For a breath I tarry - 11

ЗАМЕЧАНИЕ. Это произведение в некотором смысле подражание-антитеза известному роману "Ночь нежна".

Хоть мы очень поздно улеглись, проснулся сам, за пять минут до звона будильника и отключил его. Чувствовал себя свежо и ясно – настоящее слияние очень бодрит и дает силы. Конечно, завидовал Миле, которой не нужно никуда ехать, и она может дальше спать. Не завтракая – предпочитаю это время добавить ко сну, перекусить можно и потом в офисе – тихо собрался. Когда уже обувался, Мила выскочила из постели и голенькая, пахнущая блаженством и нежным сном, теплая, мягкая обняла, прижалась, пожелала удачи. От ее прелести и доступности, тепла и запаха струй встал. Захотелось ее. Не сладострастия, а ее мягкого обаяния, сладкого проникания и нежного облекания. Расстегнул джинсы, Мила поняла, повернулась ко мне спиной, наклонилась, упершись в тумбочку и отставив попку. Струй не полностью стоял, и я, только придерживая его за корень, проник через тугой входик в пещерку. Вязкая пещерка сонной Милы объяла его сладко, нежно, плотно, мило. Двигать не хотелось: тогда струй окрепнет и перестанет быть таким чувствительным. Приник к Миле и блаженствовал от ее кроткого тела, девичьего аромата, посылаемой мне нежности, от обаяющей мой струй пещерки. Целовал слегка ее лопатки и шейку, тискал упругие сисечки. Как же не хотелось ее оставлять! Завалиться бы в теплую постель с ней и, сладко обнимая, дремать дальше! Прямо вот так, не разъединяясь.

Договорились вечером встретиться на конечной станции и поехать на море к тому же озеру. Постарался пораньше дела закончить, и вовремя был там; не успел, немного опоздал. Когда добрались на пляж, берег уже оказался в тени скал, погреться после купания не получится. Но Милу это не остановило. Пляж был совершенно пустой. Прошли на старое место. Мила разделась, сняла и трусики, и стала передо мной, немного стесняясь, слегка прикрывая лобок ладошкой. Зашла в воду, недолго поплавала и вышла. Выходила уже не прикрываясь. Подошла ко мне. Большим махровым полотенцем я ее обтер до обсыпанных песком лодыжек. Особенно старательно вытирал животик и низ. Обтирая бедра, сблизи рассматривал лобок и сладко желаемую звёздочку. Легонько поцеловал лобок, ощутив его возбуждающую упругость, и прикрытые шелковыми волосиками нежные, пышные губки. Накинув полотенце на плечи, Мила обмыла ножки в волне, я ее перенес на валун одеваться. Сначала надела блузку, покрутилась на валуне, озабоченно рассматривая свои ступни, натянула брючки, не одевая трусиков. Я все наблюдал и запоминал; не просто радовался и млел от приятно разгорающегося огня, а четко осознавал, отмечал, что меня в каждый миг и как зажигает. Постепенное укрывание девичьих прелестей очень эротично выглядело: сначала джинсики скрыли бедра, потом звёздочку, подольше был доступен моему взору пушистый и выпуклый лобок, пока Мила не застегнула молнию.

Поднялись по крутой тропе по обрыву. В нескольких метрах от конца тропы и выхода на дорогу в стороне обнаружилась небольшая площадка, мы на нее свернули, постелили полотенце на угловатый косой камень и сели. Я на камень, а Мила – мне на колени. Обнял ее за бедра, Мила приникла на грудь. Мы сидели и без слов общались: нам достаточно было, что мы касаемся. Весенний закат на спокойном море... Тихий вечер, умолкали звуки, наплывали и уносились цветущие запахи. Вся земля, усталая от шумного дня, отходила ко сну. Небо ненадолго расцвело зелеными и оранжевыми тонами, затем тоже гасло. Все это великолепие подчеркивалось Милой: симпатичная, желанная и наслаждающая девушка сидела со мной, обнимала и так же замирала от неброского очарования рядового заката и нашего огня. Я это знал, а Миле было впервые: тонкость восприятия от присутствия близкого человека сильно возросла. Потому что он близкий по духу и близкий в блаженстве.

