Заголовок
Текст сообщения
Глава 54. Победа
Не знаю, что я ожидал увидеть. Чудовище? Гиганта? Храмовника?
На самом деле за аркой, в дальнем конце крипты сиял световой столб. Он был такой белизны и яркости, что я невольно посмотрел наверх, ожидая найти его источник — пробой наружу, световой колодец. Но нервюрный свод был нетронут. Никаких отверстий не было. Свет существовал сам по себе.
Он был мягкий. Медленно проплывали в нём сияющие жгуты и нити, свивались, раздувались в тонкие прозрачные паруса, опадали, перекатывались голубоватые прозрачные волны в неведомом ритме, как вдохи; мерцали цепочки световых пузырьков, мерно бегущих к верху световой колонны и там тающих в невыносимо прекрасных вспышках. Он пребывал в движении, он двигался не только внутри себя, но и выпускал наружу веера, сияющие — каждый отдельно! — режущими острыми перьями света. Веера медленно проворачивались, переливаясь и оставаясь неизменными, опускались, таяли, белое свечение перьев не гасло, а заворачивалось внутрь, и вечная метаморфоза продолжалась.
О, только бы любоваться этим светом, собравшим все самые лучшие солнечные дни моей жизни!
Но больше, много больше! Там был, сиял и плавал простор иных миров… Я могу войти туда и жить, быть может — вечно!
Как мы вошли в крипт? Не помню. Меня так ветром вырезанных знаков принесло — незаметно.
Я слышал Дагне рядом, краем сознания цеплялся за него, уже забывая...
О, друг мой, разве ты не видишь этого? Разве не ощущаешь? Там — жизнь!
На самом деле свет был нестерпимо ярок, я понял это только тогда, когда ладонь Дагне легла на мои глаза.
Наступившая красноватая мгла спасла мне зрение. Перед глазами поплыли отвратительные разноцветные кляксы-пятна. Пепельный металл его перстня холодом опалил мозг.
Я дёрнулся было. Но он удерживал свою руку у меня на глазах, шептал: «не гляди — ослепнешь». И я верил ему, хотя мука была… мука… по свету, по жизни, по тем обещаниям, которые сочились в свете...
И тогда я понял.
Я понял, что это за мука. Я понял всё про перстень, про красный его глаз, про Дагне и невидимую стену...
Тот, кто был светом, подтвердил меня.
— Что не так? — голос звучал не в воздухе, а прямо в голове, это не были слова — это был интерес: что? Что-то не так, как вам удобно?
— Неприятно смотреть, — противным скрипящим голосом ответил мой спутник.
Сияние, заливавшее розовым мои глаза сквозь веки и сквозь ладонь на них, угасло.
Он исчез?!
Но тотчас раздался новый, уже слышимый голос, звучный, с рассыпающимися колокольцами обертонов:
— Так лучше?
— Да, — ответил Дагне и отпустил меня.
Я открыл глаза и увидел его снова. Но уже как человека.
Хотя нет, человеку было до него далеко.
Этот был красоты предивной: весьма волосат, но волос был весь белый и свежий, пушистый и светящийся искристым блеском — что пышный кок на голове, сверкающий льдистым кирасирским шлемом под нахлобученной шляпой из тонкого твёрдого фетра с яркою брошью и колыхающимся бледным пером, что борода — мягкой кроткой волной обхватывающая холёное лицо — утончённое и сильное — живой мрамор, резец гения! — что кудрявые мягчайшие усы с плавными, точно закрученными кольцами у алого рта; и сам этот рот, линией своей изогнутый как лук, с устами столь выпуклой и соблазняющей формы, что любая красотка обзавидовалась бы. Но венцом красы были глаза. Невероятные, адовы очи — синие, как сапфиры, сверкающие, как звёзды, наглые, улыбчивые, холодные и жаркие, глянешь — утонешь! Утонешь в томных тенях от ресниц, да уцепят тебя чёрные зрачки, утянут в неведомые дали. Ах, как сказочно хорош был, как откровенно сластолюбив, волшебно-завлекателен, неотразим он был в этом хороводе белой сверкающей волосни, крутящей своими извивами, омутами, волнами и мягкими водопадами его тонкое холёное надменное и полное жизни лицо. И румянец! Два ярких пятна под высокими скулами, которые делали его лицо мужественным, намекали даже на какую-то эгоистичную аскезу, так крепко на них была натянута гладкая снежная кожа, под этими островками два пятна горели прозрачным алым пламенем на впалых гладких щеках, почти чахоточно, но нет, он был живёхонек и здоров как бык, и биение богатой кислородом и железом крови под матово-белой кожей было лишь предупреждением — горяч! Горяч и скор на расправу, и удар правой у него, как конь лягнёт — сразу и насмерть, и вран костей не соберёт.
