, прилипли ко лбу. Анна сдвинула их горячей рукой, потрепала против роста.

- Ты меня любишь? – спросила она.

Виктор молчал, молчала и природа. Он вдруг подумал о том, что женщины странные создания, и о том, что, наверное, правда - любят ушами. Сейчас ему не хотелось говорить, он решил, что всё скажет позже.

Сознание медленно, но возвращалось к ним. Звук стремительно бегущей воды нарастал, ветер ласково обнимал их обнажённые тела, впитывая сладостную любовную влагу. Солнце, целуя, припекало щёки. До них долетали брызги водопада, покалывая холодными иголочками. Анна приподнялась на локте и огляделась вокруг, она верила, что теперь они навсегда вместе.

Виктор взял её руку, погладил, поцеловал ладонь.

- Нам пора ехать, - не открывая глаз, прошептал он.

- С тобой хоть на край света, - ответила Анна».

Я не стал делать выводов, а просто переворачивал страницу за страницей. Почерк красивый, округлый и ровный. Видно, что написано не сходу, а продумано и весомо. Возможно, переписано с черновика, потому что ни единого исправления и помарки. Мне было интересно и я, не останавливаясь, читал дальше.

«Ночь. Ветер крадётся по кустам, деревьям, шелестит травой. Он обдаёт своей прохладой моё лицо, развевает волосы, одежду. А мне жарко от его прикосновения. Мне кажется, что это ты погладил мою щёку, рывком взял за подбородок и поцеловал крепко и нежно, а потом стал осыпать меня бесчисленным огнём поцелуев.

-Я твоя. Никто и никогда не прикоснётся ко мне, кроме тебя. В тот момент, когда ты надел мне на палец кольцо, я дала тебе три невозвратных обета. С тех пор наши души всегда вместе. Я не знаю, где ты сейчас, но нас согревает одно солнце, нам светит одна луна, мы ходим по одной земле. Может быть, сейчас ты тоже думаешь обо мне, а между нами сотни километров.

Но есть ветер. Он легко перенесёт мой поцелуй, обнимет тебя, моей ладонью погладит волосы, грудь, плечи. Это я прижалась к тебе крепко-крепко и положила голову на твоё плечо… Божий мир, окружающий нас, поможет нам сократить расстояния, и хоть на мгновение мы опять будем вместе вопреки всему.

Всё это есть! Живи долго-долго, иногда вспоминай обо мне, а я буду тебя всегда любить, потому что ты - мой. Только у тебя такие глаза, только у тебя такие руки, только ты умеешь так обнимать, только ты умеешь меня слушать, только тебе я все эти годы доверяла свои самые сокровенные мысли. Пусть ты их ещё не узнал, не понял, но ты их обязательно прочитаешь, услышишь и поймёшь. Поймёшь меня не умом, а душой.

Пусть ветер летит к тому берегу, где ты живёшь. Он расскажет, что ночью был у меня и донёс твои поцелуи. Он расскажет, что мне было хорошо и тепло в твоих объятиях, что разгорячёнными губами я шептала твоё имя…»

Да-а-а, Любовь и Разлука. Никакое время, никакие смены поколений не властны над чувствами. Именно Любовь движет миром. Как она приходит – это Божественный промысел. Но как понять: где только увлечение, а где чувство на года, на века, навсегда? Наверное, любят не за что-то, а вопреки всему.

Я поймал себя на том, что последнее время стал размышлять и в дело и не в дело. Это - катастрофа! Столько думать для меня, наверное, вредно, но перевернул пару страниц и прочитал ещё одну запись из тёмно-бордового дневника.

«Сегодня идёт дождь. А мне под шум дождя всегда грустно и хочется плакать. Я не люблю дождливую погоду, потому что у меня к ней особое отношение. Только один раз в своей жизни я радовалась дождю, это было в детстве, а так пытаюсь всегда куда-нибудь от него спрятаться. Я не помню, сколько мне тогда было лет, но не больше пяти, а в памяти всё отпечаталось до мелочей.

Дед взял меня с собой за сеном. Косил он почти всегда за рекой, на лесной опушке, а переправа туда была на пароме. Вот поехали мы с ним на лошади, телега покачивается, от лошади пахнет теплом и лугом. Уже через речку переправились, вдруг - дождь. То ли я маленькая была и, наверно, под такой ливень первый раз попала, да ещё на открытой местности, среди природы, но он мне показался таким сильным, что у меня вначале дух захватило. А дед смотрит на меня и смеётся, кутает в плащ брезентовый, и так уютно, тепло становится.

До сих пор помню ощущение защиты и большого-большого добра, исходившего от деда.

Сена мы тогда так и не привезли, а когда возвращались и подъезжали к селу, дождь кончился.   Встретились нам соседские мужики, они, видимо, с дедом о чём-то договорились.   Может быть, ехать куда-то надо было. Отпустил меня дед домой одну, прищурил глаз, посмотрел на меня с лукавинкой, спросил:

- Дойдёшь одна?

- Папа Миша (так называла я своего деда), большая я уже, дойду, дойду, а ты по делам езжай, - заважничала я.

Вот тогда возвращалась я первый раз одна через огороды домой. Помню, что боялась попасть в колодец (у нас на огородах в Борках рыли колодцы ямами, без сруба, для полива, они обрастали травой и были очень опасными). Но как хорошо было идти по мокрой траве после дождя! Было так тепло! И самой себе я казалась такой взрослой!

Вот этот дождь мне запомнился на всю жизнь. Правда, деду потом от бабки попало, ну а я ему по сей день благодарна за этот дождь.

Питер – город дождей, только, когда я приезжаю, особой непогоды пока не заметила, мне почему-то кажется, что не любит меня этот город, так как я не люблю дождь. Поэтому у меня есть странное желание. Ты сочтёшь, может быть, это ненормальным, но это так. Я хочу попасть вместе с тобой под питерский дождь, промокнуть до нитки и обязательно целоваться под дождём, а потом заболеть, чтобы ты ухаживал за мной, и укутал во что-нибудь тёплое и мягкое, как когда-то это сделал мой дед.

Забери меня под питерский дождь. Я очень хочу им переболеть, и тогда мы больше никогда не расстанемся, потому что я тебя люблю и очень хочу к тебе…».

Я понял, что дальше пошли письма. Интересно, отправляла их баба Оля тому, кому они были адресованы, или нет? Уж очень они были и письма и не письма. Я невольно становился участником интересного любовного романа, но предчувствие страшного и тревожного не покидало меня. Что это за предчувствие, откуда оно у меня, пока я не понимал. Волей судеб мне удалось приоткрыть завесу тайны жизни человека мне близкого и родного, но уже ушедшего из этого мира. Куда же мы уходим, и что остаётся после нас? – звучал в моей голове вопрос. Пытаясь ответить на него, я переворачивал страницу, ещё, ещё… и читал, читал, читал…

«В рождественскую ночь лесной отель «Янис Ярве» встречал гостей. Около маленького ресторанчика красовалась разнаряженная ёлка, на дверях гостиных домиков висели венки со свечами, дорожки, аккуратно расчищенные, вели к берегу озера. Всё дышало загадочностью, и чувствовалось, что именно в эту ночь сбудутся давние желания. Бегущие огоньки обрамляли крышу ресторана и окошки, приветливо подмигивая, приглашали в тепло и уют.

Анна и Виктор приехали уже к вечеру, получили ключи от номера и пошли заказывать рождественский ужин. Они не стали долго обсуждать меню, быстро объяснили всё уже знакомой официантке и к одиннадцати обещали быть, а сейчас им не терпелось остаться одним. Анна ощущала лёгкий озноб по всему телу. Ей совсем не верилось, что после стольких лет, разлучивших их, они снова вместе, вот так запросто вместе. И казалось, что уже ничто не сможет помешать их счастью, но всё же ко всему хорошему, неожиданному и желанному примешивались боязнь, волнение или что-то такое, что она не могла объяснить.

Здесь, в гостиничном номере, он сделал ей предложение, но было оно несколько странным. Виктор понимал: именно эта женщина должна быть с ним рядом, верил, что она любит его, именно она всколыхнула в нём ураган чувств, заставила надеяться, удивляться, ждать, думать, переживать… Он видел, как хочет она чего-то большего, ждёт от него чуть ли не подвигов, а он обычный. Его тревожила её любовь к нему, но этот образ, который она себе создала, придумала, не тот. Он совсем другой. Он попытался ей объяснить, что она столько лет его любит, возможно, напрасно так болезненно. Он боялся, что, живя вместе, она разочаруется в нём, и в своих чувствах. Вдруг он ни с того ни с сего выпалил:

- А если я вдруг захочу приударить за женщинами и погулять?

- А что тебя не устраивает во мне? – и, не дожидаясь ответа, продолжила, - от таких, как я, не гуляют.

- Мы с тобой уже сложившиеся личности, не надо ломать друг друга. Через полгода мы будем вместе. Летом поженимся, - заключил Виктор.

- А Зина? Как ты к ней относишься?

- Я её не знаю и пока сказать ничего не могу, но понимаю точно, она должна быть с тобой.

- Значит, она будет с нами?

- Да, - он прижал Анну к себе, поцеловал крепко-крепко. Нежно повернул голову вправо и потянул к зеркалу. Отражение нарисовало счастливую, улыбающуюся пару, крепко сплетённую в объятиях. Он, уже поседевший мужчина, но ещё очень красивый, с правильными чертами лица. Взгляд пронзительный, тайный и строгий смотрел на Анну. Ей становилось жутковато от его кареглазого гипноза, через зазеркалье чувствовалось состояние нереальности, потерянности во времени. «Как хочется заглянуть в будущее, зачеркнуть эти полгода невыносимых пыток ожидания. Милый, как я хочу быть рядом не через полгода, а сейчас, и всегда, каждую минуту. Пожалей меня, не ставь условий, просто давай будем всегда вместе», - так про себя думала Анна, мысленно обращаясь к Виктору. А потом взгляд скользнул по стеклу с амальгамой вниз, и она увидела, что всё зеркало, начиная от стола, над которым висело, выгравировано очертаниями болотного камыша, да ещё и треснуто в двух местах. Трещины зияли змейками, пересекаясь между собой. Состояние тревоги усиливалось, Анна всё знала наперёд, но пока гнала навязчивые мысли прочь.

- Плохо, что зеркало треснуто, и камыш – плохо, целуя Виктора, шептала она.

Он промолчал. Отпуская её из своих объятий, он прилёг на кровать.

- Дорога была тяжёлой, заносы, скользко. Устал немного, но отдыхать некогда, скоро наш стол уже будет накрыт. И вообще, я проголодался, - с шутливой улыбкой проговорил он, посмотрев лукаво на Анну. Про себя отметил: «Красивая, но чуть полноватая. Хотя, я пока так и не понял до конца, что меня к ней так тянет. Ладно, обо всём потом, а пока хочу есть, и точка».

- Анна, собирайся. Ты должна быть сегодня самой красивой, ведь не каждый день я делаю женщинам предложение стать моей женой.

- Хорошо, дай мне двадцать минут и закрой глаза, я скажу, когда открыть.

В ванной комнате пахло лавандой и цитрусовым гелем. Холодный душ освежил мысли и смыл дорожную усталость. Анна плакала. От такого предложения, вернее от того, как оно было подано, хотелось не то, что плакать, реветь. Но очень не хотелось казаться слабой. Вопреки всему она его любила до боли, поэтому стерпела. Сейчас плакала, вода текла по щекам вместе со слезами, беззвучные рыдания сдавливали горло, счастливой она себя не чувствовала.  

Фен гудел над головой с раздражённым заиканием, волосы весёлым каскадом укладывались в замысловатую причёску. Надевая мягкое леопардовое платье и стягивая упругими колготками ноги, она думала сейчас о том, как понравится своему возлюбленному. Вечерний макияж добавил её мыслям уверенности, она оценивающе посмотрела на себя в зеркало.

- И всё же я красивая, - отметила Анна, - кстати, красота и ум – редкое сочетание в женщине. Либо то, либо другое. Ну что ж, ум в оправе красоты мне сейчас очень даже понадобится… и Анна жужжащим щелчком застегнула молнию на сапоге. Тонкая шпилька цокнула о кафельный пол.  

В комнату она вошла королевой. Тот, кто должен был оценить её выход, тихо спал на диване. Она не расстроилась, дорога действительно была тяжёлой, почти целый день за рулём – это утомительно.

- Можно открывать глаза, - прошептала она ему на ухо, ласково нагнувшись и прижавшись к нему щекой.

Виктор, не открывая глаз, а только почувствовав её аромат, прошептал:

- Ты самая красивая и роскошная женщина. Ты – моя».  

Чем дальше я читал, тем больше убеждался, что её вымышленный герой является реальным прообразом мужчины из её собственной жизни. Интересно, он ей действительно сделал предложение на Рождество? Почему же они так и не стали мужем и женой? Что помешало их браку? Чем больше я читал, тем больше вопросов у меня появлялось. Я посмотрел внимательно ещё раз на портрет бабы Оли. Спокойный, открытый, умный взгляд. Почему-то сразу обращаешь внимание на её глаза: чувствуется магия взгляда. Правду говорят, что глаза – зеркало души. Я её знал доброй, но справедливой, и очень любил.   Приблизившийся вечер окрасил портрет в интересные полутона, блики, тени. Моя бабушка стала загадочной незнакомкой, таинственной и интересной. Три дня я прорывался к ней через заросли вокруг дома, и сегодняшняя встреча с ней меня удивила, я хотел продолжения, но вечер опускался неумолимо быстро. Я решил забрать все дневники, блокноты, ещё раз залез во все ящики её стола, комода, выгружая содержимое в огромную коробку из-под телевизора. Погрузил всё в машину и покинул дом до следующего утра.

Сон.

Почти ночью я пил чай, окружённый заботами своей мамы. Она, совсем уставшая, но всегда яркая, очень похожая на свою мать, сегодня грустила. Я знал почему. Приехал я ненадолго, а постоянно пропадал из дому, и она не чувствовала моего присутствия.

- Мама, ты грустишь, потому что меня опять нет рядом с тобой?

- Я грущу, потому что ты скоро уедешь, и тебя, как всегда, не будет целую вечность. Просто ты здесь, и тебя опять нет. Ну, зачем тебе этот заброшенный дом? Что ты там нашёл? Детство, Дима, не вернёшь, и воспоминания о нём лучше не будить.

- Мама, а ты когда-нибудь читала дневники своей матери?

- Нет, я их боялась, - поёжившись, ответила мама, - Понимаешь, не всё так просто, как тебе представляется. Твоя бабушка знала что-то такое, что не под силу знать всем. Да этого лучше и не знать. Поверь, спать будешь крепче. Не читай её дневники, будь от них подальше, я тебе советую.

- Неужели всё так сложно? – засмеялся я, - Да там ничего такого, похоже, просто интересный любовный роман. Я привёз целую коробку её вещей для изучения семейной хроники. Лучше помоги вспомнить её, вернее узнать получше.

Мама посмотрела на меня с сожалением и безысходностью, поставила чашку на стол с переливающимся звоном. А я подумал: "Да, поверхности столов теперь другие, и посуда, и мебель совсем другая, и по-другому одеваются. Только чувства остаются без изменений. По-прежнему люди любят, страдают, ждут, чего-то добиваются. В общем, всё как во все времена".

- Мне трудно тебя отговаривать, ты можешь меня не послушать, но предупредить я тебя всё-таки должна, - опять заговорила мама. - Ты очень хорошо знаешь свою бабушку как внук, она тебя любила, и сегодня я понимаю, что не напрасно она видела себя именно в тебе. Пока не надо ходить дальше этого, не надо ничего ворошить, подумай и всё взвесь, а потом поговорим. В конце концов, почитай её книги, статьи, стихи. Познакомься пока с тем, что на поверхности. Я уверена: ты этого никогда не делал. И ещё, для этого не надо сидеть часами в её доме. Одно время я занималась её рукописями, всё, что она мне позволила, издала. Её книги – наша гордость. Читай! Только не надо пока тебе лезть в её дневники, не надо. Когда-то она не позволила этого даже мне.   Значит, на это были причины.

От таких слов у кого угодно разгорится интерес до умопомрачения. Чем загадочнее, тем интереснее – это же… как дважды два ясно. Только сказано это было с таким спокойствием и верой в то, что я никого не послушаю, мол сам принимай решение, что я невольно остановился, как на лесной опушке. Войти – не войти в лес? Пока не знал.

Уже поздно ночью мы с мамой встречали отца. Он возвращался с работы из-за границы. Сегодня отец возвращался домой, чтобы повидаться со мной, а потом поехать поправить здоровье на море к своему сыну, моему брату. Брат у меня врач, защитил все мыслимые и немыслимые диссертации и теперь заведует большой клиникой. Родители, конечно же, им гордятся. А я удивляюсь всю жизнь его усидчивости и степенности. Но в этом тоже есть свои и плюсы и минусы. Плюсы, что многого добился, а минусы - до сих пор нет семьи, детей. Посмотришь на него: глаза умные, а в глазах – грусть немереная, одиночество, даже страшно становится.

Отец был рад встречи с нами, привёз нам кучу подарков, и с его приездом наш большой дом как-то сразу оживился, зазвучал, наполнился движением. Мы не успевали за его расспросами и рассказами. Он не сидел на одном месте, постоянно то вставал, то садился. Эмоции переполняли его. Он расспрашивал о моей семье, о внуках, о том, как у меня идут дела на работе. Я смотрел на своего отца и удивлялся его жизнестойкости. Живой, подвижный, всегда ответственный и заботливый, он сейчас почти старик. Я чувствую, что ему уже тяжелы такие переезды, а он всё работает и работает. Зачем? Я много раз предлагал ему уйти на отдых, но он как-то ответил, что только открыл для себя весь мир. Мы проговорили до утра и, позавтракав, улеглись спать.

Мне снился сон. Розово-синий закат догорал, и много-много цветов на лугу рассыпались по разнотравью. Потом вдруг луг превратился в лес, лес - в чащу. Сначала я бежал по лесу, а потом полз через огромные коряги, цепляясь одеждой за кусты шиповника, колючие ветви рвали, царапали руки, ноги, лицо. А я всё упрямо бежал, шёл, полз. И уже осознавал, что это не явь, а просто кошмарный сон, но никак не мог прийти в сознание, хотя тормошил себя, пытаясь разбудить. Тело не просыпалось, а разум метался в его сонной безжизненности. И казалось, этому не будет конца.

Но вдруг всё кончилось, просто и ясно в расщелину между огромных валунов пробивался сноп солнечных лучей, слышалось мерное потрескивание горящих сучьев. Как знаком этот звук! Только почему я слышу этот треск? Кошмар сна где-то далеко, а новый день – вот он, рядом, за порогом тёмной пещеры. Желание выбежать, обнять этот зарождающийся день овладело мной с такой силой, что стало больно дышать.

- Нельзя выйти, нельзя. Опять кто-то подошёл к порогу моего жилища. Пахло костром. Я прислушался. Наверное, на костре кипятили воду, она булькала, издавала приятный аромат лимонника.

Рука легла на холодный камень, трещина у входа в пещеру чуть приоткрылась. Я прильнул щекой к безжизненной глыбе. И взору открылся тихий уголок леса. Поляна, рядом озеро, и увитая хмелем огромная пещера с замшелыми валунами, непонятно, каким образом оказавшимися здесь, посреди почти непроходимого леса. Я сел на лежанку, ровно выложенную ветками, покрытую мягкой травой и листьями, положил руки на гладкий спил могучего дерева. Над головой в расщелине светило солнце, плыли куда-то облака, и хотелось выпорхнуть, вылететь из этого замкнутого приюта, из этого уединения, тихого убежища, но не давали звуки. Звуки, которые я чётко различал, которые окружали меня в последнее время, беспокоили и звали. Почему? Этот вопрос задавал я себе всё чаще и чаще, искал на него ответа, но не находил. Несомненно, всё изменилось. И чувства, и запахи, и ощущения были другими.

Я опять подошёл к расщелине, посмотрел в проём, и всё моё существо поддалось чему-то неведомому, сердце заныло, защемило в груди и перехватило дыхание. Да так сильно, что я невольно стал приседать на колени, опускаясь по замшелым камням вниз.

Почти перед собой на гладкой площадке из отшлифованных временем камней я увидел её. Она стояла в пелене утреннего тумана, длинной веткой клёна помешивая угли костра. Волосы спадали по плечам струящейся массой, и кожа отдавала неестественной белизной. На мгновение показалось, что женщина светится, излучает красивую ауру нежно-голубого цвета. Я попытался рассмотреть её лицо - не получалось. В голове вертелись слова: "Это она, она, она…" А кто, я не мог понять, и от этого становилось страшно до ужаса.

Проснулся я в холодном поту, не понимая, что со мной происходит. Как будто я не спал, а побывал в другой жизни. И запахи, и пещера, и лес были настолько ощутимы и осязаемы, что я не понял, где вообще нахожусь.

Около меня сидела мама. Её испуганные красивые глаза смотрели на меня грустно и ласково.

- Ну и сон! – промямлил я сведённым и плохо поддающимся мне языком.

- Так бывает от лишних впечатлений. Переутомился. Скажи: куда ночь, туда и сон, - мама потрепала меня и поцеловала как в детстве.

Ковчежец.

