Однажды в Москве

Жемчужинам кинолитературного ВК

Покорными родились, покорными и подохнем. Селин  " Путешествие на край ночи "

- Галифе, сэндвич, макинтош - это все, Тарас Мафусаилыч, лошадиные фамилии, - вполголоса говорю я Рудникову, дай Бог понимающему лишь одно слово из десяти, торопливо перескакивая через небрежно брошенные в грязь Неглинной доски, скорее всего, украденные, - имена нарицательные, как Маруся Климова, что тоже переводчик.

- С одиночного на автоматический, - басит городовой, с шумом расплескивая нечистоты своими охотничьими сапогами, - знаю. Выпивали мы тут как - то у Тестова с Федоровым, так тот мне все о своих прожектах толковал, как пулеметами оснастить дирижабли и как током и газом убивать. Научный человек, - вздыхает Рудников, опуская здоровенный кулачище на неприметные воротца, окрашенные охрой.

Сбился я с повествования, обычно ни о чем, как и привыкли мы все, русские люди, стоит нам встретить себе подобного, не по образованию или интересам ( ну какие интересы у меня и Рудникова ? Мотаться по притонам ? ), а по происхождению, не социальному, не модно - классовому, а именно с наших глинистых равнин, где, видимо, то ли климат, то ли ветер бесприютный навевают разные всегда темы для никчемушных разговоров. Как написал старик Даль " Воду решетом носить ". Вот и мы с городовым, шатаясь по скупщикам и рачьим квартирам, трындим ни о чем, согреваясь из заветной фляжки, всунутой Погодиным в карман моего пальто. Щедр издатель, не пожалел марочного арманьяка, отвалил от щедрот триста граммулек, а больше в мою фляжку все одно не поместится.

- Кто ? - рычат за воротцами.

- Отворяй, гнида, - лениво приказывает Рудников, подмигивая. Мол, сейчас познакомишься с рукой моей ерзкой, тогда узнаешь.

- Кто ? - еще громче хрипит, надсадно кашляя, кто - то невидимый, грохая засовом и выпирая на улицу вонючей овчиной полушубка. Сторож. Пьян. Страшен. С дубиной.

- Ты, милый, - оттираю городового в сторону, стараясь решить дело миром, - не шуми. На - ко вот гривенничек.

Сую ему серебрушку, до краски в щеках стесняясь своей интеллигентщины, хотя, если подумать, я ее лишь недавно поднабрался, лет с десяток назад я б этому сторожу самолично показал бы двойной нельсон, недаром меня на Волге прозвали Алешей Бешеным. Влачил я тогда с бурлацкой командой атамана Репки, скрыв дворянское происхождение и даже назвавшись отцовским именем, хулиганил маленько, не без того.

- Шта ?! - орет дворник, качаясь в стороны. - Гривенник ? Тьфу.

Плюет на зажатый в заскорузлой ладони гривенник и сует его в карман.

- На, сука !

Это уже Рудников не стерпел, выскочил из - за меня медведем и вдарил в лоб пьянчуге, тот и сел посреди захламленного двора. А Рудников идет во двор, прикрикивает на дворника :

- Оглоед ! Раки дома ?

- Дома, - стонет дворник, узнав грозу всего Хитрова, - куда они денутся ? У их хозяин даже шкеры отобрал, коци в сундуки запер, вот они и рачат с утра до ночи.

Иду следом за городовым. Темная лестница. Заходим на третий, тьма египетская. Тоже дверца. Пинает Рудников в дверцу и кто - то шебуршит с той стороны дребезгливо :

- Кого чорт принес ?

- Рудников, - орет городовой и дверь с почтением открывается. - Что ж ты, Тарас Мафусаилыч, - лебезит кто - то темный, невидимый, лишь силуэт горбится, - сразу - то не сказал ?

- Вот и говорю, - сипит Рудников, оставаясь на пороге. Шепчет мне на ухо : - Войдешь - и шило в бок схватишь, в темноте и разбирать не будут, приколят и в овраг скинут. - Поворачивается. - Свет вожги, злыдень.

Злыдень чиркает спичкой, зажигая фитиль сального огарка, и я вижу старуху в телогрейке, скорченную и кошмарную, ей хоть сейчас к Коршу в свиту Фальстафа, цены не будет как типажу.

- Тебе Болдох польта сегодня приносил, - утверждающе произносит Рудников, загораживая меня спиной. Я сам не мал, с два метра, но этот атлет закрывает меня напрочь, чувствую себя маленьким и неразумным, даже немного боязно. И в притонах бывал, и Хитров весь облазил, и с деловыми ребятами водку пил, но к ракам впервые попал.    

- Приносил, - не спорит старуха, - за три рубли с полтиной.

- Так, - говорит Рудников, угощая старуху папиросой.

- Серое в елочку, - торопливо вылезаю я, повторяя описание Васи Васильева, актера, - левый карман выдран к такой - то матери, на подкладке солнцеворот вышит черными и красными нитями.

- Да хрен его знает, - смеется старуха беззубым ртом, - я, барин, с хламом дел не имею, я с людями больше, тому три рубли с полтиной, другому сразу нож подавай. Жан ! - кричит она в темноту комнаты. - Это Старшой над раками, - поясняет мне Рудников, устало привалившись к стене коридора, - французский подданный, говорят, во всяком случае, Владимир Алексеевич, напрямую с Охранным дружит, нами брезгует.

Вижу, как лукаво подрагивает веко городового. Да уж, возьми такого за рупь за двадцать, когда у него Охранное за плечами. Вот и благоденствуют раки, строят из украденного пальто шаровары, а из шинелей армейских - костюмы. Все деньги.

- Кому ? - спрашивает невидимый, но по голосу - мужчина, у старухи.

- Рудников, - шепчет старуха и голос сатанеет. - Гони в шею ! Мзду участком получили и не хрена тут шиться !

- Барин с ним, барин пальто описывал, - торопится старуха, топая ногами, - большой такой и с усами.

- Какой еще барин, - недовольно говорит мужчина, принимая у старухи огарок, освещает меня и ахает : - Владимир Алексеич ? Гиляровский ? Да что ж вы, милый мой, в коридоре стоите. Бабка ! - орет старухе. - Это ж знаменитый репортер и писатель, мечи на стол, свет включай.

Через миг квартира, неожиданно уютная для такого гнилого здания, освещается  газовыми рожками, какие - то люди накрывают на стол и мы уже сидим в уютных креслах, выпивая и закусывая. А пальто Васино я на третий день ему принес, пока не пропились мы с Жаном, старухой и Рудниковым в прах.