Настя. 7я часть

- Выпей! - сказал Генрих голосом, не принимающим отказов и возражений, - это поможет! И просто послушай меня и постарайся не перебивать! То, что я тебе сейчас расскажу, для меня очень сложно.

- Хорошо, я попробую, - сделав пару глотков вина, сказала Настя. Она все ещё не понимала, какого чёрта ему нужно. Он мешал ей сейчас, надо было посмотреть видео, хотя делать этого не очень то и хотелось. Но Альберт сказал, что эти видео помогут в принятии решения.

- Я и Альберт, мы... оба... педофилы, - медленно сказал Генрих и резко добавил, - молчи! И просто слушай!

- Наши отцы, - после небольшой паузы, сделав несколько глотков пива, продолжил мужчина, - наши отцы родные братья, но они не общались друг с другом. Брат отца был крутым спортсменом. У него всегда были деньги, он часто ездил по разным странам. А мой отец был простой работяга. Так вот, как-то Франц, так звали брата моего отца, поехал на какой-то международный турнир в Россию, тогда еще СССР. Там, когда он вечером прогуливался по городу, к нему подошел какой-то мужик и предложил свою дочь за пару бутылок водки. Девочке было всего 11 лет, почти как твоей Ане. Только фигурка уже приобретала женские формы, появилась небольшая грудь, попка. Франц согласился и забрал девчонку. Несмотря на то, что отец продал дочку, она еще оказалась девственницей, просто была умной и шустрой девочкой. Она напаивала до беспамятства своих клиентов, обмывая с ними будущую потерю своей девственности, а потом убегала. Франц не тронул девочку и не дал ей убежать. На следующий день он нашел этого мужика, поставил ему ящик водки, забрал документы на девочку и увез её с собой. И уже здесь, в Германии, девочку лишили девственности. Мой дядя не стал делать этого сам, все таки за девственницу можно было получить много денег, да и хороший подарок покровителям. Девочку эту звали Маша. От неё Франц узнал, что в России остался девятилетний брат, Олег. И во время следующей поездки в союз, дядя, также за ящик водки, забрал мальчишку. Здесь, в Германии, его ожидало то же самое, что и его сестру. Мальчика изнасиловали взрослые дяди, правда не сразу. Он был очень худым и маленьким. Дядя попросил тогда меня приглядеть за ним. Я, для своего возраста, был крупным мальчиком, а Олег худой, низкий и маленький. И мы выглядели как ровесники. За несколько месяцев он быстро поправился, у него появилась попка, порозовели щечки и только тогда его и изнасиловали. И, всё это писалось на видео, а потом продавалось. Тогда я заметил, что он стал каким-то другим, немного странным, но не придал этому значения. Мальчика этого звали Альберт. Франц усыновил и его самого, и его сестру, Машу. И дал им свою фамилию. Ты, конечно же спросишь, почему у нас тогда разные фамилии? Мой отец не любил не только своего брата, но и отца. Поэтому, женившись, взял фамилию своей жены. Насиловали Машу и Альберта примерно раз в две, три недели. Но это на камеру. Чаще это происходило на выходные, но иногда и рабочие дни. Тогда они оба не приходили на занятия. Кроме того сам дядя, тоже периодически занимался сексом со своими детьми. Иногда на камеру, а иногда и для своего удовольствия. Тогда, естественно, секс у детей был куда чаще. Потом появилась мода на порку. Много людей стали интересоваться поркой и телесными наказаниями. Многие стали практиковать порку и телесные наказания. Ну и, вполне естественно, что порка пришла и в детскую тему. Ведь как ни крути, а порка родом из детства, многие в то время в своем детстве получали как от родителей, так и в школах. Кто-то и много позже, в училищах и на практике. Франц решил попробовать. Первым он выпорол Альберта и Машу. Нужно отдать Францу должное, перед тем как пороть их, он просмотрел много видео, попробовал порку на себе и на взрослых мазах. Короче к тому времени он уже хорошо владел девайсами и знал, как нужно пороть. Видео пошло на ура, посыпались заказы. Но заказы не только на видео, но и были желающие, сами выпороть детей. А это было сложнее. И если первые порки от отца Альберт хоть как-то вытерпел, то порки от клиентов терпеть он отказывался. Но выход был найден, Франц предложил платить и сыну и дочери, причем не только за порку, но и за секс. Дети согласились и у них появились хорошие карманные деньги. За порку они получали больше, чем за секс. Если была порка с сексом, получали еще больше. Мне исполнилось девять. Я стал заниматься футболом. И нужно было купить форму клуба для тренировок, а она стоила больших денег. У отца их не было. Он был отец одиночка и воспитывал меня и сестру сам. Денег, понятно, ни на что не хватало. И тогда я решил занять у Альберта. Почему не у Франца? Я, как и мой отец, недолюбливал его. Хотя дядя ничего плохого мне не сделал, наоборот, я видел как он сам часто предлагал нам помощь. Я видел, что у Альберта всегда есть деньги. Только как отдавать, об этом я тогда не подумал. Он дал мне денег без всяких вопросов. В этом плане Альберт был похож на отца. Одолжив мне нужную сумму, он неожиданно спросил, не хочу ли я сам заработать денег. Естественно, что я согласился, даже не спрашивая, что нужно делать. Альберт привел меня к своему отцу. В первый раз Франц сам выпорол меня, выдав две дюжины тростей. Я орал как резаный, настолько больно мне было. Ревел с первого до последнего удара. Про то, что было стыдно, промолчу. Хорошо, что деньги я получил сразу. Я обматерил дядю и кузена, назвал их извращенцами и убежал. Я не разговаривал с Альбертом и избегал его, как только мог. Но на эти деньги я купил себе всё, что хотел: форму, бутсы, мяч. И осталось еще на кино и на мороженное. Собственно, как это часто бывает у детей, боль прошла, попа зажила и опять друзья. К тому же деньги закончились. И я пошел к Альберту мириться. Ну заодно и спросил про работу. На удивление, меня приняли хорошо, никто ничего не сказал про мое поведение в прошлый раз. И в этот раз Франц сам выпорол меня. Опять две дюжины. Я старался терпеть, но это было выше моих сил и я разревелся. Но на этот раз я никого не ругал. В этот раз я пришел сам, так что винить было некого. Хотя, я опять несколько дней избегал встреч с Альбертом. В следующий раз, когда я пришел к ним, мне предложили поиграть в школьные игры с телесными наказаниями за плохое поведение и за двойки. Нас было четверо: я, Альберт, его сестра Маша и ещё одна девочка, Катрин. Катрин столько же лет, как и мне. А Маша была в роли девочки, которая два раза оставалась на второй год. В течение дня было четыре урока. На каждом уроке пороли по одному ученику. Наказывали прямо в классе перед всеми. В кабинете стоял козлик, куда нас и укладывали. Получали мы по дюжине ударов тростью по голой попе. Первой пороли новую девочку. Я впервые увидел, как кого-то пороли. И это была девочка. Я хорошо помню, как она стеснялась, как она покраснела, когда учитель сказал, что накажет её перед классом. Катрин не хотела вставать и он подошел к ней и взяв её за ухо, потащил к козлику. Она заплакала. Слезы текли ручьем, когда её положили на козлик. Как она пыталась закрыть попу руками, чтобы учитель не смог задрать ей юбку и снять трусики. Но всё это не помогло Катрин и вот уже её попка, полностью обнажена и готова к порке. Это было так волнующе для меня и врезалось в память на всю жизнь. Да, она была еще совсем маленькая девочка, хотя и мы были одного возраста и примерно одного роста. У неё была