В доме пахло ванилью и разными вкусностями. Я понял по запаху, что готовится мой любимый пирог. Значит, сегодня будут гости. Я даже догадался кто: сестра со своим семейством. Сегодня мы соберёмся все вместе огромной семьёй, будем много говорить, делиться впечатлениями, конечно же, пропустим по рюмочке маминого вина, и всем станет хорошо и тепло от ощущения крова, родства, родины.

- Мам, пирог блинчиками? Мой любимый? А когда все соберутся?

- Да ты не волнуйся, ждать не придётся. Соберутся как соберутся. А я тебе персональный испекла.

- Ну… тогда я хочу зелёного чая с мятой и пирогом.

- Пойдём, я составлю тебе компанию.

Мы сели пить чай в беседке на улице. До одури пахло розами и лилиями, дикий виноград пророс через деревянный каркас и свисал над нашими головами. Стол к приходу гостей был уже накрыт кремовой скатертью. На столе ещё стопками высились тарелки, на самую верхнюю из них пыталась сесть назойливая пчела. День был в самом разгаре. Солнце пекло неистово и жестоко. Во дворе от него спасала тенистая аллея из плетистых роз, которая вела к беседке. Как не говори, а мама во всём любила роскошь. Даже во дворе её вкусу могли позавидовать профессионалы ландшафтного дизайна. Цветы, камни, садовая мебель с коваными узорами, гипсовые украшения были там, где надо. Тут провести время - одно удовольствие, а главное пахло родиной и детством.

Мы с мамой пили чай и молчали. Я ещё в деталях вспоминал свой сон, а она любила пить чай молча. Пирог таял во рту мягкой сладостью.

- Как давно я не отдыхал с таким удовольствием!

- Да ты дом совсем забыл, ни детей нам не показываешь, ни жену. Твои бабки тебя часто наблюдали, ты из них верёвки вил, а нас скучать заставляешь по внукам. Живём с Зинкой в этом доме почти одни. Отец по всему свету разъезжает, детей не дождёшься, только по великим праздникам. Вот жизнь настала! Видим вас только на экране. Живём, как в кино.

- По Зине я тоже соскучился. Завтра привезу её из этого санатория, пусть Надежда одна загорает.        

- Опоздал, отец уже уехал за ней. В этом году она целую неделю там пробыла, а в прошлом – всего три дня. Не выдерживает перемен долго, капризная стала, болеет часто. Тебе обрадуется, увидишь.

Не успели проговорить, Зинка, как шаровая молния, ворвалась в беседку, круглая, раскрасневшаяся с дороги. Влепилась в меня с поцелуями, потом долго гладила, причмокивала и издавала нечленораздельные звуки от радости. Я усадил её рядом с собой, налил чай, отрезал большой кусок пирога и с удовольствием наблюдал, как она поглощает его, запивая остывшим чаем. Потом она расспрашивала меня на своём языке, который мы с детства знали, как второй, потом рассказывала о своём житье-бытье, смешно размахивая руками, гримасничая и смеясь. Разве можно назвать её бабушкой? Она и в этом возрасте осталась большим ребёнком, только стала круглая, как мячик. И все-таки хорошо, что она есть, именно такая, убогая и смешная, открытая и добрая. "Моя Зина, Зиночка моя," - называл я её в детстве, а она до мозолей на руках стирала мои пелёнки, играла со мной и знала, мне казалось, обо мне всё.

Перекусив с дороги, поболтав со мной, она помчалась раскладывать свои вещи и помогать маме. Никто ей ничего не говорил, она своим особым чутьём почуяла гостей.

Вечером, когда все собрались, всё закружилось и завертелось. Дом зазвенел, наполнился звуками и голосами. Сразу появилось множество детей, хотя их было всего трое, но оттого, что все они кричали на разные голоса, казалось, что их много. Зинка, как колобок, бегала то туда, то сюда. Они её тормошили, дёргали, а она на своём языке пыталась их урезонить.

Дашка, так звали мою сестру, совсем погрязла в пелёнках, в домашних делах и, по–моему, работала служанкой у своего мужа.   Это никому не нравилось, но в их семью родители старались не лезть. Мама только иногда делала недовольным лицо, и всё было видно без слов, к браку она относилась всегда очень серьёзно, ответственно, зря не советовала всяких глупостей, наставлениями не занималась. Дашка была очень похожа на отца, смуглая, темноволосая, очень живая и весёлая. Материнство ей было к лицу, она, чуть располневшая, но статная и женственная, отличалась мягкостью и красивой нежностью в движеньях. Отец её безумно любил и готов был выполнить любую её прихоть.

Мы давно не виделись, и я старался изо всех сил. Хотел наиграться с племянниками, угодить матери и Зине, поговорить с отцом и наглядеться на сестру. Было хорошо, потому что сейчас меня окружали любимые люди, которые не оставят никогда, в какой бы жизненной ситуации я не оказался. Глядя на самых близких, я дал себе слово: через несколько месяцев приехать вновь сюда, но уже со всей своей семьёй.

Ночная прохлада после жаркого дня нравилась всем. Детей уложили спать, а мы сидели за большим столом и рассказывали друг другу разные разности из наших жизней. Разошлись только за полночь, и, уходя в свою комнату, я ловил себя на мысли, что мне очень хочется заглянуть в ту коробку, в которой сейчас лежали сокровища из старого дома.

В комнате было прохладно – окна распахнуты настежь, полная луна освещала все её уголки, мягкие тени загадочно ложились от мебели, предметов, населявших комнату. В тишине было слышно, как стрекочут за окном кузнечики. Коробка стояла около моего компьютерного стола, за которым я провёл последние годы моей учёбы в гимназии. И всё же любопытство взяло верх над сном, я вытряхнул всё её содержимое на большой ковёр посередине комнаты. Из книги "Моя родословная" выпала фотография отца Стефана, местного священника, с которым дружила вся наша семья. Меня осенила мысль, что он-то точно должен знать о моей бабке очень и очень много, потому что на протяжении долгого времени они были друзьями, да, кажется, до конца своих дней баба Оля доверяла ему свои тайны. Только вот где он сейчас, и как его найти? "Возможно, знает мама",- подумал я, раскрывая потёртую и выцветшую тёмно-красную книгу родословной.

На первой её странице было написано высказывание из Библии: "Сын мой! Наставления моего не забывай, и заповеди мои да хранит сердце твоё" А дальше: "… начинаю эту летопись и завещаю своим потомкам эту книгу для сохранения памяти о нашем роде, в помощь, назидание и благоденствие тем, кто будет жить после нас". Внизу приписан адрес сайта, на котором выложена электронная версия, но уже цвет пасты авторучки отличался и почерк был другим.

Ветер шевелил занавески на окнах, таинственно и сказочно врываясь в комнату, придавая состояние движения. Спать не хотелось, и я продолжал изучать большую и важную книгу. Баба Оля писала:

«Осень.   Стоят последние тёплые дни, шуршат опавшей листвой просёлочные дороги. Мы подъезжаем к центральной улице села Серповое. На храмовой площади безлюдно, тишина, слышно воркование голубей и шелест ветра. Прикасаясь рукой к стене храма, чувствуешь холодок времени и великую связь поколений. Церковь Воскресения словущего построена здесь в начале прошлого века, хочется поделиться своими знаниями о её истории, а к моим словам, возможно, старожилы села присоединят свои мысли, и наши потомки узнают о людях, их жизни, о прошлом своей родины…».  

Моя бабушка долгое время занималась краеведением, потом оно плавно переросло в этнографию. Я помню её мечту: всё, что она накопала в наших сёлах, упорядочить и издать, но эта мечта так и осталась её мечтой. Для этого требовалось много времени, сил, определённых знаний, а бабушка свои силы отдавала ещё и своей семье, жила для детей, поднимала их, постоянно старалась быть рядом с Зиной, считала её великой мученицей и любила до боли. Теперь я понимаю, какой непосильный жизненный труд лежал на её плечах. Да, дед всегда был рядом, но я не могу сказать ничего положительного о его жизненном стремлении вперёд. Он, естественно, помогал, но его пассивность доводила всех до неистовства. Он был старше, но этой разницы в возрасте между ними никто никогда не чувствовал. Они, несомненно, были разными людьми. Им было тяжело вместе, и это отнимало их жизненные силы. Я иногда думаю, что бабушка Оля пыталась всегда себя занять чем-то только потому, что семейная, личная жизнь у неё не ладилась. Она рукодельничала, создавала в доме уют, окружала себя рукотворной красотой, рисовала, но главным её занятием оставалась литература. Её по жизни вела властная рука Судьбы. Может быть, именно поэтому она всё-таки уехала от деда, развелась с ним, и начала жизнь с нуля.

Когда я сам прожил уже какой-то отрезок своей собственной жизни, начал осознавать, что Человек рождается на этот свет, чтобы выполнить определённый наказ, пройти свой путь. В этом наше предназначение, и у каждого оно своё, особое, неповторимое. Все мы вносим в копилку вселенской человеческой мудрости свои дела, мысли, чувства… Вот и моя бабушка Оля выполняла то, что было ей предначертано, вложено в неё от рождения. Я перелистывал страницу за страницей и невольно понимал, что исследователь она была отменный. Краеведение и этнография действительно её увлекли и отвлекли от семейных неурядиц. В местной прессе публиковались её статьи о истории наших сёл, культурном наследии наших предков, о становлении православия в нашей местности. В этом ей помогал отец Стефан, он был не просто её консультантом, но и другом, духовником. У них были труды, которые они писали в соавторстве. Всё мы это читали, а я был искренне горд, что у меня такая бабушка-исследователь. Но я всегда чувствовал, что она способна на большее, чем просто статьи. И вот сейчас я держал в руках бесценный клад – опыт и историю моих предков. Дневники с краеведческими записями, этнографическими изысканиями, письма, художественные зарисовки, которые надо было просто изучить и упорядочить. Тетради, блокноты пропахли ладаном и от этого казались загадочными и таинственными. Читать их было интересно и увлекательно, строчки лились мыслями, и я продолжал перелистывать страницы, разговаривая со своей бабушкой. Я постепенно для себя открывал её душу, её мысли. Мне начинало казаться, что она рядом. Я перестал ориентироваться во времени, меня влекли строчки с её словами, которые легко откладывались в моей голове. Я совсем не заметил, как пролетела ночь. Очнувшись от чтения, я понял, как смертельно устал. У меня не было сил даже добраться до постели, и я просто рухнул здесь, на ковре, посредине комнаты, около этих сокровенных рукописей. Тяжёлый сон навалился сразу, мгновенно. Я провалился в его чёрную пустоту бессознания.

Меня разбудило ласковое прикосновение матери. Был вечер, отблески заката заполнили всю комнату розово-красными бликами. Из открытого окна доносились запахи мокрых цветов. Отец с кем-то разговаривал во дворе, и был слышен звук напора воды из шланга. Я понял, что он поливает мамины насаждения и возится с внуками, их голоса раздавались с разных концов сада. Что-то на своём языке им доказывала Зинка, немного повизгивая и сердясь. Мама присела на ковре рядом со мной. Её тёмно-карие глаза светились любовью, заботой и тревогой. Она смотрела на меня, гладила нежной материнской рукой и молчала. Я привстал, сел рядом с ней и, понимая друг друга без слов, мы вместе смотрели на разложенное по ковру содержимое коробки.

- Мама, ты понимаешь, что это всё должно принадлежать не только нам?

- Я думала об этом, но мне так не хотелось, чтобы именно ты этим занимался.

- Ты же всегда говорила, что баба Оля именно меня видела продолжателем её дел.

- Да, но я говорила это всегда с долей шутки, а теперь начинаю понимать, что пророчества нашей бабушки начинают сбываться. Только вначале пути, на который ты хочешь ступить, мы должны тебе с отцом кое-что рассказать. Приходи в себя, и мы ждём тебя в нашей беседке на ужин.

Я вдруг почувствовал, как смертельно голоден, и в предвкушении маминых вкусностей, быстро привёл себя в порядок. Во дворе меня ждал прохладный душ. Недавно такую удивительную конструкцию смастерил отец по какой-то японской технологии. Японцы свято верят, что вода, нагретая солнечным теплом, приносит человеку силы и здоровья. Почувствовав на себе её чудодейственное свойство, я поверил мудрым японцам. Хотя сразу вспомнил, что и русские к душу относились всегда положительно. Мне стало так хорошо! Вода смыла тяжесть ночи познания и сонного дня, дала бодрости и свежести. До полного счастья не хватало только хорошего ужина.

- Так, сын, разводи костёр в мангале, будем жарить мясо, - услышал я голос отца, и понял, что ужин оттягивается как минимум на час.

- Пап, я уж и забыл, как это делается, но с удовольствием попытаюсь вспомнить. Когда-то мы с друзьями из гимназии часто захаживали в лес на шашлыки. С девчонками, с песнями под гитару, с обязательным костром в ночи, проводили время весело, а сегодня все разъехались в разные стороны, и знаем друг о друге только по фотографиям да видео в соцсетях.

- Да и мы когда-то были молодыми. И проводили время не менее интересней вашего. Молодость она сама по себе хороша. В это время вся жизнь впереди. Живи! Наслаждайся!

- Я помню, как вы, родители, нас за это наслаждение гоняли. Чуть что, сразу беседы, расспросы и тому подобное.

- Это моменты воспитания, они обязательно нужны и всегда только на пользу подрастающему поколению, ну… чтобы не расслаблялись и блюли морально-нравственные принципы, - не спеша отвечал отец на мои замечания, помешивая раскалённые угли в мангале.

- Наверное, уже пора выкладывать мясо на решётку, - с нетерпением и чувствуя страшный голод, предложил я.

- Да, да, пора. Выкладывай! – заулыбался отец, - в детстве ты, по-моему, никогда не испытывал чувство голода, мать за тобой с тарелками бегала, всё пыталась тебя накормить, а ты никогда не хотел.

Я вспомнил себя в далёком детстве. Действительно, есть не хотелось до отвращения от пищи, из всех яств любил только сладости, а родителей это только раздражало, маму иногда до слёз. Мне было её жалко, но я ничего не мог с собой поделать.

- Вот, мать, сын теперь всё-таки иногда есть хочет, а ты переживала, - весело обратился отец к подошедшей к нам маме.

- Он теперь уже своих чад к еде приучает, - заулыбалась мама и её глаза засветились воспоминаниями.

- Мои кушают с большим аппетитом, они в жену пошли, их заставлять не надо.

- Взял бы их с собой, я хоть порадовалась бы на них. Видела их ещё маленькими, а они уже совсем взрослые, выросли без участия бабки.

- Мама, успеешь наглядеться, они тебя по скайпу всегда видят и слышат, и очень любят.

- По скайпу – это не то, хочу их потрогать, поцеловать, посмотреть на них. Дима, чтобы детей и жену привёз, так дело не пойдёт, - с напускной серьёзностью и строгостью приказывала мама.

- Слушаюсь, привезу, насмотришься, - обнял я маму и как в детстве почувствовал её родной запах.   - Какая же ты у меня красавица, умница и такая родная-родная! Как я люблю тебя, мамка!  

Тут к нам подбежали малыши, раскрасневшиеся от игр и потасовок между собой, стали рассаживаться за стол в беседке, толкая друг друга с беспечной детской весёлостью, и мама занялась привычными для неё хлопотами. Скрипнула калитка в сад, появились Даша и Зина с огромными вёдрами вишни. Их лица светились от удовольствия за такой добрый урожай. Вишня и правда была настолько крупной и тёмно-бордовой, так выглядела красиво и аппетитно, что удовольствие действительно было оправдано.  

- Вот это урожа-а-а-ай! – протянул отец. Да как вы быстро набрали столько!

- Её там столько! Такая крупная! Обирать одно удовольствие, она как будто сама в ведро прыгает. Что будем с ней делать?

- Эту заморозим для детей на зиму, - почти пропела мама.

- Вы сначала наешьтесь свеженькой, почти чёрненькой, спеленькой, а потом морозить и всё остальное, - посоветовала нам Даша.

Все дружно согласились, и на столе появилась посыпанная сахарной пудрой вишня в огромной прозрачной фруктовнице. Дети дружно влепились в спелые ягоды.   Их не стали прерывать, на столе быстро появились аппетитные блюда. Стол по-летнему был красивым со множеством овощей, зелени и приправ, как любил отец, а в середине дымились только что снятые с решётки запечённые на углях кусочки мяса.

Отец окинул взглядом стол, вкрадчиво улыбаясь, посмотрел на мать…

- Дорогая, чего-то у нас к столу не хватает? Правда, сын?- подмигнул он мне немного лукаво.

- Мама игриво сделала недовольное лицо, догадавшись чего.

- Давай, давай, мать, по капельки для аппетита даже очень полезно.

- Мама достала из встроенного здесь же в беседке шкафа бутылку своего виноградного вина, Зина принесла бокалы, и все сели ужинать.

В этот вечер мы долго говорили о нашей бабушке, вспоминали её и в ближайшее время запланировали обязательно сходить в церковь. Мне не терпелось услышать главного. Я как мальчишка изо всех сил пытался сдержать любопытство, чтобы не обнаружить своего нетерпения перед отцом. Было видно, что родители знают что-то большее и изо всех сил оттягивают запланированный разговор. Я смолчал, выстоял в борьбе с самим собой и в течение всего вечера просто поддерживал семейную беседу. Около полуночи все разошлись по своим комнатам, угомонились дети. В беседке остались только мама, я и отец. Мама начала собирать со стола. Над домом висела огромная луна, пахло розами. Отец заговорил первым.

- Ну… как там крюковский дом? Мать сказала, что ты там пытаешься навести порядок.

Я понял, что важный разговор начинался «издалека».

- Там надо ещё долго наводить порядок, - по-хозяйски ответил я.

- Есть желание?

- Хотелось бы, чтобы этот дом достойно выглядел, потому что он из моего детства.

- Да, в детстве вы там бывали часто, а всё, что связано с детством, для любого человека считается родным и близким.

- А почему вы не продали этот дом, ведь деньги всегда нужны.

- Этот вопрос был решён ещё твоей бабкой: он не являлся нашей собственностью.

- Тогда чей же он?

- Твой, - просто и даже как-то равнодушно ответил отец, - сегодня мы передадим тебе документы, и делай с ним что угодно. В этот дом твоя бабушка вложила очень большие деньги. Она всегда говорила, что дом – это определённая философия. Попробуй угадать и продолжить именно её философию, но разбавь своей, - улыбнулся отец, - возможно, тебе это удастся. Об остальном расскажет мать, у неё это получится лучше.

Дальше было ещё интереснее. Мы поднялись с мамой в мою комнату. Там на середине ковра всё ещё были разложены рукописи бабы Оли, её ежедневники…, то есть всё содержание коробки, которую я привёз из её дома. Мама не стала ничего говорить, молча передала мне красивую шкатулку и чёрную папку с документами. Вынула она это всё из моего книжного шкафа. Вручила. Немного постояла в каком-то раздумье, повернулась и вышла из комнаты.

Я стоял в недоумении. Мне представлялся длинный и поучительный разговор, а в результате я получил очень странную вещь. В моих руках красовался довольно увесистый ковано-деревянный ковчежец. Мне сразу стало ясно, что самая большая ценность заключается именно в нём. Крышка шкатулки откинулась почти сама, быстро и пружинисто. Заглянув вовнутрь, я увидел маленькую отполированную кружку из капа и несколько флешек, на самом дне лежал свёрнутый вчетверо пожелтевший лист бумаги. Развернув его, прочитал написанное от руки и адресованное мне послание бабы Оли: «Дима! Раз ты читаешь моё обращение к тебе, значит, сбывается то, что я когда-то загадала.   Мой внук, это на тебя я возлагала большие надежды, потому что именно в тебе всегда узнавала себя. Ты должен продолжить то, что когда-то начала я, но взялась за то, на что просто не может хватить человеческой жизни. Этот ковчежец необычный, в нём ты найдёшь начало того, что тебе предстоит узнать, изучить, и понять. Но… помни одно условие. Всё это ты должен сделать здесь, на родине, поэтому именно тебе я передаю свой дом. Живи, работай, продолжай дело всей моей жизни. Поверь, тебя ждут интересные открытия. Ничего не бойся! Всё тайное имеет обязательно какое-то объяснение, просто оно не всем даётся. Удачи тебе! »

- А вот это уже не на шутку интересно, - подумал я вслух и опять почувствовал дуновение ветра.

Лёгкая струя воздуха как будто обвила меня, погладила и стремительно рванула вперёд, при этом видимых изменений, которые происходят обычно при дуновении ветра, я не увидел. Я вдруг понял, что эти странности начинаю воспринимать как должное.

- Ну что ж, вперёд! А там… будь, что будет! – произнёс я так же вслух, как будто разговаривая не только с собой. Но решил, что на сегодня переживаний хватит, достаточно, и, засунув назад в шкаф главные ценности, рухнул в свою кровать и крепко заснул.  

