Сераль шейха. Эзотерика

Серая шейка

Последнее время ее преследовала усталость, а в голову лезли, назойливые как мухи, тоскливые мысли. Вот и сейчас она шла к грязному, заросшему тиной пруду, тяжело переваливаясь на своих коротеньких, перепончатых лапках, и думала, что вода в былые дни была не такая мокрая, аппетитные, сочные черви и улитки попадались чаще. Нынче и вкус у них совсем не тот. А что стало с погодой! Откуда этот противный, моросящий дождь, которому кажется не будет конца? Она брезгливо встряхнула мокрыми перьями. В следующий миг чьи то крепкие, острые зубы впились прямо в беззащитное горло нашей героини. Резкая, как вспышка, боль пронзила все ее существо. Однако она не ощутила ни страха, ни особых страданий. Напротив, после череды мучительных, но кратковременных судорог, ей стало покойно, уютно и хорошо. Не будь она простой серой утицей, она бы наверное сказала, что на нее снизошло великое умиротворение и благодать, которых она так ни разу и не испытала при жизни. Все тревоги и горести оставили ее -- разлетелись впрах, точно осколки разбитого стекла или пыльца с крыльев бабочки. С удивлением она обнаружила, что эта бабочка -- она сама! Опробовав свои новые крылья, прозрачные и переливающиеся, как алмазы в царской диадеме, она сделала ими пару взмахов и была тут же подхвачена мощным потоком нестерпимо яркого света. Раньше она бы не выдержала и мгновенно сгорела бы в этом огне, в этом невыносимом, всепожирающем пламени. Но сейчас ей стало так весело, радостно и легко, как никогда раньше. Она уверенно полетела навстречу источнику необыкновенного сияния. По мере подъема ее обновленная плоть становилась все прозрачней, все невесомей, и еще лучезарнее играли и переливались всеми оттенками счастья радужные крылья. Но вот это чудесное создание, которым неожиданно стала бывшая серая уточка, ощутило некую тяжесть, как будто крошечные песчинки прилипли к кончикам пальцев на босых ступнях ее голых ног во время прогулки по пляжу. Тяжесть все росла, увеличивалась, тянула вниз. И в какой то момент, не до конца освободившаяся от своего низменного земного начала душа, а это была именно она, начала падать. Ее стало засасывать в чудовищную, бешено вращающуюся воронку. Будто тонкая воздушная ткань радосного блаженства, окутывавшая ее вначале, внезапно лопнула, и наш беспечный мотылек закружился в неистовом вихре, уносившем его прочь из лучезарного майского полдня назад в непредсказуемую, чреватую опасностями зимнюю ночь. В конце черного тоннеля забрезжил свет и ошарашенная своим внезапным падением Психея увидела блестящий в искусственом дневном свете кафель, кабинку туалета женского общежития и молоденькую второкурсницу пединститута, проводившую тест на беременность. Девушка только что увидела результат, роковую второю полоску, подтвердившую все ее опасения. Она ждет ребенка!

Но давайте вернемся немного назад. Чьи же это были зубы, послужившие причиной всех последующих перепитий? Была ли то кошка, лисица, а может быть гончий пес или борзая? Нет. На этот раз виновником трагедии оказался молодой волк. Старая утка стала его первой добычей. Утолив голод, лесной бродяга отправился дальше на поиски новых приключений. Гибель каждой последующей жертвы делала его чуть-чуть опытней и сильней, но также приносила разочарование, оставляла неудовлетворенность, ощущение того, что вновь и вновь ожидания его не оправдываются. То, что удавалось ухватить челюстями, было отнюдь не тем, чего смутно алкала его звериная суть. Главное ускользало от его неведающих жалости клыков каждый раз. Клеймо смерти, служившей ему хлебом насущным, проступало отчетливей день ото дня. И однажды волк понял. Пришла старость. Боль и страдание, которые он систематически причинял другим, тяжелым бременем легли на его плечи, истощив и покалечив безупречное когда то, полное энергии и злого задора тело юного убийцы. Устремив взгляд туда, где в недосягаемой вышине плыл и словно сочился сукровицей на угольночерном бархате небес бледный лик полной луны, напоминающей выбеленный морскими ветрами человеческий череп или эмблему пиратского корабля, матерый хищник поднял вверх свою широколобую голову и завыл.

