Однажды в Неаполе

Лизе Песковой

Развеяв прах Пукко делла Циполлане над заливом Змей, Лоренцо, дабы не впасть в изводящую душу скорбь, поспешил на заседание Совета Седьмой подсекции Конвекционального Комитета Двенадцати, управлявшего республикой со времен дожа Ибрагима, чьи заседания проходили каждое полнолуние в густой тени Священного камня, по обычаям венецианцев обменянного у языческих племен Неджда на груз скорострельных винтовок  " Лили Марлен Энсфильд", калибр 7,95. Сев на плинц, что вместе с первоначальной рострой украшал торец Камня, когда - то известного как Кааба, герцог выслушал почтительно склонившегося к его плечу писца и подкопииста Изгожой избы и решил первым обычаем рассмотреть крайне запутанный случай престарелой Тофаны, подозреваемой купцами Чети в колдовстве и магии, изготовлении некоторых обладавших волшебными свойствами предметов быта, внесенных стражником в круглых жестяных коробочках и положенных перед рострой. Обладавший острым зрением Лоренцо, всмотревшись, чуть заметно усмехнулся. " Зарождение кинематографа, - подумал он, уже начиная скучать, - а глупцы чети как обычно придумали кудеса ".

- И зрея, - заверещал искодатель в рупор Божий, притянутый за ушки к шпагату ростры, - обнаруживаем мы неизменно женские половые органы, обрамленные волосами, чаще всего, товарищи, черными или темно - каштановыми.

- Обычная вещь, - зевая, пробормотал герцог, зная, что чуткий фон записывает каждое его слово, тут же компануя точечный сигнал, направляемый прямиком на Станцию, - блондинки - вырождающийся геном, обреченный уступить эволюционное место более агрессивным типажам и видам.

- Да, мессир, - склонился перед познаниями Великолепного писец и подкопиист, протягивая какой - то бумажный кулечек, - но перепутать акву этой самой Тофаны с кельнской водой цистерцианского монаха - бенедектинца Монжуа дю Плезир и привычная блондинистость, предпочитаемая мужчинами от веков и до се, это, как бы выразиться, вещицы или штучки несколько разные.

- Разные, разные, - раздраженно передразнил писца и подкопииста герцог, порывисто вставая, - ты, писец и подкопиист, не Дита фон Тиз, чтобы такие словеса выговаривать. Розог, - потребовал он от таящихся во тьме членов Конвекционального Комитета Двенадцати.

Вбежавшие в тень Камня сикамбры схватили протестующего писца и подкопииста и вручили его небритым казакам - антисемитам, влажно дышавшим сразу за тенью, на самой терминальной грани отсвета восходящей Селены и мерцающих факелов стражи. Стража, до того коптившая на факелах свежеудавленную апостолами кефаль и рыбку богову салакушку, отложила вицы, раскладая взмыкивавшего писца и подкопииста по ясеневой лавке. Казаки, кашляя, вырвали из - за витых в спираль поясков плети и всыпали. Писец и подкопиист, лежа пластом на лавке, видел, как каленые плети секли гранитные плиты, изредка ожигая голые ноги стражи, по - апостольской привычке древних ромеев пребывавшей голоного, как и позволительно писанием, а также параграфом Девятнадцать Устава республики.

- Жги ! - рычал есаул, бия килом и маршальским жезлом по своей голове, с замиранием сердца ощущая вибрирующий звон.

- Помилуй, Господь Саваоф, - рыдал писец и подкопиист, ощущая волей сотворенность секомой плиты, а не рожденность, в чем и крылась ошибка редко ошибавшегося герцога, - не ведаешь, что творишь.

Есаул Господь Саваоф, также понимая, что слышит народный призыв, частично вместившийся этой ночью в нечистые уста писчика и подкопииста, бросил сечь и рванулся в тень Камня, настигая Лоренцо чеканом.

- На, сука !

Раскроенная надвое голова герцога сочно чвакнула арбузной мякотью и выползшие из тени члены Конвекционального Комитета Двенадцати впились алчными ртами в мозговое существо, отплевывая иногда попадающиеся черные пасленовые зернышки в сторону беспомощно топчущейся стражи. Приведенная Тофана молча и жутко размахивала руками, взывая, пока из левого уха поверженного Лоренцо не появился длинный волос. Закручиваясь, он лез все выше, обвивая Камень и образуя на своем конце тугой и плотный кокон, что, раскрывшись, и породил жену короля и мать королей Екатерину Медичи, также известную в истории Мединского как Мария, облаадательница драгоценного ларца Рудольфа Фрунтова, яйца мироздания и парочки концов, не ведущих никуда. Но это, моя грустная Лиза, совсем другая история. Ты, главное, не ссы, чти насмешливого коалу и будет тебе счастье, хотя бы в тех пяти минутах, что требуются для прочтения очередной сказочки. Тута сама не заметишь, как рассмеешься, а смех - лучшее главное бесплатное лекарство от всех болячек и невзгод. В - натуре.