Ягутка

Билет на самолёт лежал в боковом кармане пиджака, я мчался к аэропорту, но понимал, что сегодня мне так и не удастся улететь. Зима бушевала, как только могла. Дворники не успевали сметать снег с лобового стекла автомобиля. Небо опустилось и посерело, куполом накрыло землю. Я позвонил секретарше, чтобы она сдала билет на мой рейс, а сам помчался на железнодорожный вокзал. Через час я сидел в уютном люксовом купе, пил кофе и изучал электронные материалы своей бабки. Теперь я многое знал из её жизни и совсем запутался в её творчестве.   С тех пор, как эти материалы попали ко мне, прошло несколько месяцев. Я погрузился в их изучение, пытался соединить мою учёбу (я это теперь называл именно так) и работу. С ужасом начинал понимать, что моя работа отходит каждый день на второй план и надо что-то срочно решать, и удивлялся тому, как захватывает меня содержимое бабкиных флешек. Вот и сейчас я не терял времени даром и мне даже нравилось, что поезд прибывает в назначенный пункт только через двое суток, и я смогу насладиться «своей учёбой». Надо отметить, что в содержимом флешек царил творческий беспорядок. Создавалось впечатление, что баба Оля набирала материал, изучала, пыталась осмыслить. Причём это было связано и с происходящим в её жизни, и с её исследованием. Всё то переплеталось, то расходилось в разные стороны, то она писала о происходящем, то записывала видео и аудио файлы… Короче, пока я только пытался выстроить всё в логической последовательности и понимал, как кардинально меняется и моя жизнь. Кофе был удивительно хорош, ароматное послевкусие нравилось и бодрило. За окнами вагона проплывали заснеженные посёлки, не видно было суеты жизни, она как будто остановилась и поддалась зимней стихии. Мне ярко чудилось, как сквозь эту пелену прорывается наш поезд, поднимая и разметая в разные стороны столбы снежной пыли, стуча и взрёвывая сигналом гудка.   Я открыл очередной файл и стал читать.   «Долгое время я работала учителем в школе, занималась этнографией, изучала обряды, обычаи, собирала сказки, легенды своего края. Многие, зная моё увлечение, просто сами приходили и рассказывали мне какие-то интересные истории. Зачастую к этнографии они просто не имели никакого отношения, но поражали своей необычностью и живучестью в народе. Потом я уехала в большой город, стала работать в издательстве. По долгу службы избороздила всю страну. Общаясь с попутчиками в самолётах, поездах, с коллегами в командировках, иногда приходилось говорить о своих увлечениях. Как только кто-то узнавал, что я собираю необычные истории, сказки, легенды, то сразу же охотно открывал мне свои закрома памяти.

Недавно, перебирая записи, я пришла к выводу, что многие из них свободно могли бы стать предметом научных исследований. Только исследованиями заниматься было уже поздно, но некоторые из моих записей я решила художественно обработать и рассказать вам о том, что представляло несомненный интерес, собиралось многие-многие годы, а главное - так и осталось в народе загадкой. Эти истории связаны с Ягуткой. Ягуда – это мордовское название земляники. Да и русский народ очень часто землянику просто называл ягодой. Согласитесь, одинаковость всё же слышится. Возможно, когда–то такое необычное имя дали мордовской девочке, а что она была за человек, осталось легендой, но я услышала в рассказах жителей окрестных сёл не просто красивую сказку в разных интерпретациях, а загадочную жизнь, нелёгкую, но светлую и добрую.

Есть и ещё одно объяснение имени Ягутка. Дело в том, что девочка была очень необычной: белокожей, светловолосой, совсем непохожей на своих соплеменников. А у местной мордвы в лексиконе очень часто встречалось недоброе слово «ягутки». Так они называли русское население Поценья. Возможно, что прозвищное имя Ягутка ей было дано не зря, то есть похожая на русских.  

Дорогой мой читатель! Ты держишь в руках книгу, где записан опыт общения с Ягуткой многих и многих людей. Не спеши выносить строгий вердикт, не спеши меня обвинять в выдумках и фантазиях. Прочитав её, ты наверняка найдёшь в своей памяти хотя бы несколько историй из собственной жизни, которые не поддавались никаким объяснениям, и поймёшь меня. А, возможно, какие-то, рассказанные мной на этих страницах легенды, ты легко объяснишь, потому что знаешь, где лежит ключ к их разгадке.

Читай! Удивляйся! Думай! Все они услышаны мной от тех, кто или непосредственно был их участником, или воспроизвёл рассказы своих родных, близких, знакомых.   Я буду говорить о них так, как приходили ко мне эти истории, буду в силу своих знаний пытаться их объяснить. Возможно, мои объяснения будут ошибочными, но поделиться с тобой, мой читатель, я всё же должна. Итак, слушай!

В этот год я решила с детьми отправиться в этнографическую экспедицию по нашим сёлам. Это древние сёла Поценья Тамбовской области. Сегодня трудно сказать, когда застучали здесь топоры первых поселенцев, поэтому этнографический материал был богатым и интересным.

Мы завели альбом экспедиции, который назвали почти по-гоголевски «Этнографический альбом всякой всячины». В него записывали всё, что услышали от местных старожилов и не только. Просто изо дня в день наш альбом толстел как на дрожжах, страницы распухали от народной мудрости, от необычных историй и приключений. Хочется поделиться несколькими рассказами из этого альбома.

Во второй день нашей экспедиции один абсолютно здравомыслящий мужик из нашего села рассказал нам историю, которая произошла с ним на сенокосе. В этой истории появляется интересный образ «сказочной» Ягутки. Удивительно, но её знают во многих окрестных сёлах. Кто её так назвал? Что это за существо? Пока остаётся загадкой. А было всё так…

Иван Алексеевич сидел на завалинке своего дома, аппетитно скручивал кулёк-самокрутку. Потом хитро прикусил его уголком рта, прищурился, прикурил, запахло едким дымом махорки.

- Историй про домовых я не знаю, по этой части к моей бабке, она эту нечисть чуть ли не каждую неделю видит, - пробасил дед Иван, - а я вам расскажу то, что до сих пор мне не понятно, может, вы «учёные» разъясните.

Потом дед Иван покряхтел, потом закашлялся от едкого махорочного дыма, вздохнул, переведя дух, как будто думая с чего начать, и заговорил.

В тот год лето выдалось жарким, я косил в лесу, трава выше пояса, густая, тяжёлая. Нашёл я подходящую поляну между деревьями и встал на окос. Иду рядок, трава визжит под косой, падает в хороший, жирный вал, а вокруг всё звенит: мошка гудит, кузнец в траве стрекочет… Ну… вообще-то как всегда на покосе. Только чувствую, что вроде как я тут не один. Тогда в наших лесах волки стаями ходили. Подумал: вдруг какой серый рядом. Огляделся – никого. Продолжаю, а меня страх сковывает, ничего с собой поделать не могу. Под рубахой мурашки бегают, пот холодный по спине ручьями. Борюсь с собой, успокаиваю себя, значит, а ничего не получается. Говорю себе: «Не пройдёт - вон до той берёзки докошу и домой пойду». И уже к берёзке подкашиваю, вдруг вижу: от неё человек отделяется. Вроде женщина, в рубахе белой, простоволосая , распокрывши .

Всякое видел, на фронте чего только не пришлось повидать, до Берлина дошёл, а вот тут я крепко пожалел, что не одной молитвы не знаю. Стою как вкопанный, бежать не могу, ноги не двигаются, страх всего сковал. А она ко мне по прокосу идёт, и вроде… не баба, а девка, и с лица красавица. Описать не могу, только глазища одни и запомнил. Подходит ко мне, и голос я её слышу: «Уходи! Вихрь будет! » Я ещё больше каменею, а она вдруг прозрачная вся стала, весь лес через неё видно. Висит, как туман, над прокосом. Руками машет: мол, уходи, уходи! И совсем исчезла. С меня тоже страх скатился, вокруг себя озираюсь, гляжу по сторонам. Чувствую, вроде как устал я. Присел на траву. И вот что странно - жара палит, а вокруг тишина, ни одного звука, даже непонятно как-то. Все звуки лесные исчезли. Ни мошки нет, ни кузнеца в траве… Думаю, после такой встречи уже не до косьбы.

Закопал косу в траву и не пошёл, а побежал домой, а когда через паром переправлялся, дождик заморосил. Обернулся, поглядел я в ту сторону, где только что был, там чёрная стена стоит – ничего не видно! И тут такой ветер поднялся! Спрятался я от страсти этой под берегом, в землянке пастухов.   Часа два сидел. Дождь лил как из ведра, река в двух шагах, а ничего не видно. Сижу и думаю, что же там, на верху, деется? Бушевало, бушевало, нет-нет, нет-нет, перестало хлестать. Вышел я из-под берега, стою, оглядываюсь. Лес полосой как косой скосило! Лесоповал! Шёл я домой и вспоминал девицу мою лесную. Неделю ходил в задумчивости, всё пытался загадку эту решить, так и по сей день не решил. Но узнал, что не мне одному она являлась. И, вроде, как звать её знают – Ягутка. Вот такие бывают дела в жизни и поди тут разберись.

Позже я услышала рассказ о Ягутке в другом исполнении, но не менее привлекательном и удивительном. Более того, выяснилось, что она «проживает» в наших местах уже давным-давно.

Вечерело. Красиво разгорался закат за селом, покрывая полнеба. Где-то на лугу около речки слышались весёлые голоса сельских ребятишек.   Мычали коровы, доносились окрики пастухов, лай собак с отдалённых улиц села. На скамейке около нашего дома собрались соседки. Они ждали возвращающегося стада и подошли друг к другу, чтобы перемолоть события уходящего дня. Говорили о всякой всячине, но вот одна из них начала рассказывать действительно из ряда вон выходящую историю. Мы, соседи, которые не один год знаем её отца, дядю Витю, степенного, умного, хозяйственного, смотрели друг на друга недоуменно, веря и не веря, что такое может случиться именно с ним.

- Отец нам сегодня утром рассказывает, - начала соседка Антонина, - что приехал он на ферму уже за полночь. Рабочие стали разгружать машину, а он отправился домой. Пошёл короткой дорогой, через Нечаевку , мимо кладбища. Этой дорогой он возвращается домой не первый раз. С одной стороны от неё поле, а с другой – деревянная изгородь нечаевских огородов. Идёт, закурил, о еде думает – весь день почти голодный, ел только утром. И тут ни с того ни с сего сердце чуть ли не выпрыгивает из груди. Отец говорит: «Остановился, страх ко мне подбирается, в голове стучит, мысли в разные стороны. Бежать хочется, а ноги не то, чтобы бежать, – идти не хотят. Вижу, навстречу мне движется белое пятно. Как будто туманом меня обволакивает. Да не туман это, а девушка в белом стоит. Ночь светлая, луна светит, мне её хорошо видно. И глаза большие, влажные на меня смотрят. Слышу, говорит: «Уходи в сторону, к ограде прижмись! » Толкает меня, а руки горячие-горячие и мокрые. Пока я очухался, прижимаясь к ограде, нет её, как и не было. Только за спиной слышу топот. Лошади несутся. Я подумал, что табун на конюшню возвращается. Топот всё ближе. По топоту - лошадей много. Я ближе к ограде прижимаюсь - меня чуть ли ветром не сдуло. Обдало! Топот слышу удаляющийся!   Но… лошадей не вижу!   Проскакали лошади, а я их не увидел».

- Как это не увидел? – чуть ли не хором ахнули мы.

- И мы об этом же спросили. А вот не видел их отец.   Говорит, что не было коней. Топот слышал, ветром чуть не сдуло, а видеть - не видел. Как домой примчался сам не помнит. Бежит, сам про себя думает: может с ума сошёл? Говорю же, полдня с нами не разговаривал.

Тут в разговор вмешалась тётя Маруся. Она сидела с Зиной, моей дочкой, неподалёку от нас. Разостлав на траве холщовую рогожку и взгромоздившись на перевёрнутое вверх дном ведро, она резала яблоки и мяту для сушки. Зинка вертелась около неё, собирая выпадающие из рук веточки ароматно пахнущей травы.

- Это Ягутка, - уверенно сказала тётя Маруся. -  Она в наших местах давно живёт. Её видит только тот, кому опасность грозит. Сегодня ночью твой отец от смерти ушёл, Ягутка помогла – это точно. Затоптал бы его этот табун. Потом она многозначительно помолчала, словно знала что-то больше нас, и завершила свою речь такой фразой: «А табуны тоже разные бывают…»

Говорила это она без какой-либо тени сомнения. Создавалось впечатление, что Ягутка – это не какое-то загадочное существо, а чуть ли не простая добрая девчонка, готовая в любую минуту прийти на помощь.

Мы от удивления затихли - обсуждать услышанное было бессмысленно. Тем более, что стадо уже разбрелось по улице. Надо было успеть вовремя открыть калитки и ворота, чтобы бурёнки не прошли мимо.    

Так я услышала первые рассказы о Ягутке. Потом наши экспедиции стали традиционными, в школе появился этнографический музей, а в местной газете «Согласие» публикации статей в рубрике «Вестник краеведа». Одна из таких экспедиций привела нас в соседнее село на окраину почти исчезнувшей улицы. Эта улица была дорога мне тем, что когда-то я ещё совсем маленькой девчонкой бегала по её тропинкам. Здесь жила моя бабушка. Называлась улица Востряни , и дома на ней располагались в один план, выходя окнами на берёзовую рощу. Рядом протекала небольшая речка Жировка. Сегодня от неё осталось только впалое русло, а дома на улице покосились и осиротели. Тем не менее, шли мы сюда специально. Здесь почти в уединении живёт необычная женщина.   Она инвалид с детства, но большая рукодельница: ни одной невесте было сшито и вышито приданое её руками, а модницы села просто одолевали тётю Васёну. Но… был у неё ещё один талант. Немного звенящим, надрывным голосом умела тётя Васёна любую простую историю рассказать так, что она до неузнаваемости изменялась и приобретала черты особого художественного текста. Поэтому часто длинными зимними вечерами, вышивая и вывязывая узоры, она ещё и собирала вокруг себя всех желающих послушать её прибаутки. За этими прибаутками мы к ней и пришли.

Нас встретила уже совсем состарившаяся женщина. Её убогость, которая с детства была недостатком, в старости стала не так уж и заметной. Она приветливо перед нами распахнула двери. Было видно, что человек искренне радуется гостям. Нас ждал ароматный травный чай и румяные пироги из настоящей русской печи. Мы уплетали её лакомства за обе щёки и слушали увлекательные истории. Я про себя отметила, что талантом рассказчицы она одарена сполна. Знакомый с детства чуть дребезжащий голос выдавал такие речевые обороты и выписывал такие фигуры речи, что захватывал тебя целиком и полностью. Слушать было одно удовольствие! Мне не удастся пересказать истории её стилем, но всё, что поведала нам эта мудрая женщина, я попытаюсь донести до читателя.

- Наше село начинается именно с этой улицы, - повела свой рассказ тётя Васёна. Ещё мой прапрадет рассказывал о том, что здесь стояли хорошие, добротные избы. Рубили мужики срубы и продавали всем в округе. Простору–то много, вон они, луга какие, было где развернуться мастерам. Жили хорошо, открыто жили и весело. Сегодня по-другому живут, опасливо что ль как-то. Ни войны нет, ни голода, учёные все, а живут с оглядкой, друг на друга озираются. Плохо это.

- Тётя Васёна, мы к Вам за сказками пришли, расскажите нам что-нибудь, что знаете, - не выдержала Надюшка, соседка тёти Васёны.

Тётя Васёна поглядела на несдержанную зеленоглазую девчонку, улыбнулась загадочной улыбкой и продолжила общение с нами:

- Ну, это ребятишкам всегда нравится, бывало, мы собирались целыми избами, и давай на все лады пересказывать бабкины сказки, всё переберём. Но расскажу я вам сегодня не сказки, а правду буду рассказывать. Вы ведь теперь знаете много, может, кто из вас разгадает эти загадки, а за сказками ко мне ещё приходите, расскажу и не поморщусь, ещё и сама присочиню.

- Ну, говори уже, баба Васёна, - опять не выдержала Надюшка, уж очень ей хотелось побыстрее услышать что-нибудь интересное.

- Вот видите, ребятки, какая я убогая. Маленькой была, и навалилась на меня болезнь страшная. Сама-то я болезнь свою не помню, и как мучилась тоже не помню, об этом мама мне покойная рассказывала. Только осталась я такой на всю жизнь перекошенной. Подрастала и понимать начала, что не такая я, как все. Ровесницы мои учиться пошли, а я ходить могу, только за стул придерживаясь. Слёз я тогда немало вылила. Обидно за себя было, Богу молилась, просила помощи. Сядем с мамой вечером около галаночки, она мне сначала сказки рассказывает, а потом прижмёт меня к себе и запричитает: «Вот умру я, Васёна, с кем ты такая убогая останешься? Как без меня жить будешь? Обижать тебя станут. Мир - он вон какой грозный».   Послушаю, послушаю я мамкины причитания, и самой страшно становится. Да ещё с ней вместе и поплачем. Лягу спать, а не спится – молюсь, прошу Боженьку, чтобы позаботился обо мне!

И вот пришла весна, одногодки мои первый класс заканчивают. А я на крылечке сижу, каждый день их из школы встречаю. Как-то идут они целой гурьбой, подходят ко мне и давай меня на разные лады дразнить. Слушаю, но сижу, зайти домой не могу, стыдно – ещё больше смеяться начнут, как увидят, что я почти ползком передвигаюсь. Насупилась, думаю: виду не подам, что мне обидно. Подразнили они меня, подразнили и ушли. А я краешком, краешком, по стеночке зашла домой, села около окна, на лес гляжу. Чувствую, что душно в доме становится, так душно мне ещё никогда не было. Поковыляла я во двор, а двор у нас в сад выходил. Весной в нём красиво было, да он и сейчас этот сад цел-целёхонек, только зарос маленько. Мне за ним ухаживать тяжело стало такой убогой да старой. Вот вышла я в сад, а около яблони стоит девочка, вся в белом она, и свет от неё отходит. Я поначалу испугалась, аж мороз по коже пошёл. Описать её не могу, а только помню, что уж больно глаза у неё красивые, мне показалось, были.   И она, эта девочка, заговорила со мной: «Иди, Васёна, иди ко мне! Я тебя делу научу».   Да, так и сказала: «Делу научу! »  Изо всех сил я к ней подойти хочу, а ноги как к земле приросли, с места никак не сойти. Она ко мне сама подходит, и иголочку с пяльцами мне протягивает. «На, Васёна, бери! Это теперь дело твоё». Взяла я иголку с пяльцами, на канве цветок вышит. Тут мне полегче стало, и вроде как в мыслях спрашиваю её: «А кто ты такая? Как зовут тебя? » Посмотрела она на меня, голову набок откинула и засмеялась звонко-звонко, только через смех слышится: «Ягутка я, Ягутка! » Хотела я прикоснуться к Ягутке, потрогать её, только исчезла она, как туман, рассеялась.

Об этом видении я никому никогда не рассказывала, много лет с тех пор прошло. Только и видением это назвать нельзя, потому что пяльцы и иголку, которую Ягутка мне тогда дала, до сих пор храню. Я когда зашла в дом, опять у окна села, и почувствовала, что я теперь шить умею, и вышивать, и рукодельничать. Сначала всё больше вышивала на ягуткиных пяльцах, а потом мне отец с шабашки машинку швейную привёз, и шить я стала. Всё село ко мне ходило, я всех обшивала, а больше всего нравилось приданое девкам справлять. Говорят, что Бог здоровья за это даёт. Ну и правда, живу уж столько лет на свете такая убогая, и Господь меня любит.

Показала нам тётя Васёна и Ягуткины пяльцы, и иголку. Хранит она их в маленьком сундучке. Пяльцы старые, потёртые, с кованой застёжкой. Пахнет от них как-то по-особому, наверное, такой запах издаёт дерево, из которого они сделаны. На канве, вправленной в пяльцы, цветок голубой вышит, но такого цветка я никогда не видела. Возможно, какой-то лесной, или полевой, а возможно – это просто выдуманный цветок, но ничего особенного в вышивке нет. Обычный «крестик», стежки уложены аккуратно, красиво, цвет нитей, переплетаясь, даёт ощущение теней, подчёркивая выпуклости и формы растения. Все мы покрутили загадочные вещи, повертели и вернули хозяйке. Она, хитро улыбаясь, спрашивает:

- Ничего не заметили?

-Да нет, тётя Васёна, ничего! – ответили мы единодушно.

- Подольше на цветок поглядите, подольше, и обязательно заметите! Не одной мне это чудится. Только все думают, что цветок мной вышит, что это я такое сделать смогла, а я до такого мастерства не дошла. Такое только Ягутке под силу, -  звенящим голосом пояснила баба Васёна.

Мы положили пяльцы на стол, встали кружком и упулились  на ягуткино произведение. И чудо! Цветок ожил, стал изменяться, цвета на нём заиграли.

- Вот это да!!! – в один голос удивились мы.

А баба Васёна стояла и улыбалась как человек, который приоткрыл завесу тайны, неожиданной, волновавшей её все эти годы.

Потом тётя Васёна долго рассказывала о своём селе, о её жителях, о разрушенной церкви, о том, как жили в те времена, когда она была ещё молодой. А мне всё не терпелось её спросить о Ягутке. Спросить, что ещё она о ней знает, потому как этот образ стал уж очень часто повторяющимся в рассказах местных жителей. И я не сдержалась, хотелось ещё продолжения сказки.

- Баба Васёна, а больше Вы с Ягуткой не встречались? Может быть, слышали что-нибудь о ней от кого-то? – нерешительно спросила я.

- Нет, я не встречалась, но слышала о ней не раз. Она многим помогала.

- Расскажите! Расскажите, что слышала! – завопила опять рыжеволосая Надюшка. Она чувствовала себя хозяйкой положения на правах соседки бабы Васёны, такой интересной сказительницы.

Баба Васёна опять снисходительно посмотрела на Надюшку, и мы замерли, слушая новую быль о Ягутке.

