Школа имени Феофана Полупупова. Тематика: Дырка по имени оля

(из цикла «Госпожа Журавлёва»)

Директора школы № 177 зовут Афродита Валерьевна Лебедь. За имя спасибо маме – поклоннице древнегреческой мифологии, за отчество – поклон папе, кандидату математических наук. А за фамилию надо бы говорить спасибо экс-мужу, хотя Лебедем он был только по фамилии, а по жизни – отъявленным козлом.

В школьных кулуарах Афродиту (очень тайно) дразнят Фросей. Такая фамильярность Афродиту Валерьевну слегка коробит, но на каждый роток не накинешь платок. «Фросей» Афродиту обзывают нарушители порядка, прогульщики, физруки и подвальные слесаря Чуркин и Дикопляс - в отместку за строгий характер и высокие требования к дисциплине.

Афродита Валерьевна рыхловата, но осаниста, маникюр и косметика – в самой малой дозе, причёска – сложенные в стог твёрдые перманентные завитушки. На службе Лебедь присутствует в классических офисных туфлях, классических телесных колготках и долгополом чёрном, синем или зелёном платье, похожем на стрелецкую ферязь, «государев служилый наряд». Очки «Liro mio» без оправы подняты на лоб, бледные губы сжаты, бесцветные брови выщипаны в ниточку. Мужчины вслед таким дамам на улице не оглядываются и с букетами под окнами не стоят, да и не больно-то хотелось.

Отведя первого сентября общешкольную линейку и дав старт новому учебному году, Афродита Валерьевна перепоручила дела завучу Раисе Халидовне и по ежегодной традиции уехала в отпуск на египетский курорт, чтобы вернуться к октябрю, исполненной свежих сил и творческих замыслов.

Ровно через четыре недели, тридцатого сентября, отдохнувшая и загорелая Афродита Валерьевна прибыла на работу. Пора было взять бразды правления в свои руки, позаботиться о грядущем Дне учителя и задать всем хорошую вздрючку, дабы не теряли тонуса.

Придя на службу в восемь утра, фрёкен Лебедь убедилась, что учебный процесс в школе № 177 идёт в рамках утверждённого графика. Звонки звенят, дворники разметают лужи, двоечники пугливо курят в кустах, надзорные структуры несут под дверь директорского кабинета вагоны всяческих дебильных предписаний – словом, за время отдыха директора мало что изменилось.

Не откладывая, Афродита Лебедь спозаранку отправилась давать профилактический разнос учебной и административно-хозяйственной части. Когда Афродита Валерьевна заглянула в финансовый отдел, сердце у неё едва не остановилось от вопиющего безобразия. По бухгалтерии дефилировала красивая полная женщина… без юбки.

Да, женщина была без юбки и это не лезло ни в какие стандарты вверенного Афродите Валерьевне образовательного учреждения. На пышной белокурой незнакомке была туго облегающая бирюзовая туника, нагло подчёркивающая её телесные излишества и достоинства, подающая в самом выгодном свете широкоформатный бюст и гладкие спелые бока в кирпичиках жировых накоплений. Липкий подол полиэстровой туники еле-еле прикрывал детородные органы блондинки, а ниже её облегали полупрозрачные чёрные лосины с легкомысленными узорами в виде цветочков и лепесточков, а также тесные кожаные сапоги в обтяжку до колен.

- Здравствуйте вам, с выходом! – нежно сказала директрисе блондинка в бирюзовой блузке и лосинах, и преспокойно отвернулась к принтеру, будто большего внимания Афродита Валерьевна не заслуживала.

Грузные бёдра сексапильной девы сверкали, словно покрытые чёрным алмазным напылением. Сквозь бирюзовую тунику на заду проступал орнамент фривольных трусиков – затейливый штамп на огромном горячем пироге.

Ошеломлённая вызывающим видом незнакомки возле принтера, Афродита Валерьевна подумала, что обтянутая попа блондинки в трусиках тоже похожа на громоздкий эпсоновский принтер, хищно закусивший уголок кружевной бумаги.

Вызывающая блондинка вызывающе распечатала какие-то финансовые бланки и вызывающе вернулась на место, виляя могучими бёдрами и обдавая кабинет запахом чайных роз, ванили и похоти. Эластичные лосины в цветочек целлофаново шебуршали между ляжек, подол липкой туники повторял очертания лобка, а каблучки цокали по паркету как у манекенщицы на показе осенней коллекции мод.

- Здрав-ствуй-те, - железобетонным гласом сказала Афродита Валерьевна и даже спустила на нос очки.

При виде белокурой полуодетой нахалки в голове директора родилась куча эпитетов, все они почему-то оканчивались на «-астая». Машинально директор придумала несколько новых терминов, которых в русском языке доселе не существовало.

Во-первых, неизвестная светловолосая дамочка в школьной бухгалтерии была грудастая и задастая. Во-вторых, бровастая и губастая. В-третьих – белокуро-гривастая и щекастая. Также новая бухгалтерша была мясиста и фигуриста, что не мешало ей расхаживать в без-юбкастом, открыто-ногастом, высоко-сапогастом, тонко-каблукастом, развратно-лосинастом и просвечивающе-трусастом виде.

Справедливости ради отметим, что с внешностью Любови Петровны было отнюдь не настолько всё запущено. Любой из мужчин-педагогов или учащихся школы № 177 сказал бы, что госпожа Журавлёва в своих чёрных лосинах и бирюзовой тунике выглядит привлекательно и соблазнительно, но аккуратно и совсем не пошло. Однако директор Афродита Лебедь была дамой консервативной – она сильно ругала школьниц за современные причёски, ненавидела мини-юбки и леггинсы, и педсоставу от неё тоже доставалось на орехи.

Словно в насмешку, на голове у блондинки царил модный хаос – смесь ядерного гриба и грозового облака, ледяной дождь, всполохи и вспышки, а до самых губ ниспадали три шелковистые разбойничьи пряди, как у героини эротического фильма. Яркой косметики Афродита Валерьевна на дух не выносила, но просвечивающе-трусастая и развратно-лосинастая блондинка была умело и шикарно накрашена, она явно не экономила на мейкапе, тенях и помаде. «Губастые» уста были окрашены в страстный вишнёвый цвет, а вежды сияли глубокими лазурно-золотыми оттенками.

