Господин

– Господин, почему Вы никогда не наказать мадам в задница?

Трудно придумать более идиотский вопрос. Как бы мадам сама не наказать его в задница, стоит он открыть рот. Чёрт! Чёрт, чёрт, чёрт! Как же навязчив этот ломаный язык, на котором говорят проклятые негры. Так и лезет в голову.

– Жизель?! Что за глупости ты говоришь?

Девятнадцать лет назад, когда он женился, это казалось отличной идеей. Её отцу, видевшему в предприимчивом зяте спасение от банкротства. Ей самой, начинавшей неприлично засиживаться в невестах. И прежде всего ему, перепрыгивавшему в общественном положении через пару ступенек, шагать через которые другим путём пришлось бы до старости. Вот только ни одной из этих надежд так и не было суждено оправдаться. Тесть решил, что раз угроза банкротства отступила, самое время отправиться за ломберный стол и наделать новых долгов. Жена требовала наряды, украшения, служанок и прочее, входившее в подобающий с её точки зрения образ жизни. Он же оказался слабохарактерен и не справился с их совместным давлением. Как он ни старался, деньги таяли быстрее, чем он успевал зарабатывать. Всё чаще для покрытия дефицита приходилось прибегать к рискованным комбинациям, и в конце концов всё закончилось именно так, как и следовало ожидать: после очередного проигрыша тестя прямо с картами в руках хватил удар, кредиторы, потрясая расписками, принудили распродать имущество, вернув едва по сорок сантимов на каждый вложенный франк, а от оставшихся долгов пришлось бежать в Конго. Здесь он, помыкавшись, сумел устроиться помощником управляющего на оловянный рудник, где последние семь лет и трудился. Пережитое отбило в нём предприимчивость и тягу к успеху; теперь он ценил работу, позволявшую ему усердно выполнять чужие распоряжения, почти не принимая собственных решений, а потом приходить домой и ждать, когда жена, давно и окончательно рассорившаяся со всеми соседками и вынужденная удовлетворяться обществом чёрной прислуги, устроит ему очередной скандал. Накажешь такую! Обычно всё начиналось с какого-нибудь пустяка – бестолковой служанки, погнутой шляпной булавки или гадости, сказанной при встрече женой управляющего, но быстро переходило на страдания почтенной наследницы достойного и знатного рода, на свою беду вышедшей замуж за нищего безродного авантюриста, который лишил её подобающей жизни в столице и утащил на этот ужасный континент, в эти дикие земли.

– Господин, я говорю обычай моего племени. Когда жена не слушаться, плохо готовить, много кричать, муж наказывать её в задница. Он поступать с ней как муж с жена, но не туда, откуда берутся дети, а в другое место. Если жена мало виновата, он делать это ночью и затыкать ей рот. Тогда она знать, что наказана. Если виновата больше, он делать это днём и давать ей кричать. Тогда все вокруг знать, что она наказана, и смеяться над ней. Если вина совсем-совсем много, он делать это днём, на улице, при всех и обязательно позвав дети. Тогда все видеть, как ей больно и стыдно, и много дней, долго-долго смеяться и вспоминать, как она кричать и дёргаться. Когда у маленькой девочки ещё нет муж, её если надо наказывать отец. А когда очень-очень-очень виноват, отец может наказать сын, только обязательно ночью. Если люди узнать, что отец наказать сын, а тот не брать копьё и не драться, это очень-очень-очень-очень стыдно. Такой мальчик никогда не стать воин, никогда не стать муж и, наверное, уйти из племени.

Да уж, слыша такое, порадуешься, что рос сиротой. Правда, воином всё равно не стал и из племени тоже пришлось уйти. Только вот мужем, на свою голову, посчастливилось. Но сейчас надо позаботиться совсем о другом. Если жена вдруг узнает, что эта негритянская дурочка ведёт с ним такие разговоры – ему не поздоровится, а служанку и вовсе, самое малое, запорют до смерти.

– Жизель, немедленно прекрати! Как ты смеешь так говорить?! Замолчи, закрой свой рот и никогда никому такого не рассказывай! Даже думать забудь! Никогда!

И пока не услышал ещё чего-нибудь подобного, выскочил из спальни, в которой эта глупая девчонка как раз меняла постель.