Когда очарование прошло и мы заговорили, я скользнул рукой в карман брючек и взял в горячую ладонь ее шелковистый лобок. Я вспорол карман, пока она купалась. Мила охнула от приятной неожиданности и развела бедра пошире, а грудью прижалась ко мне, положила голову на плечо. Мял, пощипывал, сжимал, смещал и толкал лобок, барабанил пальцами по большим губкам, стриг малые, проводил пальцем между губок по всему лонышку. Нащупал клиторок и перекатывал его, толкал. Потом просунул палец в пещерку и шевелил там. Мила начала покачиваться, повисать на мне и опускаться на мой палец. Подняла голову, подставила губы. Целовались, теребились язычками, скользили по губам. Но понял, что главного не будет. У Милы не получится сладострастие. В ее действиях не чувствовалось нарастания желания. Мы еще целовались, я легко трепал лобок и губки, но страсть утихала... Утихла. Посидели. Мила объяснила:

- Мне очень хотелось почувствовать твой пенис. С ним представляла. Он по-другому делает. Он волшебный. И чтобы язычок твой в меня проникал, а я его своим буду выталкивать. Поехали домой. Все равно пора.

Всю дорогу было заметно, что Мила хочет. Со страстью смотрела на меня, с трепетом брала мою руку, с легкой дрожью прижималась несильно. Сидели в пустом салоне автобуса, я ее придерживал за талию, она склонила голову мне на плечо. Поддерживал ее огонь желания, тихо рассказывая, какой она для меня предстала, купаясь обнаженной в море. Еще сообщал ей, что струй у меня готов, очень ее хочу и тоже буду.

Войдя в квартиру и заперев дверь, не зажигая света, мы быстро скинули верхнюю одежду, разулись и пошли в темную комнату, освещенную ночным городом. Пропуская Милу вперед, я обхватил ее со спины, прижал к себе и скользнул рукой на лобок. Схватил за звёздочку, стал мять и тискать. Другая рука гладила груди. Мила быстро зашептала, не вырываясь:

- Не надо. Не трогай меня там. Нельзя мне! Не трогай. Уйди! Нельзя!

Я продолжал, переходя к нашей лексике. В страсти Мила нуждалась в ней. Эти вагины и письки не несли настоящего смысла, не обозначали образы истинной близости. Они были заменителями и обозначали суррогат возбуждения.

- Мила! Да у тебя же есть ***!! Тебя вы*** можно! Давай ***.

- Ой, не надо. Нельзя мне, ма... Нельзя, отпусти! *** нельзя! Не трогай... мою ***!

Одной рукой держал Милу за груди, второй сдергивал ее брючки. И говорил:

- Да почему же нельзя, Мила? *** у тебя замечательная, возбужденная, сейчас по***. Ты узнаешь, как это здорово. Нужно *** тебя. Ты же еще не ***. Очень хочешь сама.

- Нельзя это делать! Это нехорошо! Боюсь ***! Не трогай ее! Отпусти меня! я запрещаю трогать мою ***, она не для тебя! не *** сейчас, лучше потом тебе дам, ***! перестань! не трогай ***! она не для сейчас. Лучше сиськи потрогай. Их можно.

- Сиськи тоже прекрасные формой. Но ***! Самое желанное! Хочу тебя, Мила. Ну как не *** тебя, Мила! У тебя прелестная *** для ***! А у меня ***, который тебе нравится. Сейчас мы по***. Всажу в твою пышную *** и буду ***, станет очень хорошо.

- Нет, не надо. Не ***, не трогай ***, мне нельзя! Хочу, но мне нельзя! Отпусти.

- Мила, замри, – приказал я. Отпустил Милу. Она меня поняла, стояла, не двигаясь. Разделся сам, расстегнул блузку на Миле. Спустил ее брючки вниз и, приподняв ножку, одну штанину снял. Снова обхватил Милу и мы возобновили игру. Подвел Милу к кровати, она наклонилась, и мой струй легко вошел в возбужденную и скользкую звёздочку, ни разу не потянуло, будто вся звёздочка в геле. Но это ее собственная смазка, которую звёздочка девушки, ожидая и предвкушая слияние, сама сделала, эта мысль очень грела меня. Мила возбуждена и хочет не на словах, а всей собой от прекрасной головки до звёздочки!

Говорили каждый свое, но я произносил возбуждающие слова ради Милы. Уже можно было и молча все делать, но если ее это зажигало! А Мила говорила для себя.

- Не надо. Нельзя. Отпусти. Не смей *** меня! Моя ***! Ой! Не смей! Я не... хочу. Хочу. *** меня! Вы***  меня! Вы***  меня со всех сил! Мне хорошо, ***... Мне хорошо, ***! Я ***, милый! Ты *** меня! Мне нельзя, но ***!