К сожалению, дальше вежливого приветствия разговор у директора и белокурой девы не пошёл: на разборки с хаотично-эротичной блондинкой в лосинах у Афродиты Валерьевны физически не хватало времени – первый рабочий день выпал на пятницу и к десяти часам её ждали в управе.

Вернувшись на директорский пост, Лебедь пригласила заместительницу Раису Халидовну, чтобы отдать необходимые распоряжения, затем спросила:

- Раиса Халидовна, что за порнофильм бродит по бухгалтерии?

Сперва завуч её не поняла. Затем поняла.

- Это вы про новенькую Любу? – догадалась она. – Ну… что я могу сказать? Как бухгалтер специалист она неплохой.

- Я не об этом. Я о том - кто брал её к нам на работу? – строго спросила Афродита Валерьевна.

Раиса Халидовна изумилась и сверилась с какими-то блокнотами.

- Вы и брали, - сказала она. – Приказ подписан вами лично перед отпуском, накануне первого сентября, когда от нас скоропостижно уволилась бухгалтер Ямщикова.

- Ах, вон оно что! – сказала Афродита Валерьевна, что-то смутно припоминая. – Должно быть, в предотпускной горячке мысли мои витали где-то далеко и я не уделила этой белокурой девушке должного внимания. Она всегда так ходит?

- А как она ходит? – снова не поняла Раиса Халидовна. – На четвереньках, что ли?

- Хуже! – патетично воскликнула Фрося-Афродита Валерьевна. – Показала бы я, как она ходит… но на себе такое не показывают.

- Если вы о костюме - то да, практически всегда! – согласилась Раиса Халидовна. – Признаться, за весь месяц я не видела у Любови Петровны ни одной юбки, которая могла бы по праву считаться юбкой. Хмм… Обычно её юбки напоминают конфетные фантики, наклеенные на шкаф.

- Как её фамилия?

- Журавлёва. Бухгалтер Любовь Петровна Журавлёва.

Афродита Валерьевна Лебедь отметила, что сексуальная бухгалтерша, как и она сама, носит красивую «птичью» фамилию, и этот факт почему-то вогнал её в лёгкую депрессию. Если бы развратно-лосинастая бухгалтерша оказалась Мышкиной или Коровиной, было бы не так досадно.

Вздохнув, директриса спешно собрала формуляры и отчёты.

- Сейчас мне нужно срочно ехать на совещание, но я помечу в ежедневнике: в понедельник мы непременно поговорим с новой сотрудницей Журавлёвой, - сухо сказала она. - Можете быть свободны, Раиса.

***

В понедельник с утра Афродита Валерьевна позвонила главбуху и попросила пригласить бухгалтера Журавлёву, однако главбух сообщила, что Любовь Петровна запаздывает, и её до сих пор нет на рабочем месте.

«Отлично, я так и знала! – с мрачным удовлетворением подумала Афродита Лебедь. – Какая ответственность может быть у работницы, которая шляется по школе в лосинах и комбинации? Ждите, это я вам тоже припомню, Любовь Петровна».

Вслух она попросила передать госпоже Журавлёвой, чтобы та шла к директору сразу с объяснительной на руках – по поводу непонятного опоздания.

Во второй половине дня в кабинет постучали. Осторожно, словно боясь расплескать, Любовь Петровна вносит в апартаменты директрисы свой «грудастый» необъятный бюст, туго обтянутый пятнисто-леопардовой блузкой. Втискивает в дверь свои располневшие «жирнастые» бёдра, облитые глянцевыми леденцовыми колготками (развратно-колготастыми) и узкой кожаной мини-юбкой. Вместо «сапогастых» сапог сегодня Журавлёва в элегантных туфельках на шпильках, острых как змеиные жала.

- Здравствуйте, - говорит она. На голове у Журавлёвой по-прежнему царит модный хаос – смесь ядерного гриба и грозового облака, ледяной дождь, всполохи и вспышки, а до самых губ ниспадают три шелковистые разбойничьи пряди.

- Здравствуйте, - замороженным голосом говорит Афродита Валерьевна. – Присаживайтесь. Разговор будет долгим.

Мини-юбастая бухгалтерша будто даже не замечает, каким взглядом её сверлит директорша. Она кладёт на начальственный стол объяснительную, исписанную мелким кудрявым почерком, и присаживается в кресло, которое тут же угрожающе скрипит, приняв в объятия около сотни килограммов бегемотастого женского тела, да ещё и закидывает ногу на ногу.

Ноги у Журавлёвой сексуально-коленастые – каждая коленная чашечка размером с чайник. Икры тоже значительные, тяжёлые, крепкие. Мужики, наверное, тают от удовольствия, когда прекрасная Журавлёва забрасывает их им на плечи.

Афродита Валерьевна начинает разбор по порядку.

- Уважаемая Любовь Петровна, напомните, пожалуйста, при каких обстоятельствах я приняла вас на работу? Честное слово, просто из головы вылетело.

- Я пришла в конце августа, - охотно сообщает грудасто-бедрастая госпожа Журавлёва. – Вы были жутко заняты и разговаривали сразу по двум телефонам, поэтому лишь глянули в мой диплом, подписали приказ и отослали в отдел кадров.

- Спасибо! – чопорно кивает Афродита Валерьевна. – Теперь и я припоминаю. Сами понимаете, накануне первого сентября всё стоит вверх дном, а у нас вдобавок уволился один из ведущих бухгалтеров.

- Ваша Ямщикова была не ведущим бухгалтером, а полным тормозом, - фыркает Любовь Петровна весьма строптиво. – Оставила после себя столько косяков, что я весь сентябрь их разгребала.

- Возможно, - делает уступку фрёкен Лебедь, но тут же переходит в наступление. – Теперь извините за нелепый вопрос, уважаемая Любовь Петровна: вы точно помните, в каком учреждении работаете?

