Ты - не Ева 32

Глава 32

Никуда он не уехал. Вышел минуты через две из машины, молча взял у нее фонарик, посветил в топливный бак. Опустил в него какую-то проволоку. И разразился такой отборной бранью, что впору было ушам завянуть – в знании таких красноречивых эпитетов и заковыристых метафор Инга его и подозревать не могла.

- Что случилось? – рискнула она, наконец, вставить свой вопрос в поток матерных восклицаний.

- Бензин кто-то слил. Еще и крышку бака поцарапали. Водятся у вас такие умельцы?

- Я не слышала,- смешавшись, пробормотала Инга, чувствуя себя виноватой в очередной проблеме Адама – ведь неприятная ситуация случилась возле ее двора.

- Где тут ближайшая заправка?

- Не знаю.

- Я проезжал на трассе мимо АЗС, но до нее километров десять минимум.

- Можно бензин у Антона попросить, фермера, – осенило Ингу.

- Далеко он живет?

- Далеко. У них поля возле дороги, а дом за ними. Если идти пешком, то час где-то.

- А ближе никого с машиной нет?

- Я не знаю… Тут бабушки, в основном, остались. Майя Васильевна на маршрутке ездит.

- Антон ведь этот утром приедет за тобой?

- Да. К шести часам.

Адам осветил ее фонариком и так, держа ее сморщенное прищуренное личико в пятне луча, спросил:

- Ночевать пустишь?

Она вдруг перестала ощущать  резь в глазах от резкого света, смотрела на его силуэт, чувствуя, как немеют ноги. Потом очень медленно кивнула.

Он попросил воды освежиться, чем поставил ее в тупик и в очередной раз смутил.

- Нагретой в ведре не осталось, я на себя потратила всю. Но я могу с колонки накачать и из чайника кипятком разбавить, сейчас только поставлю.

- Зачем мне чайник? Не зима, не замерзну. Где твоя колонка?

Он подкачал воды, потом уже передал ей рычаг и долго плескался, раздевшись до трусов, разбрасывая вокруг фонтан ледяных брызг.

В домике она полезла в старый комод, пытаясь болтовней сбить смущение. Слова так и сыпались мелким горохом:

- Я сейчас белье чистое перестелю на диване, а сама на кровати лягу, ты на ней не поместишься. Когда мы в Краснодар уезжали, Майя Васильевна хотела ее купить вместе с холодильником и козой у нас, для внука своего, но потом передумала. Вот, пригодилась.

Она быстро сорвала белье, на котором спала, перебросив на узкую металлическую койку, закинула диван чистой простыней, хотела засунуть подушку в наволочку, но почувствовала, что он подошел сзади, прижал ее к еще влажному, но неожиданно горячему – а ведь мылся ледяной водой - телу. Не поворачивая к себе, он целовал ее в шею, плечи, щеки, закидывал ее голову, проводя губами по лбу под линией колючего «ежика». Ее раздергивали тысячи молний, собираясь узлом в солнечном сплетении и выстреливая судорогами внизу живота. Но внешне она стояла неподвижно, плотно стиснув зубы, чтобы не застучать ими от нервного напряжения, все еще сминая в руке наволочку в мелких васильках, вцепившись в нее, как будто вырви у нее этот кусок ткани, и она не сможет устоять на ногах, упадет как подкошенная.

Он остановился также резко, как и начал, отступил и спросил, плохо скрывая раздражения:

- Тебе мои прикосновения не приятны? Или мужчин вообще?

Не дождавшись ответа, Адам, забрав у нее наволочку, втряхнул в нее подушку, и лег, отвернувшись к стене.

Он не слышал никакого движения за спиной. Никто не выключал тусклую «сдыхающую» лампочку.

«Ну вот, даже эта как столб стоит»… - думал он с обидой и разочарованием, чувствуя, как в груди опять начинает печь.

Но потом вспомнил, что на нее совсем недавно напали. Только ли ударили по голове и ограбили? Догадка неприятно ковырнула в душе. «Дурак», - резюмировал он. Обернулся глянуть, как она там, не плачет ли?

Инга стояла, почти касаясь коленками дивана, там же, где он ее оставил, только без спасительной наволочки в руке.

- Ты боишься меня? – спросил он как можно мягче.

- Нет, - ответила она, удивляясь - надо же, у нее уже получается говорить...

