Фуэте, 6с

До девятого класса я совсем не интересовался девочками. Мои ровесницы казались мне совершенно пустыми, глупыми и недалекими. Им никогда не понять, что постоянная Планка — это не рейка, прибитая к стене, им ни за что не освоить теорию множества Кантора или аксиому вещественных чисел. У них на уме лишь тряпки и вздохи по киноартистам. Я даже не знал, о чем можно поговорить с девчонкой.

Короче, вместо девочек главной своей возлюбленной я избрал науку. Впереди меня ждал мехмат МГУ, аспирантура, кандидатская, а тогда уж можно будет задуматься о сексе и о женитьбе… Мои интеллигентные родители, праведники до мозга костей, воспринимали интимные связи вне брака как явление недопустимо-предосудительное и с детства воспитывали меня в духе «обликум морале».

А еще мои предки были заядлыми туристами. На своей разборной байдарке еще до моего рождения они исходили почти все реки Советского Союза, а в шестилетнем возрасте я отправился вместе с ними в свой первый поход. С тех пор в путешествия меня брали каждое лето. Мы неизменно привозили из этих походов неизгладимые впечатления, а мой отец еще и кучу отснятых кинолент. Весь поход он с упоением жужжал своим «Красногорском», а дождливым осенним вечером у нас в гостях собирались участники путешествия, и под стрекотание проектора «Украина» мы еще раз переживали все трудности пройденного пути. Замечу, описываемые события происходили в семидесятые годы, когда еще не было любительских видеокамер.

Тем памятным летом мне предстояло совершить десятый юбилейный поход. Мы остановили выбор на Кольском полуострове. С нами в путь собрались еще две семьи. Компанию нам должны были составить: одна бездетная супружеская пара, а еще дядя Миша и тетя Клава, против которых я, собственно, ничего не имел. Дядя Миша — прекрасный гитарист, знает много песен, а тетя Клава в походных условиях на костре печет изумительные пирожки с грибами. Но они берут с собой свою дочку Лену! Вот это и вгоняло меня в зеленую тоску. Мой юбилейный поход испорчен!

С Ленкой я был знаком весьма отдаленно, она всего несколько раз заходила к нам в гости вместе с родителями. Но этого хватило, чтобы составить о ней впечатление как о жеманной, вредной и очень избалованной девице. Она на год старше меня, уже окончила школу и вроде бы куда-то поступила. А моя мама души в ней не чаяла: «ах Леночка, ах Леночка! » и даже прочила ее мне в невесты. В гробу я таких невест видел! Однако уже в поезде мое отношение к ней стало меняться.

Перед отъездом мама спросила меня:

— Что ты возьмешь почитать, чтобы не скучать в дороге? Майн Рида или Жуль Верна?

— Диф уры, — ответил я, причем совершенно серьезно.

Дифференциальные уравнения не из школьной программы, но ведь я вундеркинд, поэтому многое изучал самостоятельно и хотел порешать в дороге задачки. Едва поезд тронулся, я залез с тетрадкой, задачником и авторучкой на верхнюю полку и, лежа на животе, принялся решать. Ответ никак не сходился. Я не замечал, что Лена со своей полки давно наблюдает за мной. Небось нарочно выбрала место напротив меня, а не в соседнем купе, где разместились ее родители и бездетная пара. Вдруг она ловко, как кошка, перепрыгнула на мою полку, сдвинув меня к стене, улеглась рядом, отняла авторучку, погрызла ее, всматриваясь в мое решение, и через несколько минут вынесла вердикт:

— Ты неправильно вот этот интеграл взял!

— Откуда знаешь? — с недоверием спросил я.

— Ты думаешь, все девчонки дуры? Я, между прочим, математическую школу окончила и в Бауманку поступила. А на факультативе мы дифуры уже разбирали.

Я с удивлением посмотрел на нее. Ее личико было близко, и я только сейчас отметил, что оно очень милое и более того — красивое. На полке вдвоем очень тесно, она прижималась ко мне, а я впервые ощущал рядом с собой упругое и гибкое девичье тело. Его тепло и нежный запах неожиданно взволновали меня, и что-то, словно разряд тока, пробежало сквозь мое тело.

После этого случая я стал присматриваться к Ленке. В поезде она ехала в красном «олимпийском» тренировочном костюме. Он плотно облегал стройную фигуру, подчеркивая все очертания, выпуклости и впуклости. Оказывается девичье тело упоительно красиво и возбуждающе. Я начинал понимать своих сверстников, норовивших заглянуть после физкультуры в раздевалку к девчонкам и потом делившихся впечатлениями.