- Судя по табличке, в средней школе номер сто семьдесят семь, - Любовь Петровна небрежно теребит край кожастой мини-юбки. Леденцовые колготки на её бедре отзываются под ногтями звонким потрескиванием.

- Верно, вы работаете в образовательном учреждении, госпожа Журавлёва, - подтверждает Афродита Валерьевна. – И у нас здесь учатся дети в возрасте от семи до шестнадцати лет. Вы знаете об этом?

- Представьте себе, знаю, - подозрительно косится Любовь Петровна. – Я тоже причастна к производству детей, потому что сама рожала. У меня есть дочь Елена, правда, ей уже восемнадцать.

- Ни минуты не сомневаюсь, что у вас прекрасная дочь. Теперь скажите, Любовь Петровна, почему вы ходите в вызывающих нарядах? Молчите? А на вас родители детей жалуются!  

Афродита Валерьевна лжёт: на туалеты госпожи Журавлёвой ещё никто не жаловался, но директрисе хочется придать побольше веса ужасным обвинениям.

- Да, - директриса усиливает нажим. – Родительский комитет открыто говорит: мол, ваша бухгалтер зажигает по коридорам в таком убийственном виде, хоть на панель отправляй! У неё всё вываливается на ходу! Посмотрите на себя, Любовь Петровна! Где у вас юбка? Есть ли она вообще? В пятницу не было.

- В пятницу я была в тунике с лосинами, - отвечает Любовь Петровна. – И ничего у меня не вываливается, пусть ваш комитет не врёт.

Опустив чудесные небесные глаза, грудастая бухгалтерша пытается одёрнуть «мини», но кожаная юбка сидит на упитанных бёдрах слишком плотно. Внезапно Журавлёва понимает, что директриса видит под юбкой её белые ажурные трусики, похожие на крошечную пломбу между ног. Зардевшись от смущения, Любовь Петровна теснее сдвигает толстые колготастые ляжки.

- Где вы работали до того, как прийти к нам? – Афродита Валерьевна обмахивает своё бесцветное лицо бумагами словно веером.

- Я много где работала, в двадцати местах, наверно. В вашу школу я пришла из частной лавочки, ООО «Плимут»… или «Вермут»? или «Азимут»? - задумывается очаровательная Любовь Петровна. – В общем, что-то в этом роде.

Фрося-Афродита Валерьевна торжествующе улыбается, словно поймала бухгалтершу с поличным в публичном доме.

- Почему вы уволились оттуда, Любовь Петровна, если не секрет?

- Директора отдали под суд, компания пошла под банкротство.

- Вот как? – притворно изумляется фрёкен Лебедь. - За что его отдали под суд? Надеюсь, не за изнасилование бухгалтерши, у которой всё выпало?

- Нет, за налоги, - говорит Любовь Петровна. – Изнасиловать меня пытались в другом месте, до «Плимута».

Афродита Валерьевна неотрывно смотрит на большие, гладкие, капронастые ляжки Журавлёвой, на её крупные круглые колени, пломбу-трусики, и в душе её зарождается тёмный вихрь.

- Итак, милая Любовь Петровна, - внушительно чеканит Лебедь. – Перейдём к главному. Вы угадали, у меня к вам о-огромная претензия. Я категорически прошу вас прекратить ходить по школе в нескромных нарядах! Вы знаете, какие у нас строгие требования внутреннего устава?

- Читала, - не моргает глазом Любовь Петровна. – Но я не ученица вашей школы и не педагогический состав. Я финансист, сторонний сотрудник. С восьми до пяти вечера я сижу в бухгалтерии и мои ноги с колготками никого не должны трогать.

Директриса Афродита Лебедь терпеть не может, когда ей перечат, тем более перечат полные и смазливые бухгалтерши в леопардовых блузках с сексуальными коленями и невыносимо соблазнительной грудью.

- Как вы не понимаете, девушка? – восклицает Афродита Валерьевна (она старше Любови Петровны примерно на дюжину лет). – Правила и устав едины для всех! Более того, наша школа готовится к великому, эпохальному событию! Перед Новым годом нам хотят торжественно вручить мемориальную доску и присвоить звание «школа имени героя и почётного гражданина Феофана Полупупова», а вы… вы мне тут дисциплину разлагаете!

- Да уж прямо! – нахально говорит Любовь Петровна. – Ничего я не разлагаю. Я же не буду висеть голышом рядом с мемориальной доской вашего Феофана?

Запнувшись, Афродита Валерьевна почему-то представляет, как рядом с мемориальной доской на школьном крыльце висит развратно-ногастая бухгалтерша Журавлёва с полуобнажённой грудью и страстными вишнёвыми губами, и ей едва не становится плохо. Картинка получается глупой, непристойной и идёт вразрез со статусом детского образовательного учреждения.

- Бросьте шуточки, я серьёзно! – почти рычит Фрося-Афродита. – «Школа имени Феофана Полупупова» - это высокое звание, которое надо заслужить и соответствовать ему внутренне и внешне.

- Хотите сказать, ваш герой Полупупов что-то имел против женских ног и колготок? А я так не думаю!

- Ужас! – голос Афродиты Валерьевны трагично падает до шёпота. – Вы меня совсем-совсем не слышите, госпожа Журавлёва.

- А что мне ваш Полупупов? – негодница-бухгалтерша независимо ухмыляется, сверкнув золотым зубом. – Он женщин не любил? Или он был гей и сам колготки носил?

Директор решительно стучит ладошкой по столу. Афродите Валерьевне сорок восемь лет, она имеет право стучать ладошкой по столу на развратно-леденцовых бухгалтеров в мини-юбках.

- Не смейте возражать, госпожа Журавлёва. Вы ходите по образовательному учреждению, выставляя напоказ все прелести. Вас видят ученики младших классов. А что в старших классах творится?... Юноши каждый урок обсуждают одежду бухгалтера, которой всё равно что нет! Она же у нас фланирует почти нагишом, как на демонстрации нижнего белья.

- Месяц тут работаю, ничего такого не слышала, - пожимает плечами Любовь Петровна. – А вы только в пятницу из отпуска вышли и уже столько всего знаете…

Афродита Валерьевна понимает, что сексапильная бухгалтерша над нею издевается. Да, с налёту эту белокурую бестию не возьмёшь.