- Не бойся, Мила, вот уже ***. У тебя замечательная ***, *** ее. Всаживаю *** по самые яички в твою пышную от желания ***. ***. Прятала ***, но хотела, я нашел ее, вот ***. Мила, как здорово *** тебя! Твоя *** весь мой *** принимает, вгоняю по корень! Мила волшебная!

- ***, милый... *** меня! Я ***! Хорошо. Хорошо с тобой... ***.

- Держу за попку и ***. Таскаю, насаживаю. Вгоняю в твою *** свой ***. Мила, это же мой ***! Симпатичный, милый, красивый мой *** *** тебя! Он тебе нравится. Тебе нравится мой ***, а я наслаждаюсь твоей ***!

- Ох, твой ***! *** с тобой. Вы***  меня сейчас, милый мой! Вы***, любимый, вы***, какая разница, что нельзя! Всаживай, *** меня. Как это приятно, милый! *** твоим ***!

Я разгорался и возбуждался весь день. Сначала от мыслей, что будем вечером с Милой слияться, потом от ее близости и ее желания. Помнил, что Мила хотела повторить позицию первого раза. Через небольшое время почувствовал, что приближается финал. Остановился, объяснил:

- Будем, как первый раз.

Мила вытянулась на кровати, развела ножки. Я лег на нее, опираясь на локти, помял упругие цельные груди, поцеловал шейку, плечи, ямочку на шее. Взял в рот сосок и многими способами ласкал его: теребил его языком, плющил, сковыривал, покусывал и прикусывал. Затем приподнялся, и мы распахнули друг перед другом глаза. Медленно приблизился к ее губам, процеловал – и вцеловался! Мила приоткрыла губы, впуская мой язык и подавая свой ему навстречу. Тут же я опустил бедра и неспешно, давая себе и ей прочувствовать начало, всадил струй в звёздочку. Мила замерла, покрылась гусиной кожей. Уже всаженным струем пошевелил, напряг, чтобы он немного подраздулся, толкнулся лобком вперед. Времени уже не было, держаться не мог. Просунул руку между нами, положил палец на клиторок и стал перекатывать его, продолжая всаживать струй. Поскольку у Милы не было опыта получать наслаждение от клиторка, делал, что проще и удобнее: покачивал, подталкивал и перекатывал корень клиторка, а головка как-то там сама по себе терлась, выпирала. Не прошло и минуты, как Мила начала вздрагивать, подергивать бедрами, выгибаться. Она разорвала поцелуй, я тут же зарылся лицом в ее волосы, взял кончик ушка губами, втянул в рот и покусывал легонько. Мила вздрогнула, выгнулась, приподнимая бедра, я затрепетал ее клиторок, как мог быстро... она еще сильнее напряглась, подалась, я быстрее и быстрее трепетал совсем небольшой, но крепкий, как косточка, клиторок... – и выдохнула Мила, опустилась. Чуть потянула мою руку от звёздочки. Тут же убрал и сосредоточился на себе. Опустился всей телом на Милу. Руки подсунул под ее попку, цепко взял ее небольшие крепенькие ягодицы в ладони, стиснул несильно подушечками пальцев и толкал к себе, так что ее звёздочка плющилась моим лобком, а сам всаживал струй с разгону и до корня. Звёздочка ее сразу начала мягчать после сладострастия, в ней появилась вязкость. Если бы я был далеко от своего сладострастия, это несколько снизило ощущения. Но когда на подходе лавина, это лишь немного отодвинуло сладострастие, что было только лучше – получил дополнительные сладчайшие мгновения замирания у самой вершины. Вязкость звёздочки ясно показывала мне, что слияю только что кончившую девушку; понимал умом и чувствовал телом, она сейчас в блаженстве, что также приятно. Когда замер и стиснул Милу, она сама догадалась: обвила и переплела мои ноги своими, обхватила руками, прижимая к себе, и шептала, задыхаясь, горячо, искренне, с чувством: "Мой... мой любимый... любимый... *** меня". Я молчал, лишь небольно держа зубами мочку ее ушка... На пике наслаждения обостренные бурным кипением органы чувств давали необычно сильные ощущения от всего: девичий запах, ласковые слова, мягкость прижимаемого девичьего тела, пышный девичий лобок, трущийся о мой, девичьи ножки, оплетающие мои, девичьи ручки, обвившие меня, девичья упругая попка, наполняющая мои ладони, сладчайшая и только что выслиянная девичья звёздочка, которую Мила подставляет и страстно, с чувством подает мне навстречу... и нескончаемый полет в блаженные глубины ее бесконечно сладкого девичьего естества. Сметающее, уносящее сладострастие...