Помимо внешней привлекательности, Лена была очень грациозной и ловкой девчонкой. Тетя Клава рассказывала, что она несколько лет занималась балетом, и они в свое время долго выбирали, в какую спецшколу ее отдать, с математическим уклоном или хореографическим.

А когда мы прибыли на речку, меня вверг в состояние ступора ее купальник. Стрингов и лифчиков из одной тесемки и двух лоскутиков в те времена, конечно, не носили — их бы вмиг обозвали верхом бесстыдства, а обладательницу забросали камнями. У Ленки был глухой целиковый купальник. Зато какой! Он сидел на ней настолько плотно, что это практически была вторая кожа из ткани. Да и цвет купальника был почти телесный. Первый раз, когда Ленка в нем вышла, мне показалось, что она совсем голая. Но на этом эротичность купальника не заканчивалась. Стоило Ленке окунуться в воду, до полного высыхания он делался едва ли не прозрачным. Не знаю, как тетя Клава и дядя Миша позволяли ей надевать такое. Мои плавки оттопыривались, когда Ленка выходила из воды, и скрыть это стоило больших трудов.

Мы сплавлялись вниз по реке, проходили пороги, переплывали спокойные плесы. Папа стрекотал кинокамерой, дядя Миша метал спиннинг, а бездетная супружеская пара постоянно переругивалась между собой. Мы ели свежезасоленного хариуса, пару раз попадалась семга. Две недели пролетели совсем незаметно, нам оставалось плыть еще четыре-пять дней. С Ленкой оказалось не так уж и скучно, мы даже подружились к неописуемому восторгу моей мамы. Однажды под вечер я неловко упал и рассадил себе руку об острый камень. Мне ее забинтовали и решили, что завтра мы никуда не поплывем, чтоб я случайно не намочил рану.

Дядя Миша предложил совершить восхождение на сопку. Сопка была высокая, на ней даже поблескивал ледник. Я сказал, что идти не хочу, лучше посижу один в лагере, порешаю задачки.

— У тебя же рука болит, а не нога! — съехидничал папа.

— Ему на самом деле лучше воздержаться, — поддержал меня дядя Миша. — Все-таки в гору лезть, там руками страховать себя надо. Пусть побережется.

Когда рано утром все собирались в путь, Ленка вдруг оступилась и подвернула ногу, что было очень удивительно при ее ловкости. Ну, что ж, как говорится, и на старуху бывает проруха. Она присела на бревнышко, морщась от боли и ухватившись за голеностоп. Мои родители предложили отменить вылазку, раз уж так получилось, но дядя Миша, он все-таки врач, ощупал больную ногу и сказал, что ничего страшного. Вывиха нет, поболит до вечера и заживет как на кошке.

— Так что, пусть инвалиды остаются оба, — вынес он свой вердикт. — А мы отправимся без них. Только смотри, — пригрозил он Ленке, — не скачи как коза!

Но едва взрослые скрылись в лесу, Ленка поднялась и заскакала.

— Ты чего? — удивился я. — У тебя же нога!

— Это нога у того, у кого надо нога. Мне просто тебя стало жалко. Будешь тут один скучать. А добровольно родители меня бы не оставили.

— Ах ты, симулянтка! — погрозил я ей пальцем..

— Ага, — улыбнулась девчонка.

Пока у реки стояла утренняя прохлада, мы сидели возле костра и пили чай.

— Гляди, твой папа камеру оставил, — Ленка показала в сторону нашей палатки.

Я посмотрел туда и увидел у входа папин кожаный кофр.

— Может, еще вернутся? Надо убрать кофр в палатку, а то вдруг дождь.

Прошло часа полтора, но никто не вернулся. Наверное, папа решил обойтись без нее. Или возвращаться в лом было.

Потом мы пошли купаться. Я чуть-чуть поплескался, стараясь не замочить забинтованную руку, и вышел на берег, а Ленка решила постирать свой красный олимпийский костюм. Она, нагнувшись, стояла по колено в воде и стирала, а я фантазировал, представляя Ленку совсем без купальника (что не составляло большого труда) и как я подхожу к ней сзади. Чтобы Ленка не заметила моего возбуждения, я сидел на бревне, обхватив руками колени и загораживал оттопыренные плавки. Прежде, занятый больше наукой, я редко фантазировал на сексуальные темы, и ощущения эти были новы для меня.