- К этому мы ещё вернёмся. Следующий вопрос: почему вы сегодня соизволили опоздать на работу? – едко осведомляется она. – Может, вам мешали идти ваши высоченные шпильки? Имейте в виду, опоздание негативно скажется на квартальной премии, Любовь Петровна.

- Я написала в объяснительной. Вот она, - показывает Любовь Петровна, но вдруг, замявшись, тянется к листку. – Хотя… можно я её переделаю? Тут ерунда написана…

Увы, поздно – Афродита Валерьевна сгребает со стола листок с той учительской сноровкой, с которой привыкла выхватывать шпаргалки у семиклассников. Опускает очки со лба и принимается читать.

- Там как бы не совсем всё неправда… - опять неловко бормочет фигуристо-мясистая бухгалтерша и замолкает.

Тучи сгущаются. Полчаса назад девочки в бухгалтерии слегка подшутили над бедной Любовью Петровной. Отрицать свою вину в опоздании Журавлёва и не собиралась, но когда села сочинять объяснительную (хотела соврать что-нибудь про больную голову, аппендицит или сломавшийся автобус), соседки по кабинету вдруг шепнули:

- Любовь Петровна, хочешь откроем секрет? Если напишешь объясняшку оригинально и креативно – Фрося может и простить. Она любит юмористок, правда-правда.

Госпожа Журавлёва не заподозрила подвоха, в некоторых вещах она была простодушна и наивна. Сев за стол, Любовь Петровна написала всё как есть, потому что на работу она сегодня опоздала по чрезвычайным семейным обстоятельствам, причём на её взгляд, довольно забавным.

Теперь злополучную объяснительную читает придирчивая директорша Лебедь, и Любовь Петровна думает, что эта грымза не оценит по достоинству её юмора, литературного таланта и искренности. Шутка вышла не совсем удачной.

«Надо было всё-таки про автобус наврать. Написала бы, что в аварию на проспекте влетели».

***

Дочитав объяснительную, Афродита Валерьевна впадает в глубокую задумчивость.

- Потрясающее по глубине и смыслу произведение! – говорит она. – Вы тронули меня до слёз. Что это такое?

Развратастая Любовь Петровна мысленно бранит шутниц из финчасти и скромно потупляет глаза, сложив руки на обтянутых колготками коленях. Плотнее свести ноги она уже не может, из-под мини-юбки всё так же предательски белеет уголок шёлковых трусиков-пломбы.

- Объяснительная записка. Как вы и просили.

- Я именно это просила? – директриса Лебедь щурится. – Кхм… Читаю: "Я, Журавлёва Любовь Петровна, сегодня опоздала на работу на три часа ввиду того, что накануне вечером употребила спиртные напитки. Выпивши я становлюсь грубого поведения, поэтому во избежание трагедии дочь Елена связала мне руки за спиной – она всегда так делает, я почти привыкла. Но поскольку одним скручиванием рук удержать меня трудно, дочь усилила воспитательный эффект"... усилила?

- Ага, - кивает Любовь Петровна. Теперь всё равно.

- «…усилила эффект и туго связала мне верёвкой лодыжки, чтобы исключить моё передвижение по квартире. Потом дочь уложила меня в постель и крепко связала мне за спиной ноги с руками. Во избежание скандалов, шума и нарушения ночного покоя, дочь Лена сунула мне в рот кляп из перчаток и заклеила сверху скотчем…»

- Это семейный прикол у нас такой! – криво улыбается фигуристо-блондинистая бухгалтерша, стараясь сделаться как можно незаметнее.

Афродита Валерьевна из-за листа снова окидывает взглядом красивую Любовь Петровну. Неожиданно ей представляется, как белокуро-задастая госпожа Журавлёва извивается в постели с кляпом во рту, а полненькие руки и ноги у неё связаны за спиной. Из глубин памяти Афродите всплывает, что в БДСМ-практиках этот приём – связать вместе ноги и руки пленницы – называется «хогти». Хогти жёстко ограничивает подвижность жертвы, не позволяя ползать или кататься. Освободиться из него без соответствующей подготовки чертовски трудно. Если же узлы выполнял опытный мастер – выпутаться будет вообще невозможно.

Любопытно, в чём лежала ночью связанная Журавлёва? Голой? В колготках и трусиках? Во всей одежде?

«…Ленка обещала, что к утру меня развяжет, - продолжает декламацию директриса Лебедь. - Однако в 6 утра её неожиданно вызвали на работу. Впопыхах дочь забыла, что я сплю связанной в соседней комнате. Собралась и убежала. А я не могла напомнить о себе, поскольку рот у меня был заклеен, руки выкручены и зафиксированы у лодыжек. Очень мучительно лежать связанной, когда ты опутана верёвкой в несколько слоёв, а руки за спиной притянуты к пяткам. Да ещё лежишь в это время в майке, колготках и стрингах!... »

Ага, подумала Афродита Лебедь. Картина проясняется. Роскошная госпожа Журавлёва провела сегодня ночь кляпастой, стрингастой и колготастой. Не жарко ли ей было лежать в капроне?

Директриса чуть заметно шевелит под столом бёдрами, ощущая неприятное и незапланированное томление ниже пояса. В отличие от сексапильной бухгалтерши Журавлёвой, на Афродите Валерьевне под «государевым служилым платьем» не стринги, а гигиеничные и приличные итальянские трусики. Они ничего не сжимают и не мешают кровообращению в малом тазу. Официальные колготки плотностью 35 ден, положенные по протоколу, тоже обтягивают Афродиту не чрезмерно - не до слёз, пота и оргазма, а очень нежно и бережно.

Было бы смешно думать, будто сорокавосьмилетняя фрёкен Лебедь страдает сексуальными отклонениями. С мужем Афродита давно в разводе, но у неё два взрослых сына и внук. Близких мужчин нет, зато школа заменяет ей и секс, и семью… тысяча двести учащихся плюс почти двести педагогов, с ума сойти!... хлопот полон рот, даже как-то не задумываешься о личной жизни, всё совещания да беготня. А то вот выдалась спокойная минутка, так опять не слава богу. Сидишь тут, разбираешься со всякими… сисясто-губастыми бухгалтершами.

