1. Соколова Вы жили при коммунизме?

Можно считать, что меня сделал  Новогорск. Ну, не само место жительства, а спортивный Центр, там расположенный. Конечно и сам я руку к себе приложил, почти мастера до попадания в него сделал, и тренера, в том числе и провинциальные, которые учили меня азам техники и умению тренироваться, и  папа с мамой гены намутили, но там, когда я туда попал, смысл жизни остался лишь в тренировках.

3 раза в день (считая зарядку), на пределе человеческих возможностей, до изнеможения, теряя с потом после каждой тренировки 2-3 килограмма живого веса…И на каждой тренировке стремиться сделать больше, лучше, чем вчера.

Но…вы не жили при развитом коммунизме? Я жил! Это когда: «от каждого – по способностям, а каждому – по потребностям! » Прочная крыша над головой. Питание – чтобы навсегда забыть о голоде. Присутствие друзей единомышленников. Культурное общение.   Внимательное отношение наставника и спортивного руководства.

Хотел вставить: «регулярный женский уход». Но это уже индивидуальные претензии. Кому – надо, кому –не очень И

действительно, это сугубо индивидуально… Мы же – не роботы, чтобы партнерш нам доставляли по стандарту. Кому нравится свиной хрящик, а кому – севрюжина с хреном. Да мы и сами должны приложиться в выборе, заинтересовать противоположный пол, чтобы и они с удовольствием участвовали в процессе.

Собственно, тут для меня возникает проблема допинга. Понятно, когда ты глотаешь анаболики или ширяешься внутримышечным препаратом, ты, как бы, берешь у своего здоровья в долг – «Мне все и сейчас – рассчитаемся потом! »

Женщины на меня воздействовали подобным образом: на соревнованиях, для любимой, я мог бы взять следующую, рекордную   высоту. Но тренироваться постоянно под этим допингом – надолго организм не выдержит.

Я и старался контролировать себя в этом, не перетруждаться, подстраховываться, никому ничего не доказывать. Но, если надо – так надо! »

Так я и «работал» потом, а поначалу больше склонялся к романтизму. Пока я не вышел на высший уровень мастерства, мне иногда подбрасывали проблемы, к которым я не был готов и которые могли меня достаточно сильно отвлечь.

Как например, после ряда успешных соревнований, где я по-настоящему зачемпионил и…зазвездился. Я всерьез посчитал, что теперь не я, а и тренер, и спортивное руководство должны считаться со мной. Тем более, что я стремительно рос от турнира к турниру и, похоже, сам не знал где мой предел и что мне самому от себя ждать.

На всесоюзных соревнованиях погранвойск в Крыму, нас всех, соответственно нашему  тогдашнему статусу, поселили на пограничной заставе в песках, кормили, как настоящих пограничников, по большей части, селедкой с картошкой. Мы чуть ли не задыхались под раскаленной крышей в дощатых казармах. Хорошо, что море было рядом и мы, искупавшись, могли посидеть под ночным ветерком на примитивных самодельных «тренажерах» в быстро загустевающей темноте…

Откуда они брались – эти рыжеволосые Алеси, в легких платьицах-халатиках, по возрасту – едва ли закончившие школу?! (Впрочем, и мне тогда еще не исполнилось 19!)

Наверное, это были выросшие дочери наших доблестных пограничников-офицеров. И девушки из вольнонаемного состава. Свои границы они легко переступали, и уж во всяком случае, на замке не держали.

Мне досталась такая же веснушчатая, как в Новогорске, подружка с загорелыми легкими ногами, которую я едва успел рассмотреть при закатном солнце после ужина. В сумерках она вела себя весьма активно, но и легко подчинялась моим, едва успевающим оформиться, требованиям.

Мы в темноте не озадачивались контролировать размеры узкой скамеечки, с которой я с этой подругой, увлекшись поцелуями, в конце концов свалились в еще не остывший песок. Она не пыталась подняться, а я, барахтаясь на ней, расстегнул оставшиеся пуговицы и легко стянул тонкие трусики...

Нас не очень заботило, что это происходило на глазах моего коллеги и его подруги, оставшихся на скамеечке. Как и мы не могли детально разглядеть, чем занимаются они…

Но закончив все здесь, мы побежали к теплому морю, смывать налипший к разгоряченным телам песок…

Съездив на следующий день  в Симферополь, опробовать покрытие арены стадиона, я вспоминал постулаты тренера; «Хочешь выиграть у равного соперника, организуй ему свидание с женой или подругой менее, чем за 2 недели до старта»...

Я чувствовал, что это про меня – выступать надо было через день…Каково же было мое удивления, когда в основных соревнованиях я побил свои прежние достижения и выиграл звание чемпиона у зрелых мастеров, которые соперника во мне прежде не видели…

Вернувшись в Новогорск со своими наградами, я, под влиянием своей звездной болезни, стал со своими командирами вести себя довольно дерзко, игнорировал многие их уставные требования и допрыгался до того, что меня отправили «на перевоспитание» в соседнюю часть проходить там «Курс молодого бойца».

Через полтора месяца, изучив все, что от меня требуется по Воинскому Уставу, я отказался даже от мысли спорить со старшим по званию о том, почему мне не надо бегать на зарядке в сапогах.