* * *

День прошёл в делах, а ночью он ворочался, не мог заснуть, и дурацкий разговор никак не шёл у него из головы. Жена возвышалась рядом непробудной грудой накрахмаленного белья, а он ворочался с боку на бок в ночной духоте и пытался понять, как же дошёл до того, что даже служанка, эта неграмотная чёрная обезьянка, без всякого почтения позволяет себе обсуждать его семейную жизнь. Удивительное дело! В этой дикой стране более всего ценилась прямая сила, законом были порох и сталь. Мужчины здесь грубы и скоры на расправу, женщины тихи и предупредительны, а негры – либо покорны и услужливы, либо проучены, искалечены и мертвы. Например, если управляющий захочет потешить себя молоденькой негритянкой – жена ему и слова не скажет, а если бы вдруг сказала - он парой слов поставил бы её на место, а то и вовсе вытащил бы свой испытанный револьвер образца 1892-го года и одним движением стал бы вдовцом. По поводу чего ему опять-таки никто и слова бы не сказал. Так почему же помощник управляющего, хоть и ходит с таким же изделием благословенной фабрики братьев Наган, целый день если не корпит над бухгалтерией, так носится по разным поручениям, а когда возвращается домой – жена пилит его и всячески над ним измывается? Супружеский долг она считала вещью неблаговидной и совершенно не обязательной, снисходя к нему раз, хорошо если дважды в год, когда на неё вдруг находила охота, а за негритянок и вовсе спустила бы с него шкуру – так что женской ласки ему удавалось вкусить только когда управляющий посылал его с поручениями в Бому, а там удавалось под каким-нибудь предлогом на полчаса удрать от жены, и, замирая от страха заразиться дурной болезнью, заскочить в заведение мадам Жозефины. И тут ещё эта проклятая Жизель со своими рассказами! Распалённый, он придвинулся поближе к жене и попробовал еле заметно погладить её сквозь крахмал. Вдруг повезёт, и она окажется в настроении? Через несколько минут таких манёвров он получил обидный и болезненный удар по рукам, а жена, пробормотав "Боже, какое ничтожество" перевернулась на другой бок и захрапела ещё сильнее. Кажется, она даже не проснулась при этом, ну а утром случилась новая неприятность: управляющий объявил, что на этот раз сам поедет с отчётом.

Рудник принадлежал процветающей компании со штаб-квартирой в Брюсселе. Как обычно в таких случаях, туда требовалось отправлять всю бухгалтерию и прежде всего – большой ежегодный отчёт, суммирующий всю деятельность предприятия. Когда трижды пересчитанный гроссбух прибывал в столицу, партнёры изучали его, и у них возникали вопросы - чтобы быстро отвечать на них, управляющему требовалось провести несколько дней в Боме, у телеграфа. Обычно управляющий, недолюбливавший это занятие, отправлял вместо себя куда лучше смыслящего в бухгалтерии помощника, но на этот раз по неведомым причинам решил ехать сам. А раз едет управляющий – значит, помощник точно останется на руднике, мечты о заведении мадам Жозефины останутся бесплодными фантазиями, а вот жена, с нетерпением ждавшая поездки, от разочарования выест ему всю плешь.

Впрочем, нет худа без добра – выслушав новости, жена рявкнула, чтобы он и думать не смел, что она откажется от долгожданной поездки к цивилизации. Раз он остаётся здесь – значит, она будет вынуждена ехать одна. В компании управляющего и его жены будет вполне прилично и безопасно путешествовать в поезде и туда, и обратно, а в городе без бестолкового муженька ей будет только сподручнее. Выслушав, в чём дело, управляющий в изысканных светских выражениях попросил у мадам прощения за доставленные неудобства и попросил разрешения загладить свою вину, сопровождая её до столицы. Сборы были недолгими, и вскоре управляющий, двуколка с дамами и пара всадников сопровождения уехали по направлению к станции, а он на две ближайших недели остался полновластным хозяином рудника, к тому же впервые за девятнадцать лет лишённым давящего общества супруги.

