Мои женщины Декабрь 1963 Мои итоги 1963 года. Из сборника В бане женщины

Мои женщины. Декабрь 1963. Мои итоги 1963 года.

Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

Иллюстрация: Июль 1963. Город Суворов. Крыльцо родительского дома. Наши родственники Валентина и Виктор из Москвы. Крайняя «детская» фотография 10-летнего Саши Суворова. С этого момента я стремительно начал превращаться в 11-летнего отрока, в котором мужские гормоны уже плясали «камаринского»… Справка: Камаринская (Комаринская (дорога), Комаринский, Комаринский мужик; белор. Камарыцкі) — русская народная плясовая песня, пляска под эту песню, популяризованная в одноименной увертюре Михаила Ивановича Глинки (Википедия).

В субботу 28 декабря 1963 года начались зимние новогодние каникулы в школе. Как это было всегда, в этот день проводилось классное общее собрание школьников и родителей для подведения итогов обучения за первое полугодие учебного 1963-1964 года. Одних учеников и учениц хвалили и ставили в пример, других ласково журили и выражали надежду на улучшение успеваемости в следующем полугодии, а про третьих «забывали» что-либо сказать. Эти «третьи» либо уже были кандидатами на «выкидон», то есть на перевод в другие школы, в другие классы, либо кандидатами на «оставлении на второй год». «Второгодников», то есть тех, кто обучался в одном классе два года подряд, в нашей школе было относительно много…

Как правило, на второй год обучения оставались те ребята, которые «на улице» были заводилами, хулиганами, задирами, которые «канали под блатных», то есть играли, притворялись, подражали тем, кто имел «ходки в детскую комнату милиции», был «на учёте» или даже уже побывал в детских исправительных колониях (лагерях). Почему-то такие ребята считались на улице «героями», лидерами. Вероятно, пример нашего суворовского действительно знаменитого и легендарного уличного атамана и вожака Лёньки Мамалюка был заразителен, но не всем удавалось быть «Лёнькой Мамалюком». Кстати, Лёонид Мамалюк вскоре и сам куда-то сгинул…

В конце декабря в начале зимних каникул по всем школам кроме общих классных и школьных собраний проводились новогодние вечера отдыха, на которых родители «отличников», «хорошистов», удовлетворённых «довольных» и неудовлетворённых «неудов» традиционно благодарили учителей, завуча и директора школы дарили им подарки и новогодние гостинцы. Для школьников всех возрастов главным на новогоднем школьном вечере были: концерт художественной самодеятельности, какая-либо новогодняя постановка, раздача новогодних подарков, призов и поздравлений по итогам полугодия и танцы под громкую музыку.

Старшеклассники-выпускники на новогоднем вечере устраивали в своих классах совместно с родителями и учителями скромные застолья. Ученики средних классов «угощались по глоточку» пивом или вином в туалетах или на заднем дворе школы. Ученики младших классов пока не угощались, но им традиционно дозволялось свободно шалить, шнырять, играть и баловаться, то есть веселиться без особых ограничений и замечаний. Что мы и делали «на всю катушку»!

К сожалению, я плохо запомнил новогодний вечер в нашей Суворовской средней школе №1 в конце декабря 1963 года, потому что мои родители, папа и мама, рано забрали меня с танцев. Я очень хотел на этом вечере подружиться с Валей Антиповой, объясниться с ней, подарить ей, наконец-то, ту мою открытку с кляксой, которую я написал ей ещё в 1961 или 1962 году, где было написано: «Валя! Поздравляю тебя с Новым Годом. Я тебя люблю. Давай с тобой дружить».

Эта новогодняя открытка «жгла» мне живот, находясь за пазухой между рубашкой и майкой. Я потерянно ходил в суматохе и громкой атмосфере новогоднего танцевального вечера между бегающими ребятами, танцующими и играющими в игру «жопку к стенке» или «в саечку». Меня толкали, пихали, не сильно давали мне «пендаля», но я никак на это не реагировал, потому что высматривал в толпе беснующихся и веселящихся школьников Валю Антипову. Она со своими подружками то стояла возле большого широкого окна в школьном зале, то убегала вместе с ними вниз, на первый этаж, в туалет, а то также в группе ребят и девчонок грациозно танцевала твист, буги-вуги или рок-н-ролл. Медленные танцы мы, четвероклассники, парами тогда ещё не танцевали…

Я, наоборот, буги-вуги, рок-н-ролл и твист «о гей! » не танцевал, стоял в сторонке и всё никак не решался подойти к Валентине, чтобы пригласить её на «медленный танец». Для этого я заранее дома просил моего старшего брата Юру научить меня танцевать вальс, танго и фокстрот. Юра сначала изумился, сказал мне: «Не рановато ли ты интересуешься медленными танцами? » и даже спросил меня ехидно: «Что? Потискаться хочешь?! », но потом сжалился и начал учить меня танцам.