- Не бойся, - видимо, дрожащий голосок его не слишком убедил. – Больше приставать не буду. Ложись спать.

- Можешь приставать, - она собрала всю свою решимость и храбро посмотрела на него. Пыталась – в глаза, но и пары мгновений не выдержала, сместила взгляд на грудь, покрытую редкими прямыми волосами, посчитала это неприличным, но опускаться ниже по темной дорожке, пересекавший живот, оказалось еще опаснее. Поэтому она просто отвернулась.

Он вспомнил Еву, подумал: «Ну конечно, я могу все, что угодно делать! Только на кой черт это мне. Извините, как-нибудь обойдемся».

- Ложись, - повторил он.

Она хотела что-то еще сказать, потом вспомнила шикарную рыжеволосую красавицу, которая обнимала Адама, льнула к нему по ту сторону балконной двери и – собственное отражение в зеркале – лысую головенку на тонкой шее, ныряющей сейчас в застиранный халат, и послушно выключила свет.

Кровать, на которой она спала, досталась им за десяток яиц от бывшей воспитательницы колхозного детского садика, закрытого еще в 90-е, вслед за колхозом. Женщина успела перетащить к себе кое-какую мебель «на всякий случай». И на этой детской кроватке – старого образца, высокой, с металлическими спинками и провисшей сеткой, Инга спала до 14 лет, пока не перебралась на более комфортную тахту в квартире дяди Славы. Но, то ли она слишком выросла за это время, то ли отвыкла компактно сжиматься – сейчас никак не выходило удобно улечься, девочка ерзала, ворочалась. Пока не ухнула головой вниз, почувствовав сверху болезненный удар в плечо.

Адам вскочил, услышав грохот, нашарил свой телефон, посветил: Инга пыталась выбраться из-под свалившейся на нее боковой спинки.

Он помог. Когда хозяйка включила свет, осмотрел  рухнувшую конструкцию, спросил:

- Ушиблась?

- Нет, - соврала Инга, у которой ныли голова и плечо – удар головой загасила подушка, но после травмы ей и этого хватало.

- Тут крепления отвалились. Ее когда-то с сеткой наглухо сварили, но теперь спайки отржавели. Так что с кроватью можно попрощаться.

- Не повезло…

- Не говори. У тебя тут злобной бабки-ведьмы  какой-то рядом нет? Может, ты из ее сада яблоки воровала, когда малая была? Или цыплят душила? Такое ощущение, что тебя прокляли.

Он сказал это, чтобы немного поднять настроение расстроенной девочке, но она только отрицательно покачала головой:

- У нас нормальные соседи, - и тут же забеспокоилась. – А если с твоей машины колеса снимут?

- Намекаешь, что мне пора в авто спать свалить? Я сигнализацию включил, если кто-то близко подойдет - завоет. Надо было сразу это сделать, но кто ж знал, что у вас тут такие нефтедобытчики водятся.

- Ни на что я не намекаю. Давай кровать вынесем на улицу, а я на ее место матрас положу, летом и на полу поспать можно.

- Давай ты ляжешь на диван, тут места хватит. Обещаю не трогать, - и, заметив, как она закусывает губу, успокоил с легкой иронией: - Поверь мне, женатые мужчины привыкают спать рядом с женщиной без каких-либо действий.

Он опять отодвинулся к стене. Инга вытянулась рядом, стараясь не касаться его.

«И чего я к ней полез вообще, - ругнул себя Адам, глядя на ее напряженное личико. – Будет теперь всю ночь бояться».

Инстинкты вспыхнули в нем на мгновения, когда он смотрел на нее, заправляющую диван, и за тканью халатика представил обнаженную спину в скупых потоках воды. Но сейчас он уже успокоился, видел в ней потерянного ребенка и – немножко – Еву. Достаточно, чтобы уснуть.

А вот Инга никак не могла унять волнения. Не так она представляла себе свой первый поцелуй. Хотя… разве поцелуй? Адам целовал ее, она ответить не успела. А если с этой стороны смотреть, то ее и до этого целовали – дядя Слава и Альбина. Но не хотелось сравнивать эти ситуации – ничего общего в них не было.

Может и Адам? Раньше… Он действовал так уверенно... А потом остановился – глянул на ее затылок со шрамом и эти торчащие уши. Лучше бы он позже приехал, через несколько месяцев, когда у нее волосы отрастут.