Лежал на Миле, отдавшись утихающим волнами наслаждения. Она не разжимала объятия, не распутывала свои ножки от моих, всем телом приникала и просила шепотком:

- Не уходи. Оставайся. Мне... очень хорошо. Он во мне... он такой нежный... ласковый... не уходи. Такой сейчас нужен. Здорово с ним! Побудь еще, он... он мой.

Лежал, наслаждался... и блаженно вырубился... Мила шевельнулась и разбудила меня. Ей было тяжело. Соскользнул с нее, вытянулся рядом на животе, повернув к ней лицо, сонно сообщил:

- Мила, спать хочу... я немного, прости.

- Спи, милый... я тоже...

Заснули мы.

Проснулся. По особой тишине в многоквартирном доме и за окном понял, что уже глубокая ночь. Чувствовал себя очень бодро, ясно. Мила тихо посапывала рядом на боку, лицом ко мне. Включил низкую напольную лампу, подвинулся, стал целовать ее закрытые глаза и поглаживать щечку. Постепенно Мила пробудилась. Сонно, нежно, сладко, доверчиво и наивно воркотнула: "Милый мой..." – и обняла. Я откинулся в привычную позу, на спину, протянул руку, Мила легла на нее, придвинулась, прижалась к моему боку по всему телу, обняла за грудь рукой, одну ножку закинула на меня. Молчали, слушали ночь и себя. Мила изредка стискивала меня сильнее и отпускала, вздыхая.

- Мой! Любимый! Счастье какое! – и ныряла в мои волосы. Добавляла: – Пахнешь как здорово!

Много времени прошло, пока Мила отошла совсем, и начали проявляться ее черты. Еще раз прижавшись и поблагодарив, она пригрозила:

- Буду все выкладывать! Сам сделал со мной такое, получай! – и хоть тон был шутливый, Мила в конце добавила извинительно: – Ну а кому еще мне это рассказывать!? Поймешь только ты.

- Мила, это и есть общение. С тобой оно очень приятное: острый взгляд и наблюдательная.

- В этот раз было... как еще не было. Прошлый раз уже не самый. Вы*** меня, что... – Мила подождала реакции и сама потребовала: – чего молчишь?

- Переходишь или не удержалась? – осторожно уточнил я.

- Само вырвалось. Я думаю, приму твою лексику, язык сам говорит! Но не сразу. А ты можешь начинать говорить по-своему. Себя заставлять не буду. Вот удивительно: услышала сказанное мной слово и оторопела: не думала его говорить, собиралась сказать, что любились мы так, что... А оно само. С другой стороны, так правильно. Мои прежние понятия и слова – это же девичье, неопытное.

Слышать от строгой и категоричной Милы мои слова было очень приятно. Они делали ее моей по-настоящему.

- Как ты их представляла?

- Шаблонно. Как пишут, так и представляла. Совместный проект, договор, вкладываемся и вместе добываем счастье.

- Которое потом делите согласно договору и доле вложенного, и каждый свою часть скорее тащит в персональную нору, пока другой не испортил или не отобрал. Партнеры ить!

- Примерно так. Даю ему и беру, что мне нужно. С тобой все по-другому, полностью не так. Называть это тем же, что ты сейчас, глупо.

- Понимаю, Мила. Говоришь свое слово близость – а за ним пустота, нет переживаний никаких. О том, что я все равно про себя называю это слиянием, знаешь. Да и ты где-то в глубине так же зовешь. Отсюда естественно перенять.

- Причем, твой сразу как-то не называла пенисом. Он не заслуживает такого. Он особый. Пенис был у того – противный и омерзительный. Получается, с тобой все новое, отличающееся от моих представлений. Пенис – это как у того, отвратный, а твой пенисом назвать жалко, он красивый. Твой еб... уносит меня, какое тут слияние. Так что, – подытожила Мила, – все меняется. Но это только с тобой.

И с этого момента мы перешли на мою лексику.

- Ты говорила о слиянии, – напомнил я Миле.

- Да. Мы слиялись, и это было что-то... оно не имеет слов! Еще там, на обрыве, поняла, что хочу с тобой и говорила себе: хочу! Хочу, чтобы твой бесподобный входил, наполнял меня. Пальчик хорошо делал, но не то. Там старался зря. Прости.

