Однажды в гримёрке

Наверное, прошла целая вечность с нашей последней встречи. И новая определённо не должна была состояться. Но я не удержалась, как всегда. Потому что в том, что касается его — я никогда не могу сдерживаться.

Это место мне хорошо знакомо — полумрак, в котором видно только сцену, свет софитов плавно сменяется то на синий, то на красный, то на зелёный цвет. В красном он выглядит по-особенному…гармонично, что ли. Я ведь всегда считала его ещё тем Демоном, которому отдала свою собственную душу. Абсолютно безвозмездно. Кто продаёт душу и не просит ничего взамен?! Только идиоты.

В этот момент для меня не существует никого. Ни толпы, которая сжимает со всех сторон, ритмично двигаясь — каждый человек в своём собственном танце; ни двух других мужчин на сцене, играющих на своих инструментах. Существует только он. Голос которого обволакивает всю меня, как бархат, от него так спокойно и сладко… Я двигаюсь так же плавно и размеренно, как звучит этот голос, сводящий с ума. Я в нём таю, тону и даже не успеваю толком схватить необходимого воздуха перед новым погружением.

Он замечает меня практически сразу, несмотря на сотни людей, скопившихся в небольшом зале. Я понимаю это по тому, как на секунду меняется его голос, а тело становится напряжённым, натянутым, как струны, на его гитаре. В его глазах что-то сродни ненависти, потому что меня не должно быть здесь. Больше никогда. Да и не только здесь. Меня вообще не должно быть в его жизни. Когда-то он мне сказал: «Похорони меня, это будет самым правильным. Я не заслуживаю ни твоей любви, ни чьей-либо ещё. Я — грёбаный музыкант, я — мужчина в браке, я — чёртов настоящий безумец и поэтому ты похорони меня навсегда. Так нам всем будет лучше. » Но я не смогла. В который раз, не слушаюсь его, поэтому снова стою в этом зале и так пристально вглядываюсь в его лицо.

С момента последней нашей встречи прошёл год. Всего 365 дней, а его лицо так изменилось… Да, он на целую жизнь старше, чем я, но несмотря на это, всегда выглядел намного моложе своих лет. Теперь же я замечаю, даже с расстояния, какой он уставший: чуть впавшие глаза на заметно похудевшем лице, новые проблески седины на волосах, а ещё — между бровей легла заметная глубокая морщина, как будто он провёл всё в время в тяжёлых раздумьях.

На протяжении всего концерта у меня не получается отвести от него взгляд. Я — заворожённая глупая девчонка, что внимательно следит за всеми его движениями и взглядами, которые он слишком часто бросает на меня. Я знаю, одна его часть боится меня, потому что не знает, на что именно я способна, что я могу выкинуть в эту или следующую минуту… А другая его часть всё так же по-прежнему боготворит меня, как Иштар, которой я когда-то была для него, когда он опускал голову к моим коленям. Мой безумный Гильгамеш.

В общем, почему-то сегодня я решила, что если мне и гореть, бездушной, в Аду, то не просто так. За свою душу, которая во власти этого Дьявола, я что-то получу.

Когда играет финальная песня, я хорошо знаю, куда мне идти, останавливаюсь в тёмном коридоре у закрытой гримёрки. Так же я хорошо знаю привычки его товарищей, которые ещё не скоро пройдут через этот коридор, чтобы собраться, потому что они обычно долго курят на улице, а потом угощают коктейлями самых смазливых фанаток. Только он один не курит и не пьёт, такой вот особенный, очень правильный человек… Из всех людей в этом зале, наверное, только я знаю, почему самое крепкое, что он пьёт — чай. Возможно, он уже тысячу раз пожалел, что поделился этим со мной, но честно храню этот секрет, как самое ценное, что можно было доверить мне.

— Чёрт, — он врывается в этот тёмный коридор и буквально шипит мне на ухо, прижимая собой к стене, — я так и знал, что ты здесь!

Иногда я его боюсь. По-настоящему. Наверное, потому что хорошо знаю, на что он способен. По крайней мере, один из них… Или же они все вместе. Поэтому я просто молчу, вжимаясь в стену, но всё равно мне от этого даже забавно.

— Зачем?! Зачем ты это делаешь со мной?

Сейчас мне нечего ему сказать, поэтому я продолжаю молчать, пока он открывает гримёрку и одним резким рывком буквально забрасывает меня внутрь.

