Тайна балерины матильды ксешинской

История, друзья, это всего лишь, совокупность гипотез, переделанных историками на свой, удобный для исторической ситуации лад. Одну из таких гипотез я и хочу предложить вашему вниманию, не претендуя на историческую достоверность.

1.

Осеннюю даль пожар зари узорил лазурным отблеском небес. Был слышен хриплый крик гагар. Ввечор, в роскошных чертогах отеля «Бельведер», на балу, устроенном в честь Дня Ангела Великого князя Ульриха Ермолаевича, с самого начала было зябко, оживленно и шумно. Сверкали в дамских ушах бриллианты, яхонт, бирюза, перламутр, нержавейка. Шампанское, мадера, граппа, кюммель, перно, сакэ, гранатовый кисель и квас лились рекой в этот светлый омут порока. Шустрые половые, специально выписанные к торжеству из Междуречья, в расшитых кумачовых рубахах виртуозно сновали между гостями с подносами с канапе, раками, устрицами, салом и расстегаями. Сводный Камерный оркестр цыган играл Штрауса, Монти, Листа, Сарасате, Монтеверди и Оффенбаха. Гости: камергеры, юнкера, камеристки, гоф-маршал, модистки, канцлер, самозабвенно танцевали польку-бабочку, мазурку, жок, хабанеру, сиртаки и канкан. Какой-то аноним во фраке уже блевал в углу огромной залы в дрессуар, кто-то спал на бержере, вольготно разбросав члены тела своего по всему пространству одра.

Особое внимание в этой пестрой, шумной толпе, привлекала невероятной красоты дама с высокой прической, в шикарном красном, ажурном платье-гляссе из тарлатана, скромно, и одиноко стоявшая возле мраморной колонны, неторопливо потягивая живительную влагу сакэ из керамического очоко. В ней без труда можно было узнать великую балерину Матильду Ксешинскую, покорившую своим искусством хореографии Европу, Азию и Африку.

Продираясь сквозь суету, и бушующую, потную, трясущуюся массу тел танцующих господ, как через непролазную сельву, к великой танцовщице устремилась парусным корветом блистательная брюнетка, красавица, в бриллиантовом колье и в безрассудно декольтированном платье. Наконец, всклоченная трудной стезей, она оказалась рядом с очаровательной избранницей Терпсихоры.

- Ксешинский! Матвей! Ибать колотить! Ты ли это? – тяжело дыша, воскликнула запыхавшаяся красавица, поправляя измятые ризы, сбившийся набок тюрнюр, растрепанную в толпе прическу.

- Чу! Очам своим не верю! Исидор? Дункан? Вы? – в невероятном удивлении воскликнула великая балерина, побледнев от неожиданного явления, роняя керамическое очоко с сакэ на паркет. Власы ее на секунду встали дыбом. Дамы нежно и трогательно обнялись, как и подобает чувственным людям, разлученным силой исторических обстоятельств.

- Что с тобой случилось, поручик? – Дункан сильно, больно, по-дружески, хлопнул балерину по крепкому, покатому плечу, - Ты совсем не похож на себя прежнего!

- Да и вы, штабс-капитан, совсем уж не тот, молодцеватый герой Брусиловского прорыва, - горько усмехнулась Ксешинская.

- Что да, то да…. – легко согласился штабс-капитан, - Много воды утекло! А помнишь ли,   поручик, наше масштабное наступление в Пруссии. Битва при Таненберге… Славные были времена! Так ведь?

-  О! Да! Как не помнить, штабс-капитан! – с печалью в голосе, отвечала Ксешинская, - Это был наш косяк! Войска Пауля фон Гинденбурга, наголову разгромили наши части. Мы с вами еле выбрались из этого срамного пекла. Насколько я помню: командующий фронтом, генерал Самсонов, не смог принять это поражение и покончил с собой.

Дамы склонили головы и помолчали минуту, вспоминая погибших товарищей.

- Ну, теперь расскажи мне, Ксешинский, что случилось с тобой? – прервал паузу Исидор Дункан, закуривая длинную, душистую папиросу «Гитана», - Отчего ты пошел в балерины? Как ты стал Матильдой?

Поручик тяжело вздохнул, в слепом отчаянии покрутил головой, поправил сползшую бретельку лифчика.

- Да ты, Айсейдора и сам все понимаешь. Когда к власти пришли большевики, развязав кровавый режим репрессий, мне пришлось спешно сменить имя, профессию, образ жизни и даже пол. Поскольку я с детства любил танцевать, то решил связать остаток жизни с балетом. Ты же помнишь, я еще в окопах виртуозно крутил фуэте. Я ведь бывало, крутил фуэте по тридцать два раза на краю окопа. Снайперы австрийские никак не могли в меня попасть. Как говорится: «Не соберешь овес – наглотаешься слез! »

- О, да! Это было прекрасное зрелище! – восторженно воскликнул штабс-капитан Дункан, - Я, Матильда, подсознательно,   невольно, завидовал тебе. Я ведь тоже любил танцевать. По ночам, в дозоре, когда войска пребывали во власти Морфея, я танцевал в одиночестве на передовой. Ты же помнишь, как я танцевал галоп!