красивая девчоночья попка, в которую я сразу же влюбился. А какие следы на них оставляла трость. А как плясала попка под этой тростью! Честно, до Тома Сойера мне было далеко. Наоборот, я хотел чтобы Катрин пороли и пороли. Чтобы порка не заканчивалась. Да, она плакала и кричала. Да, ей было очень больно, но это еще больше заводило меня. Так хотелось дотронуться пальцами до полосок на её попке, погладить и поцеловать их. Не знаю, что тогда со мной произошло, это было какое-то наваждение. Первый урок все были скованы и, даже порка Катрин не расшевелила нас. К концу урока выпороли и Машу. . Да, понятно, что и на голую попу сестры Альберта, тоже было интересно посмотреть, тем более что я хорошо знал Машу. Она, в отличие от Катрин, сама подошла к козлику и сама легла. Учитель оголил ей попу. Да, её попка была куда крупнее чем у Катрин. А между ног, в отличие от той же Катрин, уже росли волосы. Маша тоже плакала, но не кричала, а лишь стонала после каждого удара. А полоски на её попе были такими же красивыми, может даже еще красивее, потому, как и попа у Маши все же была круглее, чем у Катрин. Но она, Катрин, была моей ровесницей и, была первой девочкой, порку которой я увидел. Поэтому и отложилась она у меня глубоко внутри. После первого урока сделали большую паузу. Были мороженное, пирожное, соки. Учитель, а потом к нему присоединилась девушка, которая после была в роли учительницы, так интересно рассказывали разные истории. В общем ко второму уроку настроение было уже совсем другим, да и Катрин перестала плакать. Маша плакала, в отличие от неё, лишь во время порки. Второй урок вела девушка и мы уже не были так скованы. Ближе к концу урока учительница что-то у меня спросила, а я не знал, что ответить. Она сказала, что за невнимательность меня ожидает порка и, что я должен пройти вперед и лечь на козлик. Сказать, что я испугался, значит ни о чём не сказать. Одно дело знать, что возможно тебя будут когда-то пороть, это как-то забылось и не мешало игре. И совсем другое дело, когда тебе сказали, что сейчас ты получишь по заднице.   Я с трудом заставил себя встать. На глазах появились слезы. Нет, мыслей о том, что пороть будут при всех, что девочки и кузен будут смотреть на то как меня порят, на мою голую задницу, не было. Я даже в тот момент забыл, что в кабинете есть еще кто-то, кроме учительницы и меня. Ничего, кроме страха, не было. Я опустил взгляд. Заставить себя сделать шаг навстречу боли было очень сложно. Не знаю как, но я почувствовал, что кто-то смотрит на меня. Это была Катрин. Наши взгляды встретились. Она показала мне язык и кокетливо опустила взгляд. Я не видел точно, но был уверен, что она покраснела. Это придало мне сил и уверенности и я смог сделать те несколько шагов, которые меня отделяли от козлика. Но по мере приближения к нему, силы и уверенность быстро покидали меня. И, когда я оказался у козлика, мои ноги стали ватными, началась дрожь, которую я едва мог унять. Страх опять овладел мной, моим разумом. Заставить себя лечь на этот проклятый козлик я уже не смог. В этом мне помогла учительница, схватив меня, как перед этим учитель Катрин, за ухо, она заставила меня расстегнуть ремень и пуговицы и молнию на штанах. У девочек с этим всё намного проще, задрал юбочку и всё. А это можно сделать, когда девочки уже лежат на козлике. Мне же пришлось, пока училка держала меня за ухо, а это было нереально больно, да еще и унизительно, оголять самому свою задницу для порки. И лишь потом училка уложила меня на козлик. Слезы уже давно текли ручьем. Мне было очень страшно. Я даже не думал о том, что пороть меня будет красивая девушка. Тогда для меня она была всего лишь учительницей. Да и в том возрасте меня ещё не интересовали девушки. Я знал лишь только то, что сейчас мне будет очень больно. И закричал прося и умоляя, чтобы училка меня пожалела, пощадила, простила. Уже и не помню всего того, что я тогда кричал. Тогда я не думал о том, что это совершенно невозможно по нескольким причинам. Одну из них я тогда знал, но совершенно забыл о ней. Всё писалось на камеры, а потом продавалось за большие деньги. И даже если учительница захотела меня пожалеть, простить, она не смогла бы этого сделать. Была еще одна причина, по которой училка не смогла бы меня простить, просто не за что было прощать. Это была лишь игра. И сама эта девушка любила пороть детей. А на самом деле она была очень хорошая и милая. Эта девушка очень любила детей, об этом я узнал потом, когда мы поближе познакомились. Так что шансов избежать порки у меня не было. Но мои мольбы и просьбы выглядели очень эффектно. В том, что порка будет болезненной, я не ошибся. Учительница порола сильно, с удовольствием. Первый же удар вырвал у меня крик боли. Я старался терпеть, но увы, это было выше моих сил. После третьего удара я даже не сумел удержать руки на месте и они оказались на попе. Лучше бы я этого не делал. Учительница заставила меня встать и вытянуть правую руку вперед. Она даже сказала, зачем. Но от страха я перестал правильно соображать и ничего не понял. Потом был приказ поднять голову и посмотреть ей в глаза. Тогда я лишь с трудом заставил себя выполнить её приказ. Потом, во время других наказаний я увидел, как блестели её глаза, сколько удовольствия она получала, вот так унижая нас и внушая нам страх и ужас. Но в тот день я лишь сумел поднять на неё взгляд и тут же трость опустилась на мою ладонь. Удар пришелся по пальцам. Господи, как это было больно. Я тут же поднес руку ко рту и уже хотел начать дуть на неё, чтобы унять боль, но училка запретила мне это делать, приказав поднять левую руку. Теперь, когда я знал, зачем, сделать это оказалось намного сложнее. Нет, я правда пытался, но как заставить себя? Это как в библии, если тебя ударили по одной щеке, подставить вторую. Но я еще тогда не дорос до такого. Я боролся с собой, пытался заставить себя поднять руку, но все попытки были тщетны. Дальше было еще хуже. Учительница приказала, чтобы я поднял голову и смотрел ей в глаза. Потом она добавила, что начнет счет и как только дойдет до трёх, я получаю на один удар больше. Естественно, желания получать по рукам еще больше, не было никакого. Но все же как заставить себя поднять руку, когда знаешь, что тебя сейчас по ней ударят, причинив сильную боль. Счет помог, я в последний момент смог поднять руку, понадеявшись, что училка сейчас же нанесет по ней удар и всё. Но я опять ошибся. Она никуда не торопилась. Я должен был смотреть ей в глаза и держать руку. Это было мучительно. Рука сама то и дело начинала опускаться вниз. Вернуть её на место стоило мне огромных сил. Перед тем как нанести удар, учительница предупредила, если я отпущу руку перед ударом, в момент удара или сразу после удара, то я получу ещё по одному удару по каждой руке. А потом, улыбнувшись, я заметил и запомнил эту улыбку, она хлестко нанесла мне удар тростью по руке. Я не знаю, как я смог удержать руку на месте, боль была просто невыносимая. А мне еще нужно было смотреть в глаза. Боль не уходила, наоборот усиливалась, а училка не разрешала мне опускать руку. Я уже испугался, что сделал что-то не так и меня ожидает еще один удар. Я продолжал стоять с протянутой рукой, совершено забыв, да и не думав о том, что мои штаны вместе с трусами спущены до колен и, что девочки, как и училка, видят мой писюн. Поднести руку ко рту мне так и не