- Работал у нас объездчиком один уж очень суровый мужик. За лесом смотрел, раньше к лесу не так относились, - сокрушённо покачала головой баба Васёна. Его вся округа боялась, нравом был крут и заносчив. Про него разные слухи ходили, что будто он с нечестью знается. Знался, не знался – это никем не доказано, но странным даром обладал. Говорят, что на воду в реке смотрел, и река течение меняла. Мог так и на человека посмотреть, поэтому в глаза ему никто не заглядывал, а кто заглядывал, на того хворь могильная наваливалась. Ну, в общем, боялись его всей округой.

В то время рядом с нами баба одна жила с тремя ребятишками. Муж от неё в одно время сбежал, потом правда вернулся, но в то время ушёл на шабашку, да там и остался. Чуть ли не свадьбу сыграл в другом селе – вот такое о нём говорили.   Тяжело ей было одной детей растить, их ведь и обуть, и одеть, и накормить надо. А баба собой красивая, видная и хозяйка хорошая, всё-то у неё на своём месте, и детки ухожены. Мы её всей улицей жалели - дурака её непутёвого ругали. Чего мужику не хватало? От такой бабы подался! Ну, одно слово – непутёвый!

А звали её Нюркой. Мы тогда все в лес за лапками ходили, чтобы печь можно было разжечь. Лапки еловые горят хорошо, смолистые они. Мы их на месяц натаскивали, складывали в сараях и топились потом. И дрова экономили, и лес очищали. Но не давали нам эти лапки в лесу собирать, что греха таить, многие ведь не валежник, а живые с елей срубали. Вот на это и объездчик был, гонял нас из леса.    Пошла и Нюрка за этими лапками. Полную кошёлку набрала, уже оттуда идти собирается, а объездчик тут как тут. Лошадь у него цветом чёрная и сам он под стать ей – волосы как смоль, глазища угольные. Предстал перед ней из неоткуда! Бежать некуда. Разве от такого убежишь? Села она на свою кошёлку с лапками и заплакала. Ревёт. Видать, и в нём жалость проснулась, слез он с лошади, подошёл к Нюрке. Успокаивать, значит, стал. Отпустил он её, но с этого дня Нюрка наша лицом посерела, хворать начала. Тоска к ней прицепилась, да так, что и вставать она перестала. Нам Нюрку жалко, и ребятишек её. Все, чем могли, помогали. Вот и лето на дворе, а у неё весь огород зарос, дом в запустении – никогда такого с ней не было. Тут кто-то ей и рассказал про Ягутку. Посмеялась она, не поверила, что Ягутка болезнь отвести может. Сказка, говорит, это.   Мне теперь никто не поможет, умру я скоро. Детей только жалко, пропадут они без меня. Только Ягутка сама к ней пожаловала. Нюрка потом каждый раз в лес ходила и гостинцы ей на заветном пеньке оставляла.

Мы расспрашивали её, а она не таилась, всем рассказывала. Тут ведь как – или молчи, или расскажи, как было, а то народ всё равно всего сам навыдумает, да ещё столько, что хоть отбавляй. Стала наша Нюрка на глазах преображаться, я помню, даже платье ей в подарок штапельное сшила. Фигуристая она была, шить на неё за глаза можно было, не ошибёшься.

Вот приползла я к ней с подарком и про Ягутку спрашиваю, мне ведь и самой она дорога. А Нюрка на радостях меня расцеловала и ничего не утаила. Вот что она мне поведала:

- В тот день я думала, что всё, смерть ко мне пришла. Стоит около кровати вся в белом, словно туман какой-то. Смотрю, к переднему углу пошла, к иконам. Назад ко мне к кровати возвращается, а я от страха и дар речи потеряла. Спросить хочу, а язык не шевелится. Думаю: ну, всё… умираю. Вдруг она мне, эта «смерть», чашечку протягивает и говорит: «Пей! Слышишь меня? Пей! » Руками мне голову поддерживает, чтобы выпила я, а руки горячие-горячие – у смерти таких не может быть. Легко мне стало во всём теле, выпила я. По вкусу настой какой-то: горько, а после сладко во рту от него. И… уснула! Сон мне снится. Иду я по лесу, вижу пенёк широкий. Я его всегда безошибочно в лесу находила. Думала: это какое же дерево здесь стояло, что пенёк такой от него остался! Как поднимешься на пригорок около Косиной горы, он, этот пенёк, там и находится. Вычерчены на нём символы какие-то, я вначале думала, что мальчишки баловались и вырезали на пеньке что-то, а пригляделась: на буквы не похоже и рисунок как будто вправлен в металлическую основу, или как будто печать вбита в пенёк. Вот я подхожу, а на этом пеньке девочка сидит, волосы расчёсывает. Волосы   мокрые, с них вода капает, словно девчонка только что из реки вышла. Повернулась она ко мне, глаза васильковые, а лицо бледное-бледное.

- Ты кто? – спрашиваю я её.

- А ты кого в лесу ищешь? – говорит мне она.

- Я просто так пришла, никого не ищу, плохо мне, вот и пришла, чтобы от людей спрятаться.

- Зачем же тебе от людей прятаться, если ты сама человек? Иди, живи и не от кого не прячься.

- Хвораю я, умру скоро, наверно. Детей жалко, останутся без меня сиротами.

- Не умрёшь. Приходи сюда каждый день, я тебе на пеньке буду кружечку с питьём оставлять. Как придёшь и увидишь, что кружечка пуста, значит, вся хворь твоя прошла.

Сказала мне это девочка и, словно туман, растворилась. Проснулась я, долго лежала и думала о моём сне. На следующий день чуть свет пошла в лес, подошла к тому пеньку, а на нём и правда кружечка стоит, водица мутная налита. Кружечка, наверное, из коряги лесной сделана, гладенькая такая. Присела я на пенёк, сил-то нет совсем, до леса еле-еле дошла, выпила лесной настоечки, посидела - домой пошла. И веришь, Васёна, целый месяц я в лес по утрам ходила, и после каждой кружки силы ко мне возвращались, жить захотелось. А как-то раз пришла – пуста кружка. С тех пор я сама иногда в лес хожу к этому пеньку, чтобы подарки этой лесной девчонке отнести: пирожков горяченьких, ягодки садовой, сладенького, хлебца печёного. А кружечку себе взяла, теперь, если дети заболеют, из этой кружечки их попою, и вся хворь проходит. Васёна, думаешь, что сказка это? Нет, я уже по-разному мякала . Сначала всё каким-то смешным даже казалось, хожу в лес, росы из коряги пью, но вот когда в последний раз пошла и увидела, что в кружечке нет ничего, вот что со мной ещё приключилось. Напал на меня страх там, в лесу, чудится, что кто-то смотрит на меня. Ищу я вокруг себя того, кто смотрит, а нет никого вокруг. Хочу бежать от этого места, а ноги, словно к земле приросли, – двинуться не могу. Выходит опять ко мне девочка, которую я во сне видела. Смотрит на меня васильковыми глазами и говорит: «Иди, Нюра, больше мы с тобой не встретимся. Ты хотела знать кто я? Ягутка я, Ягутка. Скучно мне без тебя будет, плохо». Подняла она руки вверх и исчезла, а я вдруг поверила в то, что со мной на самом деле что-то чудесное произошло, но лучше не разбираться в этом, а жить с этим дальше. Вот так, Васёна.

Потом баба Васёна обратилась уже не ко всем, а больше ко мне. Вот ты учительница, знаешь много, деток учишь, а на свете всего столько, что нет такой силы, чтобы во всём разобраться. Иногда люди с большим умом, а случись что, и руками разводят, говорят: «Чудо! Тайна! »

Я не стала тогда возражать старой, умудрённой жизнью женщине. Тётя Васёна очень верила в то, о чём нам рассказывала, это было видно. Потом, не от неё первой я слышала рассказы о Ягутке. Просто мне тогда приоткрылась завеса непознанного, хотелось докопаться до тайны, но я понимала, что, скорее всего, я только тот человек, который сможет что-то написать, рассказав об этом другим. Возможно, среди этих других найдутся те, кто разгадают тайну. Тогда в своих умозаключениях далеко не пошла, записала всё, что говорила баба Васёна, после этой экспедиции успокоилась, подумала, что больше не встречу сказочной Ягутки, да только не туту-то было.

Как-то готовясь к урокам по изучению фольклора, придумала задание на дом своим шестиклашкам: записать сказки, легенды нашей местности. Опыт бабушек и мам всегда любила включать в процесс обучения. Вот мои воспитанники и постарались. Был у меня ученик, любознательный, начитанный мальчишка, Кузин Юрка. Отличался он усердием и прилежанием. Добросовестно выполнил Юрка домашнее задание. Несколько перевязанных тоненькой тесёмкой исписанных тетрадных листов легло ко мне на стол. Крупными буквами на титульном листе было выписано: «Легенда о Ягутке».   Я как увидела, так сразу бросилась читать. Юрке старалась виду не подать, что уж очень меня заинтересовала его фольклорная находка. Прочитала и попросила зафиксировать документальность. Он на титульнике красиво вывел, что записал легенду со слов своей мамы, Кузиной Нины Ивановны. Таким образом, появился ещё один документ в моём этнографическом архиве о непонятном то ли явлении, то ли человеке.

Я попробую приблизить Юркину легенду к моему стилю речи. Слушайте!       

…Случилось это с моей прабабушкой давным-давно, а мне рассказала об этом моя мама, - писал Юрка.

Жила у нас за огородами, на той стороне реки Цны, мордва. Было у них своё поселение. Домишки кругом стояли, кузница издавала зычные звуки, печь огромная высилась для обжига кирпича, двор скотный общий был, ульи круглые из стволов деревьев вырезанные. Одевались мордовки ярко, звенели монетами и бляшками рукава и подолы их одежды. Другой народ – другая жизнь. Пели и плакали, праздники справляли и провожали в последний путь не так, как мы, русские, но спорить народам между собой не приходилось, а даже наоборот, жили мирно, постепенно все переженились, и влились в одну большую русскую семью. Но… иногда рождаются вдруг смугленькие и скуластые малыши в нашей местности, и сразу просвечивается через года на лицах местное, угро-финское, эрзянское или мокшанское.   Вот у этой зацнинской мордвы жила девочка, звали её Ягутка. Родила её мать на покосе. Пошла переворачивать рядки и родила. Что уж было, как - не знают, а только когда спохватились, нашли женщину мёртвой и возле неё новорождённую. Ребёнок оказался необычным. Эта необычность девочки сказывалась во всём: от внешности до поведения. Была она лицом белая-белая, чуть ли не просвечивалась. «Каждая жилка видна», – говорили о ней. Росла кроткой, тихой и скромной девочкой, сначала воспитывала её бабка, а потом и вовсе она одна осталась. Домишко у них в землю врос, не дом, а землянка. Есть нечего -  соседи иногда подкармливали. И пришлось девочке научиться в лютые холода выживать, в лесу себе пищу добывать, запасы делать на зиму. Но необычность её ещё и в другом начала проявляться, стали замечать за ней окружающие, что Ягутка с птицами разговаривает, привечает диких зверей, угадывает мысли, болезни лечит, видит будущее.   А самое интересное, всех стало удивлять, что время идёт, её ровесницы расцвели, замуж выходят, детей рожают, а Ягутка как будто застыла во времени, девочка-подросток лет пятнадцати-шестнадцати, не более.   Чудеса! Поселение мордовское само-собой как-то постепенно исчезло. Кто умер, кто переселился, кто замуж вышел в село, кто женился и обосновался в другом месте.   А Ягутке идти некуда, никого у неё нет, одна она, да и сторонятся её все, даже боятся. Непонятное всегда страшит и отталкивает. Осталась она в лесу, стала, что называется, лесным человеком, слилась с природой. Окрестные жители вдруг сталкивались с ней в самых разных местах при совершенно неожиданных обстоятельствах. И пошла молва о лесной девушке. Моя прабабушка тоже видела это загадочное существо.

Как-то пошли они с соседкой в лес за черникой и заблудились. Росла эта ягода далеко, на заброшенном кордоне. Туда шли ходко, стали ягоды собирать, и увели они их в незнакомое место. Знаете, как ягоды уводят? Вдруг встречаются целые поляны, усыпанные ягодным всполохом, тут уж не жалей себя! Наклоняйся и рви быстрее. Увлекает такое занятие, забываешь по сторонам смотреть и оказывается, что вроде бы и никуда не ходил далеко, а ориентир потерял, заблудился. Теперь ищи дорогу, приметы вспоминай, на солнце смотри. Ходили-ходили по лесу две соседки, чувствуют, что ночевать им в лесу придётся, страшно стало. Пошли наугад – куда лес выведет. Устали, тяжело с кузовами, полными ягод, бродить по лесу. Присели под раскидистыми деревьями, к ночлегу стали готовиться. На мягкой траве заплечные платки постелили, уселись и долго ещё друг другу всякую всячину рассказывали, чтобы время скоротать, а потом и уснули. Проснулись от холода, туманом подёрнуло лесную поляну, как будто дымка между деревьев колышется. Видят соседки: из-за дальних кустов идёт к ним вроде бы человек, даже обрадовались – может быть, дорогу покажет. Переглянулись между собой: не обман ли зрения? Нет! Ведь обеим кажется. Встали. Только с места сдвинуться не могут, заковал их страх неописуемый, холод даже как будто бы внутрь зашёл. Ничего больше они не помнят, а только когда с них схлынуло наваждение, не было вокруг ни леса, ни пугающего тумана, ничего… Стояли они на лугу, почти около села с полными кузовами черники, утро красиво поблёскивало росой, и весь луг искрился на восходящем солнце. Потом кому не рассказывали, все удивлялись, а можно сказать и не верили. Пытались они это забыть, да не забывалось лесное приключение, запомнилось на всю жизнь и передавалось из поколения в поколение.

Так и попало оно в школьную тетрадку моего ученика. Прочитала я, да и вроде бы успокоилась. Мне стало более менее понятно происхождение загадки. Себе это объяснила так: появилась на свет в наших местах в мордовском поселении необычная девочка, осталась одна, всему научилась, обладала, как теперь называют, экстросенсорными способностями. Люди это возвели в квадрат, и появилась тайна. Но…

После этого прошло, наверное, лет пять или семь. Точно сейчас и не вспомню, только пришлось мне ещё раз теперь уже самой встретиться с этим Чудом. Нашу семью постигли ужасные испытания. Всё одно за одним валилось. Началось с того, что в один из октябрьских дней инсульт скосил мою бабушку. Она слегла, и мы понимали, что жить ей оставалось совсем мало. Мы с мамой, как могли, пытались облегчить её страдания, ухаживали за ней, кормили, поили, мыли… Маме пришлось оставить работу, переехать из города в бабушкин дом на краю села. Но прожила наша мама Нюра не долго, на Николу она умерла на наших глазах. Страшно терять близкого и родного человека. Я первый раз в своей жизни увидела смерть так близко, совсем рядом. Говорят, что беда не приходит одна. Не успели схоронить бабушку, заболела мама, потом муж. Мужа выписали из больницы - на следующий день инсульт у свекрови. Прожила она тоже недолго, умерла. Хоронили её весной. С осени до весны - путь болезней, страданий, слёз. Как же было тяжело! Кончались силы, терпение, деньги. Всё! Но не тут-то было! Ночью непонятный приступ меня просто приковал к постели. И опять больницы, лекарства, слёзы. Я не знала, что делать, как пережить болезнь, как с ней справиться. Обращалась и к докторам, и к священникам. Про мою болезнь по всему селу поползли какие-то глупые слухи, от этого становилось ещё тяжелее.    Я понимала, что помощи ждать неоткуда. Как говорят в таких случаях: только уповать на Бога. Стояли последние дни летних каникул, меня только что выписали из больницы, но облегчения особого я не чувствовала. Тем не менее, надо было как-то жить дальше, работать, начинать новый учебный год. А я ночи напролет не могла уснуть, всё думала, что же будет с моими детьми, если вдруг меня не станет. И это в такие годы, когда жизнь в самом расцвете! Что греха таить, смерти боялась, и себя было жалко. Вот так я однажды додумалась до того, что захотелось просто уйти куда-то, от дома подальше, и нареветься, чтобы никто не видел. И пошла.   День выдался погожим, солнечным. Полдня бродила по окрестным лугам, смотрела на окружающую меня красоту. Трава кое-где стала жухлой, напиталась теплом, летом. Пылила дорога, уходя за горизонт. Пахло речной прохладой, но река не манила, как в начале лета, а просто звала полюбоваться искрящимися от солнца бликами на воде, цветением белоснежных лилий и золотых кувшинок. Странно, но плакать совсем расхотелось. Река переливалась и медленно текла далеко-далеко, на том берегу вместе с ней уходил в неоглядность полоской лес. А на этом берегу раскинулось село, одна из улиц подходила почти вплотную к её притоку. Последний дом на этой улице – дом моей бабушки. И опять воспоминания нахлынули на меня. Стало нестерпимо больно, тоскливо и даже страшно. Но мне изо всех сил хотелось побороть в себе этот страх. Я пошла наперерез через луг к её одинокому дому. Он изменился - посерел, даже сгорбился, уныло смотрел окнами на мир. Я поднялась на высокое крыльцо. Отсюда открывался красивый вид.   Когда-то с этого крыльца я смотрела на проплывающие по реке катера, баржи, на выкатывающееся из-за леса солнце, на тучи, застилающие небо перед грозой, на всё, что окружало меня с самого детства, на мою родину.   В этом доме я любила слушать бабушкины прибаутки, уплетать её необыкновенные борщи и супы, пить ароматный травяной чай с малиновым вареньем. Я любила помогать своей маме Нюре (так звала я свою бабушку) перед Пасхой. И тогда выставлялись окна, мылись потолки, надраивались стёкла, зеркала, белилась печь, а стол на кухне застилался новой клейонкой. Кровати под тканьёвыми покрывалами выглядели по-королевски, а подушки важно и чинно красовались вышитыми узорами наволочек.   На окнах появлялись пасхальные занавески. Цветы просто «купались» в дождевой воде. Бабушка специально для полива набирала дождевую воду. Их было у неё множество!   Стояли на подоконниках, свисали лианами с буфета, выглядывали из корзинок на комоде, а особо вьющиеся ниспадали прямо с потолка. Последний штрих – это до блеска чистый пол, на нём полосатые половики.   И вот уже до Пасхи остаётся последняя неделя. В доме порядок, припасаются к празднику разные вкусности, пекутся куличи, пироги, красятся яйца. Вот-вот свершится Чудо!

В этом доме пахло моим детством, мечтами! Дух дома – это живой мир, дающий кров, пищу, отдых, защиту и жизнь!

За размышлениями я не заметила, что солнце давно высоко, день в самом разгаре, и печёт почти нещадно. Я вспомнила, что замок открывается по-особому, без ключа. Повернула торчащую из замочной скважины пластинку - защёлка открылась. Я вошла в сени. Пахло необычно, так никогда не пахло в этом доме. Он осиротел. Прошла на кухню, постояла около переднего угла в горнице. На меня смотрел с иконы Николай Чудотворец. Моя бабушка особо почитала этого святого. И умерла на Николу. Бывает же такое! Мне захотелось, как в детстве, покопаться в её сундуках, особенно в том, к которому доступ всем был запрещён при её жизни. Он был огромным, занимал полчулана. Оттуда она доставала пасхальные наряды для дома, материалы для рукоделия, подарки для нас, внучек. Этот сундук всегда меня манил какой-то тайной, наверное, потому, что был запретным. Ключ от него бабушка прятала, но сейчас он был открыт. Наверное, ценности этого сундука были ценностями только для мамы Нюры. Я перекладывала его содержимое и вспоминала. Вот треугольники фронтовых писем от брата бабушки, который пропал без вести в далёком 42–ом, документы, фотографии. В почтовом конверте лежит мой завиток волос, а рядом - распашонка, в которой меня крестили, ватное стёганное в ручную одеяло, мамино свадебное платье, фата.   Здесь нахожу несколько крепдешиновых платьев - такие носили в 60-х годах прошлого века – вышитое праздничное постельное бельё, а на самом дне – шкатулку.   Шкатулка квадратной формы закрыта на ключ. Я потрясла её, повертела в руках. Похоже, что в ней один предмет, он с тупым звуком бьётся о стенки шкатулки. Ищу на дне сундука ключ, но так и не нахожу. Решаю забрать этот ковчежец с неизвестным содержимым, а любопытство уже овладевает мной с необъяснимой силой.

Выхожу из дома, останавливаюсь во дворе, пытаюсь прикинуть - какой дорогой лучше вернуться.   Понимаю, что лучше опять пойти через луг. Дорога хорошая, и ловлю себя на мысли, что ни с кем сейчас мне очень не хочется встречаться. Закрываю за собой все двери, прощаюсь с домом и выхожу на улицу. Пока я закрывала на внутренний засов покосившуюся калитку, послышался шорох приближающихся шагов. С досадой подумала, что сейчас придётся отвечать на какие-нибудь несуразные участливые вопросы соседей, улыбаться и всё в этом духе. Справившись, наконец, с засовом, я повернулась.   В двух шагах от меня на лавочке сидела женщина. Я вдруг почувствовала, что не могу сойти с места, меня охватил панический ужас, пот струйками лился по спине. Я стояла как вкопанная. В одной руке у меня была шкатулка, другая застыла на щеколде калитки. На меня смотрели глаза, большие, красивые, васильковые. Я не могла оторвать взгляд от этих удивительных глаз. И всё же, я заметила, что эти глаза как будто смешались, отчего-то потупились, всё пошло не по их сценарию. Мы смотрели друг на друга. Сомнений не было – передо мной была та, которую люди нарекли Ягуткой.   У меня не было к ней вопросов - она не задавала их тоже. Все мои силы уходили на борьбу со страхом, я пыталась овладеть собой и в то же время изучала её лицо. К моему удивлению, я видела перед собой удивительно молодую женщину, почти девушку. Меня поразила бледность её лица, страшно красивые глаза, в которых можно было просто утонуть. Но самое главное, мне показалось, что я её уже когда-то видела в своей жизни. Только где и когда?

