Эротическая сага - 18. Эротические рассказы

ЭРОТИЧЕСКАЯ САГА -18

или НОВЫЙ ДЕКАМЕРОН

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

АНУЛЯ, ЧТО ТЫ ШЬЁШЬ НЕ ОТТУЛЯ?

А Я, МАТУШКА, ЕЩЁ ПОРОТЬ БУДУ!

О свадьбе дочери известного адвоката перешёптывались и судачили все, кому ни лень. Обладателям широких возможностей и узкого кругозора, такого рода происшествия манна небесная, а потому тарелки любопытства и лицемерия опустошались и вылизывались до зеркального блеска. В привычном состоянии скрытого восхищения и откровенной зависти, синьор Бульони плавал доверчиво и радостно, как в собственном бассейне, но сексуальные приключения Агнесс, ещё не ставшие, как он надеялся, общественным достоянием, хотя понимал, что избежать этого не удастся, заставляли напряжённо различать в ламентациях хора, напрягающем голосовые связки до самых верхов, плохо сдерживаемые нотки злорадства и недоброжелательства.

Вынужденно смирившись с двусмысленностью положения, в котором оказался из-за дочери, самолюбивый адвокат не смог примириться с осознанием своей уязвимости в общественном мнении. До сих пор, открытая во всех проявлениях его жизнь, не будучи в тягость, лишь добавляла энергии и бодрости,, используемые с расчётом и умом, так же бывшими предметами зависти, но уже в закрытом для посторонних кругу коллег. А потому чувствовать себя в центре внимания, как в центре вселенной, стало привычным, и расстаться с ним было бы равносильным катастрофе. Но теперь, когда всё, служившее на пользу, угрожало превратиться во вред, тревога овладевала его душой, сковывая и лишая былой уверенности.  

Даже достигнутое с провинившейся взаимопонимание, при опасениях, на короткое время загнанных вглубь, не могло оказаться прочным. В растерянности, овладевшей его душой, призрак суда земного  вернул к, затерявшейся в глубинах души, декоративной религиозности, по причине того, что суд божеский, по крайней мере, на этом этапе, представляет для него наименьшую опасность.

А тут ещё Агнесс и Эдуардо, будто нарочно, подливали масло глупости в огонь любопытства, очевидной сдержанностью в отношениях друг с другом. Сначала это заметили, каждый порознь, супруги Бульони, не ставшие, по понятным причинам, вдаваться в обсуждение и подробности. После помолвки, многолюдной и потому шумной,   число недоумевающих возросло, а на свадьбе доказательства проявились с такой откровенностью, что злые языки затрепетали, как флаги на ветру.

По общему мнению, не ощущалось, свойственного молодожёнам, любовного азарта. Даже в главном, без чего в таких случаях не обойтись: желания, как можно скорее, остаться наедине. Как будто на чужом пиру, усердно отплясывали со всей компанией, не проявляя никаких признаков нетерпения. Невеста была нарасхват мужской молодёжью, жених — женской. И даже возвращаясь к пиршественному столу, всё внимание уделяли еде и гостям, переглядывание и перешёптывание которых, стало самым красноречивым доказательством, что сомнения сменились уверенностью.

Но и до свадьбы между ними не замечалось и намёка на задушевность. Совместным прогулкам и разговорам о будущем, предпочитали кинозалы и рок-концерты, словно опасались остаться наедине. Однажды, расставаясь перед сном, Агнесс, на робкую попытку поцелуя, ответила подставленным лбом, примирившим Эдуардо с мыслью, что в скором времени придётся преодолевать застенчивость девственницы, в его практике не случавшейся.

Отношения, развивающиеся, что называется, по касательной, и не могли быть иными, ибо цели и намерения будущих супругов, ничего общего между собой не имели. А потому, ради достижения их, молчаливо согласовывали свои действия, стараясь не наступать друг другу на пятки. Эдуардо, как более мудрый, немало почерпнувший из наблюдений за шефом, и щедро оснащённый не только увиденным, но и его советами, и легкомысленная кокетка Агнесс безмолвно, даже незаметно для них самих, практически согласовали свои действия для получения каждому их них нужного результата.

Целью Эдуардо было извлечение очевидной для себя пользы из положения, определённом женитьбой, в доме шефа и умопомрачительной связи с его супругой, столь для него комфортной, что конкуренцию ей не могла составить даже молодая жена. В таких случаях, лезущая из всех щелей, самоуверенность не подозревает об опасностях, а предупреждения не принимает всерьёз.

Сложности Агнесс, несмотря на относительно спокойный разговор с отцом, внушивший уверенность, что в его возможностях, как говорится в мудром присловии, любую беду развести многоопытными руками, никуда не делись. Ибо неистребимая потребность в новых сексуальных ощущениях, брала верх над здравым смыслом и заводила так далеко, откуда возврата не предвиделось. И если какие-либо опасения на сей счёт бессознательно возникали в её воспалённом мозгу, гнала их прочь, как гонят от благоустроенного порога приблудного пса  или надоевшего нищего. Немалым подспорьем в этом  была для неё предсвадебная и послесвадебная суете, а что будет после, предпочитала не искать ответа, а ждать развития предуказанных событий.