разрешили, вместо этого я должен был опять лечь на козлик, для продолжения порки. Сделать это тоже было непросто. Но хватило лишь предложения училки о помощи. Я прекрасно понял, какую помощь она предлагала, поэтому постарался сам, насколько это было возможно, лечь на этот проклятый козлик. Порка продолжилась. Господи, как это было больно. Как трость больно впивалась в мою попу. Да, это сейчас у меня задница, а тогда была попа. И трость так обвивала её, оставляя таки красочные следы на ней. Тогда, конечно я этого не видел, да и не думал об этом. Об этом я узнал, когда посмотрел на свою попу в зеркало. А тогда, когда я лежал на козлике и получал тростью по этой самой попе, было очень больно. Мысли были лишь о том, как удержать руки на месте и том, ну почему же это так больно. Наконец фрау Бёзе, так звали училку, отсчитала положенную дюжину и разрешила мне подняться. Но она не спешила мне разрешить надеть штаны и вернуться на свое место. Сначала она повернула меня попой к классу, чтобы все посмотрели, как выглядит попа у тех, кто нарушает дисциплину и не слушает на уроках. Потом она повернула меня сначала одним боком, потом другим. А потом и вовсе поставила лицом к классу. Поскольку моя голова была опущена и я смотрел перед собой, то и увидел свои штаны, спущенные до колен, свой, к моему ужасу, торчащий обнаженный член. И до меня дошло, что это хорошо видят и все остальные. Вот тут то мне стало действительно стыдно. Я покраснел до корней волос, щеки стали гореть не меньше, чем попа. Мне хотелось просто провалиться на месте и куда-нибудь убежать. Но училка заставила меня так какое-то время стоять, а потом, к моему ужасу, отправила меня в угол. Я должен был стоять так, чтобы класс видел и мою попу и мой, торчащий писюн. Для этого она, продолжив вести урок, каждые минут пять давала мне команду повернуться на 90 градусов. Вот это было действительно стыдно и унизительно, стоять по стойке смирно, руки за головой, штаны с трусами в районе колен, ниже пояса всё голое. Да еще я должен был смотреть вперед, а не на пол, перед собой. Не дай бог мне опустить голову. И, не дай бог мне не слушать объяснения учительницы или пропустить её указание, повернуться на очередные 90 градусов. И, вот когда я стоял лицом к классу, наши взгляды, мой и Катрин, встретились. Девочка смотрела на меня, на мой член, опять на меня. Она заметила, что я смотрю на неё и вижу, куда смотрит она. Катрин покраснела, виновато улыбнулась мне, и кокетливо опустила взгляд, показав перед этим язык. Я улыбнулся в ответ. Машка показала мне большой палец, Альберт просто улыбнулся. И мне как-то, я тогда не мог объяснить, стало легче, стыд ушел, но, правда попа продолжала болеть. Урок кончился, училка подошла и погладила меня одной рукой по попе. По спине прошли мурашки. А другой рукой она провела по моему писюну и яичкам. От этого прикосновения у меня спёрло дыхание. Она что-то сказала. Та рука, которая была на попе, оказалась между ягодиц, а её пальчик надавил на мою дырочку. Я, вроде, даже приподнялся на носочках, не зная как реагировать и что делать. Но я не могу сказать, что это было мне неприятно. Фрау Бёзе тихо прошептала мне, что я сладкий мальчик и разрешила мне надеть штаны и идти на паузу...

Генрих налил себе пива, а Насте вина в бокал. Он, практически залпом опустошил свой стакан и налил себе еще. Настя не знала, как реагировать на услышанное. Сказать, что она была шокирована, не сказать ни чего. Ей стало действительно страшно, куда она попала и что ей делать. Женщине стало реально страшно за своих детей. Сбежав от одной опасности, от насилия, она попала со своими детьми в другую западню. Выход был лишь один, забирать детей и как можно скорее уезжать отсюда.

- Третий урок, - продолжил после паузы Генрих, - на удивление, я чувствовал себя очень хорошо. На паузе я подошел таки к Катрин, она протянула мне руку. Мне как-то сразу стало хорошо и, даже как-то радостно. А на уроке всё забылось, я имею в виду порку и боль. Сидеть проблем не было, лишь только садиться. Катрин тоже ожила и мы очень много смеялись. Наверно слишком много и учитель позвал девочку к себе. На этот раз она сама, без посторонней помощи дошла до козлика и легла на него. Признаться, меня это очень сильно удивило. Учитель оголил ей попу и выдал ещё полдюжины ударов. Я с наслаждением, забыв обо всем на свете, смотрел на голую попу Катрин, на то как трость ложиться на её попу. Я даже забыл, что еще совсем недавно я сам лежал на этом козлике попой к верху, забыл как сам кричал и плакал от боли. Катрин, как и в первый раз, плакала и кричала после каждого удара. Но это доставляло мне еще больше удовольствия. А после порки, заплаканную, но милую и красивую девочку, как и меня, поставили в угол. Она так же стояла с голой поротой попой, руки за головой. А я продолжал любоваться ею. Учитель спросил, может кто еще, хочет последовать на козлик за Катрин, но я оказался не таким смелым. А на последнем уроке козлике оказался Альберт. Мне было интересно, как он будет вести себя во время порки. Ведь он был старше меня. Но Альберт так же, как и я кричал и плакал. Единственно, он сам, без помощи училки, улегся на козлик. После него на козлике оказалась Маша. Следы от порки на первом уроке еще хорошо были видны на её попе. На что учительница сказала, что кто не хочет слушать, у того будет болеть попа. Видно было, что Маше очень больно, но фрау Бёзе не жалела её, даже наоборот, наносила более сильные удары. А после порки, Машка вытерев слезы, показала нам язык. За что отхватила от училки пощечину и отправилась в угол. Правда стоять ей там долго не пришлось. Урок подошел к концу. А после занятий мы просто бесились, баловались, как ни в чём не бывало. В конце концов мы были просто дети, детям свойственно все обиды и боль быстро забывать и всегда находить во всём что-то хорошее. А наша фрау Бёзе оказалась на самом деле действительно милой и приятной девушкой. А какой она была хохотушкой и как могла завести других! Через пару дней следы на попе прошли совсем. А через неделю мы получили свои деньги. Франц хотел немного подождать, для него подобная игра была в первый раз и он еще не знал, какой спрос будет на неё. Спрос был огромный, и мы получили хорошие деньги. За это время я через дядю нашел Катрин. Я позвонил в дверь. Она открыла сама и, сначала сильно удивилась, увидев меня, а потом и покраснела. Но пропустила меня в дом. У Катрин был старший брат и младшая сестра. Родителей у них не было и их воспитанием занималась бабушка. Понятно, что денег ни на что не хватало. И Катрин решила помочь, она совершила кражу в магазине. Её поймали. Там же тогда оказался Альберт. Он заплатил за девочку, но сказал, что её нужно за это как следует наказать. Катрин согласилась, лишь бы об этом ничего не знала бабушка. Дядя привез девочку к себе и там выпорол. Катрин получила две дюжины тростей. Конечно, всё писалось на видео. После порки Франц накормил девочку и дал продуктов для её семьи. Позже он навестил Катрин. Она испугалась, что он не сдержит слово и всё расскажет бабушке. А Франц предложил девочке зарабатывать. И этот интернат был первым её заработком. Впрочем, в этом, так называемом бизнесе всегда оказываются дети из неполных семей, из бедных семей. Но, к слову, в отличие от многих других, кто занимается детской порнографией, Франц хорошо платил детям, он не был жадным.