Мне нужно собраться прежде, чем я произнесу хоть слово, потому что дрогнувший голос может сдать меня с потрохами и тогда вся иллюзия моей отрешённости будет разбита.

— Ты хреново выглядишь, — произношу скучающим тоном и ухмыляюсь абсолютно по-лисьи.

И он во второй раз проводит свой манёвр — прижимает меня к стене.

— Сука. Ты снова это делаешь — врываешься в мою жизнь и рушишь абсолютно всё, — его ладонь сжимается на моей шее. — Мне абсолютно нечего дать тебе… Ты же знаешь… Чего ты хочешь?

— Тебя, — я его не боюсь так, как должны бояться настоящих сумасшедших. Наверное, потому что сама не совсем нормальная… я гонюсь именно за тем, что чувствую рядом с ним.

— Нет. Я после тебя собирал себя по частям. Тот, который пишет… пишет теперь хреново. Тот, который желает, больше не хочет никого… И это всё — твоя вина, — его рука сильнее сжимает тонкую шею, но мне не страшно.

— Моя… — я смеюсь, хоть и смех выходит абсолютно хриплым из-за его крепкой хватки на моей шее, — ты не больше, чем трус, бегущий от себя и своих чувств.

Его глаза, которые обычно светло-голубые, сейчас абсолютно чёрные, клянусь. Словно сама Тьма поглощает меня в свои чертоги. Это состояние я знаю очень хорошо, потому что так он смотрит только на меня, со смесью ненависти и желания. Дикое, необузданное желание, от которого мутнеет взгляд и всё становится в расфокусе. И это сводит с ума. Причём нас двоих. Поэтому теперь я прижимаюсь не к стене, а к нему, запуская правую ладонь между нами, прямо на ширинку его джинс.

***

Мне хочется, чтобы она боялась меня, а не смотрела вот так — практически боготворя и желая. Хоть кто-то из нас должен быть умнее и сильнее. Я сдерживался слишком долго, поэтому такая её близость делает меня безумным. Да, ещё безумнее, чем я есть. От неё пахнет, как раньше, чуть горьким апельсином и амброй, я запомнил этот аромат с первой встречи. Голова прекращает работать ровно в тот момент, когда она, сквозь плотную джинсовую ткань, сжимает рукой мой возбуждённый член. От этого я отключаюсь, но просыпается Он…

Я грубо и резко вжимаюсь в неё так сильно, что она шипит от боли, столкнувшись с ледяной стеной.

— Ты ведь этого хотела? — как можно плотнее прижимаюсь к ней бёдрами, чтобы она чувствовала, как сильно моё желание, а потом чуть отстраняюсь. Совсем немного, так, чтобы я мог просунуть руку между нами и забраться под эту знакомую и ненавистную красную юбку. Ухмыляюсь её подготовленности, никакого белья. Ну, конечно, эта чёртова девчонка знала, что я сорвусь.

Внутри она неприлично влажная и настолько маняще горячая… Я двигаюсь ритмично и быстро, двумя пальцами в ней и целую мягкие губы, буквально трахая её языком, в такт движению пальцев. Всё происходит грубо, так, что я чувствую медный привкус — тонкая струйка крови стекает по её пухлой губе, а она так же сильно (мстительная сучка) кусает меня в ответ.

С ней я — дикое, сорвавшееся с цепи животное. В моих движениях и желаниях нет ничего о нежности, нет ничего о любви. Только похоть. Сладострастие. Грех. Поэтому, подчиняясь своим животным порывам, я выхожу из неё и облизываю пальцы, которые только что так неистово ласкали её. С жадностью слизываю весь сок, который предназначен только мне. Тот другой… он сейчас предательски шепчет мне, что это всё — неправильно, слишком порочно, а она заслуживает невинной любви и нежности…

— Никакой нежности… — я буквально рычу ей на ухо. — Тебе же нравится, когда грубо?

Конечно, да. Иначе бы тебя не было здесь, родная.

— Да… да… — её дыхание сбивается, ей хочется большего. И я дам ей это. Дам это нам всем.