И вот, покинув негостеприимную воинскую часть, которой я добывал медали всесоюзного формата, приняв воинскую присягу не через три дня, как было обещано, а через полтора месяца, я отправился в Новогорский центр Олимпийского резерва на постоянное место жительства за 3 года до грядущей Олимпиады.

Собираться мне было – только подпоясаться. Я забрал свою «гражданскую» одежду и спортивный инвентарь из общежития, где я еще пару месяцев назад пытался правильно распределять нагрузки на тренировках и во время чередующихся свиданий однодневного характера и поехал на стадион «Динамо» , где меня ждал сопровождающий – мой друг – метатель Леха.

На улице в том декабре было минус 30, а ехать на рейсовом автобусе от последней станции метро было минимум полчаса. Если учесть, что у меня, кроме демисезонного плаща, из верхней одежды ничего не было, я напялил под него спортивные рубашки, надел на голову солдатскую шапку-ушанку и решил уповать на «милость божию».

С Лехой мы подгадали на автобус как раз по расписанию – ждать долго не пришлось. Но в этом устаревшем общественном транспорте было не теплей, чем на улице, разве что ветра не было. Но высадившись на нужной нам остановке, я почувствовал все несовершенство утеплителей моей зимней одежды. А нам еще надо было пройти до нашего жилья минут 15…

Однако первым пощады запросил мой друг Леха. Потоптавшись, поколебавшись, он сказал в лоб:

«Слушай, так мы невредимыми не дойдем. Здесь рядом детский сад, где работает моя невеста, мы можем там переночевать. Но поклянись, что ты не будешь «кадриться» к моей девушке – я же тебя, кобеля, знаю! »

Я, не раздумывая, поспешно согласился…И как же я стал проклинать себя за это, когда я увидел…Сикстинскую Мадонну, открывающую нам дверь в этот «райский сад»! Ай-да Лёха! Да я сам готов был пару раз пройти по этому морозу до своих дач туда-обратно, лишь бы взять назад данное слово, которое у нас, гусар, тверже камня!

Но Леха, лишь небрежно кивнув этой красавице, протиснулся в эту избушку…к другой работнице детсада, которую я сначала и не приметил по причине ее малого роста и не слишком выразительной внешности.

Да я-то на нее и не смотрел, уже обратив внимание, вокруг которой воркует Леха! Совет вам да любовь! А мне – мою Мадонну!

Я чувствовал себя таким орлом, пока не пришлось раздеваться в их теплой комнате…Сняв солдатскую шапку-ушанку, я обнажил свою бритую под ноль шишковатую голову, Как-то в те времена такая прическа не украшала молодцев, а мне еще конкретно не шла…Мадонна, при всех делах, ничем не выделяла меня и общалась, что было непривычно для меня, со мной довольно равнодушно.

Девчата отогрели нас чаем, поохали над нашими рассказами до темноты, потом достали откуда-то пару матрасов, подушки и одеяла, и постелили нам на полу. Мы еще довольно долго обменивались впечатлениями, потом меня посетила муза и я, попросив ручку и блокнот, долго что-то царапал, вздыхая и поглядывая в сторону «забракованной» Лехой.

Когда рассвело, девчонки снова напоили нас чаем и принялись готовить завтрак на всех. Пока они суетились, я рассмотрел, что у меня получилось из общения с музой ночью. К моему облегчению, строчки, хоть и наползали друг на друга, но довольно легко можно было разобрать написанное. Я постарался аккуратно переписать сочиненное ночью стихотворение и передал его адресатке.

Она приняла его довольно равнодушно, вслух читать не стала, к моему, как ни странно, облегчению. Там уж слишком резво забегал я вперед и с ненужной, как я считал, для всех присутствующих, откровенностью, по сути, объяснялся ей в любви.

-«Ладно, - подумал я. - Мое время непременно придет. И никуда ты не денешься! »

Мороз был, пожалуй, не менее сильным, чем вчера. Но вовсю светило солнце, его лучи, будто бы, согревали нас, да и на свету было как-то уютнее. Мы и не заметили, как добежали до своей базы этот километр.

Подмосковная мадонна

Я не знаю, чего только ради

И куда меня чёрт занёс -

В глушь звериную, на ночь глядя,

В сумасшедший этот мороз...

Снег уныло скрипел под ногами.

Вдоль дороги сугробы легли...

Я не помню, что сделалось с нами,

Но до места мы не дошли.

А когда мы, решив погреться,

Заскочили в какой-то дом,

Как-то вдруг заметалось сердце,

Враз согретое странным теплом.

Вот в какую историю влип -

Я тогда вздохнул обречённо,

Поняв, что безвозвратно погиб

Из-за той подмосковной мадонны...

Под одной я с ней крышей сплю,

Но взглянуть на неё не смею.

Рассказать, как её люблю,

Я, наверное, не сумею...

По-хозяйски делила кровать

Со своей закадычной подружкой.

А мне с другом пришлось ночевать

На полу, на какой-то дерюжке.

Утром вышел с дружком на мороз

И тогда только понял, в чём дело:

До неё я ещё не дорос,

И она меня не разглядела...