- Мы стали встречаться с Катрин, - вылив остатки пива из бутылки, продолжил Генрих, не обращая никакого внимания на Настю. Как будто он рассказывал всё это не для неё, а просто, чтобы выговориться, - с ней было легко и хорошо. Хотя, ведь мы были еще дети. Мне почти десять, а ей уже десять. Правда, встречаясь, мы никогда не говорили о том, что было в интернате. Мы, точнее она, всегда находили темы для разговоров. Или просто ходили в кино, а потом в кафе поесть мороженого. Пару раз она ходила со мной на футбол. Самое сложное было для Катрин, это принести продукты домой, или что-то купить сестре и брату из одежды, так чтобы не заметила бабушка и не стала задавать ненужных вопросов. Прошла еще одна неделя и нас всех, в том же составе пригласили на второй интернат. Когда я и Катрин встретились там, она опять покраснела. Второй интернат прошел намного интереснее чем первый, хотя мы точно знали, что все получим по попе, а некоторые из нас и по два, а то и по три раза. Атмосфера на игре, несмотря на то, что у некоторых из нас уже болели попы, была очень хорошая. К последнему уроку, наверно потому что слишком много смялись, на козлике побывали все, а девочки по два раза. Но и это не помешало хорошему настроению. Я был ужасно рад, счастлив, что в моей жизни появилась Катрин. Она догадалась что мне нравится смотреть на то, как она получает по попе. И, правда со сто процентной уверенностью я не скажу, но на четвертом уроке она специально спалилась, чтобы опять оказаться на козлике. Чтобы дать мне возможность еще раз посмотреть на её порку, на её голую попку. На то, как эту попку целовала трость, оставляя на ней красивые полоски. На то, какие пируэты выделывала попка под горячими поцелуями трости. Ну и слезки самой Катрин стоили дорогого. После второго интерната прошла всего неделя. Меня угораздило получить две двойки подряд по иностранным языкам. Одну по английскому и одну по французскому. Случайно встретившись с дядей, я как бы в шутку сказал, что драть меня надо за такие отметки. Он улыбнулся и предложил свои услуги. Я, правда, отказался. Но у меня появилась идея и я предложил её Францу. На интернате вместо тех, никому не нужных уроков, преподавать иностранные языки. Дядя согласился. Кроме того, он решил сделать настоящий интернат, на два дня с одной ночевкой. И оба для интенсивного изучения иностранных языков. Все согласились. Плюс у нас появились еще двое новеньких, мальчик и девочка. Они были ровесниками Альберта. Вшестером было уже куда интереснее, да и теперь наказания в классе не высасывали из пальца, все таки изучение иностранных языков это серьезно. Первый день прошел очень даже интересно, но все устали и у всех болели попы. После отбоя все уснули как убитые. Спали мы все в одной комнате. Франц обещал в будущем ещё одну комнату, чтобы было отдельно для мальчиков, отдельно для девочек. Ночью пришел мужчина, который был в роли воспитателя и забрал всех девочек. Мальчики спали и не знали об этом. Я лишь видел, как вернулась Катрин. У неё были слезы на глазах. На мой вопрос она сказала, чтобы я дальше спал. Она была в туалете, а слезы, от того, что зевнула. Лишь потом, много позже я узнал, и то не от Катрин, а от Маши. Их, всех трех девочек отвели в отдельную комнату. Где разыграли сценарий, что вместо того чтобы ночью спать, они пробовали алкоголь. Их поймали и выпороли, а потом, после порки изнасиловали или, как в случае с Катрин, заставили сделать минет. Но с утра девочки опять улыбались, опять принимали активное участие в уроках и, опять перед всем классом получали по попе. Я заметил, что на попе у Катрин стало больше полос от трости, но решил, что мне просто показалось. Но и на попах у других девочек тоже были новые следы от порки. Я решил, что наверно просто накануне сильно устал и просто что-то забыл или упустил. Я сам получил как в первый день, так и во второй. Но, на удивление, я стал спокойнее относиться к порке и мне удавалось лучше терпеть боль во время порки. Когда мы прощались, после окончания уроков, Франц сказал, что через неделю нас ожидает очередной, четвертый интернат...

Генрих допил остатки пива из своей бутылки и замолчал. У Насти рубашка прилипла к спине. Всё, что рассказывал этот человек, это было так жутко. Сколько лет было этой Катрин, когда её изнасиловали? Ведь она была, возможно, даже младше Ани. А сам Альберт? Ведь он тоже был едва старше чем Саша. Всё, что рассказывал Генрих, всё это звучало очень страшно. Настя и представить себе не могла, что такое вообще возможно было.

- И я ещё оставляла свою дочь с этими страшными мужчинам. Господи, что они с ней делали?! - подумала молодая женщина, - ведь она была одна с этими педофилами! Хотя, врачи ведь обследовали Аню и всё было в порядке. Аня говорила, что есть видео. Надо обязательно посмотреть.

- Я понимаю, о чём ты сейчас думаешь! Я, на твоем месте думал точно так же. Но не бойся, никто ничего не сделает ни тебе, ни твоим детям. Как только ты захочешь уехать, держать тебя и детей никто не будет! Я тебе это обещаю! - неожиданно сказал Генрих, - я, с твоего позволения, продолжу. И так, четвертый интернат. На этот раз было десять детей, все примерно одного возраста, за исключением Маши. Пять мальчиков и пять девочек. И в этот раз интернат длился два дня. Поскольку детей было больше, то сделали комнату для мальчиков, комнату для девочек и комнату для воспитателей. Больше было и учителей. Решили так же ввести должность директора. Чтобы не превращать урок непонятно во что, было решено на уроке пороть не больше двух, трех учеников. Остальных отправлять к директору. В классе выбрали headboy и headgirl, причем на каждый урок новых. В их обязанности входило сопровождать провинившихся учеников к директору для порки. Headboy сопровождали девочек и headgirl мальчиков. Моя очередь была сразу же на первом уроке. Но лишь одна девочка провинилась и её выпороли в кабинете. А на роль headgirl выбрали Машу. И к директору ей пришлось вести своего брата, Альберта. Второй урок мне опять удалось избежать наказания. Если честно, то я очень старался, чтобы вообще избежать порки. Я подумал, что десять детей, это достаточно много, чтобы могли не заметить, что кто-то остался непоротым. Но уже на третьем уроке наша, уже ставшая любимой учительницей, фрау Бёзе отправила меня к директору. Она задала мне несколько вопросов, но я не смог ответить. Как назло headgirl на этом уроке была Катрин. Не знаю, почему, но мне стало стыдно. Я попросил учительницу, чтобы она наказала меня в классе. Хотя именно в классе наказание должно было быть вызвать больше стыда, ведь порка проводилась перед всем классом по голой попе. А в классе было пять девочек. Но училка не пошла мне на встречу. Пришлось мне идти в сопровождении Катрин к директору. Директор тоже был каждый урок другой. Сначала мне показалось это странным. Но после я понял, почему. И так, мы дошли до двери. У меня начали трястись коленки. Мне стало страшно. Катрин постучала и мы вошли. В кабинете ничего особого не было. Стены были обвешаны коврами, на полу тоже лежал большой ковер. У стены стоял стол и два стула. Посреди комнаты козлик, но не такой, как в кабинете. Этот козлик был больше приспособлен к порке. На нем было несколько ремней для фиксации