Домой я пришла поздно вечером, никто и не заметил моего отсутствия, а я не стала рассказывать о том, где была. Если честно, относительно времени я многого просто не помнила. Мучительно вспоминала о том, как мы расстались с Ягуткой, но вспомнить так ничего и не смогла. Произошёл провал в памяти, который меня просто изводил. Как ни старалась восстановить события – всё безуспешно. Шкатулка осталась со мной, спрятала я её во дворе, знакомство с содержимым перенесла на завтра.

Ночью мне снился сон. Я стояла на высокой горе, а внизу распластался огромный город. Красивые многоэтажные дома, удивительной архитектуры здания заполнили его улицы. Машины на огромной скорости пролетали по дорогам и разводным мостам этого города, спешили куда-то люди, а я смотрела на них с огромной горы, и у меня захватывало дух от его энергетики. А потом спустилась на город ночь, и он засиял разноцветными огнями, огни разбегались в разные стороны, переливались, искрились и манили оказаться в их световых аурах. Как же было красиво!

Но вдруг сон кончился.   По тому, как светило солнце в окна дома, было не трудно догадаться, что день в разгаре. «Давно пора было проснуться», - подумала я и неохотно встала с постели. Про себя отметила, что давно не спала так сладко и долго. Прошла на кухню – в доме тишина. Заглянула в спальню к детям, то, что увидела, заставило меня улыбнуться: они ещё крепко спали, и рядом, вытянув лапы вверх, спал вместе с ними кот Симон, всеобщий любимец и страшный вор.   Не стала будить эту троицу, а вспомнив про вчерашнюю шкатулку, пошла во двор. Вынув сундучок из-за огромного сусека, присела на лавочку около бани, чтобы повнимательнее его рассмотреть. Ничего особенного в нём не было. Ковчежец-самоделка грубой работы, такое впечатление, что его кто-то просто выстрогал ножом, придав ему правильную квадратную форму. Две половинки квадрата скреплены между собой маленькими коваными навесками, но… вот навески назвать обычными нельзя, на них выгравирована надпись, а возможно просто какие-то знаки. Те же знаки были и на замке. Ключа от шкатулки не было, поэтому я попыталась открыть его силой. Дёрнула раза два замок на излом, но убедившись, что просто так он не поддастся, решила поискать орудие для взлома. Уже принесла из сарая целый набор инструментов, но вдруг заметила на замке колёсико. Оно было задумано очень хитро и располагалось на душке замка.   Колёсико вращалось. Я повертела его так и сяк, но это мне ничего не дало, замок не открылся по «щучьему велению». Разгадывать ребус совсем не хотелось. Шкатулку ломать было жалко. Я положила её рядом с собой на скамейку, задумалась. Иногда мне это помогало, когда я откладывала что-либо в сторону и принималась анализировать ситуацию, – решение приходило само собой. Сейчас что-то проверенный способ не действовал, мысли прыгали в разные стороны. Я покосилась на лежащую рядом шкатулку, положила на неё руку. Тут мне стала не понятной ещё одна её особенность: она была очень тёплой. Я опять принялась её крутить и вертеть, только от этого ничего не менялось. Шкатулка издавала тупой звук бьющегося о её стенки предмета, была тёплая на ощупь, на скрепах красовались странные надписи – вот всё, что пока было реальным. Нереальности начались в тот момент, когда около меня появился, видимо, выспавшийся кот Симон. Он не просто стал обнюхивать шкатулку, а даже облизывать и испытывал удовольствие как от валерьянки. Потом он пытался её грызть, шершавым языком крутил на замке колёсико, и представьте себе - шкатулка открылась. Уж как он это сделал - понятно только кошачьему разуму. Из неё вывалился довольно странный предмет: кружка – не кружка, бокал – не бокал. Больше ничего в шкатулке не было. Кот схватил зубами этот предмет и попытался от меня удрать – мне пришлось от довольно мирного кота просто отбиваться и отбирать у него содержимое шкатулки. «Из чего же это может быть сделано, что так тебе понравилось? » – разговаривала я с котом. Потом начала на него кричать: «Брысь, брысь, зараза! » Не помогало – кот крепко держал предмет в зубах и рычал на меня, как хороший пёс, забившись в бане в угол за печкой. Такого Симона я ещё никогда не видела! Но я твёрдо решила не отступать. Прижав его покрепче в углу кочергой, зацепила кованым крючком, который всегда лежал за печкой, за край той самой странной кружки. Кот истошно заорал, предмет остался на крючке. Я придвинула его к себе, придерживая притихшего кота всё так же кочергой в углу. Он недовольно блестел глазами, фыркал, рычал… Всё же поняв, что кружка ему не достанется, притих и даже мирно замяукал. Той же кочергой я выпроводила его из бани, Симон, задрав хвост, пустился наутёк. Захлопнув за ним дверь поплотнее, я начала теперь рассматривать отвоёванный предмет. Да, это действительно была посуда в виде кружки. Похоже, что сделана она из капа, хорошо обработана, отшлифована, поэтому и форма такая необычная, природная. Только интересно, почему мама Нюра держала эту кружку в шкатулке? Странно! Ничего больше не обнаружив, решив, что буду хранить этот предмет как память о бабушке, я вышла из бани. На траве, около скамейки, лежал перевёрнутый футляр от бабушкиной драгоценности. Я подняла его, чтобы положить в него кружку, и вдруг на дне ковчежца увидела надпись: ЯГУТКА. Меня словно кипятком обдало! Я так и рухнула на скамейку! Мысли завертелись в разные стороны, с бешеной скоростью в голове проворачивались все знания, связанные с этим странным именем. Затем постепенно они начали упорядоченно выстраивать цепь событий. Вот тогда я вспомнила рассказ бабы Васёны о больной женщине, которую звали Нюркой. Так это же моя бабка! Это она жила почти рядом с бабой Васёной, у моей мамы Нюры было трое детей, и про колдуна-объездчика я тоже когда-то слышала.    Если верить бабе Васёне, то я сейчас держу в руках не обычный предмет, а Ягуткину кружку. Да-а-а! Нет случайностей в жизни, не просто так попал ко мне бабкин талисман! Не просто! И встретилась я с Ягуткой около дома мамы Нюры тоже не просто так! Ошарашенная происшедшим, я пыталась привести мысли в порядок, но догадки меня мучили, просто разрывали мою голову, в ней пока с трудом умещалось происходящее.   Лучший способ всё привести в логическую последовательность – отвлечься, переключиться на что-то другое. Я попыталась забыть на какое-то время о находке. Аккуратно положила её подальше от глаз. Был у меня в доме шкаф для найденных особо ценных вещей, для моих архивов. В этот шкаф доступ кому бы то ни было был строго запрещён, закрывался шкаф на ключ, и только я знала, где он лежит. Вот там и оказался волшебный Ягуткин кап. Я посмотрела на часы - прошло полчаса.   Как много за это время произошло!   А дома всё на своих местах, ещё не проснулись дети, ещё не приготовлен завтрак, ещё всё на сегодняшний день только начинается.   Да, там, впереди, дорога к разгадке тайны! Я потихоньку зашла в спальню. Мирно тикали часы на стене, занавеска красиво извивалась от струящегося ветра в открытую форточку, и пахло распустившимися в палисаднике поздними белыми лилиями. Их пряный аромат придавал новому дню хорошее начало. Я подумала: «А разве запах лилии – это не чудо? Чудо! Ведь всё равно мы не знаем, откуда этот цветок взял именно этот запах.   И сколько всего вокруг! А мы что-то пытаемся объяснить, доказать. Да вся наша жизнь – Великое Чудо! Просто привыкаем мы к тому, что нас окружает, перестаём замечать, и становится это обыденностью, частью повседневности. А как встречается то, что не можем понять, так и испытываем страх перед неизвестным. Только, может быть, это «неизвестное», как белая лилия в палисаднике, создано для добра и красоты».   Пока я философствовала, дети успели проснуться. Потом мы пили чай с гренками, целый день занимались рукоделием и подготовкой рабочих мест к новому учебному году. До конца лета оставалось две недели.

***

В середине сентября стояли последние дни бабьего лета.   В этом году осень выдалась ранняя. Холода начались ещё с конца августа. Мы с коллегой, Зинаидой Петровной, отправились в Пеньковский лес за саженцами. Надо было облагораживать школьный участок, решили, что кое-какие растения можно просто выкопать в лесу.   Зинаида Петровна, учитель-биолог, постоянно что-то сажала, выращивала, разводила, а я была при ней вроде консультанта по ландшафтному дизайну. Короче, вместе мы с ней занимались экспериментами на пришкольном участке.  

Выбрали для такого дела воскресный день, взяли велосипеды, вооружились хорошо наточенными маленькими лопатками, вёдрами, верёвками и отправились за добычей. День выдался удивительно тёплый, и всё же осенняя свежесть в воздухе чувствовалась. Красота осени бросилась в глаза всполохом красок. Каких только оттенков тут ни было! От темно-зелёных и жёлто-коричневых до рдяно-красных и малиново-бордовых. Посмотришь на такое, и сердце замрёт, защемит от любови-гордости за свою родину, как будто дочерью-красавицей любуешься.   Как же хорошо на душе в такие минуты! Увидела простор родины, будто прикоснулась к сокровенному, святому, великому.   А навстречу тебе - ветер как посланец от Высших сил. Он несёт паутину, напоминая о времени года и о том, что сейчас всё вспыхнуло в природе только для того, чтобы показать последние силы жизни перед зимнем забвением. И звенит в ушах от его напористости, обдаёт свежей струёй лицо. Говорить не приходится, потому что тяжело бороться с упрямым ветром. Перед лесом - пологий овраг, образовавшийся от высохшего русла реки, ехать вниз легко - лишь успевай следить за дорогой. На дне оврага мы спешились. Здесь Зинаида Петровна знает каждый кустик, каждое дерево. Она заядлый грибник – не раз угощала нас лесными соленьями. Я поднимаюсь за ней по склону оврага проторённой тропинкой, на опушке леса оглядываемся назад, чтобы ещё раз посмотреть на осеннюю родину. Молчим, боясь вспугнуть звуки царства деревьев. Входим под своды огромных сосен. Осенний лес пахнет грибами, плесенью и хвоей. Мы уходим от соснового бора вправо, поворачивая в берёзовую рощу. Зинаида Петровна первой нарушает тишину.  

- Пойдём к Ягуткину стану. Здесь наперерез через березняк метров триста, не больше.

- Куда-куда? – не поверила я своим ушам.

- К Ягуткину стану. Это место так в лесу называется. О нём слухи разные ходят. Оно и правда необычное, сейчас сама увидишь. Там интересных растений полным-полно, как будто кто специально сажал. Только, говорят, что эти растения выкапывать и около дома сажать нельзя. Ничего хорошего не будет.

- Тогда зачем мы туда идём? - удивилась я.

- Ну, это только говорят. Я выкапывала и сажала – ничего такого не произошло сверхъестественного. Тем более мы не домой, а в школу.

- А Вы давно знаете про это место? И почему оно так называется? – начала я вкрадчивый допрос.

- Да сколько живу – столько и знаю. И мама моя знала, и бабка знала, и прабабка тоже знала, да многие об этом месте знают. Я думаю, что и Вы знаете – это по вашей этнографической части. Вы что же ещё не все сказки записали? – хитро прищурившись, отметила Зинаида Петровна. - А место это от имени девочки Ягутки. Странная девочка-мордовка жила здесь дичком, от всех пряталась, но обладала загадочной и невероятной способностью помогать людям.

- Ну, тогда это не сказка, наоборот, быль. А ещё, все сказки не запишешь. У каждого они свои. Наверняка, Ваша Ягутка будет не такой, как у других. Вот и расскажите мне о ней, что слышали. А может быть, сами встречали?

-  Нет, не встречала, хотя много раз ходила к её стану. Даже экскурсии водила.

- Да ну! Значит Вы тоже этнограф? – засмеялась я.

- Не я, из института приезжали учёные, хотели на это место посмотреть, вот я их и водила.

- Посмотрели? И что говорили учёные после просмотра? – выспрашивала я.

- Посмотрели. Собирались прожить целый месяц, мы их поселили в школьной библиотеке. Продуктов в столовую на них закупили, а они после просмотра на следующее утро и уехали.

- Как уехали? – удивилась я.

- Молча, на следующий день утром, как только рассвело, ничего не объясняя, уехали. Больше учёные не приезжали. Если честно, у меня подозрение, что сама же Ягутка их и прогнала из наших мест.

- Стоп, Зинаида Петровна! – даже остановилась я от неожиданного вывода коллеги.   Вы же говорили, что ещё Ваша прабабка про Ягутку-девочку знала. Это сколько же ей было лет в то время, когда учёные приезжали? Она что, долгожитель? Кстати, а в каком году они приезжали? – задав все эти вопросы, я мысленно вернулась к уже известному мне про Ягутку. Если прабабка Петровны знала Ягутку, то вспугнуть учёных она точно никак не могла, я с ней встретиться тоже, что-то здесь не вяжется во времени. Мне от этой догадки стало немного страшновато, под одеждой предательски забегали мурашки.

Зинаида Петровна тоже остановилась, оперлась на рамку велосипеда и заговорческим шёпотом продолжала:

- Я могу точно ответить, в каком это было году – в 1985. Прабабка моя, по документам, с 1849 года. Да, Вы правильно заметили, что к моменту приезда учёных Ягутки на этом свете уже вроде как и не должно быть, но в этом-то и проблема. Только надо сказать, нехорошую мы подняли тему в Ягуткиных местах. Лучше об этом не думать. Пришли мы к ней в гости, в её место – оглядывайся, а всё остальное потом.

Не скрою, мне стало жутковато, было уже не до растений, но любопытство тоже находилось в этот момент не на последнем месте. Отдышавшись, взвесив все за и против, вернув себя в реальность, я стала осматривать Ягуткин стан.

Место, надо прямо сказать, интересное.    Интересность как раз- то и начинается с растений. Это откуда в наших лесах такие экспонаты? Кто-то ведь должен был их посадить! Верхушками вверх устремлялись кедры и лиственница, можжевельника разных сортов и разновидностей кустарника видимо-невидимо, дикие вьющиеся розы-шиповник, интересные сорта папоротника, плодовые деревья: яблони и груши, - здесь же сбрасывали свой урожай.

- Вот это да! - вырвалось у меня, -   Здесь точно кто-то жил! Без всяких сомнений!!

- Я тоже всегда об этом думала, - поддержала меня Зинаида Петровна. – Но кто?

-  Кто-кто! Мордва и жила здесь, и…  Ягутка - одна из их представителей. Это же ясно, просто так люди не называют места, и легенды просто так тоже не появляются. Давайте осмотрим повнимательнее это место.

- Этого лучше не делать. Пришли ни с чем, и уйти должны ни с чем – тогда ничего не произойдёт, а если захотим что-то узнать, не известно чем это может закончиться. Ягутка никого в свои владения не пускает, наверное, она решила остаться в народе красивой легендой, и не нам менять её желание.

- Наверное, Вы правы, оставим Ягутку в покое, не станем сегодня ворошить прошлое. Если загадке разгадаться, она разгадается, а если это не в нашей власти, то надо принять так, как есть.

Действительно, тогда слова коллеги мне показались очень убедительными, но обойти владения Ягутки я всё же попыталась. Расскажу, что увидела. Сразу бросились в глаза берёзы с множеством наростов. Эти образования не редкость, они встречаются в лесу на берёзах часто, но в одном месте и в таком количестве – это невероятно! В народе их называют капом.   Говорят, что кап появляется именно в особых местах, где возникает сильное внешнее влияние на дерево. Дерево получает резкое изменение в развитии, начинают образовываться спящие почки, которые составляют причудливые наросты разной формы. И тут я поняла, что та кружка, которую хранила моя бабушка, вырезана из капа. Как же я сразу не догадалась! Поразило ещё и то, что практически в середине поляны стоял пень непонятного дерева. Поверхность спила настолько была отшлифована и чем-то натёрта или покрыта, что в него можно было смотреться, как в зеркало, и это при том, что прошло столько времени, если учесть, что кто-то и когда-то здесь действительно жил.

А как только мы вошли в Ягуткины владения, всю поляну окружил туман, причём на самой поляне тумана не было. Создавалось впечатление отрезанности от мира. Интересно и то, что когда мы уже покидали стан, входили в густой, стеной стоящий туман, и шли просто наугад, я обратила внимание Петровны на эту особенность, а она просто предупредила, что этот туман будет нас сопровождать до опушки. Так и случилось.

Потом, выходя с саженцами из Ягуткиного стана, я увидела ещё один пень тоже с натёртой и гладкой поверхностью, но он отличался от первого тем, что в него была вбита металлическая надпись. Я остановилась, чтобы прочитать: надпись на пне повторяла надпись на металлических навесках шкатулки, которые я нашла в сундуке у своей бабки. Письмо было мне не понятным, знаний не хватало. Я пожалела, что не взяла фотоаппарат. Может быть, следовало обратиться к каким–то специалистам.   Странностей становилось всё больше и больше. Я перебирала в голове моих университетских профессоров-учителей, которые, может быть, смогли бы вместе со мной задуматься над происходящим. Вспомнила одного преподавателя-старичка, который постоянно выискивал в произведениях какие-то шифры, загадки, тайны. Подумала: «А не навестить ли мне дорогого учителя? Может быть, поможет мне разобраться в наших сказках или хоть что-то, да подскажет».

***

Пока возвращались с Зинаидой Петровной из леса, от неё я услышала очередную интересную историю с Ягуткиным участием.

У моего деда по матери, начала свой рассказ коллега, был приёмный сын. Мальчишка умница, только озорник страшный, никакого сладу с ним не было. Жили они с дедом вдвоём. Бабка моя умерла рано, мою мать взяла себе на воспитание сестра моей бабушки. Фактически мою маму воспитала её бабушка и тётя. Дед так и не женился после смерти жены, но вот этого озорника-сироту пригрел. Научил его кузнечному делу, передал ему своё мастерство. Жили они безбедно, ещё и другим помогали, только вот этот мальчишка, Матвей, ну просто полностью был лишён страха. Такое вытворял, что всем дурно от него становилось. Дед его и журил, и вкладывал ему, только даже он, мужик-кузнец, на него управу не мог найти. Мальчишка совсем взрослым стал, невесту пришла пора выбирать, а не нравятся ему девки из наших сёл. Годы летят – невесты всё нет. Дед к нему и так и эдак – Матвей на девок не смотрит. Тут стал дед за ним замечать, что повадился наш Матвей в лес ходить. Как вечер – парни в клуб, а Матвей – в лес. Дед за ним слежку наладил. Вот так вечер подошёл, Матвей собирается куда-то, дед - за ним.   Пришёл он к Жировке, на берегу принялся костёр разводить. А дед тем временем за происходящим из камышовых зарослей наблюдает. Сидит парень на берегу, костёр горит – ничего не происходит, целый час прошёл, дед в камышах начал замерзать и уже домой засобирался. Смотрит: из леса волк показался и летит на Матвея. Дед сначала испугался, собирался крикнуть парню. Видит, а Матвей волку вроде как обрадовался, навстречу побежал. Сцепились они - человек и волк - и ну по траве кувыркаться. Потом сели рядом у костра, Матвей что-то волку на ухо нашёптывает. Пошептал-пошептал, и волк в лес что есть мочи помчался. Деда жуть взяла неимоверная. Ночь. Лес рядом. Волк какой-то «учёный». Матвей у костра сидит, в огонь дров подбрасывает.   Только дед был мужиком напористым -  решил до конца всё разузнать. Ближе к рассвету увидел он того же волка, только не одного. С ним из леса девчушка выходит, а за ней облако туманное движется. Подошла она к Матвею, за руки он её взял, стоят, смотрят друг на друга, волк рядом. Потом около костра сели. Посидели-посидели, к реке спустились, на лодке по Жировке поплыли, волк на берегу остался. Дед в камышах уже не жив и не мёртв: замёрз, а идти боится - вдруг его заметят. И не шутки, волк всё-таки рядом. Теперь уж и не знает, что думать о приёмыше своём. Ползком из места слежки выбирался. Пришёл домой и твёрдо решил: до конца во всём разобраться.

Мы уже подходили к школьному двору, велосипеды наши были изрядно нагружены. Вёдра, полные саженцев, бились о щитки колёс, к рамкам велосипедов крепко прикручены ещё и лопатки. Посадили мы всё очень быстро, на пришкольном участке появились ягуткины растения, обильно полили их водой из колодца и зашли в школу попить чай. Зинаида Петровна, открывая свой кабинет, приговаривала, что у неё имеется вкусный пирог и удивительная заварка. Как и полагается биологу, в её кабинете, было множество цветов. В лаборантской стоял стол под вышитой скатертью, на нём - самовар. Из красивой металлической коробки Зинаида Петровна достала пирог с ассорти-начинкой, в заварник всыпала щепоть какой-то травки, налила кипяток из самовара. По классу расплылся аромат мелисы, мяты, чабреца и ещё каких-то снадобий.