Мой брат Юра умел танцевать божественно! Он очень тонко чувствовал любую музыку, мог танцевать под любую музыку, выражать любую музыку танцевальными и иными движениями. Он иногда танцевал с закрытыми глазами, потому что полностью, без остатка сознания, отдавался звукам и ритмам музыки. Особенно классно он танцевал твист, буги-вуги, рок-н-ролл и уже совсем забытый «чарльстон». Никто не мог сравниться с нашим Юрой в таких танцах. Только он танцевал их как-то «не так»…

Дело в том, что мой старший брат Юра танцевал больше для себя, чем для партнёра в танце. Когда он лихо танцевал твист или рок-н-ролл, то вокруг него всегда образовывалось пустое пространство. Он так махал руками и ногами, что стоять или быть рядом с ним было опасно, можно было попасть под случайный удар. Более того, Юра «завоёвывал» в танце себе необходимое пространство, чтобы двигаться ещё более эффектно, свободно, неудержимо. Зрители, как правило, подбадривали его, он увлекался и начинал танцевать «на публику». Это было сразу заметно, но Юра этого не замечал, потому что он был вот таким, каким был…

Девчонки были «без ума» от танцевальных способностей моего брата Юры и этого ему было сверхдостаточно, а всё остальное (впечатление от его танцев) его не касалось. Ребята – друзья, одноклассники и старшеклассники из других классов – принимали моего Юру «как должное», потому что он действительно лучше всех мог танцевать рок-н-ролл, твист и буги-вуги. Его безоговорочно признавали ещё и потому, что Юра в ответ на завистливую или злую шутку соперников мог «дать в нос и сделать клоуна», то есть «пустить» обидчику «кровянку» из носа. Мой брат Юра был общепризнанным лидером, как сейчас говорят – «харизматической личностью».

Я пытался дома научиться танцевать рок-н-ролл, твист и буги-вуги как мой старший брат Юра, но у меня, так как у него, ничего не получалось. Нет, я танцевал, старательно вертел попой, сучил ногами, махал руками, делал «зверское» выражение лица в зеркальном отражении, но это было не то, что делал мой брат Юра. Он танцевал страстно, мощно, открыто, свободно, гибко, лихо, самозабвенно. Я же танцевал старательно, механически, образцово-показательно, но без чего-то такого, что делало бы мой танец волнующим меня самого, моего партнёра или зрителя. Мне надо было найти что-то своё в танце, что-то такое, отчего я бы тоже закрыл глаза и отдался музыке и ритму весь, без остатка…

Кстати, эту мысль-ощущение и одновременно открытие, подарила мне моя Фея красоты и страсти. Она явилась мне как-то во сне танцующей вместе с Юрой танец рок-н-ролл, показала мне, как надо и не надо танцевать с Юрой в паре и ласково сказала мне:

- Ты не должен пытаться копировать манеру брата. Ты должен найти свою манеру в танце, своё самовыражение. Ты, Сашенька, должен открыть для себя такое поведение в танце, которое бы подчёркивало и выражало твою суть, твой характер, твою личность.

- Попробуй, - сказала моя Фея красоты и страсти, - быть в танце, когда надо и когда хочешь, «Сашкой», а когда надо – «Александром Сергеевичем».

- Это значит, - сказала моя фея, предвосхищая мой вопрос, - будь в танце шаловливым мальчишкой, баловнем, шалуном, хулиганистым. Или будь сдержанным, скромным, достойным, мужественным, заботливым, внимательным мужчиной, другом и партнёром в танце.

- В первом случае танцуй легко, свободно, раскованно, как твоё сердце желает и хочет, - сказала фея. – Во втором случае танцуй, как твоя душа желает и хочет, как тебе подсказывает твой ум и разум.

Я очень хотел спросить мою Фею красоты и страсти, что значит «ум» и «разум», в чём разница между этими двумя словами и понятиями, но она исчезла, растаяла, и я уснул, как гаснет моя настольная лампа, быстро и неумолимо, раз и «нету свету». Сон исчез, но мысль осталась.

Когда Юра и я оттоптали друг другу «в вальсе» все ноги, я обратился к маме с просьбой научить меня танцевать. Мама откликнулась, но я заметил, что она почему-то очень смутилась, покраснела, стала запинаться в словах и сначала была скованна и неловка в движениях. Я же, заряжённый энергией брата и своим желанием поскорее научиться танцевать, ничего не замечал, нетерпеливо теребил маму и старательно повторял её движения.