ног, рук, талии. Возле стола стояла высокая ваза из которой торчали трости разной толщины и длины. Сам директор был, как говорят, старой школы. Ему было чуть больше 50, но выглядел он очень хорошо. Герр Штайн, так звали директора, прочитал мне лекцию на тему, что на уроках нужно себя хорошо вести и внимательно слушать, что говорит учительница, а не считать ворон. И, что тот кто не хочет или не может думать головой, помогает задница. После чего он сказал, что наказание у директора отличается от наказания в классе. Что для порки я должен раздеться до гола, потом лечь на козлик. Что он, директор, зафиксирует мне руки, ноги и талию. И, что минимальное количество ударов две дюжины. Я испугался и растерялся. Что делать? Нужно было, наверно, о чём-то попросить. Только о чём? Чтобы разрешили не раздеваться до гола? Хотя, ведь какая разница. В кабинете, когда мы после порки стояли в углу перед всем классом, тоже всё было видно. Но я почему-то решил, что быть полностью голым, тем более перед подружкой, это намного унизительнее, чем просто со спущенными штанами. Чтобы меня не фиксировали на козлике? Это было реально страшно, так меня еще ни разу не пороли. Чтобы было не так много ударов? Или, может, чтобы Катрин не присутствовала при порке? Я стоял, опустив голову, не зная что делать. Катрин дотронулась до меня рукой, вернув меня в реальность. Оказывается директор ещё что-то говорил, а я его не слушал. Я стал снимать с себя одежду и отдавать её Катрин, а она уже аккуратно складывала её на стул. И вот я уже стою голый, прикрывая руками свой маленький писюн. Ужасно стыдно и страшно. Учитель приказывает мне подойти к козлику, но я от страха не двигаюсь с места. Опять на помощь приходит Катрин, она берет меня, как маленького мальчика, как будто я её не смышлёный младший братик и ведет к козлику. Она же и помогает мне улечься на него. Пока директор фиксировал ремни, Катрин стояла рядом и держала меня за руку. И это помогло мне, иначе у меня началась бы истерика, я это чувствовал. Потом герр Штайн приказал, чтобы она принесла трость для порки. Я не мог на это спокойно смотреть, было страшно и унизительно, что моя подружка должна принести трость, чтобы меня ею выпороли. Взяв трость, которую принесла Катрин, директор сказал, что в нормальном случае я должен сам считать удары. Но, поскольку я в первый раз здесь, то считать удары будет headgirl. Но, если она ошибётся или забудет посчитать, то порка начнется с начала. От этих слов по моей спине прошел мороз. Было и так страшно. Да и я заметил, как переживала и волновалась Катрин, в таком состоянии она могла просто забыть или просто ошибиться. Но сам считать удары, которые я же и получал, точно не смог бы. И уже первый же удар подтвердил мои опасения. Боль была ужасная. Я закричал сразу же, попытался дернуться вперед, но фиксация была надежна. Это напугало меня ещё больше. Да, когда меня фиксировали, я понимал, что не смогу больше двигаться во время порки. Но насколько всё страшно и серьезно, я осознал лишь после первого удара. И, хотя я за последнее время, получая достаточно часто по попе, стал потихоньку привыкать к порке и легче переносить боль, эта порка оказалась очень болезненна. Я кричал, чтобы прекратили порку, чтобы меня отвязали. Мне было очень больно. А еще и страшно. Я забыл, про то, что Катрин всё видит и слышит. Я слышал лишь счет ударов, но в голове не откладывалось, что считает удары Катрин. В мозгах фиксировались лишь цифры, я понимал лишь, что было только два, только три, только четыре. И что впереди ещё столько много ударов, столько много боли. Слыша счет, я не мог сообразить, что с каждым следующим ударом их остаётся меньше и меньше. Нет, мозг выдавал лишь информацию, что несмотря на то, что я уже получил десятый удар, это еще даже не середина порки, что остается ещё целых 14. И от этого я был близок к отчаянию. Плюс, полное обнажение и фиксация делали меня ещё более беззащитным. Порка продолжалась, счет уже был где-то в тумане, боль овладела моим телом, моим разумом. Сил терпеть, сопротивляться уже не было. Я даже не услышал, когда Катрин сказала 24. Я лишь почувствовал ладони директора на своей исполосованной попе. Я не знал, как реагировать. Да, было больно, ведь он касался руками свежевыпоротой попы. Но герр Штайн так нежно гладил по моим исполосованным ягодицам, что мне было даже приятно и в голове промелькнула мысль, что он обрабатывает их мазью. Потом его ладонь оказалась между моих ягодиц. Я почувствовал, как его палец уперся в мою дырочку. Почувствовал давление, и палец вошел во внутрь. Было немного больновато. Я не знал, что происходит и как мне реагировать. Директор вытащил палец и вставил снова. Так он сделал несколько раз. Первые пару раз было больновато, но потом попа привыкла и боли практически не было. Дальше в попу проникло уже два пальца. Я вскрикнул от боли. Директор что-то сказал, погладил меня по попе, вытащил пальцы и снова вставил их в мою дырочку. Когда герр Штайн вытащил пальцы, я почувствовал, как он стал обильно смазывать вход в попку. Но я не понял, зачем. А дальше... Дальше что-то горячее, большое и толстое уперлось в мою дырочку. Директор взял меня за бедра и резко надавил. Я закричал от боли и понял, точнее почувствовал, что это горячее, большое и твердое, оказалось в моей дырочке. Было очень больно. Я замер, впрочем, и директор тоже. Он дал время моей попке привыкнуть к тому, что в ней что-то есть. После чего герр Штайн стал потихоньку двигаться вперед, назад, всё время увеличивая темп. Сначала было очень больно, но потихоньку боль заменялось на какое-то новое, непонятное для меня чувство, ощущение. Что директор делал со мной, я тогда не знал, но это начинало нравиться мне больше и больше. И я почувствовал, как что-то горячее брызнуло мне в попу. А потом и на дырочку. Я продолжал лежать, привязанный к козлику. Состояние было странное и непонятное, пока я не понял, что директор только что сделал со мной. Я вспомнил, что мы учили в школе. Что у мужчин член становится большой, что они вставляют его вагину женщинам. Что потом из членов брызгает сперма. И, что через девять месяцев появляются дети. Но, что член можно вставлять и в попу, на уроках нам не говорили. Об этом я краем уха слышал от старших парней. Но я не придавал этому значения, ведь они всегда говорили об этом с таким пренебрежением. Что если кому-то вставят член в задницу, особенно мужчине, да еще кончат туда, то это уже не мужчина, даже не человек. А женщина, которую отымели туда просто шлюха, не заслуживающая никакого уважения. И поэтому я не обращал внимания на подобные разговоры, ведь со мной такого не могло никогда произойти. И вот это случилось именно со мной. Меня трахнули в задницу, как последнюю шлюху. Какой позор!!! И как жить теперь дальше?! И тут до меня дошло, что Катрин, она же всё видела!!! Вот это действительно позор!!! Лучше сразу умереть!!! Я дернулся, но был по-прежнему надежно привязан к козлику. Из глаз потекли слезы. Я был в отчаяние, не зная что теперь делать, как жить с таким позором и как смотреть в глаза Катрин. Да и причем здесь, как смотреть ей в глаза, после такого она даже не обратит на меня внимания, отвернется от меня!!! Катрин станет просто ненавидеть и презирать