Но, когда наступившие изменения, потребовали от молодожёнов переосмысления некоторых привычных правил, внушаемых традицией и чувством узаконенного долга, оказалось, что возникли неожиданные неудобства, как и всё неожиданное, казавшиеся непреодолимыми. Видимо, накапливалось ощущение душевного неустройства, не смягчаемого попытками самовнушения, к которому обычно прибегают, когда вера подорвана основательно, хотя не хочешь в этом признаваться даже себе. А раз так, все расчёты побоку. Оставалось лишь надеяться, что кто-то или что-то, от тебя независящее, а посему не нуждающееся в благодарностях, обернёт в твою пользу даже громкое поражение, коль скоро таковому случится. Откуда такая самоуверенность, Агнесс не могла бы ответить даже будучи принуждена, видимо сказывался опыт, приобретенный ею в недолгой сексуальной практике, позволивший понять и оценить силу женского обаяния, одновременно с обонянием собаки-ищейки. А сие означало, что обычная логика отходит на второй, а то и третий планы, заменяемая чередой события, неизвестно откуда взявшихся, и куда ведущих. Кто бы сомневался, что в руках женщины такое оружие массового поражения мужского самомнения, что для исполнения ею задуманного, следует привести самца в состояние грогги. Это был настоящий поединок, этакий танец с граблями, начатый с позиции безнадежности, а законченный, если не полной победой, то с явным преимуществом по очкам.

На отце это было проверено основательно и доказано непреложно. Воссоздавая в памяти фразу за фразой, выражение лица и жесты отца, казавшиеся порой красноречивее слов, удивлялась своей находчивости и чуткости, с которой улавливала его настроение, особенно в моменты, когда за  лисьей скорбностью и притворным сочувствием скрывал страх перед последствиями дочернего легкомыслия. И то, что его предполагаемое негодование удалось смирить, превратив, едва ли не в соучастника, подтверждало общеизвестное, но постоянно нуждающееся в доказательствах: сила женщины в её слабости.

Особенно позабавил её интерес отца к некоторым интимным подробностям её жизни, что окончательно избавило от чувства робости перед ним. Ещё не зная, как сможет воспользоваться своим немаловажным открытием, но, что воспользуется, не сомневалась. Скажем больше, у неё возникали подозрения, признаться в которых не решалась даже самой себе, а при попытке избавиться от них ещё в зародыше, лишь укреплялись в её сознании. Осознавала она глубину пропасти, по кромке которой ступала? Если и осознавала, то в неполной мере. Скорее всего, её мысли бродили вокруг правил приличия, а не морали. Но в обоих случаях побеждала жажда острых ощущений, как у скупца — наживы.

И когда право первой ночи, старательно осуществляемое новоиспеченным супругом, оказалось на поверку всего лишь правом первого раза, и завершилось его разочарованием, Агнесс, потешаясь в душе, не удержалась от непроизвольной ухмылки. Но не по поводу разочарования мужа, а при воспоминании об отце. Как и следовало ожидать, Эдуардо принял смешок на свой счёт. С удивлением взглянул на неё, но промолчал, благоразумно избегая несвоевременного любопытства. И не потому, что был тактичен, а вовремя сообразив, что может натолкнуться на неприятный для себя ответ, не суливший ничего, кроме унижения.

Между тем, в качестве очередного партнёра, могущим обогатить её сексуальный опыт, Эдуардо не выглядел проигравшим. Он делал  то же, что все, но, вместо привычных порывов страсти, с некоторой прохладцей, воспринимаемой Агнесс, словно холодный душ в жаркую погоду, придавая происходящему очарование неожиданности, на что так лакомы извращенцы. Страсть утомляет, тогда, как предчувствие, бодрит. И когда, наконец, вышел из её чресл и умостился рядом, сказала, скрывая, за видимостью безразличия, чувство удовлетворённости,   и, при этом, не очень выбирая выражения:

– В следующий раз будь осторожней. Превращаться в мать семейства пока не входит в мои планы.

– А тех, кто был до меня, тоже предупреждала об этом? – явно уязвлённый, поинтересовался Эдуардо.

– А те, кто были до меня, разве не просили тебя о том же? – отстрелялась Агнесс.

– Они не были моими женами.

– Вот уж не думала, что ты до такой степени наивен. В этот момент для женщины вы мужья. Особенно в тех случаях, когда подвергаете нас насилию.

– Тебе не кажется, что есть вещи, о которых следовало бы предупреждать заранее?

– Именно это входило в мои намерения, но ты не спросил. И я решила, что, как настоящий мужчина, всё понимаешь без слов и воспринимаешь без удивления. – Она помолчала, надеясь, что услышит ответ, но, не дождавшись,   продолжила: – Не будем зацикливаться на прошлом. У каждого оно своё. И у каждого в нём найдётся немало такого, что хотелось бы сохранить в тайне.

– Как тайну сейфа, из которого предварительно вынули содержимое?

Она рассмеялась, приподнялась, опершись на локоть, и, впервые поглядев явно небезразлично, полуспросила-полуприказала:

– Повторим?

Вышло удачнее и осмысленнее. Успокоившись, продолжили  разговор, на сей раз выглядевшим естественным продолжением совокупления, а не послесловием к нему.

Борис Иоселевич

/ продолжение будет /