«В сексуальной литературе пытка женщин связыванием называется бондаж, - заканчивала свой опус старательная госпожа Журавлёва. - Но там есть предупреждение: нельзя держать пленницу в путах дольше пары часов, это грозит застоем крови. А дочь связала меня жёстким способом и бросила гораздо дольше. Ночью я, видимо, ворочалась во сне, и узлы глубоко вошли мне в подмышки, бёдра и груди. Кляп из перчаток прилип к языку. Елена спохватилась только в 10 часов утра. Прибежала с работы и распутала меня, давно протрезвевшую, после чего я долго разминала затёкшие руки, ноги, губы. Освободившись, я сходила в туалет, на скорую руку приняла душ. Вы же не хотите, чтобы от вашей сотрудницы несло как от кошки во время течки? Поэтому на работу я пришла только к двенадцати, извините. На этом у меня всё».

***

Закончив чтение, Афродита Валерьевна опять возит под столом взмокшими бёдрами. Там определённо что-то мешается, будто нижнее бельё обросло изнутри мягкой шерстью, щекочет, беспокоит, донимает самую интимную частичку Афродиты. Не отлучиться ли на минутку в туалет, не поправить ли свои забастовавшие итальянские трусики?

- В общем, так всё и было! – выпаливает голубоокая Любовь Петровна. – Но если вам не нравится, я могу переписать, будто бы трамвай по дороге с рельсов сошёл. А?

Не утерпев, директриса под столом ныряет рукой под подол «стрелецкой ферязи», проводит пальцами меж бёдер, нащупывает под колготками шов итальянских трусиков – и поражается, до чего он мокрый!

Скрывая неловкость, Афродита покашливает, торопливо оправляет подол и медленно складывает лист с объяснительной вчетверо. Нужно срочно что-то произнести – весомое, начальственное, приказное, однако в голову ничего путного не идёт, там сплошной туман и похабные галлюцинации.

- Спасибо, Любовь Петровна, за увлекательное и откровенное сочинение, - наконец высочайше язвит фрёкен Лебедь. – Причём сочинение, написанное почти без орфографических ошибок, что тоже немаловажно. Звание «героя Феофана Полупупова» вам за него, конечно, не дадут, но звучит красочно и познавательно.

- Леночка признала свою вину, - бурчит коротко-юбастая и капроново-атласная Любовь Петровна. – Даже в шутку предлагала: «Хочешь, мама, записку тебе на работу напишу, чтоб не ругали сильно? » А что делать, сама знаю, что выпивши веду себя, как последняя сучка… Ругаюсь, кричу, рвусь погулять среди ночи.

- Пить надо меньше! – цедит сквозь зубы Афродита Валерьевна. – Моя годовая норма – бокал сухого вина на день рождения, бокал шампанского на Новый год и две рюмки водки на День учителя. И я чувствую себя великолепно.

- Я вчера тоже великолепно себя чувствовала после бутылки водки! – весело дерзит Любовь Петровна. – Только не помню потом ничего, а проснулась уже связанной!

Директриса слушает бухгалтершу невнимательно - ей нехорошо. Помимо воли она опять представляет себе связанную в стиле хогти Любовь Петровну в стрингах и с кляпом, и между ног у Афродиты так ноет, что она едва не вскрикивает. Кремовые итальянские трусики кажутся невероятно тесными, как и официальные телесные колготки, под ягодицами на стуле сбегается потное озерцо, которое впитывает юбка.

Женщина тяжело сглатывает слюну. Низ живота противно и сладостно вибрирует, словно кто-то дёргает его за ниточки, по внутренней поверхности бёдер течёт липкий жар.

«Надо решать, что делать с этой ходячей сиськой и закругляться! » - думает Афродита Валерьевна, потирая коленки друг о друга. Она видит белые трусики под юбкой Любови Петровны, её каблукастые туфли, бомбы-ляжки, выступающие под леопардовой блузкой соски – и чувствует, что вот-вот завоет от подступившего сексуального желания. Толком Лебедь не спала с мужчинами уже не один год.

- Значит, так, Любовь Петровна, - директриса делает вид, будто ужасно спешит. – На первый раз прощаю вам опоздание в надежде, что впредь этого не повторится. Меня не касаются ваши ролевые садо-мазо-лесбийские инцесты с дочерью…

Бабах! Массивная Любовь Петровна подскакивает в кресле как ужаленная, голубые глаза в лазурно-золотых оттенках наливаются бешенством.

- Чего-о? Чего ты хрюкнула? «Лесбийские инцесты» - это мы-то с Леночкой? Мою родную дочь? Ах ты, паскуда! Я ей всё честно, как было, а она… Держись, Фрося грёбаная!

Подскочив, Любовь Петровна прямо через стол хватает возбуждённую директрису за стог твёрдых кудряшек и закатывает такую плюху, что Афродита на миг выпадает из реальности. Она совершенно не готова к атаке. Очки «Liro mio» слетают с носа директрисы, но остаются целы.

- Я те дам лесбиянок! – Любовь Петровна размашисто бьёт Афродиту в ухо. – Бочка с ворванью! Буфетчица штопаная! Я те дам инцест, Лебедь вшивая! Тебе перья в жопу давно не пихали?

- На помо-о-ощь! – бедная Афродита в мокрых колготках неумело уворачивается от хлёстких ударов разъярённой сельской бухгалтерши, выросшей на физическом труде и домашнем молоке. – Она общественно опасна! На помощь! Спасите!

На счастье Афродиты Валерьевны, в смежном кабинете проверяют батареи слесаря Чуркин и Дикопляс. Примчавшись на зов, мужики наваливаются сзади на драчливую Любовь Петровну, выламывают за спину руки и утягивают на пол. Госпожа Журавлёва матерится и кричит, болтает глянцевыми колготастыми ногами, блажит и корчится от боли, пока Чуркин с Дикоплясом ловко связывают ей руки монтажными пластмассовыми хомутами.