Беру её за волосы и тяну вниз. Но она и сама знает, что делать. Только от одного вида, как она стоит передо мной на коленях — член ещё сильнее и болезненнее упирается в джинсы. Она послушная девочка, которая словно кошка трётся о мои ноги, прижимается щекой к паху, а потом начинает расстегивать ремень. Поднимаю правой рукой её лицо и провожу большим пальцем по манящим губам. Она обхватывает ними палец и так старательно его сосёт, как бы давая понять, что меня ждёт дальше…

Моя одежда быстро летит вниз. Её горячий язык проходит от самого основания к головке, а потом она резко заглатывает член полностью, в самое горло. Боже… как горячо, узко и до невыносимости сладко. Из меня вырывается стон, хриплый и отчаянный. А она смотрит мне в глаза. Вызывающе. Откровенно. Так не смотрят, когда стоят перед кем-то на коленях. Но она хорошо знает: это я в её власти, а не она в моей. Даже сейчас, когда я кладу руку ей на голову и врываюсь жёсткими движениями прямо в горло, на её глазах выступают слезы, но всё равно это именно она имеет власть надо мной. Ведьма. Чёртова ведьма. Будем гореть в аду. И вместе с ней.

Больше невозможно терпеть и сдерживаться. В голове одна мысль и желание — войти в неё, наполнить её полностью собой, подчиняюсь этому порыву и поднимаю её на ноги, разворачивая лицом к стене. Меня трясёт от нетерпения, я не буду нежным или ласковым. Она послушно приподнимается на носочки, чтобы мне было удобнее войти. Хорошая девочка. Я придерживаю её за бёдра, чтобы войти в неё полностью одним быстрым движением, от которого она вскрикивает слишком громко и мне кажется, о нас теперь знают все. Все знают, что один из солистов в этой гримёрке грубо трахает девушку, что стояла в первых рядах. И мне на это наплевать, пусть знают. Она моя. Только моя. Я вижу, как она ногтями сцарапывает дурацкие картинки на стене, которые всегда меня раздражали. Её стоны такие сладкие, такие страстные… обожаю её слушать. Я двигаюсь в ней, как безумный, слишком быстро, слишком яростно. И вообще очень много этого «слишком». Потому что я слишком долго хотел её, слишком долго ждал её. Возможно, всю свою жизнь, — это говорит тот, другой… и я его прогоняю. Нет. К чёрту.

Мне нравится то, какая она узкая и влажная. Боже. Как она меня хочет, как истекает своим соком и всё, потому что это я. Хорошо понимаю её, потому что мой член такой каменный только с ней, не помню, чтобы я кого-то хотел так же отчаянно. Врываться так, что страшно, что разорвёшь, но от желания не сбежать и никак с ним не справиться. Я долго прятал это внутри, садил себя на цепь и теперь сорвался… Одной рукой опускаюсь к ней между ног, лаская клитор в такт своим безумным движениям внутри неё, другой обхватываю её поперёк груди, прижимая к себе, как можно ближе. Этот запах… Аромат духов, который смешался с феромонами, с желаем, с сексом… От этого хочется быть ещё ближе, двигаться ещё яростнее. Но я сбавляю темп и кусаю её тонкую бледную шею, от этого порыва остаётся заметный след и я, словно, в извиняющем жесте, тут же зализываю это место, напоследок подарив поцелуй. Она в ответ стонет и извивается подо мной.

— Господи… — её голос хриплый, срывающийся… — пожалуйста…

— Что «пожалуйста»? Господи… — ухмыляюсь, сейчас мне действительно смешно. — Я же Сатана, ты забыла?

— Пожалуйста… не смей останавливаться… — она как-то ухитряется рукой прижать меня ближе к себе, а ещё поворачивает лицо и смотрит снова так вызывающе, как будто проверяет, выдержу ли я её взгляд.

И я вновь продолжаю эту безумную карусель. Ещё пару толчков… То, что я делаю — необдуманное, глупое, очень юношеское, но я не могу остановиться. Я изливаюсь прямо в неё, горячую, влажную… Она кричит, расслабляясь в моих руках. Протяжно. Громко. Сладко. Заполняю её собой и в этот момент мне почему-то кажется, что это очень правильное. Моя сперма, которая смешалась с её влагой и теперь стекает по нашим телам. Всё это одновременно правильно и очень неверно. Я идиот. Самый настоящий.

— Ненавижу тебя, — голос звучит грубее, чем планировалось. — Ты знаешь?

— Я тебя тоже. — она усмехается и мне от этого почему-то очень тепло.