- Не зря. Ты возбуждалась, загорелась, и дома легко получилось у нас.

- Мы договаривались, что ты запомнишь и расскажешь мне, как видел меня там? Забыл?

- А ты не забыла свою часть? Скажешь?

- Все, что поняла в себе. Давай! И своими словами, не нужно мне вагины от тебя!

- А-га! Звёздочка у девушки – звучит. Сразу предстает – прелестная и желанная, соблазнительно-пушистая и сладкая часть тела девушки, которой и любоваться можно, и слиять. А вагина – э-э-э... с чем это? и где?

- Да ясно уже! Мне с каждым словом это привыкается. Но не могу, как ты, свободно.

- Мила, ты то и дело подтверждаешь простую житейскую истину: чем человек ярее что-то осуждает, запрещает, нападает, тем он сильнее хочет это.

- Известно в психологии. Вытеснение. Убрать все, что может напоминать! Стереть. Что не может быть удалено, запретить! Чтобы не смел и думать этими словами!!

- Или наоборот, во всем видеть толстый намек на этот манящий и стоящий предмет.

- Ты о чем?

- О трусах. О проститутках. В общем, у тебя было столько запретных или краснотряпковых тем, что через несколько минут беседы что-то да задевал в тебе. И получал втык с предупреждением. Какое там общение! А сейчас с тобой общаться гладко. Не приходится спотыкаться о выставленные тобой ограничения.

- Все было от невыслиянности, да? – с вызовом, но вполне мирно и мило спросила Мила. – Это вы так зациклились: трахать ее, трахать ее надо! Девушке просто нужны положительные эмоции – и много, много. Влюбиться с ответным чувством или...   заниматься с хорошим человеком. И тогда она будет спокойная и ласковая.

- Это практически то же самое. Влюбиться и быть любимой, значит, и слиять тебя будет. Не платоническая же тебе любовь нужна. Тебе как: Милой называть или будто незнакомка?

- Будто со стороны. Усилит впечатление.

- Симпатичная девушка снимает обувь, переступает... неужели она разденется?! Передо мной!? Точно! Скидывает блузку, стягивает брючки. Ух! Она стоит на камне, стеснительно немного прикрывая лобок ладошкой. В ее стеснении и готовность: попросишь – открою и это, я тебе доверяю, мой любимый! Небольшая, но явная и настоящая грудь: упругая, крепкая, из-за своего небольшого размера просто как литая! Стройные девичьи бедра. Девушка прекрасна и желанна. Взять бы ее на руки, обнять, ласкать, держать в себе, дышать ею. Девушка поворачивается и идет в воду. Фигурка у нее отличная, попка не тощая, а плотная, гладкая. Она наклоняется черпнуть рукой воды, и между ножек на миг мелькает пушистая звёздочка, которую девушка стеснялась показать...

- Ты и это заметил?! Это же миг, что там успеть увидеть!

- Но ведь ты осознано наклонилась? Глубоко.

- Да. Показать тебе свою... Да, у меня она есть, и мне нравится ее показывать тебе. Если у меня она есть, значит, будешь своим милым органом! У меня звезда, приятная тебе и желаемая. Вот!!!

- Ну вот... Увидел. Струй уже стоял, естественно, теперь остро захотелось слияться с девушкой. У нее есть звёздочка! Она в такой позе, ее звёздочка приоткрыта: между покрытыми нежным пушком больших губок свободно стоят алые малые!

- А так не известно тебе было, что у девушки есть она? Сочиняешь.

- У всех женщин есть звёздочка, Мила. Но ведь не встает на всякую мимо проходящую. Это как бы общее знание: предположительно, у каждой девушки имеется звёздочка. Она где-то далеко под одёжками, она неизвестно какая, может, совсем скучная. Невозбужденная. А тут: красивая девушка наклоняется и показывает между очаровательных бедер соблазнительную пушистую звёздочку, готовую к слиянию... приглашающую! Она ведь хочет. Слияться с ней! Выслиять. Слиться! А то, что это открытое место и ничего нельзя, только разжигает желание. Девушка заходит в воду, плавает... жуть! В этой сырой, холодной, зыбкой субстанции плавает прекрасная девушка!

- Какой ты трусишка! – нежно проворковала Мила. – Не боялся бы, зашел в воду хоть по грудь. Я к тебе подплыла, и ты смог бы потрогать меня за... нее. А?

- Не выше колена! А то еще смоет волной!