Вжжжик-вжжжик! – замки хомутов трещат, туго охватывая буйной женщине локти и запястья, словно кто-то застёгивает зипперы на рюкзаке. Добровольцы стараются на совесть: бороться с общественно-опасной и капроново-прекрасной бухгалтершей гораздо занимательнее, чем проверять батареи. В смычке леденцовых ляжек Любови Петровны беззащитно белеет полоска трусиков – её зад походит на громоздкий принтер, закусивший уголок кружевной бумаги.

- Какой эксцесс! Какой позор! – Любовь Петровна слышит сверху голос Фроси. – Что сказал бы на это герой труда Феофан Полупупов?

- Он бы кончил полные штаны! – огрызается грудасто-задастая Журавлёва. – Пустите меня, сволочи!

Стянув пунцовой от злости женщине руки и ноги, слесаря вопросительно таращатся на директрису Лебедь, ожидая дальнейших распоряжений.

- Спасибо, мужчины, - Афродита Валерьевна поглядывает на связанную колготочно-кожаную тушу на полу. – Вы подоспели вовремя. Думаю, теперь угроза устранена.

- Ментов вызвать? – спрашивает услужливый Чуркин. – Может, вам скорую надо? Она сильно вас помяла?

- Нет-нет, привлекать правоохранительные органы не будем! – решительно противится Лебедь. – А для медицинской помощи есть фельдшер. Школе сейчас только скандала и не хватало - в преддверии присвоения звания Феофана Полупупова! Положите её в уголок и оставьте. Мы разберёмся, правда, Любовь Петровна?

- Пошла ты, выдра! – госпожа Журавлёва извивается грудью на коричнево-лимонном ковровом покрытии. - Мою Леночку – лесбиянкой!...

Слесаря выходят. Афродита Валерьевна тоже поспешно выходит. Остывая от схватки, госпожа Журавлёва неуклюже возится носом в ковёр, крутая причёска скособочилась, три разбойничьих шелковистых пряди метут по полу. Туфельки на шпильках слетели с ног, кожаная юбка задралась на ягодицы, кабинет наполнен запахом горячего тела и туалетной воды «Живанши» - груша, жасмин самбак и ветивер.

Когда-то в прошлом Любовь Петровну уже связывали монтажными хомутами, это крайне неприятная штука. Хомуты прочнее верёвок, они не растягиваются и не развязываются, а Чуркин с Дикоплясом защёлкнули их на пленнице не меньше семи-восьми штук: сцепили ей кисти рук, локти, лодыжки и бёдра.

- Уши всем пообрываю! – Любовь Петровна бессильно рычит, хватает за спиной воздух пальцами. Леденцовые колготки трутся о ковролин, издавая эластичное поскрипывание.

***

Афродита Валерьевна уединилась в персональном директорском туалете. Первым делом она изучает себя в зеркале. Очки уцелели. Копна из твёрдых завитушек, конечно, изрядно пострадала, кожа скальпа мозжит в том месте, где сумасшедшая Любовь Петровна хватала её за волосы, левое ухо пылает от затрещины, но синяков быть не должно. Это утешает, а то встречать бы ей День учителя с бланшем в пол-лица!

Директриса Лебедь вне себя от пережитого ужаса и негодования. Не в её почтенном возрасте подвергаться физическому насилию. В последний раз Афродиту Валерьевну бил бывший муж – очень давно, лет пятнадцать тому назад, когда дело уже шло к разводу.

Убедившись, что внешний вид в относительном порядке, Афродита Лебедь присаживается на унитаз, чтобы заняться наиболее животрепещущим. С влажным свистом стягивает с себя офисные колготки и гигиеничные кремовые трусики. Никакая шерсть на трусиках, конечно, не выросла, однако эротическое помутнение не прошло даром: в паху у Афродиты проступило негигиеничное клейкое пятно, намочившее ластовицу колготок. Запасного белья с собой нет, придётся выходить из положения подручными средствами и салфетками.

«Кошмар, я возбудилась из-за этой агрессивной стервы Журавлёвой! Сама не ожидала. Не думала, что она отважится бить меня по лицу».

Производя на унитазе интимный туалет, Афродита Валерьевна вдруг вспоминает виденный в молодости эротический фильм «Строгий директор». Кажется, они смотрели его вместе с мужем, ни дна ему ни покрышки. Озвучка фильма была английская, но Афродита неплохо владеет английским и даже синхронно переводила диалоги супругу.

***

Фильмец был низкопробным и непотребным, «Каннскую ветвь» за такую пошлятину точно не дадут. Кино начиналось с того, что задастая и грудастая блондинка в алом платьице и сапогах-чулках приходит устраиваться на работу к брюнетке в белом платьице – естественно, тоже задастой, сапогастой и колготастой.

Строгая директорша-брюнетка заявляет соискательнице, что сначала той придётся пройти испытание на профпригодность и заслужить её личное покровительство. Она вынимает из стола комплект цепей с ворохом ремней, длиною примерно в четыре метра и велит улечься на кожаный диван. Блондинка в алом вяло сопротивляется и хнычет, но начальница сковывает ей запястья, задирает мини-юбку, пропускает ремни через груди, подмышками и между бёдер. Теперь пленница не может пошевелиться без того, чтобы врезающиеся петли не обожгли ей самые чуткие женские места.

Затянув ремни и цепи, черноволосая директриса переворачивает жертву навзничь, скидывает юбку и садится ей на рот мокрыми, жирными, затянутыми в колготки ляжками.

- Ну-ка, съешь меня, развратница, - хрипло кричит она по-английски. - Покусай меня туда! Какие у тебя отменные красные трусики! Ты весь день изнываешь от жары и боли, правда? Ешь меня, иначе я отхлещу тебя плетью! Доставь мне удовольствие, и высокооплачиваемая работа у тебя в кармане!

Грудастая блондинка в ремнях горько плачет, ей не до сексуальных шалостей с руководительницей, но деваться некуда: ягодицы начальницы требовательно вжимаются в лицо. Пленница нащупывает накрашенными губами интимные прелести брюнеточки, принимается их лизать и слегка покусывать через лайкру. Наездница стонет и прыгает на её лице, пленница почти задыхается, но видит перед собой только влажную промежность в блестящих колготках и лижет, грызёт, обсасывает то, что ей приказано...

