Мои женщины Август 1963 Фея ядерной войны. Глава Женщины извращенки порно

Мои женщины. Август 1963. Фея ядерной войны.

Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

Иллюстрация: 1957 год. «Мисс Атомная бомба» Ли Мерлин в купальнике в виде грибовидного облака. Лас-Вегас. Штат Невада. США. На юге штата Невада в округе Най, в 105 км к северо-западу от Лас-Вегаса, расположен один из крупнейших ядерных полигонов США - Nevada Proving Ground (с 1951 года). Территория полигона около 3500 км;, на котором было взорвано 928 ядерных зарядов и бомб (828 – подземные). В других местах США взорвано всего 126 ядерных зарядов. 27 января 1951 года на полигоне в Неваде осуществлён первый ядерный взрыв мощностью в 1 килотонну.

Мой брат Юра убежал на улицу с моими контурными рисунками американской «гёрл-бомб» верхом на атомной бомбе. Он убежал к своим друзьям, ребятам, к Лёньке Мамалюку. Вероятно, он рассказал им о заявления советского правительства и руководства Китая. С улицы Юра возвращался теперь в «горючем» состоянии борца со всем китайским, с китайскими «ревизионистами» и «сталинистами». Юра «пылал» гневом и несогласием с руководителями Китая, клеймил их направо и налево, даже пытался применить уличные и почти матерные выражения, но наша мама строго-настрого запретила ему даже говорить и выражаться на эту тему.

Ещё в 1954 году, когда мне был всего годик со дня рождения, советско-китайские отношения были очень хорошими. Тогда советская делегация во главе с Н. С. Хрущёвым посетила Китайскую Народную Республику, встречалась с Мао Цзе Дуном и СССР передал Китаю свою давнюю военно-морскую базу на Дальнем Востоке – Порт-Артур.

Однако затем наши отношения с китайцами начали ухудшаться. В конце 50-х годов XX века руководство КНР отказало СССР в размещении в Китае советских военных баз. На этот отказ Советское правительство отказалось выполнять ранее подписанное соглашение о сотрудничестве двух стран в области ядерной физики.

Теперь, в 1963 году, особенно после XX съезда КПСС, на котором Н. С. Хрущёв «развенчал культ великого Сталина», наши отношения с китайскими коммунистами фактически превратились в «идеологическую войну». Китайское руководство хотело общемировой социалистической революции, свержения западного империализма даже ценой смертоносной для сотен миллионов китайцев ядерной войны. Советское государственное и партийное руководство КПСС выступало за мирное сосуществование с капиталистическим Западом и твёрдо проводило политику мира и разрядки напряжённости, особенно в сфере ядерных вооружений.

Позицию КНР фактически поддерживали страны «социалистического лагеря№ - Албания, КНДР, Румыния, а также революционные национально-освободительные движения стран Латинской Америки, Юго-Восточной Азии и Африки. Китайское руководство, чувствуя эту поддержку и нацеленность интересов «борцов за национальную независимость», хотело использовать её для вхождения в «клуб великих держав» - США и СССР. Кроме этого, Китай вскоре предъявил Советскому Союзу свои территориальные претензии на 1 500 000 кв. км в приграничных районах Дальнего Востока…

Я хорошо помню китайские бытовые товары 50-х и начала 60-х годов. В нашей семье было много китайского «ширпотреба» и всё это было лучшего качества, красивое, яркое, прочное, полезное и долго используемое. Например, наш папа очень дорожил китайским фонариком с круглыми батарейками. Юра и я неоднократно разбирали на части этот фонарик, но он упорно «не ломался», а надёжно служил нам долгие годы (папа лазил с этим фонариком в подпол).

Мама также очень дорожила, берегла, чистила и строго-настрого запрещала нам без нужды трогать замечательный красивый китайский термос, в котором её травяные и цветочные чаи заварились самым чудесным образом до состояния лечебных отваров. Эти большие, средние и маленькие термосы производила китайская фабрика «Олень». Колба термоса закрывалась большой пробковой крышкой-пробкой. Внешние стенки термоса были раскрашены изумительными китайскими картинами – чудными цветами, золотыми рыбками, танцующими китаянками в прозрачных шароварах.

Кстати, китайские байковые и сатиновые шаровары с резинками на концах штанин, были моим самым любимым одеянием для игр и пребывания на улице и в походах на окраины города и в пригородный лес. Штаны-шаровары из Китая были свободными, лёгкими, прочными, не маркими и одинаково годились для занятий спортом, беготни по улицам и спокойного ничегонеделанья дома.

