Это, любимая Бэйли, Гудериан

ЕНВ Бэйли Джей

- Снова пьют здесь, дерутся и плачут,

Позабыв слово  " честь " и Путина рожу,

Как бандеровцы шалые скачут,

На эстраду великой России похожи.

Кудрявый и вдребезги пьяный невысокий мужчина зарыдал, утыкаясь в кожаное плечо решительно выглядящего брюнета с носом. Я недоуменно пожал плечами и посмотрел на сопровождающего, капитана Колбаскина, сидевшего с полузакрытыми глазами за нашим столиком.

- Поэт, - чуть слышно, одними губами ответил мне Колбаскин, не открывая глаз, но убежден : видя все на три метра вглубь, уж такой он был, знаменитый капитан Колбаскин, иначе его не прикрепили бы по личному указанию Блюхера к группе офицеров Рейхсвера, проходящих стажировку в большевистской России, - и чекист один, чья фамилия вам, Гейнц, может показаться оскорбительной. Блюмкин.

Так вот он какой, легендарный убийца фон Мирбаха ! Я осматривал ничем не примечательное лицо явного еврея и выродка, не зная, что на следующий день его арестуют такие же уродцы, расстреляют, прокляв даже память, потом, через много лет, реабилитируют и назовут все это волей министра несчастной Золушки Лизки Песковой, вновь дриснувшей сыграть с насмешливым коалой ( хотя, уверен, она не боится, а просто ей нечего показать, кроме папиных усов или коррупционного говнофонда а ля Потупчик ), фальсификацией истории монголов Рубрука. Впрочем, не будем о дураках.

- Наливая стакан и вздымаясь, как домны,

Грохоча голой сракой по ямам дорог,

Мы уверены, скромно довольны,

Поделив наш говенный пирог.

Из пятнадцати ровно республик,

Что когда - то рулили Вселенной,

Оставив потомкам лишь дырку, а бублик

Дожирают толпою крысиною, нервной.

А как нерв не тереть ? Ведь повсюду угрозы :

Норовит всяк дрочить, не советуясь даже,

Позабыли про дедов гвоздики, перейдя на мимозы,

Не морочась вопросом : что лучше, что гаже.

Рыло опухшее гада в потемках,

Стратегически круглого, будто в носу,

Деда, по слухам, каких - то ребенков,

Вырастающих шруцимов ...

- Тащи колбасу ! - завопил приятель поэта, грохоча рукоятью Нагана по заставленному бутылками столу. - Человечью !

Капитан Колбаскин резко поднялся и потянул меня за рукав гимнастерки, по каким - то неведомым мне признакам отличаемой русскими как  " командирская ". Сержант РККА, то ли шпион, то ли просто денщик, пытался показать мне какую - то  " искру ", якобы пробегающую по ткани, но я ничего так и не увидел, до сих пор не понимая, как русские умудрялись с первого взгляда уяснять для себя чин и даже должность человека, облаченного в гимнастерку без знаков различия.

- Айда, Гейнц, - приказным тоном говорил Колбаскин, презрительно окатывая гулявших поэта и Блюмкина холодным взглядом серых глаз, - сейчас рыжая Ландер нарисуется, Максимилиан Волошин и крымские татары.

Я ничего не понял из его объяснений, но послушно встал и вышел из гудящего пьяной разноголосицей коммерческого ресторана  " Астория ", куда уже входил, небрежно бросая шинель на руки почтительно выпрямившегося швейцара, подтянутый Фокс с Орденом Отечественной войны на кителе, а люди за него, между прочим, кровь проливали, воюя с подчиненными мне войсками. Странные они, эти русские, послушать их : так всех победили, но вот почему продолжают сидеть по уши в говне, навсегда отстав от проигравших, то для меня загадка. Ведь, если подумать, то надо прилагать неимоверные усилия, чтобы быть дураками, так как жить просто достойно - куда проще. Наверное, в этом и состоит их главная военная тайна.