* * *

Казалось бы, велика ли разница между помощником управляющего и помощником управляющего, оставшимся за управляющего? Оказывается – колоссальна. Он ощутил её в первый же день, когда, уже открыв рот, чтобы привычно произнести: «Это надо спросить управляющего», вдруг поймал себя за язык и – была не была! – ответил: «Сделаем так-то». На второй день он начал с тайным удовольствием замечать, что люди всё чаще смотрят на него другими глазами, на третий – что негры при встрече с ним стали кланяться куда поспешнее и старательнее, а на четвёртый, спустившись к штреку, где возник спор и потребовалось его присутствие, вдруг пришёл в бешенство, схватил револьвер за ствол и со всей силы ударил им здоровенного шахтёра Осумаку, порвав тому щёку и выбив несколько зубов. Утром на пятый день он назначил самого толкового из надсмотрщиков, Леопольда, своим временным заместителем, а сам засел в кабинете управляющего в конторе, лениво листая старые, доставленные из Европы журналы. Шестой и седьмой дни прошли в спокойном удовлетворённом бездельи, на руднике всё было в порядке и вмешательства просто не требовалось. В середине шестого дня он преисполнился гордости, когда недалеко от уборной стал случайным свидетелем разговора и услышал, как Леопольд говорит другому надсмотрщику: «Мистеру Соммеру это не понравится». Раньше так говорили только про управляющего. А на восьмой день он, улучшив момент и застав Жизель в одиночестве, приказал ей вечером, после ужина, зайти в спальню и поменять там постельное бельё.

Конечно, в этом был определённый риск. В то же время, если как следует подумать, в Боме он рисковал гораздо сильнее – рано или поздно либо жена увидела бы его выходящим от мадам Жозефины, либо он сам подцепил бы там дурную болезнь. В случае взятой из племени дикарки о заразе можно было не волноваться, а в вопросе сохранения тайны он крепко надеялся на рассказ Жизели – и ещё на то, что вся домашняя прислуга отчаянно боялась и ненавидела высокомерную, вздорную и жестокую мадам, и даже что-то узнав, доносить ей на мужа не побежала бы. За эти дни он продумал целую речь, и когда негритянка, неся в руках кипу свежего белья, протиснулась в комнату, он решительно приказал ей сложить принесённое бельё в ближайшее кресло, запереть дверь и подойти поближе.

– Жизель! – сказал он служанке – Слушай меня внимательно. Несколько дней назад ты спросила меня, почему я не наказываю свою жену. Твой вопрос был не только возмутительно бесцеремонен и невежественен. Он унизителен и оскорбителен для меня и в особенности для мадам, твоей хозяйки. Как ты вообще посмела даже думать о таких вещах? Прислуга должна уважать и почитать как своего хозяина, так и его жену. Ты позволила себе говорить о том, что моя жена и твоя хозяйка заслуживает наказания – неслыханная дерзость! Ты позволила себе рассуждать о том, наказываю ли я её и как именно – ещё большая дерзость! И самое главное, ты посмела говорить о том, что составляет сокровенную тайну брака, о том, о чём знают только муж, жена и Господь Бог! Ты так глупа, что сама не можешь понять, насколько велика твоя вина и плох твой поступок. Если я расскажу своей жене, как ты её унизила и оскорбила, она наверняка подвергнет тебя самому суровому наказанию.

Пока он говорил, её лицо, сначала удивлённо-заинтересованное, всё больше грустнело, на глаза навернулись слёзы, а после последней фразы она разревелась и бросилась перед ним на колени, обнимая его ноги:

– Масса, не надо, пожалуйста! Только не надо рассказывать мадам! Я глупая, я очень-очень глупая, я всё неправильно делать! Вы объяснили, я буду очень стараться, я буду делать всё как Вы говорите, я буду молчать-молчать-молчать, только не надо рассказывать мадам!

Её залитая слезами пятнадцатилетняя мордашка была так трогательна, так испуганно-беззащитна, а крепкое тело, трущееся грудями о его бёдра, так волнующе, что он наверняка смягчился бы, даже если бы в самом деле хотел рассказать что-то жене. И теперь наступил момент перейти к решающей части задуманного; он крепко ухватил её курчавые волосы и заставил поднять лицо вверх:

– Жизель, мне жалко тебя, и я не буду рассказывать мадам. Но для того, чтобы ты хорошо это запомнила и больше так не поступала, я должен тебя наказать. Как следует наказать. Шесть лет назад, когда я приехал в твоё племя за прислугой, вождь, отдавая тебя, сказал: «Ты заплатил. Эти люди и эта девочка больше не из моего племени.   Теперь ты – их новый вождь и отец». И как твой новый вождь и отец я принял решение наказать тебя в задница.

(с) Softwarer,

сентябрь 2021