Игра с тенью. Дуэль Тениша. Глава 43 aka Семейная инцест игра

Глава 43. Шторм

Потянулись часы полного безделия.

"Молись, чтобы мы без приключений дошли до Салангая", так сказал храмовник, и я всерьёз обдумывал его слова.

Нет, молиться я не собирался, но мысль о возможных "приключениях" меня заинтересовала.

Дело в том, что в крюйт-камере хранились запасы пороха вместе с загруженным на Сарабе серебром, и я рисовал в своём воображении, что напади на нас какое-то враждебное судно, "Зверь" будет вынужден принять бой и крюйт-камеру откроют, чтобы доставлять порох к орудиям и вот тут-то я смогу... Что смогу? Извернувшись, подглядеть в окошко, как солдаты бегают туда-сюда? А при метком попадании смогу вместе с порохом взлететь на воздух? Или при злосчастной судьбе "Зверя" утонуть вместе с ним, запертый тут как крыса — нет, даже хуже, ибо крысы бегут с обречённого корабля, у меня же такой возможности не будет.

Я тщательно обыскал свою камеру, надеясь, что вдруг впопыхах забыли в углу какой-нибудь инструмент и я смогу, подобно Бастьену-Храбрецу, проковырять дыру в стене. Правда, стена была каменная и Бастьену понадобилось для того двадцать лет и действовал он в романе господина Дюмона, большого выдумщика. Но вдруг да получится?..

Инструмента не оказалось. Все углы были пусты, ни завалящего гвоздя, ни долота, забытого плотником — ничего.

Время шло и мне казалось, что уже давно наступила ночь, но ни еды, ни воды мне не приносили.

Что если конквидор забыл обо мне? Или ещё хуже — помнил и решил-таки уморить?

К тому же стало душновато. В поисках свежего воздуха мне пришлось, как пауку лезть к окошечку. Я повис там, цепляясь за прутья решётки и упираясь ногами в стену.

Долго так не провисишь, и я спустился обратно на пол.

Незаметно я провалился в сон, и приснился мне рынок Валлоты, где я, счастливый, покупаю шали матушке и шкатулку для Клекле. Потом вдруг появилось забытое лицо цыганки, она цокала языком и сокрушённо покачивала головой.

Но тут из забытья меня вырвал скрежет отпираемого замка: мне принесли не только воду, но и порцию сухарей.

Так меня кормили всё время и я понимал, что через пару недель — буде плаванье затянется — от меня мало что останется.

В остальном же дни тянулись скучные и однообразные в тишине, темноте и одиночестве. Но я умел развлечь себя и одиночество меня не тяготило.

Мысленно я писал статьи на разные темы, в том числе на самые отвлечённые: о неизбежной победе Прогресса, о пользе Просвещения и написал для "Болтуна" серию репортажей о Салангае и даже прикинул, сколько мог бы содрать с Нуаре. Получалось немного.

Однажды началась килевая качка, весьма неприятная, но случающаяся в фордевинд. Похоже, мы летим на всех парусах, и капитан весьма рискует.

Я пообедал припасённым сухариком, со вздохом вспомнив Нау, и снова взялся за статью. Но работа не шла. От болтанки и голода кружилась голова.

Тем временем качка усилилась, стук шагов над головой стал частым, дробным, спешащим. Я чуял шторм.

Если шторм — то, может быть, меня выпустят? Я ведь могу пригодиться на работах?

Но нет. Обо мне как будто забыли. Я скорчился в углу и попытался заснуть. На какое-то время мне это удалось, но проснулся я от того, что меня швырнуло на стену с такой силой, что я ушиб плечо.

Я снова полез наверх к окошку и попытался разглядеть хоть что-нибудь. Видимая мне часть часового была на месте.

Я понимал, что судно несётся куда-то со страшной скоростью.

В Поясе Бонома такой полёт небезопасен. Здесь много островов и островков, мелей, рифов, налететь на любое препятствие — дело времени.

— Анселас! Наверх! Все наверх! — раздался голос, и я увидел, как храмовник покинул пост.

Я закричал ему вслед, но среди других криков и поднявшегося шума меня не услышали.

Я спрыгнул на пол.

Через секунду раздался грохот. Я подпрыгнул от неожиданности. Быть может, уже наскочили на риф? А я заперт здесь?! Может быть, Нау сумеет пробраться…

Чёрт, опять грохот! Вот здесь. Похоже, сорвался плохо закреплённый ящик, и он колотит в стену крюйт-камеры. Немаленький вес у этого сундука!

Груз раз за разом со всего маху обрушивался на дощатую стену, и я старался предугадать, куда он ударит, чтобы не попасть под него, если стена не выдержит.