Взрослые так и не возвращались, похоже, папа решил, все-таки, обойтись без кинокамеры. С реки повеял свежий ветерок. Ленка развесила на веревке костюм и, не досушив на себе купальник, пошла в палатку переодеться. Мне тоже стало немного зябко. Я залез в свою палатку, снял мокрые плавки. «Вот бы Ленка сейчас заглянула сюда — подумалось мне. — И без купальника». Я надел сухие трусы, майку, рубашку и треники. Едва я облачился, снаружи раздалось:

— Туки-туки, можно войти?

Ленка откинула полог нашей трехместной «Варты» и забралась внутрь с колодой карт. На ней был олимпийский костюм, но только синий, тети Клавин, который был ей велик размера на два.

— В дурачка перекинемся? — предложила она.

— Что ж, можно.

— Только ета… — Ленка немного замялась, сдавая карты. — Давай на раздевание?

Что ж, три раза я проиграть могу, чтобы раздеться до трусов. Сколько, интересно, вещей на Ленке? Небось оделась как капуста, раз уж ей такое в голову взбрендило.

— А давай! — задорно ответил я.

Первые три кона мне не везло, и я остался в одних трусах. Зато потом мне фишка поперла. Ленка стянула с себя мамины треники, обнажив стройные длинные ноги. За прошедшие две недели я уже достаточно на них насмотрелся, и они бы не вызвали во мне такой бури восторга, если бы не одна пикантная деталь — простые белые ситцевые трусики в синий горошек, как у маленькой девочки. Это выглядело даже эротичнее кружевного белья, потому что имело вид именно нижнего белья, которое девушки обычно не выставляют напоказ. Получался такой милый домашний интим.

После следующего кона ей пришлось снять олимпийку, и тут, наконец, мне открылась ее грудь. О ее форме я догадывался и раньше, но впечатления от совершенно обнаженной девичьей груди куда острее, чем от прикрытой пусть даже узкой тесемкой.

— Что, прекращаем игру? — спросила Ленка, заметив, что я торможу, поскольку не могу оторвать от нее взгляда.

Залюбовавшись Ленкиной грудью, я упустил из виду, что оттопыренные трусы выдают мое возбуждение. Опомнившись, я поджал колени.

— Да ладно, — усмехнулась Ленка. — Тут все свои. Так что, играем дальше или на этом остановимся?

— Играем, — сглотнув, поспешил ответить я. — Только… если я продую, дашь мне отыграться?

— Как будешь себя вести!

Я проиграл.

— Ну! — Ленка сидела боком, опираясь на одну руку и озорно, даже с вызовом смотрела на меня.

Я медлил, меня охватывало волнение и стыд. Еще час назад, я мечтал, чтоб Ленка заглянула в палатку и увидела меня голым, а теперь… Даже возбуждение прошло. Я встал, согнувшись, упираясь в конек палатки, рывком стянул с себя трусы и быстро сел, подогнув колени и зажав меж ног свое хозяйство.

— Смешной ты, — усмехнулась Ленка.

В этот момент крупные капли дождя забарабанили по палатке. Лена откинула полог и выглянула наружу.

— Дождик! — воскликнула она. — Грибной дождик!

И вправду, снаружи ярко светило солнце, и поливал проливной дождь.

— Я люблю бегать голой под теплым дождем!

Девчонка стянула с себя трусики и, сверкнув белыми ягодичками, выбежала из палатки. Метрах в пяти от входа в притоптанной траве образовалась маленькая лужица. Ленка прыгала в ней, повернувшись лицом ко мне, поднимая руки и хлопая в ладоши, а над ней яркой дугой раскинулась радуга. Она не смотрела на меня, похоже, она радовалась самой себе и дождю, и даже забыла о моем существовании. Я хотел присоединиться к ней, но, вспомнив про повязку на руке, решил ее не мочить. Тут мой взгляд упал на кофр с кинокамерой. Я вытащил ее, быстро завел пружину и стал снимать, наблюдая через окуляр.

Ленка, грациозно поднимая ногу и выставляя руки, принялась крутить фуэте, напевая при этом мелодию из «Дон-Кихота». На долю секунды останавливаясь напротив меня, она вскидывала ногу, прижимала руки и делала очередной оборот. Мокрые волосы взметались при каждом темпе. Солнце блестело на ее плечах и бедрах. Картина была потрясающая — яркое солнце, радуга и обнаженная красивая девушка, крутящаяся в золотых лучах и серебряных струях. Сделав, как и положено, тридцать два оборота, Лена побежала к палатке. Я поспешно убрал кинокамеру. Надо будет вынуть эту кассету и проявить ее самому, чтобы отец не увидел. А потом пацанам знакомым покажу — вообще отпад! Пусть теперь кто-нибудь попробует сказать, что я ни разу не был с девчонкой.