Любимыми для моего старшего брата Юры были его новенькие китайские кеды со шнурками, в которых он даже спал первые дни после их покупки. Кроме этого и у Юры, и у меня, и у папы были отличные китайские рубашки – байковые клетчатые и белые шёлковые. То же самое, только китайские блузки и кофточки были у нашей мамы. Кроме этого у всех у нас были китайские носовые платки, носки и чулки, да ещё много чего всякого было…

Для нашей мамы откровением и вызовом стали прекрасные цветастые китайские покрывала, столовое, банное и постельное бельё с вышитыми китайскими цветами. Эта вышивка на покрывалах и махровых полотенцах была так тщательно исполнена, что на обратной стороне не было никаких узелков и лишних изнаночных ниток. Наша мама «загорелась» целью разгадать секрет китайской вышивки и она с успехом её достигла. Впоследствии наша мама сама делала прекрасные вышивки на салфетках, покрывалах, постельном и столовом белье, которыми наша квартира украсилась так, что соседки приходили специально посмотреть мамины вышивки.

С этими китайскими полотенцами был связан весёлый и находчивый анекдот о советско-китайских отношениях. Китайцы предупредили советских торговых представителей, что с 1963 года на их полотенцах, поставляемых в СССР, будут вышиты портреты их вождя «великого кормчего» Мао Дзе Дуна.

- Нет вопросов, - ответили китайцам советские представители, - но и вы тоже знайте, что советские граждане вытирают и промокают вашими полотенцами не только руки и лицо. После этого до конца действия договоров поставки из Китая шли прекрасные полотенца с вышитыми цветочками и птичками.

Из Китая в Советский Союз привозили множество самых разных и полезных вещей и предметов: обувь, веера, зонтики, статуэтки, одежду, продукты питания и сладости, кухонную посуду и фарфоровые сервизы, китайские пряности и галантерею, очень красивые лёгкие подносы с лаковой живописью, жестяные расписные шкатулки и коробочки для специй и чая, сумки, перчатки, марки и «китайских болванчиков» - фарфоровые статуэтки с качающимися головами.

Самой значительной для нас с Юрой была китайская комбинированная синяя плащевая куртка с карманами на молниях и застёжках и с пристёгивающейся подложкой на заячьем меху. Эта куртка покроя типа «канадка» переходила от Юры ко мне, потому что Юра стремительно вырос к 7-му классу (1960 г.) и эта китайская куртка «по наследству» перешла ко мне. В этой куртке я провалился под лёд на пригородном «Карьерном» озере, но об этом я расскажу позже.

А пока всё это китайское и относительно дешёвое изобилие вдруг прекратилось, а взамен в магазинах практически ничего отечественного и «стоящего» по качеству не было. Вот почему все наши китайские вещи и предметы всемерно сохранялись в чистоте и порядке, а куртку я надевал только по торжественным случаям, когда моим родителям надо было показать меня в «наилучшем свете».

После того, как папа прочитал нам заявление Советского правительства в ответ на заявление руководства Китая, я было перестал надевать мои китайские рубашки и шаровары, но потом всё как-то успокоилось и я опять бегал по пыльным городским улицам города Суворова в китайских штанах и китайских кедах, которые, к слову, уже начали портиться, протираться на подошве и разваливаться на части. Так само собой всё китайское заменилось (с трудом, с усилиями, с преодолением дефицита) советскими товарами или товарами из братских социалистических стран – ГДР, Польши, Болгарии, Чехословакии, Румынии. Ничего, «свято место пусто не бывает»!

Картинка американской «гёрл-бомб» исчезла, но каким-то чудом на нашем домашнем школьном письменном столе, за которым я делал уроки, рисовал и занимался своими поделками, в ворохе моих листов с рисунками, журналами и газетами вдруг очутилась ещё одна картинка из какого-то заграничного журнала. На картинке была сфотографирована красивая стройная худенькая молодая женщина, девушка, скорее всего американка, в полупрозрачном белом купальнике с какой-то пышной отделкой на груди, животе и талии в виде объёмного гриба атомного взрыва.