меня и будет права. Наконец меня отвязали. Я хотел было быстро убежать из этого кабинета, но вовремя вспомнил, что я абсолютно голый. Катрин протянула мне одежду, которую я резко вырвал у неё из рук. Она протянула свою руку, пытаясь взять меня за руку, но я резко отстранился. Катрин попыталась что-то сказать, но я довольно резко оборвал её, сказав что-то очень грубое и неприятное. Она отошла в сторону и стала ждать, пока я оденусь. Из кабинета мы вышли вместе. Я смотрел в пол, мне было очень стыдно и мерзко. Это было так унизительно, то что со мной сделали и то, что всё это видела Катрин. Пока мы дошли до нашего кабинета, урок закончился, наступила перемена. Дети в классе, как и положено на перемене, смеялись, прыгали, бегали. Я сел на свое место. Неожиданно рядом со мной оказался Альберт и спросил, как чувствует себя моя попка. Потом рассмеялся и спросил, хорошо ли стоит у директора. Я кинулся на кузена, но он оказался шустрее и отпрыгнул в сторону. После схватил меня и усадил обратно. Я закричал, чтобы он не трогал меня и оставил в покое. Альберт посмотрел на меня, на Катрин. Подошел к ней и спросил, что произошло. Выслушав её, он подошел ко мне и сказал, что ничего страшного не произошло, подумаешь поимели в попку. "Всех имеют", сказал он," и меня сегодня утром имели на глазах у Машки! И Машку имели! И других мальчиков, кто был здесь, тоже имели!". Я не поверил ему, но все мальчики и девочки, которые были в кабинете, подошли к нам и подтвердили его слова. Я сильно удивился и спросил, как же с тем, что я слышал. Что мужчина, которого имели в попу, больше не мужчина, а женщина последняя шлюха. Практически все рассмеялись надо мной. А один из мальчишек, Давид, всунул мне в руку книгу про Спарту, сказав, что я должен её прочитать. Что там всех мальчиков имели в попку, тем не менее из них вырастали настоящие мужчины и самые храбрые воины. Я попытался улыбнуться, но это было не просто. Тот шок, который я испытал, еще долго не отпускал меня. Альберт попросил училку, чтобы меня сегодня не трогали, объяснив причину. А после уроков наша фрау Бёзе забрала меня к себе поговорить. Разговор с ней мне очень помог, а еще она дала мне пару игрушек для попы, сказав что я должен с ними делать, тогда в следующий раз попка не будет так сильно болеть. Сложнее всего оказалось с Катрин. Она сильно обиделась на меня, точнее я сильно обидел её. Помириться на этом интернате нам не удалось. После отбоя, когда практически все уснули, в комнату пришел один из воспитателей и прямо в комнате поимел Давида. По сценарию все должны были спать, никто ничего не должен был видеть. Но я всё видел. Видел слезы на его глазах, видел, что он не хотел, тем не менее встал с кровати и опустился на колени. Видел, как воспитатель раскрыл халат, накинутый на голое тело. Увидел впервые в жизни стоящий мужской член. Он мне показался таким огромным, что я засомневался, что такой может войти в такую маленькую дырочку, как у меня. Видел, как мальчик опустился на колени и стал облизывать член, а потом и прикоснулся к нему губами. Как член исчез во рту мальчика. Как его стали трахать в рот. Как потом мальчик лег грудью на кровать и воспитатель, смазав свой член и дырочку в попке, вставил туда свой член. Как он стал двигать туда-сюда, заскрипела кровать. Давид едва сдерживался, чтобы не закричать. А потом мальчика опять поставили на колени. Я опять увидал огромный член, мен показалось, что он стал еще больше, а из него стала стрелять какая-то жидкость, попадая Давиду на лицо и в рот. Потом мальчик облизал член воспитателя до последней капли. Мужчина погладил мальчишку по волосам и ушел, а Давид лег в постель. Я лежал и думал над тем, что я увидел. Всё это не укладывалось у меня в голове. Уснул я лишь под утро, а после завтрака пошел к фрау Бёзе и попросил, чтобы она опять отправила меня к директору, чтобы headgirl была Катрин. Училка удивилась, потрепала меня по волосам и обещала выполнить мою просьбу. Но посмотрев на меня, поняла, что я что-то не договариваю, что-то боюсь или стесняюсь сказать. Тогда я рассказал про то, что видел ночью и, что хочу сам попробовать так же. И понимаю, это ненормально, но я решил, что должен пройти через это именно заранее зная, что со мной сделают, чтобы не было этого дурацкого страха. На уроках я сидел как на иголках. Нет, попа не болела, просто не мог дождаться. Я уже знал, что Катрин назначена на четвертый урок headgirl, нужно было лишь дождаться. Было и страшно и, с другой стороны нетерпение. Я всё продумал, пока не мог уснуть ночью. Наконец начался четвертый урок и фрау Бёзе выполнила мою просьбу, хотя, признаюсь, я испугался. И вот мы идем с Катрин по коридорам, она демонстративно не смотрит на меня, просто игнорит. Вот уже двери кабинета, а я еще не смог, точнее не решился сказать то, что задумал. Катрин поднимает руку, чтобы постучать в дверь. Я схватил её за руку и опустился перед ней на колени. Мне страшно и сложно сказать, что надумал. Она смотрит на меня с пренебрежением, как принцесса, как королева. Какой-то непонятный и странный порыв и я стал целовать её руки и говорить, что она самая лучшая. Катрин не вырвала свою руку, но продолжала смотреть на меня свысока, с надмением. Мне удалось справиться с волнением и страхом. И я сказал, правда едва ли не по слогам и останавливаясь после каждого слова, то что хотел. Что во время наказания она, Катрин, будет считать удары. И, чтобы она специально ошиблась во время счёта, чтобы директор наказал меня. Ошибаться она может так часто, чтобы я заслужил прощения. Катрин ничего не сказала, лишь оттолкнула меня. Я упал, но падая заметил, что она улыбнулась. Я готов был поклясться, что она улыбнулась. А это значит, что Катрин простит меня, обязательно простит. Я едва успел подняться на ноги, как она постучала в дверь и нам разрешили войти. В роли директора был другой мужчина, но то же в возрасте, может даже и немного старше, но то же был ухожен и опрятен. Он, как и директор накануне, прочитал мне лекцию о том, что так вести себя на уроке нельзя и что я заслужил наказание в виде порки. Несмотря нато, что я уже был в этом кабинете, этот директор повторил процедуру наказания, что мне нужно раздеться до гола, лечь на козлик. Что я буду надежно зафиксирован на нем. Когда директор закончил, я стал медленно раздеваться. Страх опять овладевал моим телом, моими мыслями. Я начал раздеваться ни как накануне, с рубашки, а со штанов.   