Тевтонская гимнастика. Художественно или Эротика инцест рассказы художественная

Нецензурированным сайтам               

Не испытывая больше такого уровня вожделения к нолям и единицам, как к виртуальным образам Бэйли и Кристины, я высокоблагоразумно прикончил несколько затянувшийся цикл  " Принуждения к любви ", отметив опытнейшим взглядом полнейшую достижимость результатов : раз уж Годохма с мужем прямо берут в основание порнороликов мои сценарии, а Криська то прикрывает свой Инстаграм, то вновь делает общедоступным во имя батьки Лукашенки, одного из умнейших диктаторов века, даже пары, если считать век нынешний двадцать первым, в чем я сомневаюсь, осматривая окрестности моего местообитания, где нет дорог, нет ни х... я и х... й с ним, как говорится, прикончил, в общем, издеваться над моей тоненькой любимкой, без чьего незримого присутствия мысленно я уже не представляю своего сетевого существования, а это и есть самое настоящее принуждение к любви в обратку, прикипел сердцем к моей евреечке, дрочу на гладенькие и блестящие ножонки, любуясь неожиданно крупной для такого хрупкого тела грудью, мечтаю и воображаю, тем самым, товарищ Пикачу, вставая на верный курс не Асфиксии Нуар, своей непрезентабельной магией накернувшей отображение фашистской сказочки о мудацком правдорубе, вечно забывающем грехи отцов и дедов, самоуничтожавших святой сталинщиной собственный народ, а Сандро Ботичелли и рано двинувшего кони Санти.

- Форнарина !

Рафаэль тяжело поднимался по лестнице, придерживая неистово колотящееся в груди мышонком сердце, то стукотеющее часто и как - то глупо, словно поймался воробей в тенета и теперь скачет, пытаясь выбраться из навязываемого рожденному свободной птицей существу зоопарка, этого по Юзу пожизненного кандея для невиновных, то замедляющегося, как обрывы коннекта, процветающие инновациями экс - премьера в России, с какого - то перепугу решившей влететь в двадцать первый век немытой рожей связного Чичваркина, постулирующей педальный принцип замоскворецких купчиков  " Не обманешь - не продашь ", в чем, видимо, таился малопостижимый смысл несогласия и сопротивления торжествующей Минерве нашей почвенной глупости борзых щенков, впрочем, это скучно и на хрен.

- Форнарина, твою мать !

Он встал на пороге и зашатался, белея, покрываясь липким холодным потом, зарождающимся где - то посередине спины, его капли тягуче собирались и потом щекотали поясницу, неторопливо скатываясь в сторону жопы, по канонам аттических скульпторов и керамических дел мастеров, мастыривших на раз колоссальных мужиков без анахроничных пиджаков, пока тряска планеты не сшибала их изделия в высокую соленую воду.

- Глупо, - сказала рыжая и кудрявая, прихорашиваясь перед венецианского стекла окном, выплавленным из люстры Мимино подручными Леонардо, конкурирующего с Санти карданом и всегда, - утапливать материал в море. Чурки бешеные поумнее будут, просто взяли и расшибли штангами статую Юстениана и перелили на пушки орудий, громя цесарцев и прочих савойцев.

- Люстру стулом задел Мимин - то, - заметил Рафаэль, садясь на пол и кладя усталую голову на колени рыжей, - испытывал личную неприязнь и в туалет захотел, а там занято.

- Мужик на очке сидел, - предположила Форнарина, круговыми движениями прохладных пальцев снимая головную боль рисовальщика, - срать хотел, хлеб украл, а закон покарал так жестоко : час сидеть, кудри темные стали седеть. Хезал ловко, с шумом песен, кедой топая о стену, был такой строитель Ресин, но как Шанцев канул в Лету.

- Со стеной рифмуется молоток, - не согласился Рафаэль, закрывая глаза, - херачащий по бошкам англиканской школоты.   " Уолл " и  " хаммер " - самая рифма.

- Да ложила я на английский, - засмеялась Форнарина, вставая, - мы с тобой персонажи русской сказочки, - она раздевалась порывистыми движениями смуглых конечностей, обнажая гладкое и блестящее тело, - пишущейся на русском для одной забавной еврейки.

- Гнида твой автор, - закричал Рафаэль, по шуршанию шелка зная опытно, что придется встать и рисовать, наплевав на сердце и усталость, а потом долго елозить меж ног рыжей, трясясь как подзаборная сючка от нежности и вожделения, покрывая поцелуями горячее тело и планируя следующее полотно, на котором рыжую надо бы изобразить Евой Браун, что ли, - из стосорока мильонов не нашел никого другой нации, как из этих.

А я, завершая кратенькую, как и подобает для сестры таланта, сказочку, скажу, что давно не было настоящего плагиата не из меня и не в символ опускания самонадеянных игроков, лезущих мокрыми носами в наши игры разума. Стихоза, стал быть.

Как медиум, опорожнив сосуд

Своей души, притягивает нежить —

И пляшет стол, и щелкает стена, —

Так хлынула вся бестолочь России

В пустой сквозняк последнего царя:

Желвак От-Цу, Ходынка и Цусима,

Филипп, Папюс, Гапонов ход, Азеф…

Тень Александра Третьего из гроба

Заезжий вызывает некромант,

Царице примеряют от бесплодья

В Сарове чудотворные штаны.

Она, как немка, честно верит в мощи,

В юродивых и в преданный народ.