- Трусишка ты мой! – Мила ласково обняла меня. Повела по животу, взяла вялый струй в руку.

Я продолжил:

- Девушка выходит. Капельки висят, кожа блестит. Она быстро идет к валуну, загребая откатывающуюся волну...

- А ты думал! Вода не теплая.

- ... поднимая ножками брызги. Взбирается на валун, становится на нем спокойно, уже не прикрываясь, и просит меня обтереть ее. Струй начинает жужжать от напряжения. Я ее потрогаю! Обтираю девушку. Одним краем большого полотенца прикрываю от ветерка, вторым – вытираю. Плечи и спинку, попку и поясницу, поворачиваю девушку – шейку и грудь. Девушке холодно, кожа покрыта пупырышками, и она так больше нравится мне: это живая девушка, ей холодно, а я теплый, мог бы обнять... погреть собой и выслиять! Вытирая ее замечательные сиськи, через полотенце их тискаю. Далее животик, лобок, звёздочку. Чтобы все волосики стали сухими, накрываю звёздочку ладонью и тщательно мну и глажу, прислушиваясь к своим опущениям в пальцах. Прямо схватить опасно, девушка строгая, а так... незаметно потискать ее пышную звёздочку. Вытираю бедра, коленки. Ее звёздочка у меня перед глазами, любуюсь ею. Негустой пушок, сквозь него просвечивает светлый чуть розоватый выпуклый лобок. На самом его верхе возникает звёздочка: игривый завиток волосков и начало пышных губок. Ниже меж них встают бледно-алые от холода стройные малые губки. Не выдерживаю и целую звёздочку: приникаю на миг, щипаю губами малые губки! Девушкой не пахнет звёздочка, холодная. Нет, просто слиять скучно! Целовать и ласкать ее звёздочку, рассматривать и трогать эту алую нежную сладость – вот наслаждение! Греть продрогшую девушку и давать ей трепетное наслаждение! Выслиять ее, обнимая, беря в себя.

- Да. Мне понравился твой поцелуй. Миг всего – а так вспыхнуло! Сможешь еще? А я тебя.

- Мне не нужно, Мила, если не хочешь. Эквивалентность неуместна. Хотела бы – могла сделать и раньше.

- Я правда хочу. Сразу хотела, но... Я не та, берущая у каждого. Может, еще поговорим об этом позже. Я хотела бы поговорить и об этом.

- Знаю, Мила. Мои ощущения то же самое говорят. Ты девушка. Б*** бы не пахла девушкой и такой наивной не смогла показать себя.

- Будем играть, предложи мне его поцеловать.

- Это когда мы перестанем прикрываться. Я тоже хочу твою звёздочку целовать и ласкать, и губки щипать губами, и клиторок втягивать в рот.

- Очень хочу. Даже мимолетный поцелуй зажег меня.

- Потом девушка одевается. Совсем не торопится, наклоняется, стоя ко мне спиной, и что-то в лежащих у ног брючках перебирает. Пышная и пушистая звёздочка выступает между ее бедер, снова поднимается горячее желание эту девушку... Встать, притянуть, вставить и слиять! Причем, девичья попка небольшая, стройные девичьи бедра, а в глубине между ними прикрытая немного волосками, приглашающая выслиять звезда женщины!

- То есть большая? – уточнила Мила.

- Нет. Она не крупная, она девичья – пахнет по-девичьи – и она звезда женщины: знает, что такое слияться, знает струй и хочет его. Приоткрылась и приглашает выслиять. В такой позиции звёздочка всегда приоткрывается, но когда малые губки выступают и крепко стоят, это особенно заманчиво. Для меня так.

- Почему?

- Она реально приоткрывается: губки расходятся. Если они стоячие, то входик где-то глубоко между ними. Будет слаще слиять такую. Губки по головке скользят, охватывают.

- После поцелуя и я захотела. По-настоящему загорелась на обрыве, когда ты полез мне в карман – и накрыл горячей ласковой рукой мою! Не ожидала. Умеешь ты делать мелкие, но приятные неожиданности.

- Вовремя мы перешли на мой язык. Вот так бы тебе описывал твоим языком: пышная пушистая вагина видна мне между твоих бедер, снова сильно хочу эту девушку! Как?

- Верно. Вагина не может быть пушистой, это ведь малые губки и вульва между ними. Конечно, можно называть вагиной все, что внизу живота, ну... глупо будет.

Мы помолчали. Я напомнил:

- Теперь очередь твоя, Мила.