Не знаю почему, но решил что так будет правильнее. Сняв штаны, я протянул их Катрин. Она взяла их, опять посмотрев на меня с пренебрежением. Но я увидел, что это лишь игра в её исполнении, что на самом деле она хочет улыбнуться мне и с огромным трудом сдерживается. И это помогло мне, страх отступил. Я полностью разделся и сам пошел к козлику. Пока еще силы и воля окончательно не покинули меня, я улегся на козлик. И вот уже учитель зафиксировал меня на нём, а Катрин подала ему трость. И вдруг мой мозг выдал мне мысль, о которой я и не хотел думать: "Если Катрин согласилась, то ты получишь не две, а три дюжины, а может и еще больше. Готов ли ты ради этой девчонки на такие жертвы? Это же так больно!!! Вчера ты не мог выдержать всего две дюжины, а сегодня будет три, а то и все четыре!!! Подумай хорошенько, ведь это так больно!!!". И в подтверждении того, что это сильно больно, первая трость прилетела на мою попу. Конечно же я закричал от боли, конечно же я был уже согласен с тем, что выдал мне мой мозг. И, получая болезненные удары тростью по заднице, я уже молился, чтобы Катрин не согласилась на мое глупое предложение или чтобы она просто не осмелилась на это. Трость прилетает на мою попу в шестой раз. Я кричу от боли, но успеваю сообразить, что Катрин делает ошибку в счете. Страх с новой волной овладевает моим телом и разумом: "Вот сейчас ты и получишь то, что просил! А сможешь ли ты вытерпеть?! Или тебе уже нравится боль?!". Но, где-то совсем далеко, в самых глубинах мой души, моего сознания, был маленький мальчик, который несмотря на сильную боль, обрадовался что Катрин простила его. И прощение этой девочки стоило той боли. Это стоило любой боли. И страх отступил. Это было так неожиданно для меня. Несмотря на то, что боль осталась, что боль от следующего удара, была возможно еще сильнее, я улыбнулся. Я был, действительно рад, что Катрин простила меня. Правда мужчина с тростью в руке не обратил никакого внимания на её ошибку и продолжил порку. На десятом ударе Катрин опять сделала ошибку, но директор опять не обратил на это внимания. Зато я, несмотря на очень сильную боль, заметил. Ещё два удара и небольшая пауза. Тогда я не видел и не знал. Катрин рассказала мне позже. После 12го удара директор подошел к ней и спросил: "уверена ли ты в том, что делаешь. Ведь мальчик из-за тебя получит больше ударов. И сейчас это уже дюжина!". Она лишь кивнула. Мужчина улыбнулся и вернулся ко мне: "Сегодня наша headgirl встала не стой ноги. Она раз за разом ошибается в счете. Так что мне придется повторить эту дюжину, а тебе немного больше потерпеть!". "Ну что, допрыгался?! Ты же этого хотел?! Вот теперь и получай на дюжину ударов больше! Ты просто кретин и идиот!!!" - закричал мне мой внутренний голос, а страх, потирая руки, уже был готов вернуться назад. "Ура!!! Сработало!!! Ради этой девочки стоит потерпеть и дюжину, а если понадобиться, то и две, и три!!! " - закричал маленький мальчик внутри меня. Да я и сам, собственно, был тогда маленьким мальчиком. Я перестал обращать внимания на внутренний голос и он постепенно исчез, забрав с собой страх. Осталась боль и радость того, что Катрин меня простила. А зная это, мне стало легче справляться с болью, хотя она была по-прежнему очень сильной. Катрин сделала еще одну ошибку, в итоге я получил на две дюжины ударов больше. Но я выжил, а она, эта девочка, меня простила и это было главное. Наконец порка, к моему облегчению, закончилась. Директор подошел ко мне и расстегнул ширинку на своих брюках. Его член буквально выпрыгнул из штанов. Он был очень огромным и я, честно, немного испугался. Я до этого ни разу не видел стоячий член. Накануне я лишь чувствовал его в попе, а ночью в спальне было темно и далеко. Я закрыл глаза. Но лишь на мгновение. Я приказал себе открыть глаза, ведь сейчас всё было по моей просьбе, чего тогда бояться? Хотел попробовать, пробуй. И я осторожно дотронулся до члена языком. Ни чего страшного не произошло. Он оказался совсем непротивным, даже наоборот. Я провел еще раз языком, и мужчина застонал. Потом я обхватил головку губами и стал делать так же, как делал в спальне мальчишка. Сейчас я знаю, насколько я всё тогда неумело делал, насколько скован я был. Тем не менее член ожил под моими ласками и стал увеличиваться в размерах. Мне стало это нравится. Директор дал мне ещё немного побаловаться с его членом, что я с удовольствием делал. Потом он схватил меня за голову и вогнал мне член в рот по самые яйца. Меня начало тошнить, я едва сдерживался, чтобы вырвать. По щекам потекли слёзы. Мужчина подержал так немного мою голову, потом отпустил, и повторил так несколько раз. После он потрепал меня по волосам и перешел на другую сторону. Я сильно напрягся, вспомнив, как больно было вчера. Директор, обильно смазав мою дырочку, сильно шлепнул меня рукой по попе и сказал, чтобы я расслабился и не напрягался. Так мне будет легче. Конечно легко сказать, расслабиться. Я пробовал как мог, но получалось не очень хорошо. Как и накануне, в моей дырочке сначала оказались его пальцы. Потом мужчина добавил еще смазки и я почувствовал, как его огромный член уперся в мою маленькую дырочку и мне стало страшно. Ведь он такой огромный, дырочка такая маленькая, он просто всё порвет там. Директор стал потихоньку, не торопясь давить и член под давлением медленно, но верно, входить в мою дырочку. Было очень больно. И, когда терпеть уже было невозможно, я едва не закричал от боли, мужчина схватил меня за талию и резким движением притянул меня. И член полностью оказался в моей попке. Директор сделал паузу, а потом начал медленные движения. К моему огромному стыду, моя попка в какой-то момент стала сама идти навстречу члену. А я стал кричать, но этот крик был совсем не от боли. Я не помню, сколько директор трахал меня, но перед тем как кончить, он подошел ко мне с другой стороны и всунул свой член мне в рот. Несколько движений, я почувствовал как член напрягся и задрожал. Мужчина вытащил свой член из моего рта и горячая жидкость брызнула мне в лицо, часть её попала мне в рот. Она оказалась совсем непротивной, немного солоноватой, но приятной на вкус. Я облизал с его члена всё до последней капли. Директор погладил меня по голове, сказав что я хороший мальчик. И тут неожиданно резкая боль обожгла мои бедра. Я резко дернулся и закричал от острой и очень сильной боли. Это Катрин взяла трость и со всей своей девичьей силы ударила меня ею по ногам. Она продолжила наносить удары, один за другим, крича при этом: "Гадки противный мальчишка! Устроил мне вчера концерт! Трахнули его вчера как шлюху! Да ты и есть маленькая шлюха, что ты сегодня и доказал! Таких маленьких шлюх как ты нужно трахать как можно чаще! И пороть! И трахать! Никогда больше не смей устраивать мне такие концерты!". Она выдала мне около 10, может немного больше очень болезненных ударов по моим ляжкам. Было нереально больно, но я старался терпеть как мог. Катрин имела полное право выпороть меня за то что я вчера её обидел. Наконец меня отвязали и я смог одеться. Натягивать штаны на поротую попу было достаточно болезненно. На глазах, на щеках были слезы, но я был счастлив, Катрин простила меня. Мы вышли из кабинета, прошли несколько шагов. Она так резко дернула меня за руку, что меня развернуло и надавала мне пощечин. Это было так неожиданно, что я ничего не успел сделать. А Катрин схватила меня за шею руками и немного придавила, сказав, что если я еще раз так сделаю, она меня задушит.

Генрих, посмотрев на свою пустую бутылку, опять замолчал.

- Я догадываюсь, о чём ты думаешь, - сказал он Насте, - имеешь полное право. Я оставлю тебя ненадолго, схожу в туалет и вернусь.

Мужчина вышел из комнаты, оставив Настю одну. Она была слишком шокирована, тем что услышала от Генриха и не знала, как ей реагировать на его рассказ. С одной стороны ведь и он, и Альберт и все остальные сами жертвы. Но он сказал, что и они сами тоже педофилы. Настя решила, что она что-то не так поняла. Что нужно дать Генриху рассказать до конца, а уже потом принимать решение.