- Зинаида Петровна, а когда же Вы успели пирог-то испечь и в школу принести? - задала я вопрос суетившейся хозяйке кабинета.

- Последнее время страдаю бессонницей, пеку по ночам. А в школу рано утром приходила, чтобы отростков комнатных цветов снохе нарезать, она на ночку приезжала с внуками. Вот и пирог захватила. Подумала, что после посадки чайку и попьём.

- Д-а-а, Вы и в школе, и дома совершенно неугомонный человек. И когда только всё успеваете? - подивилась я.

Мы пили чай, а Зинаида Петровна продолжала рассказывать о Ягутке.

- Ну, что… досказывать про нашу «лесную фею»? – пошутила она, начиная рассказ.

- Конечно! У меня уже от нетерпения язык чешется спросить: что же дальше? – обжигаясь чаем, ответила я на шутку Петровны.

- Тёмная какая-то история из всего этого получилась. Так до конца никто в этом и не разобрался. Дед чем дальше погружался в слежку за Матвеем, тем становился нелюдимей. Если честно, то в нашем роду не любят вспоминать эту историю. Наверное, ещё и от того, что от людей в деревне никуда не укрыться. Поползли слухи всякие после этого: один сказал – другой прибавил. А тут ещё и Матвей пропал. Стали искать – так и не нашли. То ли ушёл, догадавшись, что дед за ним следит, то ли дед что сказал ему, он разобиделся, а может быть и впрямь пропал куда-то. Говорили, что сначала искали парнишку, потом деда подозревали, потом всё забыли.   Матвея так и не нашли. Да и умер дед странно, в том же лесу. Он часто туда ходил. Последнее время у него сердце прихватывало, хворал он, а так крепкий был, кузнец ведь, закалённый. Нашли его в лесу – сидит на пеньке к берёзе головой припал. Наверное, приступ сердечный схватил, так и умер.

- Вы подозреваете, что Матвей с Ягуткой дружбу водил? – попыталась уточнить я у Петровны.

- Можно и так сказать, а во что это вылилось, никто не знает и уже, я думаю, не узнает никогда.

- Может быть Вы и правы, не узнает, только всё равно если попробовать все рассказы собрать о девушке-загадке, то может быть, что-нибудь и нарисуется.

- Собирай, собирай, дорогая, только далеко советую не лезть, для твоей же пользы, и детей этим не заражай, это далеко не безобидные сказки. Понятно? – даже категорично заключила коллега.

- Понятно! Теперь не буду. Но… если что-то новое о Ягутке услышите или вспомните, всё равно мне расскажите обязательно, - попросила я Петровну.

О своей истории рассказывать ей не стала, надо было спешить домой. Я поблагодарила её за угощение, и мы с ней разошлись по домам.

Шла и думала. Может быть, как раз-то Матвею, как никому другому, раскрылась тайна жизни лесной девушки, и ушёл он с ней подальше от людей. Жили они долго и счастливо друг для друга. Может быть, их потомки где-то и сейчас живут среди нас, а видела я вовсе и не Ягутку.   Мало ли приезжих и незнакомых людей летом в деревне! И нет здесь ничего странного, это народ всё донельзя запутал, и сам себя просто сбил с толку.

Вот такими приключениями начался новый учебный год. Но он пролетел так быстро, что мы просто не успели оглянуться. Ничего особенного за этот год не произошло, а мне постоянно нездоровилось, чувствовала я себя, как на скользком льду. Ни с того ни с сего становилось плохо, казалось, что вот-вот что-то со мной случится страшное. Таблетки не помогали, но надо было работать, и я, превозмогая болезнь, шла по жизни дальше. Постепенно начала привыкать к своему состоянию, научилась жить со своим недугом. Старалась не переутомляться, планировала домашние дела по состоянию здоровья, а работа оставалась любимым делом, но весной мне снова стало совсем плохо. Я сама отправилась в больницу, и пролежала там почти месяц. Пока меня лечили, и пытались поставить на ноги, я не теряла времени даром. Много перечитала разных статей о лесных людях, пыталась хоть где-то найти намёк на сходство с нашим местным феноменом. Знаний почерпнула много. В начале мая меня выписали из больницы, мы благополучно завершили учебный год, и оставалось чуть больше недели до отпуска. За это время я успела сделать ремонт в классе, и в последний день перед отпуском наводила красоту в школьном этнографическом музее. Расставляя экспонаты по полкам, вспоминала, где это было найдено. После уборки в чистом, вымытом классе витал запах древности. Я села за свой учительский стол и окинула взглядом труд многих и многих моих учеников и коллег. На стендах – целые научные исследования. Вдоль стены, напротив учительского стола, красовалась новая выставка. Цветасто пестрели платки с кистями, яркие сарафаны с ткаными передниками, юбки-самошитки были нарядно отделаны атласной тесьмой, красной, голубой, розовой.   А блузки представлены всех сортов и принадлежали модницам разных веков: от грубых рогожных, в которых ходили ещё древние мордовки, до ярко-крепдешиновых - их носили наши бабушки в шестидесятых. Здесь можно было полюбоваться образцами вышивки, плетёным и вязаным кружевом.   Как же талантлив народ!   Да и всякого другого скарба в кабинете хватало сполна: рубеля, вальки, кувшины, сундуки-подголовники, утюги на углях, самовары, чугунки, ступы и ступки, деревянная и глиняная посуда, монеты, зеркала, - да всего и не перечислишь. Оглядев свои владения, я осталась довольной. Можно было со спокойной душой уходить в отпуск.

Я вышла в свежевыкрашенный школьный коридор. Закрыла кабинет и пошла в учительскую, чтобы попрощаться с коллегами. Впереди было лето».

Я просто очнулся от прочитанного, по другому это и нельзя было назвать. Посмотрел в вагонное окно и мне уже самому начала чудиться эта «сказочная» Ягутка. Поезд мчался через заснеженный лес. Деревья величественно высились по обе стороны железнодорожного полотна. Красиво! Просто дух захватывает! «Сколько всего в мире интересного, непознанного! - подумал я. – Может быть, моя бабка действительно напала на что-то необъяснимое. Посмотрим, что будет дальше вырисовываться из её записей. А что ни говори, сказка интересная».

Попутчик.

Поезд остановился возле небольшой станции, и в моём купе появился попутчик. Это был видный мужчина преклонного возраста. Кстати, трудно сказать, сколько ему было конкретно лет. За время нашего с ним общения он выглядел по-разному. То его глаза светились и переливались мыслью, и ему нельзя было дать больше шестидесяти, то взгляд его становился тяжёлым, мудрым, и я видел перед собой восьмидесятилетнего старика, то он внезапно переставал говорить, уходил в себя, и туманное молчание, выражение его лица выдавали в нём глубокого старца, которому осталось совсем мало на этом свете, а его задержка здесь - это лишь невероятное усилие несгибаемой воли.   Сошлись мы с ним быстро. Он сел, чинно разложил свои вещи, вынул из тайников своей одежды внушительную фляжку и заговорил так, как будто мы были давно знакомы:

- Ну, вот как в жизни бывает… Задумываешь одно, а выходит всё с какими-то изменениями. Давно путешествую, а сегодня пришлось изменить свой маршрут. Давай по маленькой за встречу…

Он наполнил дорожные маленькие стопки янтарной жидкостью. По купе разнёсся запах хорошего коньяка. Конечно же, я не в силах был отказаться от такого приглашения. Мы выпили по маленькой, потом ещё по одной, потом ещё… Разговор завязался интересный и поучительный. Говорили о разном, собеседник умел как говорить, так и слушать, не навязывал своего мнения, не спорил – в общем… с ним было легко и комфортно. Мы из разных поколений, он скорее приходился бы мне дедом по возрасту, и уж никак я не ожидал услышать от него каких-то откровений. Однако то ли коньяк на него так подействовал, то ли пребывание в роли всего лишь попутчика, с которым вряд ли ещё раз сведёт жизнь, настроили его на лирический лад, и он заговорил о себе. Как-то непринуждённо, тихо и с большой нежностью он говорил о любви между мужчиной и женщиной, мне довелось такое услышать от нашего брата впервые. Видно было, что этот человек встретил в своей жизни настоящую и большую любовь. Да это и неудивительно, потенциал моего попутчика говорил о том, что он способен на большое чувство. Когда он рассказывал о любимой, о её характере, поступках, то я видел в его глазах затаённую тоску по родной женщине, именно родной по духу. Можно ведь прожить бок о бок всю жизнь с человеком и при этом хорошо понимать, что по духу они совершенно чужие и далёкие, а можно всю жизнь находиться в разлуке и чувствовать любовь даже на расстоянии. Он не мог как следует описать её внешность, а только говорил, что она была красива и умна, даже талантлива. Она была хорошей хозяйкой, удивительной собеседницей, а главное очень отважно, искренне и открыто любила его. Ругал себя, что не оценил её чувства, предал в самый сложный момент её жизни. Они расстались, она не простила ему предательства, а он и не просил прощения, потому что знал, что он его не заслуживает. Так их дороги разошлись. Пережив этот удар, они не сломались, а только уверенней пошли по жизни, но что-то ценное, значимое и святое пропало для них обоих. Мой попутчик посмотрел задумчиво в окно, сейчас он мне казался просто древним стариком, жалким и одиноким.

- У Вас есть родные? – спросил я, потому что мне показалось, что какое-то вселенское одиночество прочиталось во всём его существе. Но я тут же пожалел о своём вопросе, потому что старик ещё больше посуровел, и мне показалось, от него повеяло холодом. Он даже сам поёжился от моих слов.

- Я совсем один в этом мире, - ответил мой собеседник, - но пытаюсь не грустить и занимаю себя путешествиями. Себе в шутку говорю, что я – ветер. Что поделаешь, ведь я сам сделал себя одиноким и мне не на кого обижаться.

Он медленно поднёс руку к виску, и я увидел на его руке дорогие часы с браслетом в форме вытянутых четырёх пластин. На каждой паре пластин с обеих сторон от часов были сделаны одинаковые гравировки из каких-то слов-знаков. Мне показались, эти начертания очень знакомыми, но я не решился расспрашивать старика о их сакральном значении.

- Иногда мы сами не понимаем, что делаем, - вдруг выпалил я и виновато посмотрел на старика.

- Это уж точно, – спокойно ответил тот.

Ночью мой попутчик спал тихо, мирно и глубоко дышал, что не свойственно его возрасту. А может быть, он только притворялся спящим, чтобы не тревожить мой сон. Под утро поезд притормозил опять на каком-то полустанке, и я слышал, как покинул купе мой случайный попутчик. Мы не попрощались, я не стал выяснять для себя название станции, но чувствовал, что этот человек запал мне в душу, и я ещё очень долго буду вспоминать его интересные рассказы.

Потом я просто провалился в сон, поезд медленно покачивал меня в дорожной колыбели. Проснулся я от ярко бьющего в глаза света. Солнце было в зените, наш состав пересекал заснеженную равнину. Свет так разыгрался на её белом полотне, что пейзаж за окном просто невозможно было рассмотреть. Я вышел из купе, заказал себе кофе и обед, поставил на зарядку свои гаджеты и остановился у противоположного окна, чуть приоткрыв его для струйки свежего воздуха. Проводница принесла мне кофе и вместе с ароматным напитком, улыбаясь, передала большой пакет от моего попутчика. Глянцевый серый конверт лёг на маленький вагонный столик, быстрым мужским почерком на углу конверта было написано: «Попутчик».

***

Я очень сытно поел, ресторанный обед оказался довольно приличным, выпил уже остывший кофе и принялся за содержимое пакета. Моему удивлению не было конца. Сразу в голове завертелись вопросы: «Что это: случайность или нет? Кто он, этот Попутчик? Почему он не сказал своего имени? » Я ещё раз перечитал его обращение ко мне: «Между строк в нашем разговоре я прочитал, что сейчас ты стоишь на перекрёстке, выбирая по какой дороге пойти. Вернее, ты уже ступил на дорогу Познания. Поверь, она тебя не отпустит. Иди смелее, увереннее. Эта дорога интересная! По крайней мере, в конце пути точно будешь знать, что не зря жил на этом свете. Попробуй разобраться в том, в чём я не смог. Возможно, это будет всего лишь один сюжет для твоего рассказа, но сюжет интересный. У тебя в запасе много времени. Удачи! »   

-Господи! Наваждение какое-то! – подумал я про себя и вспомнил мою маму, которая, отдавая мне бабкины вещи, вышла молча из комнаты. Наверное, она знала то, что бессмысленно было мне объяснять. – Вот и мой Попутчик говорит о том, что эта дорога меня уже не отпустит. Что ж… Пойду уверенней, раз выбора фактически уже нет!

До конца дня я бегло разбирался с содержимым конверта. Это были документы, флешки, записки, выдержки из научных исследований (монографий, диссертаций), рассказы очевидцев. И всё вокруг и около феномена долгожительства. А послужило поводом для такого интереса, как я понял, одна из случайных встреч. Хотя!   «Ничего случайного в жизни нет», - всегда повторяла моя баба Оля. Итак, вставив потрёпанную временем флешку, в свой гаджет, я слушал рассказ моего Попутчика об этой встрече.    

«По земным законам я довольно долго живу в этом мире, - начал свой рассказ знакомый голос. - Теперь я уже и забыл дату своего рождения, у меня нет документа о подтверждении начала именно моей жизни, но это уже неважно. Важно другое. На земле есть люди, которые владеют тайными знаниями, они умеют наделить человека бессмертием или хотя бы подарить долгие-долгие годы жизни. Вы, наверное, улыбнётесь, услышав такое. Не спешите в своих выводах, а лучше послушайте мою историю.

В начале 17 века (да, да, я не ошибся, произношу это в здравом уме и твёрдой памяти) я с группой миссионеров-священников приплыл по реке Цне в одно небольшое поселение. Путь был тяжёлый и долгий, мы страшно вымотались, устали. Многие из нас тяжело болели. Наш приезд насторожил местных жителей, но перед нами стояли определённые задачи, которые мы должны были решить вместе с коренным населением. Если хотите, эти задачи носили политический характер. Мы должны были построить несколько православных храмов в поселениях верхнего Поценья. Священники должны были остаться там на постоянное проживание, обзавестись семьями и укреплять приходы. Разношёрстность местных жителей нас очень удивила. Мордва, остатки разных кочевых племён, беглые казаки, каторжники, разбойники всех мастей жили островками среди непроходимых лесов и болот, богатых на охоту на разного зверя. Хотя здесь встречались и равнинные места, весьма плодородные. В первый же день своего приезда нам довелось познакомиться с местными в не очень, я бы сказал, привлекательной форме. Нас ограбили, при этом намяли нам бока так, что одного из наших священников, уже и без того еле стоящего на ногах от тяжёлой болезни, через два дня пришлось похоронить. Тут местная братия всё же всполошилась – как ни говори, а человек умер. Стали к нам подсылать заступников, которые, как могли, сглаживали углы в нашем пребывании на их территории. Может быть и удивительно, но постепенно наши отношения наладились, - мы с большой помощью здешних мужиков стали возводить деревянные храмы, добротные, красивые, на века.   Что же касается меня, то я  - грек по происхождению, тогда ещё совсем плохо говорил на местных наречиях, и был послан как консультант по возведению храмов. Хотя… в деревянном храмостроении я мало чем был полезен, и чтобы не стать в тягость нашей артели, осваивал разные ремёсла в основном строительного направления. Шло время. Задачи, поставленные перед нами, практически были выполнены, мы построили семь храмов, вокруг них стали формироваться большие сёла. Народ просто стекался изо всех мест. Сначала многие, а потом практически все, кто оседали здесь, принимали православную веру. Почти все из нас обзавелись семьями, но троих из нашей команды мы всё-таки потеряли.

Больше всего в плане просвещения нас настораживала местная мордва. Это мордва эрзя, которая свято хранила и оберегала свои обряды и обычаи, поклонялась своим богам, даже не допуская наших проповедников к своим жилищам. Нет, они не были враждебно настроены, и всё, о чём говорили наши священники, случайно встретившись с кем-то из них, уважительно выслушивали, но дальше этого дело не шло. Жила в них своя, особая вера, которая защищала их от всех и вся, то ли они могли чем-то пользоваться таким, что совершенно было нам не понятным.   Поскольку они не спешили вливаться в большие расстраивающиеся сёла, а наоборот, уходили жить далеко в леса, и о них ходили разные слухи, их жизнь обрастала легендами. Правда иногда можно было увидеть где-нибудь на ярмарке какого-нибудь мордвина, продающего или меняющего на что-то дикий мёд, шкуру медведя, пушнину, плетёные корзинки, обувь, предметы рукоделия с мордовскими узорами и всякие безделушки.   В дремучих лесах они знали особые дороги, которые соединяли их с большой жизнью, а в ближайшие поселения старались даже не показываться.

Но всё это присказка, можно сказать, вступление к моей истории.

Вот так я попал в леса между Рязанской землёй и Тамбовским краем. Кстати сказать, эти два края между собой впоследствии тоже вели постоянную борьбу за те места, где мы поселились, и они переходили то в одни руки, то в другие. Я же был в том возрасте, когда всё ещё по плечу и кажется, что впереди очень много времени. Приписан я был к одному из храмов, жил в маленьком домике, который сам для себя и поставил, жениться не спешил и выполнял при храме всякую работу, но больше отвечал за ведение церковных книг, причём выполнял это на греческом языке - так мне было удобнее.

Сегодня я уже не помню, в каком это точно было году, но просто накрыла всех эпидемия очень странной болезни. Люди сгорали от высокой температуры, изнурительной рвоты и убирались с этого света за считанные не просто дни, а порой и часы. В храмах шли службы, лекари всех мастей пытались справиться с охватившим людей недугом, но чуда не происходило. Отчаявшиеся люди настолько испугались происходящего, что пересказывать этого даже и не буду. Я тоже не стал исключением, можно сказать, что болезнь меня скрутила просто в одночасье. Утром отправился ещё здоровый в лес за дровами, а оттуда я уже приехать не смог. В один момент к горлу подкатил горький ком, мне стало страшно холодно, все мышцы заломили, заныли, голова даже не болела, а стучала в такт моего пульса, и я не смог больше двигаться. Я лёг в сани под солому, отвязать от дерева лошадь уже не было сил, и потерял сознание. Но… со мной произошло невероятное, я выздоровел, остался жив, но с того момента жизнь моя круто изменилась.

***

Очнувшись в дальнем углу маленькой лесной землянки, осознал своё воскресение не сразу. Здесь было устроено что-то вроде очага, дым струёй поднимался вверх - жарко горели поленья. Тепло камнем давило грудь. Спиной ко мне на подстилке из сухих трав сидела девушка-подросток – это было видно по фигуре, по рукам и движениям. Она помешивала прутьями угли костра, и когда прутья подгорали, бросала их в огонь. На ней мешком болталась грубая тканая одежда, толстая пепельно-русая коса тяжело лежала вдоль спины и стлалась по полу. Голова моя кружилась, встать не было сил, я чувствовал страшную слабость. Какое-то безразличие наполняло всё моё существо. Тем не менее, я понимал, что всё воспринимаю адекватно и потихоньку наблюдал за хозяйкой этой «пещеры». Постель моя напоминала лежанку из ароматных трав, сверху меня прикрывал мягкий холст. Под холстом, к моему удивлению, я оказался совершенно голым, на руках и ногах были почти заживающие раны, обильно смазанные чем-то вроде жира или масла. Чем дольше я смотрел вокруг себя, тем легче мне становилось, и я пробуждался от чего-то тяжёлого и непосильного. Ещё через несколько минут обнаружил, что моя голова и борода видимо были гладко выбриты, а сейчас волосы уже успели немного отрасти и торчали ершом. Я стал вспоминать, как оказался в этом странном месте, на ум ничего не шло, но я чётко для себя понял: попал в хорошие руки. И вдруг я почувствовал, что странная девушка-подросток, не оборачиваясь ко мне заговорила, но заговорила совсем необычно. Её голос звучал где-то во мне, то есть, я слушал её не ушами, а умом или сердцем, - как это происходит понять конечно же не мог.

- Ты возвращаешься. Теперь ты будешь жить долго, ты стал одним из нас, - говорила она.

Тут я решил спросить: кто это они? И вообще, кто она, о ком она говорит, но девушка, словно услышав мой вопрос, продолжала:

- Меня зовут Ягутка, я особая, другая, я не такая, как все люди, но ты не должен меня сторониться, я сделала для тебя всё, что могла, теперь ты тоже особый. - Она помолчала, потом произнесла даже с каким-то сожалением – Иначе было нельзя, иначе ты бы ушёл отсюда навсегда.

Я догадался, что она меня каким-то образом спасла от смерти. Память постепенно стала на своё место в моей воспалённой голове, но неопределённость времени меня мучила. Она поняла и это моё беспокойство. Объяснила, что я нахожусь в этой пещере уже довольно долго, что все, наверное, меня уже успели похоронить. Тут я удивился ещё больше – получается, что она неотступно всё это время ухаживала за мной. Мне стало не по себе. Ягутка больше не говорила, медленно поднялась от жарко потухающих углей. Встала. Красиво повернулась, что её длинная коса медленно проплыла в воздухе, а полы одежды, как перья красивой птицы, взмыли веером. И тут я увидел её лицо. Такого лица я не видел никогда! Это действительно было лицо необычного человека. Девушка, словно светилась, фосфоресцировала, а глаза сине-бирюзового цвета приковывали, завораживали, заставляли трепетать перед ней. Она одним взглядом приковала к себе всё моё существо. Я не просто удивился, я – ахнул!