— Можете называть меня "Сеньор Белый", — проговорил Сеньор Белый, рассыпал лютневый горловой перебор.
Я невольно ахнул: ну хорош же, ну хорош! Ничуть не хуже, чем то, сияющее…
— Мне незачем называть тебя, Искусник.
Увы, голос Дагне был далёк от совершенства — слишком резкий, грубый и глухой. Я поморщился.
— Отважный. Слепой, но отважный. Как ты существуешь? — прищурился Сеньор Белый с интересом.
— Как могу, — отрезал Дагне.
Великолепный сеньор всколыхнулся белым искристым блеском — хохотнул?
— Каков вопрос — таков ответ? Так говорят? Я спросил: каково рыбе без воды в воде, каково магу — без магии?
— Я не маг, — прохрипел Дагне.
— Ну ещё бы! С Калаллумом-то на пальце! — Серебряную трель звуков он рассЫпал отдельно, смысл их отдавался эхом в голове, минуя слова. Я понял, что он назвал перстень. — Эта тварь никогда не спит. Даже если спелёнут накрепко.
Он скосил весёлый глаз на перстень и, кажется, подмигнул ему. Камень в ответ полыхнул так, что я испугался за Дагне: вдруг да пламя обожжёт ему руку?
Но Дагне, казалось ничего не заметил. Он думал о другом:
— Не спит?
— Нет.
— А что он делает? Как действует?
— Калаллум? Жрёт магию, что ж ещё. Больше он ничего не умеет. Жрёт. Поглощает. Для того и создан.
Я почувствовал растерянность Дагне. Как будто он ожидал услышать что-то другое.
Значит, он ничего не знал. Да и откуда? Его всё время охраняло Мёртвое Сердце. Он не соприкоснулся, не столкнулся со Светом, с его сутью, с его знанием — открытым, как я.
— Я думал, он защищает...
— А он и защищает! На тебя ведь никакая магия не действует?
— Нет.
— Вот я и спрашивал: каково магу без магии? Лишённый глубины, как ты существуешь?
— Я не маг, — упрямо повторяет Дагне.
— Сними — узнаешь.
Сними перстень — узнаешь.
Синьор Белый продолжает беззаботно. Беспощадно. Речи ребёнка.
— С Калаллумом на пальце никто не маг. Даже ты. Ты сильный маг, но Мёртвое Сердце сильнее. Ха-ха!
Перелив смеха, весенняя капель...
Дагне сжимает кулаки и я снова теряю себя. Снова свет и тьма схлёстываются над моей головой, внутри меня.
Недолго.
Я снова в спасительном круге его рук, вжимаюсь, чтобы слиться, оказаться под ненавистной защитой.
Потому что болит и задыхается сердце. Пустота гложет изнутри, наваливается невыносимая тоска и одиночество. Мир - непонятный и плоский, прорисован серыми линиями.
Я знаю. Да. Это действует Мёртвое Сердце.
Неужели он так прожил всю жизнь?
— ... Башни? Это вы ещё внутри не были!
— Я был внутри. Там ничего нет.
— Значит, точно не были.
Дагне не знает, как возразить. Да и нужно ли возражать?
Этого не смутить. Белое сияние не дрогнуло ни на секунду, улыбка на алых губах ослепительна.
— Что значит «спелёнут»?
— Замкнут. В кольцо. Крутится крылатая тварь внутри себя.
— А если его развернуть, что будет?
— Этот идиот уничтожит все магические артефакты в округе.
— А тебя?
— И меня.
Странное безразличие к возможной гибели. Но дальше — больше. Дагне спрашивает:
— Как его освободить?
