Это, любимая Бэйли, Хаксли

ЕНВ Бэйли Джей

Он путано объяснял Демиургу свои желания, вытаскивая из кармана шинели какие  - то пожелтевшие бумажки, тыкал себя в грудь, вновь доставая медицинские справки и обнажая покрытые коростой руки, а уж когда принялся ссылаться на многострадального Иова, перепутав Полынь - звезду с боровшимся на обрыве каньона Иаковом, вмешался Агасфер Лукич, до того покойно сидевший, свесив коротенькие ножки, на строительных козлах. Скатился и подбежал к нему, хватая за обшлага шинели, потом выбежал в приемную, откуда тут же раздался визг Колпакова, а через минуту, покряхтывая, впер в кабинет грандиозную картину, купленную, как обычно, за трояк у непризнанного гения этого мира вчера. Пришел неизвестный мужик, ходил, разинув рот по квартире, украл заграничный лифчик, из тех, что вечно образовывались на антресолях, жестом фокусника распахнул пальто и мы все ахнули, увидев мастерски наколотую на его груди татуировку. Нет. Язык не поворачивается назвать это татуировкой, это было настоящее произведение искусства. Агасфер Лукич торжественно вручил замусоленный трояк, укладывая мужика на козлы, материализовал из воздуха хирургический скальпель и одним непрерывным движением срезал татуировку с груди, прилепив на место зияющей кошмарно раны полиэтиленовый пакет с физиономией какой - то лохматой бабы, то ли Аллы Пугачовой на фестивале в Сопоте, то ли Демиса Руссоса на гастролях по другой части Кипра. Всю ночь Агасфер Лукич паял и строгал, гремя рубанком, заколачивал гвозди, Марек предположил, что результатом будет альтернативный вход в Лувр, сразу за стальными направляющими, так как звуки шли именно с той стороны, пока Демиург, взбеленившись, не заорал откуда  - то с потолка :

- Да идите вы спать, Джонни !

Агасфер Лукич что - то залепетал, но послушался, улегшись там же, под строительными козлами, прикрывшись газеткой. А с утра заявился этот и нам стало не до художеств.

- Смотрите, - сказал Агасфер Лукич, прислонив картину к стене, - внимательно. Нужно не просто смотреть, но видеть.

В разрывах облаков высился высокий кенотаф, собранный будто из детских кубиков, но почему - то клейменых клинописью городов - государств Ашшура. На самой вершине стоял нервный тип, то ли клиент Бетесды, то ли опустошенный Уайльдом поклонник, в общем, субчик еще тот, дерганый, тощий, с косыми глазами и растопыренными руками, схожими с веточками, что рисуют дети, пытаясь изобразить схематически человечка. Внизу, за разрывами облаков, посреди коричневых и серых камней ползали какие - то люди. Агасфер Лукич, приложив кулаки к глазам, сказал :

- Портрет Саломеи.

Колпаков заспорил, но наш толстячок засмеялся и картина ожила. Нервный тип действительно оказался девицей, вихляющейся и кричащей окровавленным ртом. Она прыгала на вершине кенотафа, а затем спрыгнула вниз. Неприятный звук  " кеек " знаменовал собой конец земной славы, как выразился Агасфер Лукич, уничтожая картину приглушенным кашлем.

- Поймите, - пытался объяснить он шинельному, - вчерашний татуированный именно так видел именно то, что видел, как этот, - резкий кивок головой в сторону побледневшего Парасюхина, - видел мир мечты с самой большой буквы в тысячах негодяев, ревущих  " Бей !", пока стены блюют, сотрясаясь от страха. Видеть - это одно, а оказаться посреди всего этого, - в воздухе заклубились остаточным видением Саломея и ползающие люди, - совсем другое.

Но мужик уперся. Опять толковал деловитым и неожиданно самоуверенным голосом, опасно приблизившись к Демиургу, тот даже посторонился, запахиваясь крыльями.

- Ладно, - решил наконец он, сплюнув, - черт с тобой.

Мужик исчез. Мы отправились по своим делам, я отоваривать продуктовые карточки, Колпаков готовить холокост, а Агасфер Лукич, обложившись книгами, смущенно улыбаясь, покаялся в здоровенном пробеле по истории Реконкисты. Вечером за чаем Демиург расхохотался. Агасфер Лукич, вынырнув из мутных вод Гвадалквивира, обтираясь махровым полотенцем и отплевывая серебристых рыбок, уточнил причины веселья.

- Он в сорок шестом, - сказал Демиург, отпивая шумно горячий чай, - будучи репатриированным вместе с власовцами и казаками под Линцем англичанами, угодил на сутки в госпиталь британской армии. На родине отсидел, все, как полагается, под вышкой ходил, но благополучно выловил четвертной особых лагерей, где потерял все здоровье. Вышел в пятьдесят седьмом. И до сих пор эти сутки в английском госпитале стоят у него перед глазами, вот он и просил вернуть его в сорок шестой.

Колпаков горестно вздохнул, Марек выматерился, я же, вымыв чашки, отправился в комнату Агасфера Лукича слушать его невероятные истории о Руе Гасе де Биваре.