С тех пор я потерял счёт своим годам, я просто живу, - говорил мой случайный попутчик.

Я нажал стоп-кадр. Мне показалось это каким-то бредом, но посмотрев на экран, увидел всё-таки вполне интересного, степенного, совершенно нормального стареющего мужчину. Такой не может быть обманщиком или выдумщиком, тут что-то действительно не то. Вдруг я понял, что он каким-то образом узнал, что я прочитал о Ягутке бабкину писанину, он оказался не случайно моим попутчиком. Я волей судеб втянут в какую-то тайну и именно мне предстоит её разгадать. Более того, я вспомнил начертания на его браслете. Теперь я понимал откуда эти знаки мне были знакомы - записи из дневников моей бабы Оли тоже имели именно эти написания. А она их скопировала из печати на пне в Ягуткином стане. Я их видел в одном из дневников экспедиции. Это символ или какой-то знак.

Проект.

В гостиничном номере я готовился к долгожданной встрече с иностранными партнёрами. Мне предстояло заключить или не заключить многообещающий контракт. Я так трудно шёл к этому проекту, что сегодняшняя встреча просто выводила меня из нормального состояния. Волнение захлёстывало, и от этого что-то само собой не получалось: то я не так завязывал галстук, то не мог застегнуть пуговицу у новой рубашки, то забыл электронный ключ в номере и захлопнул дверь. Короче, я ловил себя на мысли, что не могу сосредоточиться и отвлечься, а всему виной была именно она, Ягутка.   Очень хотелось вернуть себя в реальность, но ничего не получалось. Тем не менее дела оставались делами и реальность моей жизни никто не отменял. Я страшным усилием воли попытался выйти из этого состояния, помог телефонный звонок, который оповестил меня о времени выезда в представительский офис. Пока ехали в машине к бизнес-центру, я пытался упорядочить в голове мысли. Надо быть выдержанным, степенным и солидно вести себя с партнёрами. Что буду говорить - не знал, но презентацию проекта пытался мысленно листать и зрительно вспоминал слайды, графики, таблицы. Короче, мне хотелось не проиграть, ведь речь шла о больших деньгах, которые мне даже и не снились, а только оставались всегда мечтой. И тут такое! Я вспомнил ещё недавно прочитанную книгу известного американского психолога «Страх больших денег». Вот сегодня я проверил на себе психологические симптомы перед большими деньгами. И вдруг в моём сознании появился образ Ягутки, образ её глаз, который отложился в моём мозгу, после прочитанного. Нет, я просто ярко увидел эти глаза. Васильково-лиловые с чёрной точкой зрачка посередине, а вокруг даже белок глаза светился голубовато-розовым отливом. Они смотрели в меня. Мне трудно это пересказать: глаза я видел где-то в своём сознании, они мне лукаво улыбались, потом сделались строгими и опять весёлыми, подбадривающими. Я почувствовал защищённость и уверенность в правильных поступках, страх к большим деньгам улетучился молниеносно, я чётко осознал, что делаю всё продуманно, и план моего разговора с партнёрами выстроился в голове сам собой. Теперь мне не страшно было брать на себя ответственность.

Машина тем временем плавно затормозила у входа в офис, я вышел и быстро поднялся на лифте к кабинету коммерческого директора. Когда ощутил холодок дверной ручки, глаза Ягутки опять посмотрели в меня и лукаво подмигнули, я смело и уверенно вошёл в кабинет.

Кабинет был просторным, хорошо освещённым, со множеством шкафов, в которых аккуратно, одна к одной стояли книги. Стенка со шкафами заканчивалась глобусом-баром, очень большим и искусственно состаренным. В левой стороне кабинета - шикарный письменный стол, инкрустированный золотом. Хозяин кабинета стоял спиной ко мне около огромного окна, с зимним видом на большой город. Громады зданий, пики башенок, крыши домов, мосты, дороги расстилались заснеженными каскадами за этим окном, и всё находилось в движении. Жизнь бурлила!

Он повернулся. Протянул мне руку, крепко пожал и представился. После приветствия сел за стол. Посмотрел на меня открыто и по-деловому оценивающе. На вид ему было около шестидесяти, но по аромату дорогого одеколона, по его безупречному внешнему виду было легко определить, что он состарится ещё нескоро. Говорил Сергей Левонович хорошо, без акцента, хотя его национальность очень легко определялась – он был армянином, весёлым, добрым и уставшим. Волосы от природы кудрявые отросли длинными прядями и были стянуты на затылке в хвост. Я почувствовал к этому человеку уважение. И сразу осознал, что он меня обязательно поймёт. Умные глаза смотрели открыто и серьёзно.

А мне пришлось недолго доказывать, что проект тщательно продуман, идейно долго вынашивался, имеет хорошую техническую поддержку, а главное - нацелен на помощь творческим людям. Именно тем, кому в голову приходят идеи, интересные мысли. Запуская этот проект, запускается веер идей, который сам по себе породит автоматически сопряжённые проекты. После вступительной речи я подал Сергею Левоновичу флешку с материалами, он внимательно смотрел несколько минут в монитор, задавал по ходу презентации вопросы, уточнял цифры и вышел на последний вопрос о предполагаемой прибыли. Мы всё обсудили. В завершении встречи достал небольшой блокнот, что-то записал, сделал на огромном калькуляторе какие-то расчёты, подумал и заключил:

- Будем работать. Ваше предложение ещё следует обсудить на совете директоров, но первый отборочный этап Вы, молодой человек, прошли успешно. Хочу заметить, что я Вам поверил. Теперь я попробую защитить этот проект перед партнёрами. Ваш бизнес-план проверят и с юридической, и с финансовой стороны, а если мне придётся что-то уточнить, я позвоню. Результаты мы сообщим завтра к вечеру. А теперь скажите, как Вы устроились в нашем городе?

Я поблагодарил Сергея Левоновича за доверие к моему бизнес-плану, сказал, что устроился в городе очень даже хорошо, и мы расстались с ним на хорошей ноте удовлетворённости от встречи.

Покидая кабинет коммерческого директора, я чётко знал, что проект уже одобрен в первом чтении, а это лишь те формальности, которые надо соблюсти в силу определённых правил. Мне понравился новый знакомый своей реальностью вопросов, умением вести правильно и открыто переговоры, где чётко расставлены все приоритеты. Теперь надо было подождать до следующего вечера, поэтому свободу, которой я обладал, хотел потратить с пользой для себя.

Загадочная книга.

Через полчаса я сидел в ресторане гостиницы, ждал заказанный ужин.   Успел пропустить стопку коньяка как аванс за успешную презентацию проекта. Потом ел, потом ещё пил, а потом вышел в ночной зимний город. Снег падал большими белыми хлопьями, укрывал всё вокруг тихо и основательно. Мимо меня проходили люди. Молодёжь быстро и весело, со смехом, выкриками неслась по улице, степенно и медленно шли те, кто повидал эту жизнь во всех её проявлениях. Они уже никуда не торопились, а просто шли, восхищаясь удивительным природным явлением – снегопадом. И снег шёл и шёл, красиво, медленно, тихо. Мне не хотелось думать уже ни о чём, а просто возникало желание помолчать, побыть в одиночестве, и снег, словно очищал мои мысли, лечил красивой тишиной падения.

Я проходил мимо огромных зданий, мимо больших витрин, красивых рекламных баннеров, зазывающих купить, открыть, посетить.   Куда-то неслись машины, сновали прохожие. Ночная жизнь города кипела, светилась миллионом разноцветных огней. В реальность меня вернул телефонный звонок от жены. На другом конце связи мне прочитали нотацию о том, что я должен сделать в ближайшую неделю, спросили о том, чем я сейчас занимаюсь и когда планирую возвращение домой. Жена сразу поняла моё нетрезвое состояние, я выслушал кучу требований, была озвучена памятка правильного поведения в нетрезвом виде в чужом городе, и напоследок, в конец разозлясь на то, что я слабо реагирую на советы и замечания, она просто бросила трубку. Я не возражал. Женские капризы – это часть жизни мужчин. Их надо принимать стойко, реагировать по мере надобности, поэтому телефонный звонок, как бодрящий душ, напомнил о том, что полным-полно обязанностей, которые хочешь-не хочешь, а выполнять придётся.

В гостиницу возвращаться я пока не собирался, на часах было только семь часов вечера, а снег так кружился в свободном падении, что с улицы уходить просто не хотелось. Я перешёл оживлённый перекрёсток, и направился к маленькому скверику, где аллеями росли деревья, красиво убранные шапками снега. В конце одной из таких аллей светился окнами маленький домик. Мне показалось, что это могло быть уютное кафе, и я отправился по направлению к нему. Поднявшись на крыльцо с коваными перилами, открыл дверь. Сразу зазвенел колокольчик, оповещая приход посетителя, но к моему удивлению, я ошибся в выборе пристанища. Попал я в антикварную лавку. Мне навстречу вышла хозяйка, молодая девушка, очки в чёрной оправе были ей к лицу и выдавали в ней человека любознательного. Короче, у неё был вид школьной отличницы.

- Извините, я кажется не туда попал, мне показалось, что это кафе – проговорил я в оправдание за то, что за моим визитом покупок не последует.

- Не вы первый ошибаетесь дверью, но, может быть, в вашем случае – это не ошибка? Посмотрите, вдруг что-то привлечёт внимание, - ведь антикварный магазин – это почти музей, где все экспонаты не только можно потрогать, но и купить, - проговорила, почти пропев, Школьная отличница.

- Только из уважения к хозяйке, пожалуй, посмотрю содержимое витрин, тем более… я никуда не тороплюсь.

- Смотрите, а я присяду вон на тот диван, - она показала на маленький диванчик в кожаной оправе, - если у вас будут вопросы, то я с удовольствием на них отвечу.

Я шагнул к витринам. Чего тут только не было! Оружие, ножи, посуда, пузырьки, склянки, банки, шкатулки, подсвечники, предметы быта от серебряных до деревянных, здесь были иконы, церковная утварь, книги в дорогих переплётах, картины, монеты… Я решил ознакомиться с содержимым более основательно – внимательно я рассматривал заинтересовавшие меня предметы, спрашивал у продавца-отличницы. Она рассказывала о каждом подробно, в конце озвучивала цену и предупреждала, что торг будет уместен. Потом я перешёл к книгам. Они были разного формата и толщины. Их переплёты от простых бумажных до кожаных с металлическими элементами уже сами по себе были интересны, пропахли временем и хранили неизвестные знания. Я поинтересовался: можно ли их посмотреть поближе и полистать? Мой консультант по древним вещам и культурным ценностям разрешил, но с величайшей неохотой, и то только после того, когда я пообещал обязательно что-нибудь купить. На стеклянный столик около дивана легли семь книг, которые заинтересовали меня внешним видом. Я пустился в обзорное знакомство. Отличница выдала краткую устную аннотацию к каждой книге. Меня поразила аннотация к последней книге. Мой консультант прежде чем её озвучить в заученном варианте, сказала такие слова:

- Это самая загадочная книга из всего нашего собрания. Кто бы её ни покупал, всегда возвращал назад. Эта книга о необычных белых людях-ведунах, их ещё называли Туманные люди. Все, кто с ними встречались, погружались в пучину тайн. Эти тайны не отпускали их до самой смерти. Она написана неизвестным автором на непонятном языке, возможно, что этот язык является кодом к знаниям, а вот ключ найти пока не удалось никому.

- Ну, а полистать её можно? – поинтересовался я.

- Да, листайте, но очень аккуратно, она безумно дорогая.

Я конечно же обратил внимание на последние слова, но жажда знания всегда сильнее денег. Деньги – это лишь средства, которые открывают дороги к знаниям. Я волновался, когда брал в руки старинную книгу. Она была написана действительно совсем непонятными знаками, листы – это тонко выделанная кожа, а знаки впечатаны как будто прожигом. «Вот это технология письма! » – подумал я про себя. Я ничего не понимал, просто листал, и вот, переворачивая очередную страницу, я увидел выжженный на странице знак. Он был именно тот, который я видел на шкатулке Ягутки и в бабкиных дневниках. Теперь я понимал, что сходятся какие-то пазлы: моя мама передала мне шкатулку с капом-кружкой (на ней был знак) - эту шкатулку нашла моя баба Оля в сундуке у своей бабушки, моей прапрабабки (в дневниках был знак, срисованный с пня) – мне встретился странный Попутчик (на часах тот же знак).

- Я покупаю у Вас эту книгу, вы были правы: я не ошибся дверью, кто-то привёл меня в нужное место.

- Но вы не спросили цену, ведь она может быть Вам не по карману.

- Да. А сколько стоит книга? – спросил я каким-то охрипшим голосом.

- Она имеет разную цену, но прежде чем Вам её назвать, - отчеканила Отличница, -  я должна поинтересоваться: а нет ли у Вас какого-либо предмета с таким знаком? – она ткнула пальцем на выжженный на странице знак.

-Есть, но я Вам не могу его предъявить, я гость в вашем городе, хотя… у меня есть фотография, если Вы поверите ей, то я могу показать.

- Покажите. Она у Вас с собой?

Тут я стал судорожно вспоминать, где находится та фотография, которую я сделал ещё будучи в отпуске. Тогда я сфотографировал с ближнего ракурса металлические навески на шкатулке Ягутки. И понял, что эта фотография действительно со мной - она есть в моём телефоне.

- Да, есть, вот, - обрадованно засуетился я, похлопывая себя по карманам и доставая телефон.

Убедившись, что на фотографии есть предмет с таким знаком, Отличница объявила мне, что обладателю Древних Знаний книга отдаётся бесплатно. Я был крайне удивлён.   Я даже пытался переубедить моего консультанта, что обладателем Древних Знаний совсем не являюсь. Я только пытаюсь кое в чём разобраться. Но девушка не захотела слушать, перебив меня, нахмурилась, быстро вручила мне Книгу, упаковав в коробку золотого цвета, и уложив в подарочный пакет.

- Эта книга отдаётся даром только тому, кто желает найти ключ к разгадке Тайны. Всем остальным она продаётся, но все они её возвращают. Я не знаю, что является причиной возврата. Всего Вам доброго! Удачи! – проговорила скороговоркой Отличница.

- Спасибо за подарок! – еле выдавил я, и какая-то волна, словно вынесла меня из антикварной лавки на улицу.

Была глубокая ночь. Снегопад кончился. Чинно горели фонари вдоль аллеи, я побрёл в свою гостиницу с бесценным грузом знаний, которые мне предстояло разгадать.

В этом городе прожил я ещё три долгих дня. Мой проект с подачи Сергея Левоновича был рассмотрен на совете директоров. Потом мне сообщили, что он будет запущен ровно через месяц, и к вечеру этого же дня пригласили на банкет.   Сергей Левонович представил меня тем, с кем мне надо было решить ряд вопросов организационного, юридического и финансового характера. Мы чисто по-мужски и очень жёстко провели нашу встречу, проверив партнёрский состав с обеих сторон «на крепость». Я хорошо понимал, что меня оценивают, со своей стороны соблюдал чувство меры, изо всех сил попытался показать, что шит я не лыком, и все новые знакомые в это поверили. Первые встречи состоялись. К концу финансового года я предполагал получить, как говорят, хорошие вливания, собой был доволен, улетал удовлетворённый работой, ещё больше погрязший в неведомых кознях каких-то параллельных познаний и со страшной головной болью после хорошего банкета.

Судьба.

Питер встречал меня промозглой погодой, в середине февраля шёл дождь. Мой водитель доставил меня в офис, весь остаток дня я провёл вычисляя и просчитывая все возможные риски, связанные с проектом. Засиделся на работе я до полуночи, охрана поставила здание на сигнализацию, и мне предложили спуститься вниз по запасному выходу, так как лифты после конца рабочего дня просто не работали.

Я вышел в питерскую ночь. Холодно, сыро, промозгло было вокруг. Казалось, что город окружил меня своей особой аурой, в природном масштабе веками сложившейся. Через туман сырости в небе вырисовывалась полная луна, красивая, зовущая и страшная. Я вспомнил, что баба Оля в своих дневниках описывала питерскую погоду. В её понимании она была страшно переменчива, очень своеобразна и, я бы сказал, даже в чём-то несколько волшебна. Ей питерский климат не нравился, но я с ним давно свыкся, прекрасно относился ко всем его проявлениям. Я шёл к дому через аллеи ночных фонарей, через промозглость и сырость, как будто двигался через страшные тернии к самому родному, желанному и близкому, к своему приюту, к своему немеркнущему очагу. Я знал, что меня там ждут, и всё, чем я занимаюсь в жизни, делаю не только для себя, но для всех членов моей семьи, для их роста, подъёма, благосостояния. За свою женщину и своих детей я готов отдать не только всё, что у меня есть, я готов пожертвовать всем, и жизнью в том числе, хотя это может звучать настолько глупо и банально, как дважды два – четыре.

Тусклым пятном вырисовывалась полная луна, а я думал о тихой спальне, о супружеском ложе – я был весь в предвкушении счастья.    В моём кейсе кроме загадочной книги лежала бутылка дорогого вина и подарок для жены.   Я страшно желал сделать ей приятное, чтобы она забыла о семейных проблемах, пусть на короткое время впала в состояние красивого праздника мужской защищённости.  

Луна звала к чему-то неосязаемому, аллеи фонарей вели в питерской ночи к семейному очагу. Я хотел тепла, женской ласки, тайных стонов и шёпотов.   Мир промозглости и тумана вокруг меня будил состояние создать антитезу в жизни: яркое, теплое, светлое.

***

Но дома меня ждала страшная неожиданность. Я застал свою жену с её «другом», так часто она сама его называла. Было видно, что меня здесь не ждали. Картина в общем-то банальная, как в тех анекдотах: «муж возвращается из командировки», но мне даже в голову не могло прийти, что это вдруг произойдёт именно со мной и в моей жизни. Предательство жены в моём сознании отразилось дрожью во всём теле, двумя парами испуганных глаз: жены и её друга, длинной питерской улицей и полным бессознательным сном в самой шикарной гостинице города. «Вот и всё», - подумал я про себя, очнувшись от полуобморочного состояния. Утром я больше не любил свою женщину, у меня её просто не было. Я очень чётко понимал, что побывал ночью там, где кончается жизнь, но прошёлся видимо по краю, и меня вынесло какой-то волной опять к людям на свет Божий.

На прикроватной тумбочке в моём номере стоял мой кейс, в котором я обнаружил всё его вчерашнее содержимое в целости и сохранности: бутылка дорогого вина, подарок, документы и Книга из антикварной лавки. Вот и всё, с чем я ушёл от жены. Бабкин дом в деревне – это единственное пристанище, на которое мне теперь приходилось рассчитывать. На следующий день я купил новый мобильник, сменил сим-карту, записал необходимые телефоны и поехал в офис. Мой секретарь встретила меня с округлёнными глазами, пыталась начать говорить, но я оборвал её на полуслове, закрыл за собой дверь кабинета и приказал впускать только особо важных посетителей, всё согласовывать со мной лично.

Как ни странно, но звонков в офис от жены не последовало, я вызвал к себе адвоката, обсудил с ним условия расторжения моего брака, и через пару недель был свободен. Через две недели должен был запускаться проект. Я ждал и волновался. Мне предстояли большие дела, я не хотел никому перепоручать управление проектом, думал, сопоставлял, просчитывал. Все мои волнения были совершенно напрасны, в конце февраля я встретился опять с Сергеем Левоновичем. Он был собран, сосредоточен на делах и задумчив. Говорил только по существу, был сдержан и по-деловому старался не упустить в обсуждении даже мелочей. Он уже знал о моей семейной драме и после того, как по работе было всё выверено и обсуждено, он всё-таки спросил о личном. Говорил он не о жене, а о детях. Пытался дать совет как лучше поступить в этой ситуации. Про него говорили, что когда-то он был хорошим психологом и этим зарабатывал себе на жизнь, многие утверждали, что видит он людей просто насквозь. Но с ним в жизни произошла тоже очень интересная история семейного характера, и тогда он перестал верить в свои психовозможности, бросил это занятие навсегда. Мы поговорили с Сергеем Левоновичем как давние друзья, мне стало легче от его советов, потом он пригласил меня поехать с ним в загородную резиденцию их фирмы. Мне было уже невозможно отказаться от общества партнёра и просто хорошего человека, поэтому я с удовольствием и любопытством принял его предложение. Мы поехали.

Через пару часов мы подъехали к загородному посёлку. Сергей Левонович вышел к охране, поздоровался. Было слышно, как он шутит и весело подбадривает кого-то из ребят-охранников. Несколько минут мы ехали по ярко освещённому посёлку. Фонари напоминали птиц, красиво распластавших крылья в полёте. Типовые дома здесь поставлены в прямые длинные улицы от центра, и все дороги выходили к большому озеру. Оно будто обнимало посёлок, но сейчас конечно же по случаю зимних стуж было заковано льдом. На том берегу озера стеной высился лес. Сосны стояли величественно в заснеженном наряде. Около кованных ворот двухэтажного особняка машина остановилась.

- Приехали, - повернувшись ко мне и расплывшись в улыбке, сказал мой провожатый.

- Хорошо! Здесь, похоже, очень уютное место для отдыха.

