Тутто вентро, как говорил Роберто Мэлоун (Секс по телефону что говорить)

Подарок для моей Единственной и Неповторимой Бэйли Джей

Если бы неисправимый коммунистический мечтатель Уэллш проживал нашими днями и нелегкими годами преодоления здравого смысла и просто хорошего вкуса и чуйства прекрасного, непреложно диктуемого никому неизвестными властителями разумов, кучкующихся по храмосионистским притонам бибисей и иных, не столь поганых радиосвободных нацистов, навязывающих свою извращенную толерантность покрепче Гитлера, то писал бы моржеватый мужчина не об орхидеях, пьющих кровь Белковского ужасающими сознание жвалами Бабченки и Невзорова, не о машинах времени унылорожих корнуэлльцев, которых играли бы выходцы из Пенсильвании и Чаттанугги, знающие о Корнуэлле лишь то, что им поведали евреюжистые продюсеры, сексуально домогающиеся уже до предметов мебели особняка переоцененной сучки Мерил Стрип, рисуемой нонстоп оглоушенной Криськой Риччи, писал бы фантастический новеллист - на выбор - примерно вот об этом вот, например.

Страдающая защемлением ягодичного нерва американская журналистка отправляется в исследовательскую искпедицию в Уганду, желает поспособстововать нахождению затерянных арыков эпохи Мганги. В аэропорту она знакомится с чернокожим пастором - мусульманином, которого играет кающийся каждый свой сон в грехах воевавшего с Вьетконгом дедушки Дензел Уошингтон, просыпающийся с криком  " А, мамыньки, ухойдакали ! ", ибо видит всегда один и тот же сон : по джунглям крадется Хо Ши Мин, тащит, сука косоглазая, велосипед и мины, шуршит штанами и слоновой травой и выпирает прямо на засаду морпехов, где головным пулеметчиком - дедушка Уошингтона, тоже Уошингтон, но Боб. И этот самый Боб в момент выхода Хо Ши Мина на засаду мечтает, покуривая дурь и рассматривая гангрену на левой стопе штаб - сержанта Клоски, о том, как вернется в Инглвуд и купит пинту, сядет на причале и утопится от счастья. Знакомится, короче, с пастором Стейси - ее Стейси зовут, так ее наименовала украинская бабушка журналистки в память демократической республики восемнадцатого года - и тащит его в бар. В баре бухие немцы и наемники из Бельгии. Усы, жилетки, пистолероз, разврат и грубости, бросаемые в лузы снуккера между дринками и пением гимнов. Журналистка смотрит и ей не нравится то, что она видит. Потом - х... як ! - она очухивается в Бетесде сорок лет спустя и два часа экранного времени доктор из беженцев Афганистана, медсестра ( чернокожая, хорошая, джинсовая, из Сомали ) Бубрака Бабр Круака, а также больничный водила смуглокожий Гомес, пересекший нелегально южную границу в поисках законного счастья вчерашнего торговца кокаином и наемного убийцы картеля  " Лос Жопос ", помогают Стейси обрести память, но обретает она ее лишь тогда, когда случайно видит по тиви пресс - конференцию мусульманского пастора, разоблачающего этнические чистки в вымышленной республике Кемска Крайна, где злодействуют сербские усташи и русские алкаши, нанятые поваром Пригожиным назло компании  " Блэк уотерс ", свободолюбиво и цивилизованно вбивающей аборигенов в каменный век равноправных выборов и прав человека. Последние кадры фильма : по пляжу бежит Дензел Уошингтон и неожиданно взрывается на х... й, потому как это балканский пляж, а там и змей, и мина, и баба голая тоже. Титры. Список героев, отдавших юные жизни отражению агрессии против Нарвы Ермолая Пионтковского, музыка весны и зрители стреляют себе в головы сто сорок раз и еще пол - раза.

Или такой сюжет. Две подруги лесбиянки живут в пригороде Гамбурга. На этом кино заканчивается, ибо режиссер разрыдался от временных трудностей общины камерунских рыбаков, живущих компактно именно в Гамбурге, вчера только ловивших сейнеры, танкеры и фрегаты на кукан пиратства, а сегодня перековавшихся в сознательных республиканцев и христиан - демократов новой эры окончательно безумия, более мерзкого, нежели коммунизм или нацизм, от тех хоть можно было убежать в леса партизанов или бункеры моих братов - бандеровцев, а от этой трухлявой погани и розоватых слюней сладкоежных выродков никуда не денешься, везде они, суки рваные, и в кино, и в музле, и даже на площади, сбегаются брючками - дудочками и несвежей щетинкой протестовать за коррупцию или против, по хер.

Третье кино даже начинать сымать не стали, просто по Гиляровскому позвали тетю Таню Толстую и велели переписать Тараса Бульбу, токмо заместо Гоголя - Херберт Уэллш. И получился гондон Серебренников с кучами талантов, все никак вот мною, человечишкой гадким, тупым, недостойным понять непонятное, не рассматриваемыми даже в мелкоскоп или метроскоп, как обзывала оптицкий прибор кухарка профессора Преображенского, лучше всего пояснившая о моряках торговых и военных в древней комедии.

Через год продукция получает призы в Венеции, Каннах и Берлине. Номинация на  " Оскар ", но ситуация требует вручить позолоченный статуй психологицкой драме о любви иранского диссидента к коню начальника тайной полиции КСИР. Потом жабьей рожей вылезает собачий Кан и жует такое говно, что я бегу в ужасе к кошачьей Соньке и вымаливаю танцы на атомной станции, когда юбка - фырррь, а ножки - тукитук. Фламенко экстази, хотя там Дебора Уэллш не сымалась.