И Искусник отвечает без утайки:
— Вот так и так (образы кольца, поворота, открытия). Но он и тебя угрохает. Калаллум не различает своих и чужих. В нём нет… эмпатии… любви…
Сеньор Белый затрудняется с выбором понятия.
Дагне вцепляется в последнее слово:
— Любви?
— Любовь без магии — просто... голод. Похоть. О, я смотрю, он тебя здорово помучал! Но и ты его чуть не пережёг. Шрам здесь и здесь... Хотя, нет, конечно, Калаллума тебе не перемочь. Это я лишку хватил.
Вдруг раздаётся приглушённый, но нарастающий грохот.
Я поднимаю голову.
Я ошибся. Небольшое отверстие в потолке всё же есть. Его не видно от входа, оно маленькое. Висит себе чёрным пауком в углу, и никак себя не проявляет.
До этой секунды.
Но сейчас с грохотом оттуда сыпется что-то чёрное, какая-то кучка с оседающей пылью вырастает под ним на полу — шлак, уголь? Что это?
— Галенит, — слышится ответ на мой невысказанный вопрос.
— Зачем?
Мягкое свечение, исходящее от Синьора Белого меняет интенсивность, превращается в режущее сверкание. Он выпускает первый перистый веер Света, тот проворачивается, прозрачный столб окутывает ещё человеческую фигуру, размывает её...
— Серебро...
— Так это ты даёшь им серебро? Ты обращаешь галенит? Да? А они платят тебе живыми душами?
Молчание. Голубые вспышки.
Дагне швыряет меня в боковой коридор, сам ныряет следом.
Здесь темнее, но света от сияющей крипты хватает. Сеньор Белый там гудит, превращаясь в океан голубого света, играет сполохами. Гневается? Если он может гневаться... Веселится? Кажется, он может испытывать веселье...
Виден и вспухающий синяк под глазом Дагне, размазанный потёк крови.
Они схватились? Или это... я?
— Кто? — я почти касаюсь его окровавленной скулы.
— Что? А, оставь!
Судя по голосу, он забыл об ударе. Но неужели я смог?..
— Дагне...
Я счастливо улыбаюсь: всё позади. Мы избежали смерти! Ток здесь гораздо слабее, меня уже не тащит как щепку к смертельному свету. Мёртвое Сердце сильнее! Дагне справился!
— Слушай… да слушай же!
Он встряхивает меня.
Что он так серьёзен? Такое лицо... Неужели он не рад? Простое человеческое чувство радости — в этом нет магии, это он может почувствовать...
— Леазен! Там дальше — проход. Вон там, направо. Уже светает. Вон там, видишь? Охраны нет, там пропасть. Помнишь пропасть?
— Да, — всё ещё улыбаюсь я.
Он смотрит озабоченно:
— Вот снаряжение, верёвки, крючья. В общем, выберешься, — он протягивает мне мешок.
Что такое? Что он говорит? Мы же выберемся вместе. Мы спаслись! Я конечно возьму мешок, раз он так хочет...
Дагне!..
Что?
Он оборачивается на свет крипты, застывает, решая что-то. Счёт на секунды...
Я вдруг понимаю: секунды.
В меняющемся свете зрачки его становятся то больше, то меньше.
Потом поворачивается ко мне.
Глядя в глаза. Неотрывно.
Он стягивает перстень с пальца, отбрасывает в сторону, не глянув. Тот отпрыгивает, затаивается у стены. Сейчас время не ему.
Его хозяин занят.
Он смотрит.
Так приговорённый смотрит на небо.
Он смотрит на моё лицо.
Что он видит сейчас? Я не знаю.
Но не боюсь. Пусть будет глубина. Пусть будет жадность в твоих глазах, и опасение... И торжество и счастье. Наконец-то я вижу твоё счастье. Его так много... Почти слеза.
Но она высыхает. Чтобы не мешать. Счастье не должно мешать смотреть. И ты смотришь.
Потом ты осмеливаешься и проводишь кончиками пальцев по моему лицу. Считаешь все изгибы, впадинки, трогаешь скулы, губы...