Девушка заразительно смеялась, закрыв глаза и широко открыв свой ярко очерченный красной помадой рот. Свои худые красивые руки она взметнула вверх и в стороны, повторяя направление выброса продуктов взрыва атомной бомбы, да к тому же ещё и красиво распустила, раскрыла свои острые пальчики. При этом положение этих её рук и пальчиков выдавали искусственность её позы и притворство её страстной радости, потому что кисти рук и пальцы были безвольные, как бы обречённые, сдающиеся…

Молодая экзальтированная девушка на этой журнальной картинке была ослепительно красива, а её тело удивительно стройное, причём с красиво очерченными женскими бёдрами и кокетливо прижатыми друг к другу стройными ножками. Левая ножка девушки была чуть-чуть согнута в колене и приподнята на носок плетёной босоножки так, чтобы прикрыть, закрыть, защемить её бёдра, сдержать порыв её «сокровенного тайного места», которое было скрыто основанием матерчатого воздушного «гриба атомного взрыва». Весь вид этой «счастливой» и «восторженно радостной» девушки-женщины просто кричал о том, что сейчас она переживает экстаз, если не оргазм…

Да, в августе 1963 года я уже знал содержание этих двух понятий – «экстаз» и «оргазм», знал их отличие друг от друга, возможно, даже испытал нечто такое, что можно было назвать «экстазом» и «оргазмом». Ночные поллюции, то есть естественное извержение «мужского сока» в ответ на эротические сны, мысли, образы и представления я уже испытал и для меня они уже не были чем-то незнакомым и пугающим. Я уже понимал, что стремительно превращаюсь из отрока в юношу, почти в моего старшего брата Юру...

У девушки на картинке по сравнению с худенькими стройными ножками и руками гибкие бёдра были крутыми, чётко очерченными, истинно женскими, художественно красивыми. Я залюбовался фигуркой этой Феи ядерной войны или Феи атомного гриба. Первое название мне понравилось больше, чем второе и я мысленно дал этой девушке-женщине на картинке имя – «Фея атомной войны». После этого вдруг она из волнующе прекрасного видения стала для меня чем-то пугающим, особенно её экзальтированная поза и выражение её рук, ног, тела и лица. Она вдруг стала одновременно и притягательно красивой, и опасливо пугающей. Она была как сумасшедшая…

Фея атомной войны то ли смеялась своим полностью раскрытым ртом, то ли кричала, но её рот с ярко красной окантовкой помады и двумя рядами абсолютно ровных белых зубов выглядел как «пасть», потому что между зубами и губами Феи атомной войны чернела пропасть открытого зева. При этом глаза у Феи атомной войны были полностью закрыты и были видны только плотный чёрный контур её сомкнутых длинных ресниц.

Причёска Феи атомной войны была под стать взбитым объёмным клубам материи на её груди, которые изображали грибовидное облако взрыва атомной бомбы. Крупные белокурые локоны причёски Феи атомной войны красиво обрамляли её лицо, но при взгляде снизу, под локоны, причёска выглядела тоже как клубы мощного взрыва. Вся эта Фея атомной войны олицетворяла и выражала «красоту» ядерного взрыва, что тоже во мне порождало дух сопротивления и противоречия.

Объект моего всегдашнего жгучего любопытного внимания – сокровенное тайное место девушки-женщины – был прикрыт также сжатыми, сморщенными, взбаламученными складками материи и источником, центром, эпицентром этого матерчатого атомного взрыва было именно «сокровенное тайное место», которое точно угадывалось краями плотных бело-прозрачных трусиков купальника Феи атомной войны. Именно это место девушка-женщина на картинке старалась зажать своими тесно сомкнутыми бёдрами.

Несомненно, картинка, поза, фигура, вид и образ этой Феи атомной войны были очень красивыми, эротичными, сексуальными, привлекательными. В то же время они были отталкивающими, настораживающими, заставляющими не отдаться бездумно своим ощущениям, чувствам и «кипящим» гормонам, а «включить ум и разум», отнестись к этой Фее атомной войны строго и принципиально. Что я и сделал…

Правда, из-за того, что наша мама молча и тщательно сушила на батареях центрального отопления сухари чёрного и белого хлеба, из-за того, что наш папа усиленно работал в механических мастерских токарем на токарном станке, чтобы заработать больше денежек, а мой брат с друзьями всерьёз занялся физподготовкой по программе ГТО («Готов к труду и обороне! »), я перестал смотреть телевизионные новости и читать с папой газеты. Я сказал себе (а может быть, это сказали мне мои друзья – внутренние голоса?), что я ещё мальчик и мне рано играть во взрослые игры с войной и миром…

Весь остаток лета августа 1963 года я решил отдаться детству, играм, праздному ничегонеделанью и с утра, если позволяла погода, убегал на улицу, на которой уже начали появляться после летних каникул мои уличные друзья и подружки. Детей на нашей улице было много. При этом мы так же делились на улице, как в городе, на «низовских» и «верховских». На нашем «нижнем» конце улицы жили Сидоровы, Суворовы, Назаровы (потом Жуковы), Горенковы, Толкуновы, Изосины, Федунцы, Бикеевы, Кирюшкины, Голызины и Клеймёновы. «Наверху» нашей улицы также жили семьи, дети которых дружились друг с другом, отдельно от нас. Во всех этих семьях разновозрастных детей было по два человека, так что на нашей улице Белинского порой было многолюдно.