- И не только для отдыха, многие здесь просто живут-поживают и добра наживают. Тут все наши сотрудники, здесь и президент нашей фирмы живёт – ему очень даже нравится. Он у нас человек степенный и несколько загадочный.

- А в чём-же его загадочность? – спросил я, уже входя в дом Сергея Левоновича.

Хозяин как будто не услышал моего вопроса, а повернувшись ко мне произнёс на пороге традиционную речь гостеприимства:

- Располагайтесь, молодой человек, чувствуйте себя как дома и попытайтесь отдохнуть от насущных забот и хлопот.

Я решился последовать совету хозяина. Мне был предложен изысканный ужин с чайной церемонией. Сергей Левонович удивил меня по-настоящему ещё и тем, что оказался замечательным поваром. Я смотрел на него и понимал: всё, что делает этот человек в жизни, доставляет ему большое удовольствие. С ним интересно было общаться, проводить время, слушать его. Казалось, что все его слова просто впечатываются в мой мозг. Два дня он выполнял очень прилежно роль хозяина. Была замечательная баня, были соседи-гости, с которыми он меня познакомил, прогулка по утреннему посёлку и прилегающим достопримечательностям. В последний вечер мы сидели с моим теперь уже очень мудрым другом и наставником около камина, рассказывали друг другу интересные истории из жизни, в чём-то даже не соглашались друг с другом, спорили, но этот разговор и мне и ему приносил невероятное удовольствие. Тут в дверь постучали. Сергей Левонович переменился в лице, видно было, что он заволновался. Потом он поспешил ответить на стук, скрылся в соседней комнате, и больше в этот приезд я его уже не видел. Я слышал, как захлопнулась входная дверь, из прихожей повеяло холодом. Слышал, как завелась машина и закрылись тяжёлые ворота. Приблизительно через десять минут Сергей Левонович позвонил, извинился за внезапный отъезд, сказал, что не будет его довольно долго, а мне предложил пожить в его доме столько, сколько я захочу.

Гость.

Ещё пару часов я сидел один у камина. Мне нравился этот дом, но злоупотреблять гостеприимством я конечно же не мог. Решил, что завтра утром уеду домой, но тут же вспомнил, что дома как такового у меня пока ещё и нет. Мне стало грустно. Я вышел на кухню. Посмотрел на часы. Они показывали ровно семь часов. Подумал, что время-то ещё и не позднее, но уж очень рано темнеет в зимнюю пору. Мне захотелось что-нибудь перекусить. От нашей трапезы на столе остались зажаренные в пиве куски свинины, и тут же лежали порезанные овощи. Налив рюмку коньяка, я сел к столу в полном одиночестве. Буквально через мгновение я понял, что в доме я нахожусь в данный момент не один. За моей спиной в дверном проёме я почувствовал человека, при том, что сидел к двери спиной. Взгляд впился мне в затылок, и по коже пошли мурашки. Я замер. Надо было оглянуться, но невообразимый страх приковал меня к стулу крепко-накрепко. Мне показалось, что время стало тягучим, как в замедленном просмотре киноплёнки. Собрав все силы, сосредоточив всю волю и взяв себя в руки, противясь взгляду неведомой мне личности, мощной, сильной, властной, я повернулся. Мне очень хотелось встретиться с пустотой в дверном проёме и списать всё происходящее на шалость нервной системы, но я не ошибся. В последнее мгновенье на подсознательном уровне я понял кого увижу. Передо мной стоял Попутчик по купе - человек неопределённого возраста. Встреча меня ошарашила, ошеломила! Некоторое время мы молчали и смотрели в глаза друг другу. Я видел, как меняется его выражение глаз каждую долю секунды. Вначале его взгляд был прожигающий, казалось, что он смотрит мимо тебя, в какую-то необъяснимую бездну, потом, я это точно видел, по периферии зрачка на мгновение вспыхнуло светящееся кольцо, и его лицо приняло совершенно безобидное выражение, появился виноватый взгляд. Через долю секунды он заговорил ровно и убедительно:

- Я Вас напугал! Вы не ожидали меня здесь увидеть. Признаться, и я тоже, - улыбнулся Попутчик.

Я не мог говорить, тот ступор, который пригвоздил меня к стулу, не проходил, я просто смотрел и слушал, а мой знакомый продолжал:

- Я живу в этом посёлке, хозяин этого дома - мой друг, мы входим друг к другу без стука и предупреждений, поэтому я позволил себе появиться здесь вот так запросто. Поверьте, я и не думал, что у Сергея гости, он никого не ждал.   Ещё раз извините, я правда не хотел Вас напугать.

Потом друг Сергея Левоновича сделал непонятный жест рукой и в этот момент я ожил, страх улетучился, но мысль о неслучайности и ирреальности происходящего занозой засела в мозгу.

Попутчик быстро задвигался по кухне, налил себе из бутылки коньяка, подсел к столу, и мы заговорили теперь уже на более понятном языке, без аномальных уловок:

- Кто Вы? – вдруг выпалил я, выпив обжигающую стопку.

- Вы уже знаете обо мне довольно много.

- Значит… живёте Вы здесь. А чем Вы занимаетесь в жизни? Кто Вы? – не прекращал я испытание правдой.

- В жизни я занимался и занимаюсь многим. Вас интересует какая часть моей жизни? – с издёвкой проговорил Попутчик.

- Сегодня меня интересует только реальное время, - напирал я и чувствовал, как повышаю голос.

Мой собеседник налил ещё одну стопку и мне и себе, мы чокнулись, посмотрели друг другу прямо в глаза и выпили.

- Молодой человек, а Вам не кажется, что иногда правда способна свести человека с ума, в силу того, что он не готов принять её всю и до конца. Исходя из этого, нам лучше пока оставить детали в покое. Я никогда не ошибался в людях, Вам не просто так открыта часть Тайных Знаний, советую получать всё порциями. Помните: всё исполняется в свой час. Иначе нельзя миновать безумия.

Я смотрел на своего собеседника округлёнными глазами, алкоголь уже успел вскружить голову, я осмелел:

- О каких Тайных Знаниях идёт речь? Почему Вы всё время попадаетесь мне на пути? Что Вы знаете? Почему я втянут в какую-то непонятную мне игру? – чуть ли не кричал я.

- Тайные Знания Вы, молодой человек, считаете игрой? Втянут? Да… Вы – счастливчик. Люди веками охотятся за ними, тоннами «перелопачивают» книги, а Вас ведут к ним, но знайте ещё одну важную вещь: этим Вы обязаны своему роду, Вы – звено, продолжение. И сейчас, Дмитрий, тебе лучше успокоиться и довериться мне. Пока ты многого не понимаешь, я тоже не могу найти кое-каких звеньев, но вместе, объединившись, мы достигнем финала, мы поймём что-то очень важное и ценное для всего Че-ло-ве-чест-ва.

Он именно так и произнёс последнее слово, нараспев и по слогам. Я больше не знал о чём говорить с этим человеком, я его просто не понимал. Он был для меня загадкой за семью замками. Повисла нехорошая пауза.

- Вы знаете, - продолжил я, - нам действительно лучше сейчас ни о чём больше не говорить, а просто пока попытаться осмыслить происходящее.

- А ты, Дмитрий, всё-таки умеешь очень даже здраво рассуждать. Вот и хорошо! Да… ты уже заметил, что мне всё-таки нравится больше обращаться к тебе на ты. Сейчас я уйду, но нас ждут ещё встречи в этой жизни.

Попутчик вышел стремительно из комнаты, даже не попрощавшись, я слышал, как захлопнулась за ним дверь. Во дворе зажегся свет. Я посмотрел в окно. Было видно, как он прошёл по дорожке, вдоль которой горели фонари, открыл калитку, и она тихонько брякнула металлическим стуком. Я оделся и вышел за ним, чтобы запереть на все засовы все двери.   Стояла удивительная ночь! Я поднял голову и посмотрел на небо. Оно искрилось миллионами созвездий. Вселенная будто бы дышала! Мне полегчало, тяжёлые мысли ушли. Наутро у покинул дом гостеприимного хозяина.

Мой новый дом.

Вся весна прошла в работе. Наш проект набирал силу, что называется «раскручивался». Были открыты первые школы, студии, прошли первые выставки, концерты, презентации. Я удивлялся тому, как появлялись надстройки в структуре задуманного, о которых мы даже и не предполагали. Всё развивалось само по себе. Вот что значит – творчество.   В творчестве человек не утомляется, он этим чувством живёт, развивается и созидает.   Уже к концу весны мы получили доход, который планировали получить только к концу года. Меня немного утомили постоянные разъезды, совещания, планёрки, встречи. Мне уже захотелось что-то изменить в своей жизни. Через пару недель я планировал, взяв детей, уехать наконец-то в своё родовое имение (как я его теперь в шутку называл), которое мне оставила моя баба Оля.

***

Я сидел на потемневшем от времени крыльце. Кованый навес над ним чуть покосился, но дверь в дом стояла незыблемым металлическим сфинксом. Теперь этот дом мой. Я решил доработать его архитектурное решение, отремонтировать и сделать своим надёжным убежищем от мирской суеты или крепостью.   Сидел и думал о предстоящих делах, о вдохновении, которое меня захватило всей своей необъяснимой силой, и ещё о многом и многом непонятном и загадочном, что успело мной завладеть. Мир познания…. Как же ты необъясним!   Я хочу погрузиться в твои объятия, удивляться, восхищаться, не соглашаться, страдать, мечтать и думать, думать, думать. Как интересна жизнь и загадочна! Мне захотелось кричать от нахлынувших переживаний. Я заорал во всё горло то ли сам себе, то ли всем вокруг: «Я хочу много знать! Я хочу жить мыслью! Я хочу!!! Помоги мне, Господи!!! Помоги!!! » Я стал понимать, что меня уже нельзя остановить, жажда действия и созидания теперь жила во мне и придавала мне сил. Я был в растерянности – пока не знал на чём сконцентрироваться. Я хотел, как можно больше сделать в этой жизни и в этом доме своими руками. Думал, представлял, просчитывал, размечал, потом делал наброски, стирал, опять представлял и обдумывал – короче, я был счастлив от обрушившихся дел. Весь день я провёл в размышлениях и расчётах, а на завтра наметил покупку материалов и решил поискать для себя хорошего консультанта в строительстве. Две последующие недели завозил материалы, складывал, по-хозяйски беседовал с рабочими, объяснял им свои задумки. Водил по дому молодую девочку- дизайнера, которую мне порекомендовали в строительной фирме и представили, как мастера своего дела. Кстати, она действительно быстро уловила мои романтические намерения по отношению к заброшенному имению и с рвением художника начала мне помогать. Её советы оказались настолько дельными, как будто считанными с моего серого вещества, что я невольно стал прислушиваться к указаниям этого юного создания. Я даже не заметил, как постепенно она взяла организацию строительства в свои руки и просто с удивительным проворством руководила двумя строительными бригадами крепких мужиков-самоучек. Получалось даже несколько забавно смотреть на эту пацанку, бесконечно что-то доказывающую и объясняющую этому хитро смеющемуся и нетрезвому люду. С такими помощниками дела завертелись со страшной силой. Дом стал обрастать новыми реальными конструкциями. На этой улице он был крайним – дальше луг, поэтому земли было достаточно даже для самых смелых разворотов. Я решил обстоятельно его расширить, ведь это теперь и родовое гнездо, которое соберёт всю мою семью. О своей семье я думал много, мне очень хотелось тепла и любви, я не желал оставаться одиноким, замыкаться в самом себе.

Новые технологии сделали мои задумки красивым воплощением. Через три месяца дом стоял, торжественно улыбаясь окнами, как глазами мудрого старца. Теперь он состоял из старой и новой половины. Старая – это владения бабы Оли, только получили косметический блеск, так сказать лёгкий макияж. Мне хотелось оставить там почти что нетронутым воспоминания детства, но живущего, дышащего и реального. А новая – это реализация моих идей.  

Теперь у меня была своя резиденция. Да ещё какая!   С просторным кабинетом, который мне полагался по статусу, с просторной гостиной, с целым частным этнографическим музеем, с русской банькой, с ухоженным садом. Теперь я мог пригласить всех родных, друзей, партнёров по бизнесу в моё уютное гнездо. А главное, теперь дети могли в любое время приехать ко мне, нет… к себе домой. Я был счастлив! Дочка и сын хлопотали по хозяйству. Наводили лоск и красоту, создавали уют. Им всё ещё помогала наш дизайнер Юля, которая за это время стала чуть ли не частью этого дома и так подружилась с моей дочкой, что все нарадоваться не могли. А я был доволен, что у Ольги (дочку я назвал в честь бабки) наконец-то появилась нормальная подружка. Девчонки хлопотали последнюю неделю особенно. Я не вмешивался, а лишь территориально закрепил зоны в доме – какая комната как будет называться и кому принадлежать. Мама настаивала собраться семьёй теперь уже в моём доме и отпраздновать это событие. Она говорила, что без новоселья никак нельзя обойтись, ведь это и освящение жилища, и дань памяти бабушки, и общение, и передача традиций. В конце концов это и повод вытащить наконец-то брата, нашего медицинского светилу, в гости к родным. На том и порешили. Новоселье назначили на субботний день, потому что в понедельник дети уезжали в Петербург, а я улетал на выставку наших художников в Париж. У нас оставался полноценный день на сборы (воскресенье).   А сегодня ещё только вторник, и времени впереди полным-полно, да и дел столько же, если не больше.

После обеда я занялся обустройством своего кабинета. С утра рабочие собирали мебель, девчонки добавляли в дизайн кабинета мужской экзотики, а я расставлял книги, раскладывал по местам нужные мне документы, бумаги, справочники. В общем… занимался организацией рабочего места. Один из шкафов я назвал «особым». В него я поместил весь бабкин архив, со всеми его загадками и тайнами. В этом мне предстояло разобраться, но… как сказал мой Попутчик, желательно порциями, потому что с ума сходить я совершенно не планировал, короче решил, что буду этим заниматься без фанатизма, осмысленно.

Шкатулку с капом и Книгу Тайных Знаний как самые драгоценные вещи я определил в сейф, туда же последовали все бабкины электронные носители информации. К вечеру съехались помощники. Мама, Дашка и Зина тоже решили принять участие в наведении чистоты и порядка. Я смотрел на Зину и понимал, что этот дом по всем канонам должен принадлежать ей, но она была настолько бескорыстным человеком, а мы настолько её любили, что не мыслили без неё своей жизни. Она была Ангелом Хранителем нашей семьи. Мы знали, что она умеет читать наши мысли, лечить нас, оберегать и охранять. Если надо было принять какое-то решение, то достаточно было спросить у Зины. Она на подсознательном уровне, как будто бы просто так говорила только «да» или «нет», и всё сразу решала одним махом. Она была не хуже и не лучше, она была другая. Наверное, слово «святая» к ней подходило как нельзя лучше. Мы никогда её такой не называли, но понимали это все.

Сегодня Зина осторожно зашла в этот дом, прошла по всем комнатам первого и второго этажей, посмотрела во все окна. Всё изменилось здесь до неузнаваемости, но она сразу направилась на половину бабы Оли, остановилась посредине большой комнаты когда-то называемой залом и всем вдруг объявила: «Здесь мама». Все переглянулись. Ей предложили эту комнату закрепить за ней, но она отказалась, объяснив всем, что здесь живёт мама, а у неё в этом доме есть своя комната. Она показала на свою спальню на втором этаже, тем самым пояснив, что она иногда будет приезжать сюда ненадолго. Я был рад, что защитница нашего рода будет со мной рядом, и мы станем оберегать друг друга.

***

Уже за полночь я осматривал комнаты моего дома. Все помощники разъехались, со мной в доме остался сын и Зина. Зина ушла к себе в спальню, Тимофей спал. Завтра с утра я договорился встретиться с отцом Стефаном, он был духовником моей бабки, когда-то батюшка уже освящал этот дом, теперь я хотел попросить его сделать это ещё раз для меня. Мне очень хотелось поговорить с этим человеком, возможно, я смогу узнать от него что-то новое о своей бабке, поэтому заранее продумывал вопросы. В округе называли его мудрым священником, его человеческие качества очень ценила баба Оля. Они всегда были друзьями. Так думал я, ощущая себя в новой роли хозяина. Спать совсем не хотелось. В доме пахло деревом, краской, новыми обоями… Я поднялся в свой кабинет. Здесь всё было расставлено по местам, Юля постаралась, чтобы кабинет был не просто удобным, а с претензией на роскошь. Дубовая мебель, золочёные рамы картин, на столе письменные принадлежности из натурального камня, дорогие гаджеты.    Мне нравился изысканный вкус этой девушки. Она как-то понимала, что нужно именно мужчине, что ему подходит по положению, по складу характера. Я потрогал жалюзи на окнах в цвет мебели, присел на диван, открыл бар с дорогими винами. Стал изучать этикетки на бутылках - мне понравился подбор марок вин. С улицы доносились звуки ночи. Я распахнул окно, свежий ветер зашелестел, заструился. Я подошёл к письменному столу, сел в глубокое кресло и повернул ключ сейфа. Теперь у меня есть целый домашний кабинет, где я смогу изучать бабкины архивы фундаментально и основательно. Я вынул из сейфа Книгу, положил осторожно на стол и стал перелистывать страницу за страницей. Я ничего не понимал в написанном, не мог расшифровать тайных знаков, которые теснились на листах. Единственное, что попадало под моё понимание – это изображение человека со схемой точек на теле, на руках, ступнях ног. Я видел изображение цветка, и он мне отдалённо напоминал амарант, потом шла какая-то круговая схема из набора чёрточек, причём чёрточки изображались группами, возможно, что это было подобие чисел. Но ещё и ещё раз меня поразила сама техника написания книги. Несомненно, что это был не рукописный вариант. Передо мной лежали ровные листы кожи, как будто побывавшие под раскалённой металлической печатью. Если эта Книга содержит Древние Знания, то изначально они были выбиты на металлических клише - что-то наподобие книгопечатания, но немного в другом исполнении. Где же найти того, кто бы смог прочитать всё здесь написанное? Пока ответа не было даже близко. Я бережно закрыл книгу. Погладил её переплёт, тёплый, бархатистый, даже нежный на ощупь. Засунул опять в сейф и закрыл. В течение ещё двух часов я изучал содержимое Интернет пространства о книгах, которые содержат тайные и древние знания, смотрел фотографии, рисунки, картины, посещал библиотечные порталы с только что открытыми фондами, библиотеки древних монастырей, но ничего подобного моей Книги я не нашёл. Это занятие меня совершенно утомило, и я уснул…

***

Утром меня разбудил голос Зины. Она стояла в дверях моего кабинета и что-то говорила, но я спросонья толком ничего не понимал. В руках Зинка держала большую сову, сидящую на книгах, - талисман бабы Оли. Тут я очухался и понял, что она просила разрешения зайти в мой кабинет, а за это предлагала то, что всегда стояло на столе, у моей бабушки. Сова – символ мудрости и знаний.

- Проходи. Я уже проснулся.

- На! – Зинка протянула сову, но не отдала в руки, а сама торжественно водрузила на стол. Отошла и полюбовалась, склонив голову набок. Причмокнула, сделала свой особый жест, который подразумевал удовлетворение происходящим, и, улыбнувшись, пошла к выходу.

Я догадался, что разборка и уборка в доме продолжаются, и видимо из каких-то закромов появилась бабушкина сова, которую Зинка знала куда надо поставить.

Через час мы с Тимофеем трудился вместе с бригадой рабочих на улице, размечали участок и устанавливали освещение вокруг дома, монтировали дворовую мебель и беседки. Мама отдавала указания направо и налево, ей охотно помогала внучка Ольга и наш дизайнер Юля. Зинка надраивала пол в летней кухне, разбирала этот заброшенный на усадьбе домик, вынимала и показывала всем новые и новые экспонаты прошлой жизни.

Внезапно у меня зазвонил телефон, и Зинка эхом прокричала: «Лё-лё! »

Звонил батюшка, друг моей бабки. Он обещал заехать приблизительно через три часа, и я мысленно стал настраиваться на предстоящий визит священника.

Отец Владимир.

К обеду был накрыт стол. Отец Владимир оказался очень пунктуальным. Последний раз я его видел очень давно, когда сам был ещё маленьким. Перед нами предстал совсем старик, седовласый, уставший, но с искрящимся взглядом карих глаз. Мудрость и искренность его взгляда подкупала, располагала к хорошему и очень простому общению. Так и случилось. Он по-хозяйски прошёл по дому, расспросил о новшествах в строительстве. Чувствовалось, что во всех тонкостях быта он хорошо разбирался и даже мог многое посоветовать. После такого вступления заключил:

- Не думал, что именно ты, Дмитрий, возродишь это жилище. Молодец! Чувствуются в тебе родовые корни – это похвально.   Снимай кепку, будем служить молебен на освящение дома.

Я не ожидал такого поворота событий, то есть не думал, что вот так сразу и будем служить, но кепку снял и к иконе встал. К нам присоединились все, кто в это время был рядом. После молебна батюшка был приглашён на обед. Совершив молитву и перекрестясь, все сели обедать. Отец Владимир много рассказывал интересного и поучительного, говорил так же вкусно, как и ел. При этом ещё и шутил, рассказывал разные байки, случаи из жизни. Мне понравился священник не просто как собеседник, но и как человек, с хорошими, здоровыми и здравыми рассуждениями. Я понял, что с такими, как он, всегда хочется быть рядом, делиться жизненными проблемами, прислушиваться к советам.

(Продолжение следует)