Сначала у нас с мамой тоже ничего не получалась. Она была для меня большой, и я с трудом «вёл» её в танце, топтался на месте, скакал вокруг неё, вместо того, чтобы элегантно «обволакивать её своими движениями». Эти слова я услышал по телевизору, когда показывали какой-то конкурс бальных танцев. Потом моя мама решительно взяла наш танец «в свои руки» и плавно, но властно медленно «повела» меня на счёт: «Раз, два, три! Раз, два, три! ».

Дед «Календарь» из деревни Дальнее Русаново насмешливо во мне воскликнул: «Три, три! Так и дырка будет! », но моя Фея красоты и страсти, в лице моей мамы, помогла мне, и вскоре я уловил не только счёт и ритм движений в танце, но и почувствовал его мелодию, плавность, гибкость. Я послушно вальсировал вокруг моей мамы, а когда я почувствовал уверенность в движениях, то даже осмелился её «повести» и закружить. Моя мама сначала напряглась, а потом поддалась. Мы весело и счастливо закружились в вихре вальса в нашей большой комнате.

- Всё! Хватит, - сказала довольно моя мама. – У меня голова закружилась!

- А ты молодец! – сказала моя мама. – Быстро уловил мелодику вальса. Юра долго не мог его усвоить. Ему всё рок-н-ролл подавай…

- Спасибо, мама! – сказал я моей маме, сияя от радости. – Если бы ты знала, как мне это было надо!

- А может быть и знаю, - лукаво ответила мне мама.

- Вот и ещё один сын оперяется, - сказала с грустью моя мама. – Скоро и ты, Саша, взлетишь, а потом упорхнёшь от меня…

- Нет, мама, - сказал я как можно твёрже «мужским» голосом. – Я тебя никогда не покину. Я всегда буду с тобой. Даже если и уеду куда-нибудь.

- Дай-то Бог, - сказала мама и позвала меня с собой на кухню пить чай.

Я ещё много раз тренировался в танце с самим собой перед зеркалом в шифоньере, с братом Юрой, с мамой и даже с папой, который всем вальсам, танго и фокстротам предпочитал русскую народную пляску вприсядку, танец «камаринский» и хороводную кадриль. Он показывал мне эти танцы, пытался вместе со мной разучить их, но они мне, поначалу, как-то не «глянулись». Я хотел научиться танцевать классические танцы, чтобы пригласить на новогоднем вечере Валю Антипову и показать ей, с кем она имеет дело…

Увы. На школьном новогоднем вечере Валя с подругами и ребятами из своего ближнего окружения только топтались под современную ритмичную музыку, а на время медленных танцев убегали в класс или туалет, откуда выходили всё больше и больше возбуждёнными раскрасневшимися, игривыми и своевольными. Мне это не нравилось, я решил уйти домой пораньше. «Топтаться» в круге одноклассников вокруг или около Валентины я не хотел, потому что хотел танцевать только с ней, один на один и больше ни с кем.

В самый разгар новогоднего танцевального вечера к нам в школу с весёлым шумом и гамом «ворвался» мой старший брат Юра со своими друзьями-одноклассниками из Суворовской средней школы №2. Юра пришёл для того, чтобы познакомить своих новых друзей с «верховского района» со своими старыми друзьями-одноклассниками с нашего «низовского района». Сначала в зале на втором этаже нашей школы возникло неловкое напряжение, а потом, когда девушки из бывшего Юркиного класса обратили внимание на ребят из нового Юркиного класса, ребята в рок-н-ролле показали друг другу «класс» и мастерство, а потом «солидно» познакомились, то есть «поручкались», друг с другом. После этого они уже веселились вместе и «напропалую»!

Юра был с нашим первым семейным фотоаппаратом «Смена-2», в котором уже кончилась плёнка, и он приказал мне отнести этот фотоаппарат домой. В фойе школы мне встретился известный школьный задира и хулиган и я подумал, что сейчас у меня отнимут наш фотоаппарат, но «задира» был с девушкой и настроен миролюбиво.

- Эй, малец! – позвал «задира» меня. – Сфоткай меня с моей бабой!

«Задира» стоял в нахальной наглой позе, слегка покачивался и правой рукой он облокотился на шею девушки, тяжело свесив руку с её плеча. Девушка покорно терпела эту тяжесть, но пыталась как-то вывернуться из-под руки «задиры», а он, не глядя на неё, чутко реагировал тем, что замыкал свою руку вокруг шеи девушки и подпирал вверх её подбородок.

- Не рыпайся, детка! – говорил он, дыша табачным и пивным перегаром. – А то фокуса не будет.

Я «щёлкнул» затвором фотоаппарата, зная, что плёнка в нём давно уже кончилась и «задира» кивком головы отпустил меня «на все четыре стороны».