- О! Да! Галоп! Аллюр! Иноходь! Переход на рысь! Это было великолепно! Конь под тобой гарцевал, как Буцефал! Да что там Буцефал! Как Конек-горбунок, как Сивка бурка, вещая каурка!

- Ну, уж ты прямо скажешь тоже, Сивка бурка…. - смутился Айсейдор Дункан, - Мне до Сивки бурки еще ссать да ссать! Хотя именно я основала школу свободного пластического танца на основе древнегреческого синкретичного искусства…

Подружки весело рассмеялись, и, взявшись за руки, чмокнули друг друга в карминные губы. Оркестр грянул «Во саду ли, в огороде». На сцену вышел великан Федор Шаляпин в шиншилловой шубе. Зал восторженно рукоплескал великому певцу.

- Ну и кто же тебе детородный х... й кастрировал? – спросил Дункан, выпуская из носа дым замысловатыми кольцами.

- Профессор Преображенский. Слыхал про такого?

- А как же! Светило! Говорят, он самому Ленину что-то там пришивал….

- Да и Маркс у него под скальпелем лежал. А вот кто сиквестировал твой яшмовый стержень? Я в бане наблюдал его однажды. И думал я: О, как же жаль терять такую красоту!

- Я сам себе писюн отсек. – с некоторой толикой гордости ответил Дункан, - Шашкой своей вострой. Отсек вместе с бубенчиками! Одним ударом!

Айседора Дункан рубанула воздух воображаемой шашкой, показывая, как она отрубила себе срамной уд.

- Да! Ты был великий мастер рубить шашкой все что попадет под горячую шашку. – с уважением и восторгом произнес Ксешинский, - Извини за нескромный вопрос, Айсейдора. Я читал в газете, что ты с поэтом каким-то сочетался браком?

- Есть такое. Сережкой звать его. А куда денешься? Конспирацию блюсти надо! А ты? Ты с кем мутишь?

- Я? Я в основном с царственными особами. А что мелочиться? Живу в чертогах богача. В обетах роскоши нечистой.

- Любо! Так держать, дружищще! Жизнь одна. И прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.

- Прекрасно сказано! – одобрила поручик Ксешинская.

- Кстати! А что слышно про ротмистра Витьку Колонтай? Славный был боец! Бесстрашный, бедовый!

- О! Витька Колонтай сейчас не Витька вовсе, а Виолетта. Да он и не ротмистр уже. Он сейчас нарком!

- Эх! Так и не завязал! – с горечью ярился Дункан, в отчаянии хлопнув себя по персям, - Я ему еще тогда в четырнадцатом говорил: завязывай с опиумом, Витек… Он как с Шанхая вернулся….

- Да нет. Ты не понял, Айсейдора. Колонтай сейчас - народный комиссар, нарком, значит. Он с Пашкой Дыбенко, матросом мутит. А Пашка сейчас комиссар по делам морского флота. Кто был ничем, тот стал всем….

- С Пашкой, с этим плутом, смрадным халявщиком? – в отчаянии воскликнула Айсейдора, закрыв ладошками лицо, - Ужас! Несносный! Он и ко мне под тюрнюр ручищами лазил, в кусты рододендрона пытался затащить. Я его отшила! Фи! Какая пошлость!

- Так ведь он не Пашка вовсе. Полину Дыбенко помнишь, девчушку из кардебалета? Она в труппе Вацлава Нежинского еще танцевала.

- Полина? Как же! Помню! Худенькая такая? Грудь второго размера? С низкой социальной ответственностью? Я, к своему стыду, к ней в бордель не раз наведывался в Петербурге.

- Профессор Преображенский этой бедовой девахе, Полинке мое хозяйство пришил! Вместе с бубенчиками! А мне ее грудь второго размера приспособил. Вот пошшупай!

Штабс-капитан без особого энтузиазма безразлично потискал новую грудь поручика Ксешинского.  

- Да. Какое невероятное легкомыслие! О! Как далеко шагнула медицина! – штабс-капитан Дункан закрыла в притворном отчаянии  глаза, и замахала подле носа веером, - А что слышно про Игорька Арманд?

- Игорек, говоришь? Да он уже десять лет как – Инесса!

- Инесса? О! Чудеса-мудеса! А Карл? Карл Цеткин? Неужели и он?

- Представь себе, Айсейдорка! Он давно уже – Клара!

- Клара! Ха-ха-ха-ха…. Украла у Карла корралы… Ха-ха-ха-ха…. Да! Как, все-таки, политическая парадигма меняет людей!

«Лю-у-у-у-д-д-д-д-д-и гибнут за мета-а-а-ал-л-л-л-л-л-л-л…. » ревел со сцены великий певец, обращаясь к прелестницам-танцовщицам, простирая к ним белесые, нетруженные руки. Айсейдора Дункан некоторое время, прикрыв в истоме густо насурмленные глаза, слушал пение, притоптывая в такт бритой ножкой в сафьяновой туфельке, потом как будто бы очнулся от забытья.

- Слышь, Матильда! А вот - Федор? Федор Шаляпин? Он у нас - кто?

- Федор? Шаляпин? – Ксешинский улыбнулся своей широкой, белозубой, доброй улыбкой, - Шаляпин – это мужик! Он, похоже, один не менялся…..