- Ты умница, а теперь я покажу тебе кое-что, - говорит брюнетка в белом, испытав оргазм. Она слезает со рта полузадушенной пленницы и открывает створку одного из кабинетных шкафов.

На дне шкафа сидит молодая девушка в чёрном лифчике, трусиках и колготках, сложенная пополам. Её руки и ноги задраны кверху, груди беспомощно торчат между колен, запястья и щиколотки подвешены на цепи. Во рту пластиковый кляп, закреплённый металлической застёжкой на затылке.

- Это наша сотрудница Карина, – начальница щекочет подвешенную под подбородком, словно собачку. – Она наказана за то, что болтала с подругой по телефону в рабочее время. Правда?

Подвешенная девушка в шкафу нехотя склоняет русую голову в знак согласия. На глазах дрожат слёзы. От неё наверняка чудовищно пахнет кислым потом, мокрыми колготками и женскими выделениями, но по телевизору этого не слышно. Зато видно, что цепи вокруг запястий Карины впечатались в плоть до синевы. В этом месте Афродита Валерьевна даже посочувствовала безвестной актрисе.

- У меня строгие порядки, - говорит новенькой полуголая начальница. - В шкафу ещё много места, ты тоже можешь туда попасть. Кто болтает по телефону – тот сидит с жёстким кляпом. Кто часто отлучается по магазинам – будет закован ногами в колодки прямо за рабочим столом. Кто любит красить ногти вместо того, чтобы работать – тот сидит в наручниках за спиной, пока не поумнеет. Видишь, как всё продумано?

На виду у перепуганной блондинки директорша открывает дверцу за дверцей, где в темноте болтаются тяжёлые цепи, дыбы, наручники, смирительные рубашки. На специальных полочках лежат глухие маски и кляпы для нарушителей.

- Отпустите меня, развяжите! – плаксиво молит новая сотрудница с дивана. – Я передумала работать в вашем сумасшедшем офисе! Снимите с меня ремни!

- Поздно, зайка! Ты уже оформлена ко мне, а нарушения дисциплины я караю по справедливости, – невозмутимо говорит тиранша. - За выкрики ты будешь висеть в наручниках и с кляпом три часа!

Вскоре несчастно-грудастая блондинка повисает в душном тёмном шкафу, распятая с кожаной грушей в зубах - через стенку от незадачливой Карины. От нечего делать они перемыкиваются и перестукиваются, чтобы окончательно не свихнуться.

А спустя несколько дней новоиспечённая сотрудница уже знает, что под столами у всех женщин в офисе закреплены стальные зажимы для лодыжек, а за спинкой каждого стула висят наручники. Строгая директорша бдительно следит за подчинёнными через видеокамеры. То и дело кто-нибудь из провинившихся девиц сидит с растянутыми под столом ногами или мучится с кляпом во рту. При этом от служебных дел никто не освобождается. Тех, кому руководительница сковывает руки за спину, ждёт потом сверхурочная отработка вечером.

Время от времени злобная начальница вызывает к себе в кабинет кого-нибудь из девушек. В её кресле имеется прорезь-отверстие, которая запирается на замок. Запихнув женщину в наручниках под кресло, начальница заковывает ей шею в сиденье, снимает трусики и садится за компьютер, раздвинув ноги перед лицом жертвы, чтобы пленница удовлетворяла языком её необузданную похоть. И далее в том же духе.

***

Одним словом, фильм о строгом сексуальном директоре был скользким и гнусным до тошноты, такой ни одна воспитанная дама смотреть не станет. Благообразная Афродита Валерьевна тоже вряд ли вытерпела бы эту садистскую розовую пошлятину дольше двух-трёх минут (а фильм длился минут сорок), но рядом тогда лежал её муж Лебедь, которому очень нравилось, как грудасто-сапогастые девки заковывают друг друга в наручники и сексуально истязают, хотя английского языка он не знал.

Афродита-Фрося покорно переводила супругу диалоги распущенных баб, которые сводились всего к двум фразам:

- Немедленно ласкай меня языком, отродье, иначе я надену тебе наручники, отхлещу и искусаю твою аппетитную попку!

- Пощадите, госпожа директор! Я буду ласкать вас языком, только не надевайте мне наручников и не кусайте за попку!... О нет, зачем вы всё-таки кусаете меня?

Ну, а кроме того, во время фильма супружеская чета Лебедей не лежала без дела, возбуждённый муж заигрывал с Афродитой, тоже пытался в шутку скрутить ей руки, целовал, мял, повсюду лез, она отбивалась - муж подавлял сопротивление, лапал её за причинные места, задирал полы халата, пытался засунуть ей в рот бюстгальтер… через сорок минут борьбы фильм завершился бурным финалом по обе стороны экрана.

Очнувшись от сладостных и тягостных воспоминаний, директриса спохватывается, что до сих пор сидит на унитазе в спущенном до колен белье и – самое постыдное! – её руки живут сами по себе и занимаются вовсе не интимным туалетом! Они зажаты между рыхлых голых бёдер и вытворяют нечто, не предусмотренное ни одним учебным планом школы номер 177.

«Фу, какой позор, Афродита Валерьевна! Немедленно перестань! Вытащи свои ручонки оттуда, где им быть не положено! »

Но Афродита чувствует, что не может остановиться. Мысленно застонав, она откидывается всем корпусом на стену, её протокольные телесные колготки скатаны на коленках в невесомую «гармошку», итальянские трусики вывернуты на ляжках наизнанку, кремовая резинка тёплая и влажная, плотно врезается в кожу, загоревшую под отпускным египетским солнышком.

Сейчас оторвать Афродиту от своего занятия удастся одним-единственным способом: прочно заковав её в цепи и наручники. Никакая другая сила не заставит её пальцы покинуть своё сырое и горячее убежище.