Наша мама, Нина Васильевна Суворова (Максимова), была очень довольна тем, что я перестал интересоваться «политикой» и вернулся к своим «ребячьим делам и играм». Она кормила меня завтраком и отпускала на улицу с наказом: «Не ходить за братом и не гулять с большими мальчишками». Я клятвенно обещал, но постоянно это обещание нарушал, потому что одному на улице было скучно, а «большие ребята» (друзья моего старшего брата Юры) всегда затевали что-то жгуче интересное.

Например, в начале августа они «загорелись» идеей ловить в капканы кротов, сдирать с них шкурки, высушивать их на деревянных рамках и продавать эти шкурки «втридорога». В то время (1963 год) по улицам ездили бородатые мужики на телеге с лошадью, которые обменивали «старьё» на всякие безделушки. Они собирали и принимали: старые башмаки, одежду, вещи, предметы, макулатуру, железки, инструменты, короче, всё, что было не нужно в городском домашнем хозяйстве. Также эти «старьёвщики» принимали высушенные кротовые шкурки и платили за них настоящие деньги – рубли и «трёшки». Для парней это была возможность реально заработать себе деньги на «карманные расходы». Я не понимал тогда, что такое «карманные расходы», но тоже хотел иметь в запасе не мамины копейки «на кино и мороженое», а рубли и «трёшки», а то и «пятёрки».

Капканы для кротов были простые, но сделаны из твёрдой стальной толстой проволоки. Они резко и сильно срабатывали, когда что-то попадало в их входное кольцо и зажимали несчастного зверька так, что он погибал практически мгновенно. Мне было очень жаль этих подземных кротов, но также очень было интересно увидеть и узнать, как ловится крот в капкан, как снимается с него шкурка, как она сушится, что в ней хорошего. Поэтому я настойчиво, упрямо и «хныкливо» упрашивал моего брата Юру взять меня с собой «на охоту на кротов». Наконец, Юра уступил и я с «большими ребятами» (мой брат Юра, Шурик Сидоров, Сашка Назаров, Мишка Изосин и Сашка Федунец) отправился в пригородный лес и поля, на которых было видимо-невидимо «кротовых горок».

Ребята шарили по полям, полянам и перелескам в поисках кротовых нор, ставили в них капканы, отмечали веточками места и обходили ранее установленные капканы. Деловито и нарочно «безразлично», не брезгуя и не тушуясь, они вынимали кротов с переломленными спинами, собирали из в корзинки или сумки, а потом тут же, садились кружком и бритвами для бриться вскрывали и снимали шкурки с этих мёртвых зверьков.

Некоторые ребята натужно шутили, морщились, сопели носом, отворачивались, если вид вскрытия зверьков был «зверским», а некоторые, как, например, Мишка Изосин, делали это молча, деловито, споро, почти профессионально. Мишка делал лезвием тонкой бритвы нужные разрезы на лапках и животике зверька, потом кольцевым надрезом опоясывал лапки, а затем как-то брал края шкурки зверька, резко встряхивал тушкой, а шкурка вмиг оставалась у него в руках, а тельце крота улетало куда-то в кусты. Всё, дело сделано!

Никто из ребят не мог повторить «фокус» Мишки Изосина к кротовыми тушками и шкурками. При этом Мишка тут же находил прутики и веточки и распинал свежие шкурки на крестовидные и кольцевые рамки и так складывал эти шкурки в сумку. Дома он эти шкурки чистил, как заправский скорняк, распяливал их до плоского состояния на деревянных рамках и сушил. Сдавал Мишка эти кротовые чёрные блестящие шкурки в специальную контору, которая организовалась в нашем городе. Мишка был самым «богатым» из всех наших уличных «больших ребят». Хотя «за глаза» о нём говорили, что он «живодёр»…

Мне хватило одного раза побывать на «кротовой охоте», чтобы я возненавидел всякую охоту с умерщвлением диких животных. Мне не вырвало при виде того, что делали с тушками мёртвых кротов ребята, но мне стало очень «не по себе» и я сравнил это «действо» с результатами ядерной войны, которые мне грезились по вечерам. Мне даже приснилось, как кто-то лезвием «снимает» с американской феи ядерной войны её ажурное, пышное и витиеватое кружево, пришитое спереди к её белому полупрозрачному купальнику. В моём видении она осталась совсем голой, даже с открытым взору «тайным сокровенным местом, только кожа её тела стала кроваво красной. Видение «освежёванной» феи атомной войны мелькнуло и исчезло, а я проснулся с сердцебиением, ужасом и долгим страхом…