Я следил, как прогибались под ударами доски, и в какой-то момент одна из них не выдержала — в мою каморку с треском въехал окованный железом угол.

Это он! Это наверняка он — драгоценный ящик с серебром!

Но как его вскрыть?

Ящик произвёл свою обычную эволюцию: он отъехал при очередном наклоне "Зверя" и с новой силой врезался в тот же место, расширяя пролом. Теперь его заклинило — обратно не пускали доски.

Эх, был бы ломик или топор!

Я так увлёкся ящиком, что упустил из виду одну деталь: я всё ещё не был свободен и находился в запертом помещении. Конечно, появился пролом в крюйт-камеру, но, скорее всего, и она была заперта снаружи.

Что же делать? Втащить стокилограммовый ящик в баталерку и попытаться выбить им дверь?

Надо пробовать. Надо делать что-нибудь! Я прошлёпал к двери… Что?!

Прошлёпал?

Под моими ногами раздавался плеск воды.

Я буквально оцепенел от ужаса.

Вода! Это конец! Корабль тонет и я вместе с ним!

Вдруг послышались громкие удары. Колотили по моей двери. Грохот, лязг железа! Что это? Неужели?..

Наконец разбитая дверь была отброшена мощной рукой: в проёме стоял мой Нау! Мой гигант!

Свет, воздух, шум бури и стоны "Зверя"!

— Ходу, ходу! — крикнул мне Нау, протягивая огромную ладонь, в которую я уже готов был вцепиться, но…

— Нет, Нау! Мне нужен ломик или топор, что-нибудь, взломать это, — я указал на сундук, въехавший в мою камеру.

Нау помедлил, видно, решая: не сошёл ли я с ума в одиночестве и страхе.

— Нужно вскрыть ящик, — твёрдо сказал я, и что-то в моём голосе подсказало боцману, что я понимаю, что делаю.

Он протянул мне топор, которым вскрывал дверь, и я как одержимый набросился на сундук. Доски поддавались плохо — дерево было крепким, Нау перехватил у меня топор —  всё-таки он полагал меня неженкой —  и через несколько секунд ящик раскрылся.

Я заглянул внутрь и увидел чёрный, глянцево поблёскивающий щебень — и ни следа серебра. Ящик был набит под завязку черным каменным крошевом.

Но всё же надо было убедиться, что в нём не спрятаны слитки. Я стал выгребать щебень. Нау, глядя на меня, сначала что-то пробормотал неодобрительно, потом начал помогать мне, выбрасывая камни и шаря внутри в поисках слитков.

Мы выгребли половину, нащупали дно — никакого серебра и в помине. Я не сомневался, что нет его и в других ящиках.

"Зверь" оказался пустышкой!

Тем временем вода прибывала и дошла нам уже до лодыжек. Мы кинулись к выходу, поднимая маленькие волны. Корабль осел и теперь раскачивался меньше, что облегчало нам продвиженье. Но вдруг, когда мы были у самого люка, раздался страшный треск, грохот, крики, перекрывшие даже вой бури.

Я решил, что мы наконец сели на мель, но Нау, побледнев, сказал:

— Грот.

И верно, когда мы выбрались на палубу, то застали жуткую картину: грот переломился почти у основания, он рухнул на правый борт, но, удерживаемый такелажем, сильно кренил корабль. Лёжа на боку, полузатопленный, «Зверь» был похож на издыхающее животное.

Но всё ещё можно спасти!

Если собрать людей и перерубить снасти, можно сбросить смертоносный грот в воду и освободить корабль.

Я хотел было крикнуть это Нау, но он давно уже понял, что я хочу предложить, и помотал головой, указывая куда-то на нос судна. Я вгляделся, но ничего не различил. И в ту же секунду небо прорезала яркая молния, и при её свете… Боже Единый! Прямо перед нами темнела громада скалы! Нас несло на неё. «Зверю» не спастись!

Я вскрикнул, загрохотал гром и новая молния — чуть слабее — осветила бушующие волны и палубу обречённого корабля. При этом мгновенном свете я увидел на шканцах за штурвалом щуплую фигурку. Он стоял как мальчишка — широко расставив ноги, неподвластный ни волнам, ни ветру. И шляпу, и парик давно снесло с его головы, но в эту минуту капитан показался мне более величественным, чем за всё время нашего знакомства.

Конечно, он не смог бы удержаться там без опоры — он привязал себя к штурвалу.

Гвейо Фрайц, капитан «La Fiera volando» совершал последний полёт вместе со своим погибающим судном.

Сколько времени нам оставалось? Минута? Может быть, две?