- Расскажу, но продолжи о нашей... деле. Хорошо умеешь рассказать. Подбираешь точно слова. Очень понравилось. Банальное купание в холодном море изобразил, что я соблазнительно выглядела. Правда, так меня видел?

- Конечно, Мила! Купание очаровательной девушки. И очень хотел тебя.

- Расскажи, как видел меня в... процессе? – Мила доверительно пояснила, чтобы я не думал, будто развлечения ради просит. – Понимаешь, я очень чутко реагирую на слова, словесная память у меня сильнее всего; номер телефона или карточки, если произнесу вслух, помню. Ты расскажешь – и это останется у меня в памяти навсегда. Будем молчать – затуманится быстро. Прошу: говори все, что видишь, думаешь. Ты этим записываешь мне в память! Хочешь ведь, чтобы помнила!

- Хочу. Буду писать в тебя. Мне это не трудно; про запись в память не скажу, но высказанные образы и мысли сильно приобретают в четкости, связности, цельности. Если не говорить, через месяц останется в памяти общая картинка: было с Милой хорошо. Я привык описывать, произносить; если не вслух, то про себя. Мы сидели, провожали закат – я все виденное произносил. Какого цвета вода и как бегут волны. Как сидит и как пахнет Мила. Что чувствую я от всего этого и что хочу.

- Не надо про себя молчать. Говори для меня. Позже буду вспоминать и обдумывать.

- Хорошо, буду. А как было... Наклонился к тебе, ты подставила мне губы и приоткрыла их, чтобы впустить мой язычок, свой подавая ему навстречу. Мы заизвивались языками... это же говорит, что Мила согласна, хочет, ждет и встречает меня.

- Точно нашел: заизвивались! Со всех сторон касаешься моего, потираешь, толкаешь. Целуешь ты очень здорово.

- Я опустился и неспешно всадил струй в звёздочку, давая тебе и себе почувствовать начало, первый вход. Ты сразу замерла и покрылась гусиной кожей.

- Он у тебя волшебный. Только вставляешь его, мне озноб, но сладкий, по всему телу. Крепкий, ладный, с бархатистой головкой... он во мне!

- А еще с широкой головкой, которая проходит по пещерке. Пошевелил всаженным струем, напрягал его, толкался вперед. Чувствовал – хотим слияться, не могу держаться, не стал и медлить. Ты не кончила бы только от струя в звёздочке, Мила.

- Почему так уверен?

- Не, не уверен, но вероятно. Очень возбужден был, минуты мне хватило бы. Тебе за минуту не успеть. А оставить тебя без наслаждения не мог – свинство это! Ты так горишь! Начал клиторок тебе поглаживать. Мягко, осторожно. Слиял тебя, всаживал и теребил клиторок.

- Вот так сразу нашел?! Я его еще давно искала, место нашла, а там как бы ничего. Ну, просто тело. Больше я не интересовалась. Грудь маленькая, ну и клиторок крошечный где-то там.

- Ты искала, когда не возбуждена. А тут он стоял вовсю, Мила! Маленький, но стоящий. Быстро подействовало. Стала вздрагивать, выгибаться, шевелить бедрами. Отвернулась, чтобы я не целовал: мне тоже поцелуй при сладострастии отвлекает. Зарылся лицом в твои волосы, а клиторок гладил быстро, как мог. Он совсем небольшой, но крепкий, как косточка. Ты потянулась, выгнулась, напряглась вся, подалась, прижала меня – и замерла, слегка вздрагивая. Моя Мила кончает! Моя любимая Мила! Это я тебе даю, я ласкал и слиял, чтобы дать тебе наслаждение. Мне радость от этого. Счастье. Кончаешь ты приятно, мне нравится. Ни метаний, ни воплей. Вздрагиваешь от сильного напряжения, приникаешь ко мне. Несильно хватаешь за холку, за плечо; не впиваешься, не рвешь, просто держишься за меня, чтобы не унесло блаженство. Да, доверившаяся Мила держится за меня, чтобы ее блаженством не унесло прочь! Теперь переключаю внимание на себя; слияю, догоняя тебя. Руки подсовываю под твою попку, наполняю ладони твоими небольшими упругими ягодичками, стискиваю некрепко и тяну к себе, вонзая струй так, что звёздочка плющится под моим лобком. Тебе ведь не больно?

- Конечно, нет. Приятный нажим.