Нет, не надо. Не запоминай меня! Я здесь, я твой. Не уноси меня в сердце. Останься!
Мгновенье.
Он проживал непрожитое.
Проходил в нехоженых морях. Смаковал непригубленное вино. Пил несбывшиеся поцелуи.
Глазами. Кончиками пальцев. Усталыми морщинками.
- Не...
Он замер. Качнул головой: "Нет."
Не отрывая взгляда, шагнул назад. А я только и смог, что поймать губами его ускользающие пальцы.
Он отступал, всё так же не сводя с меня взгляда, присел, вслепую нашарил перстень, и только поймав его, опустил глаза.
Отпустил меня.
Он не взглянул на меня больше.
Одел кольцо и пошёл обратно к крипте.
Я шагнул за ним. И тогда услышал: «Если ты сделаешь шаг, ещё только шаг, я буду считать тебя предателем. »
Я остолбенел.
Он скрылся в проёме. Его тень на секунду заслонила Свет.
Секунда.
Две.
Я отклеился от стены. Но сделать шаг? Нельзя. Нет. Или всё-таки?.. Я не предатель! Но я не могу здесь, когда ты — там!
Реальность стала вязкой как желе. Я двигался в ней, задыхаясь густым воздухом, увязая во времени...
Может быть случилось чудо и Сеньор Белый испугался? Убежал? Исчез? И Дагне больше не нужно вступать в поединок, который, как бы он не закончился — для него смертелен?
Сейчас он вернётся, снимет мерзкое кольцо, и мы…
Скала дрогнула. От света. От яркого света. Или от звука. Вернее… нет, громкого звука не было, было содрогание до самых корней. Вздох. Гул. Стон оседающей породы. Шорох…
В два прыжка я оказался у проёма. В ноги мне выплеснулся язык каменных обломков, обдало облаком пыли...
Я закашлялся.
< предыдущая – глава – следующая >
Вам необходимо авторизоваться, чтобы наш ИИ начал советовать подходящие произведения, которые обязательно вам понравятся.
Письмо ****и в Академию Сексуальных Наук
Юмореска.
Уважаемые академики, достойнейшие из ёб - рей!
Начну с начала...
Говорят, самые волевые люди - сангвиники.
Самые общительные - холерики. Они - душа, центр любой компании. К ним тянутся другие люди. Как прекрасно быть холериком!.....
Я подошла к Илье и с игривой улыбкой на лице сказала:
- знаешь, я хочу сделать с тобой то же самое, что сделала несколько дней назад, но уже не так жестко. Я думаю, тебе понравится.
- Ну-ну, - только и ответил тот.
И тут я достала свой накладной страпон, и, будучи в одном нижнем белье, пристегнула его на уровне бедер....
Люблю наблюдать за людьми — наивные и безрассудные. Сколько наблюдаю, столько диву даюсь. Вот этого взять: рыбки ему захотелось... Лодочка утлая, снасти смешные, сам худосочный, а туда же, на промысел вышел... старину Усатого зацепил, вытащить надеется. Скоро час как тягаются. Я смотрю. Какое-никакое развлечение....
читать целикомВ этот раз мы разговаривали о неустойчивой экономике соседней страны, которую лихорадило настолько сильно, что цены на сырье взлетали и падали, ежедневно устанавливая новые и новые рекорды, разоряя или обогащая многих игроков на мировой экономической арене. Мы не владели акциями, не управляли компаниями, которые обреченно летели в пропасть банкротства или укрепляли свою власть за счет происходящих изменений, просто вели разговор о том, чем обернется очередная политическая интрижка парочки эгоистов, находящи...
читать целиком
У отца с матерью нас было двое — я и младшая сестра. Мы с ней всегда жили очень дружно. Практически ни чего не скрывали друг от друга и не стеснялись. На тот момент о котором я хочу рассказать Ленке было восемнадцать а мне двадцать пять лет. Она закончила первый курс института. Я уже работал в приличной фирме программистом. У нас совпало время отдыха и отец предложил нам вдвоём поехать на юг на месяц. Поехали мы на моей машине. У меня была новенькая девяносто девятая, которая мне нравилась....
Комментариев пока нет - добавьте первый!
Добавить новый комментарий