Выбитый из моего грустного настроения этим «приключением» в фойе школы, я бодро шёл домой по скрипучему «молодому» снежку и напевал мелодию вальса. Вскоре я не просто шёл, а танцевал по скользкой снежной дороге вальс. Я танцевал свой вальс и на большой улице Белинского, и в нашем переулке и на нашей малой внутренней улице Белинского, и даже в нашем палисаднике перед нашим крыльцом дома. Я танцевал с моей Феей красоты и страсти, и мне было удивительно хорошо и радостно…

Дома за вечерним чаем я подробно рассказал маме и папе о том, как проходил танцевальный вечер в школе, как пришёл с друзьями наш Юра и как дружно они все вместе танцевали рок-н-ролл. Мама и папа беспокоились, как бы это веселье не превратилось в соперничество ребят из-за девчонок, а я ушёл к себе в спаленку, потому что хотел осмыслить итоги всего и вся – итоги года, итоги второй четверти и полугодия, итоги декабря, итоги моей жизни.

Итоги учёбы меня особенно не волновали, тут всё было нормально и даже отлично, а вот в моей личной жизни всё как-то было не так гладко и нормально:

во-первых, я продолжал оставаться некрасивым;

во-вторых, неловким;

в-третьих, не таким самоуверенным и независимым, как, например, Сашка Кузнецов;

в-четвёртых, меня, по-прежнему, обижали всякие наглые хулиганы, а я не мог им ответить подобающим образом;

в-пятых, только во время летнего отпуска на турбазе «Ока» я, наконец-то, встретился «вживую» с моей Феей красоты и страсти и испытал множество «взрослых» приключений;

в-шестых, я понял, что настоящая и единственная моя Фея красоты и страсти – это моя мама;

в-седьмых, я познал, что кроме моих переживаний, в мире есть ещё страшная угроза атомной войны и что мы, Советский Союз, живём во враждебном окружении;

в-восьмых, я подружился с Толей Азаровым и с новыми родственниками – Виктором и Валентиной из Москвы;

в-девятых, я сам разработал себе режим дня школьника и жил теперь по режиму здорового образа жизни;

в-десятых, я вдруг ощутил рост и силу моего «дружка-сашка» и с удовольствием испытал ночные извержения моего «мужского сока»;

в-одиннадцатых, я получил удар по носу чижиком и зарёкся с тех пор оголтело бежать сломя голову куда попало;

в-двенадцатых, я сделал «поджигной» пистолет и стрелял из него;

в-тринадцатых, я познал цену жизни, узнал и испытал, что такое магазинные очереди и что такое «счёт деньгам»;

в-четырнадцатых, я познал образы и «лики» смерти, испытал чувство великой злости и даже жгучей ненависти к мучителям кошек;

в-пятнадцатых, я был свидетелем трагикомической смерти «колькиного борова», от которого даже съел кусочек сырого жертвенного ушного хряща;

в-шестнадцатых, мы вместе с папой откопали из-под завала в траншее нашего соседа милиционера дядю Колю Кирюшкина и я сначала не очень-то испугался;

в-семнадцатых, я вновь победил в соцсоревновании классных стенгазет и достойно встретил праздник 46-й годовщины Великого Октября;

в-восемнадцатых, я преодолел недомогание своего «дружка-сашка» и утвердился в понимании, что расту, как настоящий мужчина;

в-девятнадцатых, я сделал с помощью и участием моих родителей и моего старшего брата Юры отличную летающую на корде модель самолёта «Ил-28»;

в-двадцатых, я пережил страшное купание подо льдом и огромный стыд перед мамой за такой мой «подарок» в её день рождения;

в-двадцать первых, я был потрясён убийством в Далласе (штата Техас, США) президента США Джона Кеннеди и впервые осознанно воспринял это не как мальчишка, пацан с улицы, а как исследователь окружающего мира;

в-двадцать вторых, я научился мелодично и гибко танцевать вальс, танго и фокстрот, а также мне понравилось танцевать «русского», «камаринского» и чудный танец «кадриль».

Я чувствовал, что за этот 1963 год я не только сильно «повзрослел», не только стал выше на целую голову остальных моих одноклассников, не только узнал многое и многое испытал, но я стал почти совсем другим. Я уже не ощущал себя мальчиком, но ещё не ощущал себя парнем, юношей.

Я теперь только очень хотел поскорее быть «взрослым», чтобы не мяться и не топтаться в сторонке, боясь пригласить девочку на танец, а хотел уверенно и «нагло» обнять девочку за талию или за плечи (но не так, как тот школьный «задира»!) и пройтись с нею по улице или на танцах. Вот чего я хотел и о чём мечтал в предновогодние дни и вечера в конце декабря 1963 года за две недели до моего 11-ти летия.