Жаркий день на пляже. Глава Голая жена на пляже рассказ

— ... А теперь вот задницей он завилял. И обратите внимание на слог этого христопродавца. Казалось бы, давно забытые строки учебников марксистско-ленинской политэкономии так и прорываются сквозь его чеканные формулировки признания мне в любви. Вот все-то так у вас, иудеев!

— Ну признался я тебе в любви, кукла Лена. И что тут удивительного? В твоей фигуре есть всё, чтобы солидный мужчина заинтересовался твоим духовным миром.

— Молодая женщина из народа. Одетая как гувернантка без места. Очень красивая, это да. И задушевно поет тюремный шансон в открытом белом бальном платье... Ну чего пристал?

— Кукла Лена, ты действительно погибла для сцены с твоим драматическим вокалом. А пристал к тебе я потому, что без головного убора я тебе ходить под солнцем запрещаю. Середина дня в августе в Израиле — это не рабочий полдень в деревне под Рузой. Тут твою белую кожу простой женщины из народа никакой крем не защитит. Вон, и какие-то люди прямо из воды тебе это могут подтвердить (см. картинку над текстом).

— Ну нацепил же на меня шляпу с большими полями. Ну всё, что тебе еще надо? Впрочем нет, впереди у тебя зашкаливающая чувственная ночь, христопродавец. Если будешь себя хорошо вести. А ничего так ты мне шляпку купил.

Нет, действительно, я в тебе нашла несравненного художника, друга и поборника всего прекрасного. И это помимо того, что ты мне переводишь деньги на карточку «Мир» того, что я с тобой сплю. Правильно горит моя мама: «Вот вроде и занудный донельзя, доченька. А ведь ему цены нет! Живем то мы тут, в деревне под Рузой, голодно, существуем проблематично, сама знаешь... ».

— Да уж, счастье мне достается недешево, кукла Лена. Тут с твоей мамой не поспоришь.

— А ты с моей мамой и не спорь — и сразу сэкономишь. И не надо строить, глядя на меня, грязные предположения. Смотрит он уже на меня восторженным, плотоядными взглядом. Не сейчас. Ночью же, я сказала! А то чувствует он себя уже накануне триумфа, блин.

— Ночью так ночью, уже не так долго осталось. И, тем не менее. Тебя отделяет сейчас от шлепка по попе только то, кукла Лена, что нас ждет полная огня постельная сцена сегодня ночью. О чем ты мне сейчас так тактично напомнила. Но в ресторан мы сейчас всё-таки пойдем.

— Сказал он своей возлюбленной тихо и печально. Жрать ему хотелось всегда. Вот и сейчас — не сводит с меня глаз, сионист. Взгляд мрачный. Рука в кармане. А вдруг у тебя там финка? Я боюсь, тут же Израиль!

— Да, это Израиль, кукла Лена. А я сионист, и в кармане у меня мясорубка.

— А есть я еще не хочу, если хочешь знать. Кстати, если уже об этом зашла речь. На называй меня пожалуйста «Дитя мое», особенно в постели. Это меня обижает как твою содержанку. И это оскорбляет мою женскую стыдливость в конце концов!

— Оскорблять твою женскую стыдливость, кукла Лена, я действительно люблю. Тут меня хлебом не корми в рыбном ресторане.

— Ну правда, я же не ребенок. Я взрослая женщина, которой, за ее любовь, платят деньги. И не малые. Глянь, кстати, так ли у меня приколоты бантики? Или уже примял мне, христопродавец? Ну всюду его ручища, куда попу не опустишь. Иногда от этого я даже начинаю беспричинно рыдать. Ты этого добиваешься? Так я могу, ты же меня знаешь.

— Ладно, это у меня от волнения и огорчения, кукла Лена. Предвкушая расслабился. Солнце то близится к закату, а темнеет в тропиках быстро. Ну извини пожалуйста. А, вообще, всякая мысль, даже та, которую ты сейчас озвучила, получает особую прелесть, если она родилась в такой хорошенькой головке, как твоя. И, там не менее. На жаре человек никогда не хочет есть. А ты, дитя моё, пьешь мало. Так ты скоро в обморок упадешь, а у меня сердце остановится.

— А зубы не выпадут?

— Зубы не выпадут. Тем более, что в ресторане под кондиционером ты в себя придешь, кукла Лена.   И у тебя аппетит появится, дитя моё.

— Ладно, веди меня в ресторан, только в рыбный. Там тебя хоть действительно хлебом кормить не будут. А то, правда, голова чего-то кружится... Ах, как кружится голова, как голова кружи-иться-а...

Всё-таки она у меня молодец, настоящая профессионалка. Уже бледная, явно на грани обморока от перегрева с непривычки, а спортивной формы не теряет.