По дождливым вечерам за вечерним чаем наши папа и мама вспоминали войну, вполголоса о чём-то говорили и очень редко и неохотно отвечали на наши вопросы: «Как вам было на войне? ». Папа никак не хотел рассказывать Юре и мне, как он воевал, как убивал вражеских солдат и офицеров, как стрелял и как рубил шашкой. Мама рассказывала только об ужасе, испытанном при бомбёжках их военно-санитарного поезда №29, когда они вывозили раненых из прифронтовой зоны. Со «стеклянным взглядом» он вспоминала фамилии и имена медсестёр и врачей, вольнонаёмных и солдат хозяйственной службы ВСП-29, которые погибли от взрывов бомб.

Мама вспоминала медсестру, которая не выдержала и, чтобы скрыть свой страх, попросила командование ВСП-29 отчислить её в действующую армию, на фронт. Эта медсестра «лихо» воевала, писала письма, но вскоре пришло сообщение от её подруги, что «она вместе с раненым бойцом-разведчиком, которого тащила в медсанбат, подорвалась на немецкой мине». После этого письма никого уже из медработников с поезда не отчисляли, а всем сказали и внушили, что «они тоже на первой линии фронта» и что «геройствовать нужно так, чтобы и самим выжить и, главное, раненых спасти и вылечить».

Наша мама, Нина Васильевна Суворова (во время войны Максимова), была комсоргом военно-санитарного поезда №29. Она строила свою комсомольскую работу так, что все молодые медработники, нянечки, медсёстры, фельдшера и служащие чувствовали себя ежедневно «в бою» - в бою с трудностями, с лишениями, с недостатками, в бою за жизнь и здоровье раненых и больных.

- Никогда ещё я не видела такого дружного общего порыва, готовности к самоотверженному труду, мгновенной отзывчивой реакции и самопожертвования, как в годы войны – говорила нам мама, и папа с ней был полностью согласен. – Мы, медработники и все, кто работал и служил в нашем передвижном госпитале ВСП-29, были как одна семья, одним целым организмом, командой, экипажем. Заслуга в этом нашего главного врача и начальника поезда, замполита, ну и я к этому приложила свои старания…

- Запомните, сынки, - говорил наш папа. – В жизни в любое время и в любой обстановке есть место и время подвигу и геройству. Главное, чтобы геройство было осознанным, рассчитанным на победу, отважным, а не спонтанным, глупым, бездумным, неоправданным целью и стремлением к истинной победе.

- А какая у вас была цель вашим геройствам на войне? – спросил с оттенком иронии мой старший брат Юра.

- Победа над фашистами, - коротко, жёстко и твёрдо ответил наш папа, а мама согласно кивнула головой. – Немцев никто не звал идти на нас с войной и творить на нашей земле с нашими советскими людьми то, что они творили. Немецкие фашисты во главе с Гитлером – это было абсолютное зло, а мы – советские воины и люди в тылу – были, по сравнению с ними, абсолютным добром. Они были «слуги дьявола», а мы – воинством Бога. Поэтому мы стреляли, рубили, громили врага по праву и по достоинству. Не хрена было лезть к нам!

Мама строго посмотрела на нашего сердитого папу, но ничего не сказала. Я и Юра молча «во все глаза глазели» на наших молодых, подтянутых, по-боевому настроенных наших папу и маму и видели сейчас их настоящими офицерами, войнами-победителями в Великой Отечественной войне. Мы гордились и очень любили наших папу и маму!

Я никому не рассказывал о том, что мне приснилась «освежёванная» фея ядерной войны, но я и не особо переживал, что эта американская фея была «без кружевной шкуры из грибовидного облака атомного взрыва». Хотя она привиделась мне абсолютно голой, я не испытал никакого уже привычного к ней интереса и волнения. Мой писюн на неё никак не отреагировал, а в организме и внизу живота ничего не произошло. Мне даже через день-два стало тревожно оттого, что на вид обнажённой красивой девушки у меня ничего «по-мужски» не откликнулось. В этот момент я опять захотел увидеть мою Фею красоты и страсти, ощутить к ней влечение, наполниться и освободиться во сне от накопившегося «мужского сока».

Увы, это «дело» никак не хотело случаться. Я тогда подумал, что это последствия от воображаемой мной ядерной войны, что это воздействие некоего излучения от «грибовидного облака ядерного взрыва», нашитого на полупрозрачный купальник американской «Мисс Атомная Бомба». Мне стало не по себе…