Звучит выстрел. Серый ощущает чудовищный толчок и подпрыгивает. Мир переворачивается. И волк начинает проваливатся в опрокинутые небеса. Напоследок он видит нечто напоминающее бесформенную, хвостатую кляксу, распластавшуюся на запятнанном снегу, и выбегающую из леса уродливую двуногую тень с дымящейся палкой в руке. Кадр фиксируется и лента начинает перематываиъться в обратную сторону. Теперь жизнь перед зверем разворачивается, начиная с конца. Вот он отрыгивает, как в извесной сказке, вчерашнюю добычу. Полевку. Мышь как ни в чем ни бывало выскакивает из зубастой пасти вон и бодро бежит вперед хвостом за пятящимся от нее волком с гротескно искаженной, кровожадно оскаленной мордой. Картины мелькают все быстрее и уже ничего нельзя разобрать. Дальше случается нечто необъяснимое. Волк чувствует, что его начинает выворачивать наизнанку. Из пасти появляется кончик хвоста, похожий на кровавое щупальце инопланетного монстра, потом облепленные голыми мышцами суставы и кости задних конечностей, шевелящийся клубок с потрохами, пульсирующий комок сердца, опутанный синими жилами, и легкие... Когда черед доходит до головы, волк слепнет и оказывается в полной темноте.

Нарастая, появляется высокий, леденящий свист. От него цепенеет душа. Звук становится все тоньше и резче и, кажется, полностью заполняет собой окружающее пространство. Хищник внутри понимает -- это слитый воедино предсмертный крик всех его жертв. И он, этот пронзительный вой, исходит из его собственной глотки, из самой глубины его естества. Зверь чувствует, что еше не много и он лопнет от перенапряжения. Внезапно в сознании черной молнией вспыхивает мысль -- не существует ни тела, ни времени, ни пространства, где бы это тело могло разлететься впрах, ни возможности сдвинуть с мертвой точки состояние полной безысходности, ужаса и отчаяния, в которое его погрузили собственный эгоизм и корыстолюбие по самое нехочу. В целой вселенной ничего не осталось для него кроме чудовищного воя, который есть абсолютная тишиНА.

На самой грани бездны, угасая, еще брезжут обрывки воспоминаний прошлого. В нулевой точке отсчета, у самых истоков у него было несколько имен. Лингам, Янь, Йеху. Возникнув из яйца, снесеного Никтой, богиней ночи, зачавшей от ветра, он начал свое путешествие к сердцу тьмы, гостеприимно раскрывавшей ему навстречу исходящие влагой сладострастные недра. Извечная, таинственная, влекущая, одновременно податливая и недоступная тьма -- его Иони! Он вонзался в нее, пропускал через себя. Они сливались в экстазе, перемешивались каждой сокровенной частичкой естества, сплетались тугими узлами и уже не знали, где кончается один и начинается другая. Волны, исходившие от их тел, становились светом, временем, пространством, формируя удивительную ткань мироздания. Но вот что то встает на пути, мешает движению. Он вынужден изменить направление. Объятия Иони становятся слабее, они размыкаются. Его узкое тело испуганно съеживается, ощутив перед собой пустоту. Но зов крови сильнее. Иони ждет. Необходимо преодолеть появившуюся между ними преграду любой ценой. И он устремляется навстречу неведомому, несмотря на парализуюший страх. Вдруг воздух вокруг, точь в точь как то уплотнение в земле, что преградило ему дорогу, костенеет и стискивает его со всех сторон. Это клюв пожилой утки, схватившей неосмотрительно высунувшегося из норки и буквально оказавшегося у нее прямо под носом дождевого червя, которому в этот момент кажется, что им резко выстреливает куда то вверх. За ослепительным фейерверком разлетающихся искр, возникают два яростных солнца, нет две зеркальные бездны, куда невероятная сила затягивает его как в пучину водоворота. Это глаза волчицы, только что спарившейся с доминантным самцом из своей свиты. Лингам-Янь-Йеху погружается в багровую пещеру, где кроме него находятся еще пять его собратьев, будущих волчат. Его охватывает одно желание. Собрав всю волю, он совершает первое деяние. Он делится, чтобы начать все с нуля, и память оставляет его.