Я из лесу вышел

Рассказывать о том, какое удовольствие испытываешь, проникая в красавицу, - дело неблагодарное. Вкус персика всегда сладостней описания вкуса персика.

Сотворив меня, Бог сотворил и вожделение...

Почему после покорения вершины альпинист, спускаясь, уже думает о другой?

Мне всегда нравились полногрудые женщины. Но имея, наконец, полногрудую, я ощущал лишь ее холодность. Визуальный ряд не переходил в мир телесных переживаний.

Я думал об айсберге, который недавно откололся от ледников Гренландии и дрейфовал к берегам Канады.

Эту женщину я знал еще девочкой, а последние лет пятнадцать ходил мимо, облизываясь.

Айсберг был огромным, величиной с Манхэттен, и, растаяв, грозился сделать из Крыма остров.

В нее первую я не сумел кончить... Если чека гранаты сорвана - взрыв неизбежен. Вероятно, в этот раз отсырел порох.

Блуждая по лесу, сначала любуешься и восхищаешься, а потом начинаешь тревожиться - как бы не заблудиться. Кончается все страхом - а вдруг заплутал таки?

Ее большие, круглые груди, освобожденные, опустились к пупку и вытянулись. Сомнительная красота.

У моей первой девушки были тугие яблочки с розовыми сосками вместо хвостиков. Она мечтала о мотоциклисте, увозящем ее в ночь. У меня тогда был только велосипед. К тому же, она целовалась с моим другом у меня на глазах. А я ревновал, но прощал. Она была яркой и глупой. Даже в шестнадцать простить последнее я не смог.

Совершая движения, обычно дарующие удовольствие, я удовольствия не получал. Целуя ее соски, захватывая и поднимая грудь, я думал о пустоте.

В квартире царила пустота, хотя мебель и прочие атрибуты быта присутствовали. Журнальный столик представлял собой оживший натюрморт: бутылка шампанского, открытая коробка конфет, ваза, в которой два апельсина соседствовали с кожурой съеденного собрата, и два бокала, один из которых гордо покоился на тонкой ножке, а второй, поверженный, лежал на боку, касаясь щекой бутылки, и тонко позвякивал от любого колебания. Пролитое шампанское капало на ковер.

Мои старания были безответными. Жужжала и билась об окно муха. Диван скрипел. Молодой фикус на телевизоре был очень живописным и напоминал бонсай.

Мы сменили позу. Со спины все изменилось. Теперь груди расплылись в разные стороны и были снова привлекательны. Тонкая талия переходила...

Попка была маловата. Как же я этого не замечал? Мой взгляд всегда тянулся к ее груди. А самое округлое женское место оказалось плосковатым.

Теперешнее сближение произошло неожиданно. Виной тому сетевой маркетинг. Она методично обзванивала ближних и дальних знакомых, пытаясь ненавязчиво, как ей казалось, пристроить разнообразную дорогую мелочевку, без которой, по ее убеждению, жить никак невозможно. Интересно, я был ближним или дальним в ее списке?

Стало приятнее. Она же оставалась безответной. Обладание сводилось к механике в чистом виде. Казалось, финал был близок, я ускорился. В этот момент она заговорила:

- Я очень довольна нашей фирменной зубной пастой.

Выпятив зад, разметав свои темные, мелкие кудряшки по подушке и спине, заполненная мной, она думала о стратегии развития бизнеса. И как жить после этого?

Я вышел из нее и повалился рядом. Она опустила зад и приподняла голову. Глаза были прекрасны. Большие, карие, с густыми черными ресницами. Красивая, зрелая, голая женщина, на все согласная, доступная. Чего тебе, гаду, еще надо?

Айсберг все-таки растаял, подняв уровень мирового океана на несколько десятых миллиметра. Крым оставался полуостровом. Леса горели по всей России. Теперь в них нелегко заблудиться, но зато легко обуглиться. Диван замолчал. И даже бокал откатился от бутылки и затих.

Я отдышался.

Она провела пальцем по моему лбу и переносице, смахнув капельки пота.

- Я не думал об этом, - устало произнес я.

- О чем?

- О зубной пасте...