Мы отчаянно цеплялись за переборку на полубаке, когда нас захлёстывала вода. Нау пытался прикрыть меня, и когда я повернулся к нему — что-то сказать, вдруг поцеловал меня крепко, жёстко, коротко и крикнул мне в лицо:

— Меня зовут Кларенс Ган с острова Руннау! Запомни! Кларенс…

На нас обрушилась тонна воды. Волна всё не спадала и не спадала, и я подумал, что захлебнусь вот сейчас, даже не попав за борт. Я жмурился и держался за разбухшее дерево переборки. Держался изо всех сил… Как вдруг почувствовал что-то…

Волна, наконец, схлынула.

Нау… Кларенса не было рядом со мной.

Следующая волна унесла меня.

Когда именно «Зверь» налетел на скалы, я не увидел. Я пытался выплыть, и удержаться на поверхности бушующего моря, и изредка сделать вдох, когда вода не захлёстывала мне лицо — ничто более меня не интересовало.

Рядом со мной всплыл обломок мачты — не слишком толстый, но всё же с ним я смог бы продержаться дольше. Я чувствовал, что начинаю слабеть.

Эх, мне бы немного сил!..

Сил?!

Так вот же они! Глупец! Как я мог забыть! Средство от усталости, драгоценный подарок Лодольфино! Неприметная бутылочка так привычно лежала у меня за пазухой, что я и чувствовать её перестал!

Одной рукой я нащупал под робой фляжку и смог её достать. Цепляясь за беспрестанно крутящееся бревно, периодически погружаясь в воду с головой, открыть фляжку и вытащить пробку — не такая простая задача. Но едва это у меня получилось, я впился в горлышко. «Один глоток. Второй — смерть! ». Я вовремя вспомнил предостережение графа и остановился.

В ту же секунду коварное бревно развернулось, крепко треснуло меня по голове, и фляжка камнем ушла в пучину. Наверное, рыбы в этом районе в течение часа будут очень активны. Впрочем… я был оглушён, наглотался воды, едва не терял сознание, не до рыб… Пусть живут как хотят.

Наверное, на секунду я всё-таки лишился чувств, потому что когда я открыл глаза, то очень удивился.

Почему я тут так беспомощно барахтаюсь, боюсь захлебнуться в какой-то луже? Мне показалось, встань я на ноги, я бы спокойно перешагнул волны — это было бы очень естественно.

Но по правилам неведомой этой игры мне полагалось плыть, а не шагать через волны, уж так тут  принято. Ну а раз так, то я поплыву на хорошем, удобном бревне или вот на этой широкой доске. Я в несколько гребков достиг обломка доски и даже улёгся на неё животом. Теперь оставалось грести. Куда? К счастью, в момент очередной вспышки я, с моей доской, был на гребне волны и увидел просвет между скалами, полосу гладкой стремнины, и далее звериным чутьём угадал берег. Отлично! Туда и направимся!

Я грёб быстро. Всё остальное вокруг меня казалось мне чрезвычайно медленным. Волна, которая хотела догнать меня и опрокинуть, казалась мне смешной и неуклюжей, и я посмеялся над ней, ловко направляя свою доску мимо двух смертоносных скал, которые раньше напугали бы меня, лишили сил и воли и расплющили бы о свои каменные тела. Теперь же я перепорхнул через них, едва не погладив их мокрые глупые бока в снисходительном порыве.

Куда им до меня!

Точно подчиняясь моей полной уверенности и поняв, что нынче больше поживиться не удастся, шторм начал стихать. Мою доску ещё мотало по волнам, но я удерживал её твёрдой рукой и даже получал удовольствие от такой скачки. Мне представилось интересным встать на неё ногами и помчаться над морем. Да, хорошо бы! Но как-нибудь в другой раз, сейчас мне надо грести к берегу. Я чувствовал впереди его устойчивую твердь.

К счастью, меня встретил песчаный пляж, а не отвесные утёсы, и я, сделав несколько последних гребков, гордо ступил на землю.

Впереди я увидел огонёк — вероятно, окошко рыбацкого домика, и направился туда, как вдруг на середине пути кто-то выдернул у меня землю из-под ног!

Коварство! — успел подумать я и провалился в темноту.

***

— Снаряжай лодку, говорю.

— Чавой-то сразу лодку?

Первый голос женский, с дребезжанием, старушечий, второй — старика.

— Дык волос у его тёмный? Тёмный. Глаз у его… — я почувствовал, как мне приподняли веко, я увидел две склонившиеся надо мной головы.

— От! Глаз, вишь, светлой!

— А зовут его как? — не сдавался старик.

— Эй, мил человек, прозывают тебя как?

Я открыл рот и захрипел:

— Жжрать…

— Ну, вот, а ты говорила — лодку. А он господин Жирать, а никакой не той… Тенинш.

< предыдущая – глава – следующая >