Женщина на унитазе вытягивает блёклые губы трубочкой, жмурится, неровно дышит, сердце бьётся где-то под нижней челюстью. Руки совершают сладкие движения в области гениталий, нервы натянуты, низ живота превращается в хрустальную пустоту, которая никак не может разбиться. Ах, как это замечательно и подзабыто! Сорок восемь лет – не возраст, рановато ещё Афродите Валерьевне думать о климаксе. И об отказе от плотских утех – пожалуй, тоже.

Ну что? Никто не стучит в туалет, не поднимает тревогу, не надевает на меня наручники, не пытается удержать от рокового грехопадения? Как хотите, сами виноваты. Значит, не взыщите, фрёкен Лебедь стартует отсюда прямо в небо, вместе с мятой причёской и спущенными до колен официальными колготками плотностью 35 ден. Прощайте!

***

Вымыв руки, надев колготки и бельё, Афродита Валерьевна с непроницаемым лицом возвращается в кабинет – никто не знает, какие демоны бушуют под  безукоризненным «государевым служилым платьем».

Усмирённая слесарями госпожа Журавлёва пухлой кипой лежит у стенки, сочно поблёскивают ляжки, сытно круглится широкоформатный бюст и гладкие спелые бока в кирпичиках жировых накоплений. Липкий подол кожаной юбки еле-еле прикрывает детородные органы Любови Петровны.

Афродита Валерьевна присаживается на корточки возле связанной леденцово-ногастой и необъятно-задастой бухгалтерши. Ситуация до неприличия напоминает пресловутый порнографический фильм о строгом директоре: подчинённая красавица валяется в рабской позе, стянутая по рукам и ногам, начальница упивается властью над женщиной.

Зря, наверное, Афродита грубо прошлась насчёт лесбийского инцеста в семье бухгалтерши. Ежу понятно, что Любовь Петровна – стопроцентно женственная дама, без всяких сексуальных аномалий. Фрёкен Лебедь видит босые, без туфелек пятки госпожи Журавлёвой, обтянутые капроном, видит выломленные за спину локти в арматуре хомутов, навязанных слесарями. Кажется, хомуты пора снимать, иначе запястья Любови Петровны воспалятся и опухнут.

- Второй раз за сутки связанной лежу! – хмуро говорит снизу Любовь Петровна. – Прямо притча какая-то!

- Знаете, я хотела бы извиниться, - подобревшим голосом говорит Афродита Валерьевна. – Я не имела целью оскорбить вас и вашу дочь. Вы написали шикарную и честную объяснительную. В бытовой жизни действительно случаются странные обстоятельства – порой и к родному человеку приходится силу применить.

- Зря я, конечно, вчера напилась, - задасто-колготастая Журавлёва покаянно отдувает с вишнёвых губ разбойничьи белокурые пряди. – Знала же, что жаба загорится, добавки захочу, а с утра на работу идти! Нет, всё равно надо жрать. Мы полумер не признаём.

- Вы замужем? – спрашивает директриса.

- Не-а. Дважды вдова. Один алкаш разбился, у другого сердечко не выдержало. Кукуем на пару с дочерью, как две Матрёны на паперти.

Афродита Валерьевна чуть завистливо смотрит на леопардово-соскастый бюст, на леденцово-колготастые ноги своей пленницы, её пышную причёску и пышное тело, и белую полоску трусиков под юбкой.

- На вас, наверное, мужчины гроздьями висят, Любовь Петровна? Умеете вы себя поднести.

- Фиг там! – возражает с пола госпожа Журавлёва. – Мужик-то пошёл… один отсев да гнильё. А по мне - лучше уж «никак» вместо «как-нибудь».

- Увы, я с вами солидарна, сама после развода сколько лет одна живу. Но, кажется, я понимаю, почему на предыдущей работе вас чуть не изнасиловали, - внезапно признаётся Лебедь. – Была бы я мужчиной, я бы тоже вас сейчас изнасиловала!

Откровенность строгой и чопорной директрисы застаёт Любовь Петровну врасплох. Пленница в хомутах и колготках начинает смеяться, директриса смеётся вслед за ней. Похоже, в туалете с Афродитой Валерьевной что-то произошло. Строгая начальница успокоилась и настроилась на мирное разрешение женского конфликта.

- Насиловать меня не надо, - Любовь Петровна облизывает свои страстно-вишнёвые «губастые» уста. – Вот развязать не мешало бы. Честное слово, я не буду больше драться!

- Сейчас возьму ножницы, - Афродита Валерьевна встаёт с корточек и направляется к столу. – Боже, как я иногда завидую таким… ногастым, грудастым, фигуристым леди. С причёсками и шармом, с загадкой в глазах. На себя-то давно смотреть противно, горек директорский хлеб. Вертишься тут как волчок, рабочий день с восьми до восьми. То симпозиум, то вебинар, то тренировка МЧС, то эпохальное событие – присвоение школе имени Феофана Полупупова!

- Кто он вообще, ваш Полупупов? – интересуется Любовь Петровна, пока Афродита освобождает ей затёкшие руки от хомутов.

- Герой труда и почётный гражданин города, - Афродита Валерьевна переходит к стянутым ногам бухгалтерши. – Столько геморроя с этим званием - вы представить не можете! А домой к ночи придёшь, извиняюсь, там даже за жопу схватить некому!

С помощью директрисы Любовь Петровна поднимает с лимонно-коричневого ковра свои необъятные телеса, приводит в порядок загнутую мини-юбку, разглаживает колготки, прибирает забившуюся в пах пломбочку белых трусиков.

- Переутомились вы, Афродита Валерьевна, - говорит женственная бухгалтерша. – У меня рацпредложение. Забейте вы сегодня на своего героического Феофана Полупупова! Пойдёмте в кофейню, тяпнем по горячему эспрессо, слопаем по пафосной мороженке?

- Охотно! – улыбается оттаявшая Афродита Лебедь. - А вы не одолжите мне свою замечательную вишнёвую помаду?

- Хоть десять. У меня в сумочке целый косметический салон!

Вскоре бухгалтерша и директор школы № 177 вместе спускаются в ближнее кафе съесть по пафосной мороженке. И забивают на героического Феофана Полупупова.

(использована иллюстрация из открытого доступа Яндекс)