- А мне этот миллиметр проталкивания создает в струе ощущение долгого, бесконечного полета в дающую наслаждение звёздочку Милы. Полет вглубь твоего милого женского естества. Твоя звёздочка после сладострастия начала мягчать, в ней появилась вязкость. Мила, это очень тонкое и приятное ощущение – вязкая звёздочка.

- Как это – вязкая? Плохая?

- Наоборот! Всаживал перед этим, пещерка была тугая, очень приятная. Можно сказать, она тоже "стоит". Струй стоит, и она стоит, не совсем подчиняется струю, у нее своя упругость. Как кончила, пещерка расслабляется и мягчает, и начинает облегать струй повсюду. От всаживания в стоящую пещерку было ощущении только в головке. Остро-приятное, резко ведущее к сладострастию. Когда она стала вязкой, появилось ощущение от целого струя: по всему струю пещерка приникает, трется, держит. Это слабее по части кончить, потому что касания мягче, но если достаточно возбужден, подводит к сладострастию так же уверенно, хоть и медленнее.

- Ты это чувствуешь?

- Конечно! В струе чуть слабее ощущения, зато радует и делает меня счастливым понимание, что выслиял тебя, ты унесена блаженством и разнежилась от него. Струй стоит, вонзается, проходит по пещерке, а всюду приникание. Вязкость звёздочки как раз означает для меня, что слияю только что кончившую Милу, реально кончившую! Значит, ты в блаженстве, и я тоже к нему иду, мы будем вместе. А сладострастию нужно дать самому подойти. Не проскакивать финишную черту стремительно, но так рассчитать, чтобы подкатиться к нему на самой малой скорости. И не остановиться до! Если до – это все, на пару дней будет струй нерабочим. Я замер в нужный момент, стиснул тебя, ты догадалась и переплела мои ноги со своими, обхватила руками, прижимая к себе. Мила, как это здорово, сладко и доверительно, когда кончаешь, а девушка обнимает, прижимает к себе, не отпускает! Ты зашептала, задыхаясь, горячо, искренне, с чувством: "Мой... мой любимый... мой... любимый..." Мила, сколько добавила наслаждения мне! Ты все-таки сдержанная, иногда и резковата. Это твое искреннее со мной переживание наслаждения... оно приблизило тебя, показало, как ты счастлива, что даешь мне блаженство собой. Не слова были важны, а теплая, проникающая в самую глубину души забота, соучастие. Разделяешь все со мной. Ты здесь, рядом и поддерживаешь меня. Милая, нежная, доверчивая, родная Мила со мной!

Мила вздохнула, прижалась снова всем телом, признательно легонько поцеловала в щеку, откинула волосы и в самое ухо нежно выдохнула: милый мой... любимый... счастье с тобой. Я благодарно провел рукой по ее бедру, звёздочке, взял ее недолго в ладонь, продолжил:

- Сладострастие обостряет все чувства, Мила. Я сильнее и ярче воспринимал все, что, например, сейчас, волнительно и приятно, но не больше. Все воспринимаемое вызывало восторг, взлет, внутренний как бы радостный вопль: ух ты! Сильные и ликующие ощущения от тебя: девичий запах – моей Милы! ласковые слова, мягкость прижимаемого девичьего тела – моей Милы! пышный девичий лобок, трущийся о мой, – Милы! девичьи ножки, оплетающие мои, – Милы! девичьи ручки, обвившие меня, – моей Милы! девичья попка, наполнившая мои ладони, – моей Милы! сладчайшая девичья звёздочка, в которой наслаждаюсь, – моей Милы! которую она подставляет и толкает мне навстречу... и нескончаемый полет в блаженные глубины твоего девичьего естества. Сметающее, уносящее сладострастие... блаженство... Потом мы с тобой лежали и не могли рассоединиться. Мой мягкий струй держала твоя звёздочка, Мила, нежно и трепетно его лелеяла, оберегая, лаская и благодарно приникая. Не знаю, как тебе это ощущение передать, чтобы представила. Слабенький струй, очень чувствительный, лежит в твоей звёздочке, она его легонько поглаживает... а всего меня – ты, оберегающая объятиями. Потом мы заснули в блаженстве!

- Как пещерка может поглаживать? Тем более, я ею нисколько не шевелила.

- Ну, какое-то шевеление возникает от всякого движения твоего. Животиком колыхнула, ножкой шевельнула – пещерка сжалась немного. Все эти случайные движения чувствуются.

Мы затихли надолго, переживая заново рассказанное мной слияние. Самому понравилось. Как поглядел со стороны на нас, при этом воспринимая все ощущения как участник!