Привыкший к широкой домашней кровати Адам во сне перевернулся на спину, завел под голову одну руку, вторую попытался откинуть, но наткнулся на препятствие и недовольно что-то проворчал. Инга села, дав возможность ему лечь комфортно.

Смотрела на него и понимала – утром он уедет и никогда больше не вернется – причин не осталось. Слыша от Платонова, что он ищет ее, Инга теплела душой. Нет, не давала себе воли что-то там нереальное намечтать, просто ей было хорошо от этой мысли. Пусть остается загадкой. Когда-нибудь, когда она станет похожа на себя прежнюю, он ее найдет и сам расскажет. Теперь загадка разгадана – разыскивал, чтобы вернуть документы. Ей бы радоваться, не нужно такую кипу бумаг восстанавливать. Но - больше будет некого ждать. Не о ком думать… Больше у нее никого не осталось.

Она хорошо его видела – луна уже наполнилась силой, смотрела в незанавешенное окно во весь свой единственный белый глаз: острый профиль, красивые губы, с закрытыми глазами он кажется другим – суровее что ли, строже. Инга пыталась представить, какой у него сын? В него? Или в эту рыжеволосую женщину? Запоздало вспомнила – та ведь не жена, жена другая… Откуда-то издалека пробивались воспоминания, но Инга их не хотела, не впускала в себя.

Он из-под ресниц разглядывал ее тонкий силуэт, думал – как «девочка на шаре», хотя знал – лицом не похожа. Ну и он на здоровяка напротив не тянет. Сон ушел также внезапно, как навалился, но он уже успел отдохнуть, чувствуя в теле приятную расслабленность и подступающее – пока едва заметное – возбуждение.

Ее коленка, остро выступающая из-под подола халата, была рядом с его рукой, и он осторожно погладил ее. Инга вздрогнула и перестала дышать. Он остановился, но руку не убрал, и теперь под ней пекло и дергало ниточками нервов.

- Не нравится тебе? – он все еще надеялся ее понять.

- Нравится.

- Мне остановиться?

- Нет.

Ее голос шелестел, как опавшие листья, потому что вся влага в горле высохла.

Он повел ладонь выше – и она опять дернулась.

- Ты боишься?

Что она могла ответить? Она боялась. Боялась, что сделает что-то не так, что он ее оттолкнет. И что не оттолкнет – боялась тоже. И некстати выплыли наставления покойной матери, и мечущаяся за стеклом светловолосая женщина. А, может быть, и очень кстати.

- У тебя это в первый раз? – вдруг догадался он. Мог бы и раньше сообразить. Но единственная девственница, попавшаяся ему на жизненном пути, вела себя… несколько иначе. Новая параллель с Евой на этот раз интереса не охладила, наоборот. Он чувствовал – с Ингой будет по-другому, и не мог отказать себе в удовольствии проверить это, не давая себе труда размыслить, что станется дальше – с ними, с ней. Так ли часто мы задумываемся о будущем, особенно когда речь идет о других.

А Инга смаковала свой первый – настоящий – поцелуй, неумело, но пылко, отвечая Адаму, пытаясь повторить его действия, гладила его плечи, напряженную спину.

Быстро пробегая ладошкой по голове, успела подумать: "У нас волосы одинаковой длины…"

Перед тем, как раздеть ее, Адам включил свет, Инга попыталась слабо протестовать, но он лишь выдохнул:

- Все хорошо будет, - и ей осталось только порадоваться, что лампочка «еле дышит».

Иногда ей было очень хорошо, иногда мучительно стыдно, то, что он делал с ней и предлагал делать ей, шокировало, вызывало протест и любопытство, сомнения – правильно ли она себя ведет, не отвратит ли его своей развязностью или – наоборот – холодностью. Но постепенно под его долгими ласками она приручалась, привыкала – к нему и к себе. А потом все – и свет, и его откровенный взгляд, внимательно изучавший ее тело, и его нагота, от которой сначала пыталась зажмуриться – перестали беспокоить, теряясь в новых ощущениях – насыщенных, сильных, ярких.

Адам засыпал, успев подумать – надо будет с Евой еще раз попробовать – так же. Довольный собой – на губах так и осталась легкая улыбка. Убедившись, что его дыхание выровнялось, Инга осторожно встала с дивана, выудила из разрушенной кровати простыню, выключила свет и прикрыла – себя и его.