— Дай полотенце!

Я достал из своего барахла полотенце, протянул Лене. Она нагнулась и стала вытирать мокрые волосы. На ее почти впалом животике появились три складочки. Грудь даже в таком положении не потеряла своей формы, лишь слегка покачивалась от энергичных движений. Все тело ее было покрыто капельками воды, а еще маленькие водяные шарики блестели, запутавшись в волосках на лобке. Поймав мой вожделенный взгляд, она смутилась.

— Отвернись. Еще насмотришься. Я же никуда не убегаю.

А от всего увиденного меня вновь охватило возбуждение. Я уже не стеснялся этого, даже наоборот. Лена заметила мой стояк.

— Ишь ты, как мальчик хочет! — усмехнулась она. — Погоди пока. На, вытри мне спину.

Она протянула полотенце, повернулась ко мне спиной, опустились на коленки и присела попкой на пяточки. Спинка у нее была ровненькая, чуть вогнутая, плечики расправленные. Я тер эту спинку полотенцем, а мой возбужденный член от этих усилий раскачивался и чуть не касался белых ягодичек, которые разделялись ложбинкой, уходящей вниз, туда, где находится заветная пещерка, куда бы хотел проникнуть мой возбужденный до предела…

Дофантазировать я не успел. Белая капля вырвалась из головки и шлепнулась… нет, шмякнулась Ленке на спину. Я испугался, зажал свое хозяйство полотенцем и кончил в него. Мне стало стыдно, у меня даже пропало желание. Ленка обернулась, посмотрела на мое растерянное лицо и прыснула со смеху.

— Я же говорила, что мальчик очень хочет.

Я покраснел и отвел глаза.

— Ты ни разу наедине с девушкой не был?

Я покачал головой.

— Не переживай, ладно, всякое бывает. Ну подумаешь, кончил, просто перевозбудился. Мы немножко отдохнем и по новой все начнем, да? Давай я тебя поцелую, не расстраивайся.

Она прижалась к моим губам и просунула мне в рот свой язык. Сначала я растерялся и даже отпрянул.

— Ты что, и не целовался?

— Нет.

— Так давай учиться, в жизни пригодится.

Поцелуи и близость обнаженного девичьего тела... Черт! Голова кругом. Рядом она, такая прекрасная и желанная. А я все никак…

— Давай, я его поглажу, — прошептала Ленка, укладывая меня на спину. — И поцелую…

Она сама привела в готовность мой орган, после чего устроилась на мне верхом.

Когда вернулись взрослые, мы, уже одетые, благочестиво сидели у костра и готовили ужин.

Теперь я был полностью согласен с моей мамой. Я и в самом деле хочу, чтобы Лена стала моей невестой. И что с того, что я у нее не первый? Подумаешь! Я ее люблю — и это главное. Мы с ней не говорили о любви, более того, после того случая даже не целовались, но в тайне я уже строил планы на будущее.

Когда мы ехали в поезде домой, Лена была очень грустной. Неужели это связано со мной? Кончился поход, и мы расстаемся? Я решил ее успокоить, улучил момент и сказал:

— Я люблю тебя, Лена… Мы с тобой… мы будем вместе?

Она покачала головой.

— Нет. У меня есть парень, мы с ним должны… скоро пожениться. В декабре, когда мне восемнадцать исполнится. А может, и раньше, если обстоятельства…

Лена потрогала свой живот.

— Если это будет от тебя, я буду только рада.

— Ты его любишь?

— Нисколько! И в сексе он мне совершенно не подходит…

— Тогда почему вы… должны?

— Брак по расчету. Так хотят мои родители. Им это надо. Породниться типа. Там его папа… большая шишка. Просто феодализм какой-то. Все что угодно мне разрешают, а в этом вопросе… Да ну их в баню!

Девушка чуть не заплакала.

После этого я перестал уважать дядю Мишу и тетю Клаву.

Дома папа чертыхался и все искал пропавшую бобину с кинопленкой.

— Где же она? Ведь четко помню, что десять катушек брал в поход, а их только девять! А там наверняка такие кадры замечательные были! Неужели в лесу потерял?

Я пожал плечами и пошел выносить мусорное ведро. На лестничной площадке я вынул из кармана бобину, на которую снимал Ленкины фуэте. Лента кинопленки змеей заскользила в мусоропровод.

п. Жаворонки

2011г.