- Вот и я, - сказал мужчина, вернувшись в комнату. У него в руках было несколько бутылок пива и бутылка вина для Насти, хотя она практически ничего не пила, - продолжим. На следующий, пятый интернат, уже все знали про наши отношения, меня назначили сразу же на первый урок headboy, а Катрин отправили получать свое наказание к директору. Мы оба знали, что это значит. Конечно же я очень хотел увидеть, как будут пороть мою подружку. Но, кроме того я знал, что директор будет делать с ней и не мог для себя решить, хочу ли я это видеть или нет. За эту неделю я многое узнал про секс, хотя мне, в моем возрасте, как бы было еще рано что-либо знать в этой области. Катрин, судя по её настроению, тоже не особо горела желанием, чтобы я присутствовал при этом. Я постучал в дверь, и мы вошли внутрь. Директор был опять новый, правда опять пожилой. Процедура была уже достаточно знакома мне, хозяин кабинета прочитал лекцию, что так делать нельзя и назначил наказание в две дюжины ударов. Катрин покраснела, возможно ей стало стыдно, и стала раздеваться, отдавая одежду мне. И вот она уже голая. Но директор не спешит отправлять её на козлик. Он подошел к Катрин и потрогал руками её, совсем еще маленькую грудь, сильно сжав соски. Потом его рука опустилась ниже, еще ниже и оказалась между ног девочки, а палец в её киске. Катрин вздрогнула, но осталась стоять и ничего не сказала. Директор заставил её нагнуться вперед и широко расставить ноги. Он надел на руку перчатку, смазал гелем и ввел сначала один, а потом и два пальца в анус девочки. Она опять дернулась и застонала. Тогда я ещё не знал, что такая процедура очень унизительна для девушек и не понимал, зачем директор это делает. Закончив осмотр, он снял перчатки, взял Катрин за ухо. Она вскрикнула от боли. Директор повел её к козлику. По щекам девочки текли слезы. Уложив Катрин на козлик, мужчина надежно зафиксировал её. Я подал ему трость и отошёл немного в сторону. Считать удары она должна была сама. Я не мог себе представить, как Катрин должна была справиться с этой задачей, ведь во время порки от боли забываешь про всё на свете, да и вообще перестаешь правильно соображать, не то что считать. Первый удар, первая полоска на попе Катрин, первый крик боли. Удар оказался не такой сильный, как я ожидал. Тем не менее на её белоснежной попе тут же вспыхнула красная полоса. Это, именно то, что мне хотелось увидеть. Меня совсем не интересовало, что в этой позе, у Катрин, привязанной к козлику с раздвинутыми ногами, можно увидеть достаточно много запретного. Нет, мне было не интересно, что там, между её ножек. Меня интересовала попа девочки и следы, которые оставляла на ней трость. Удары были не очень сильные и Катрин справлялась с правильным счётом ударов. Хотя, повторюсь, следы на её попке были достаточно яркими. Выдав две дюжины ударов, директор отложил трость и подошел к тому месту, где была голова девочки. Он расстегнул ширинку и от туда выскочил его торчащий колом член. В отличие от директора, который был со мной, этот не дал девочке поиграть со своим членом, хотя может Катрин и сама этого не хотела. Он стал просто трахать девочку в рот. Мужчина полностью вытаскивал свой член и заново вставлял его рот Катрин по самые яйца. Я смотрел как завороженный. И мне стало нравиться смотреть, как этот мужчина имеет мою девочку. Да, тогда я считал Катрин своей. Директор вытащив член в очередной раз, подошел к попке девочки. Я почему-то думал, что он сейчас вставит свой член ей в киску, ведь именно туда имеют девушек и женщин. Но я ошибся. Мужчина обильно смазал дырочку в попке Катрин, поиграл с ней пальцами, а потом вставил туда свой член. Честно, это было намного интереснее, чем когда он трахал девочку в рот. Директор и сейчас полностью вытаскивал член из попки и заново вгонял его туда. На какой-то момент я подумал, бедная Катрин, как ей должно быть больно. Но эта мысли быстро исчезла из моей головы. Я лишь наслаждался тем, что происходило перед моими глазами. Наконец он кончил Катрин в попку. И, вытащив член, размазал остатки спермы на анусе и на ягодицах. После директор позвал меня и заставил все начисто вылизать. Я отказался выполнять, покрутив головой. Но тут же получил увесистый подзатыльник. От неожиданности я упал на колени, а от боли появились слезы на глазах. Мужчина схватил меня за волосы и подняв с полу, приволок к козлику, на котором всё ещё лежала Катрин. Ткнув меня лицом в её попку, он повторил приказ. Это было так унизительно и противно. Я осторожно дотронулся языком, но там где не было спермы, до исполосованных ягодиц и мне, как ни странно, это понравилось. Потихоньку я стал лизать попку, понемногу касаясь тех мест, где была размазана сперма. Это оказалось не так противно, как я думал. Точнее, даже наоборот. Потихоньку я приближался к дырочке и это заводило меня всё больше и больше. И, когда я добрался до заднего входа, у меня не осталось никакого отвращения. Мне стало очень нравиться это занятие. И, даже, когда я вылизывал дырочку, а оттуда вышел воздух, который накачал туда, как насосом, директор, мне тоже не было противно. Когда я закончил вылизывать, он, директор, назвал меня хорошей сучкой. Катрин отвязали, я помог ей одеться и мы вышли в коридор. Едва мы отошли от дверей кабинета, моя девочка влепила мне несколько пощечин. На мой вопрос: "За что?", она ответила, что нельзя подглядывать за взрослыми, когда они занимаются сексом. И, что комплимент "хорошая сучка" должны делать девушкам, а не мальчикам. Потом она многозначительно добавила: "Хотя...". После этого случая меня стали постоянно отправлять с Катрин, когда ей приходилось отправляться для наказания в кабинет директора... Мы стали старше, и Катрин стали уже иметь не только в попку, но и как положено, в киску. Когда это произошло в первый раз, мне было 12, а ей уже 13. Её отправили для порки в кабинет директора. Меня вместе с ней. Там оказалось двое мужчин: директор и какой-то там проверяющий. Раздев Катрин до гола, они провели уже обычный осмотр. Потом уложили её на козлик и вдвоем выпороли. К тому времени мы уже более менее научились терпеть порку и кричали, плакали больше на камеру. А потом её стали иметь во все дырки, в ротик, попку и в киску. Это был её первый ванильный секс, она очень боялась. Но ей дали перед этим пару рюмок водки. Меня сильно возбудило, смотреть как двое мужчин трахают мою девочку во все её дырочки. Член в штанах напрягся так, что я думал они не выдержат. А когда директор и проверяющий кончили ей в попку и в киску, меня заставили, как обычно, всё вылизать. Я впервые вылизывал её киску. И едва я коснулся языком её губок, измазанных её же соком и спермой, я сам того не ожидая, кончил прямо себе в штаны. Когда Катрин отвязали, она оделась и мы вышли, я потащил её в туалет, где и впервые в жизни у меня был секс, при этом с любимой девушкой. После этого у нас часто был секс, и на камеру и так. Меня ужасно сильно возбуждало то, что другие занимались сексом с моей девочкой, что кончали в неё, а меня заставляли всё вылизывать. Иногда, когда я вылизывал Катрин, меня ставили раком и имели в попку. Это всегда сносило мне крышу, я всегда кончал. И всегда меня называли то хорошей сучкой, то маленькой шлюшкой. Катрин всегда злилась на меня за это. Мы выросли. Точнее, достигли того возраста, когда уже стали не интересны как для игр в интернате, так и вообще для этой индустрии. Мой отец, а вместе с ним и вся наша семья, переехали в Швейцарию. Там отцу предложили хорошую работу с большей зарплатой. Но я уже привык жить на широкую ногу. А денег отца, да он хорошо зарабатывал, но ведь у него еще было две дочери. Он все таки женился, собственно поэтому мы и переехали в Швейцарию. И у него родилась еще одна дочь. Так что деньги ему было на кого тратить. Я, со связями Франца, нашел очень приличный эскортсервис, и вскоре стал самым востребованным мальчиком, самой востребованной шлюхой, сучкой. Опять появились хорошие деньги. Катрин, пока не окончила школу, продолжала жить с семьей. Ей, так же как и мне, помог Франц. И за ней в пятницу вечером приезжали на машине и увозили. Несмотря на то, что мы с Катрин жили в разных странах, несмотря на работу и учебу в школе, мы всегда находили возможность, чтобы встретиться. Через два года мы окончили школу и оба переехали во Фрайбург, где оба поступили в уни. Я хотел, конечно в уни в Цюрихе, но Катрин. У меня были на её счет довольно серьезные намерения. Я любил её и хотел на ней жениться. Чтобы спокойно жить и учиться, я устроился на работу в том же агентстве, где уже до этого работала Катрин. Мы оба получили права на машину. И, естественно, купили себе по авто. Но за Катрин продолжали приезжать и возить по клиентам. Во Фрайбурге мы жили в одной квартире. Естественно, что у нас, несмотря на наличие работы в борделе, назовем это так, был хороший секс. Катрин часто показывала видео своих встреч с клиентами, прекрасно зная, как на меня это действует. А когда ей исполнилось 20, она нашла себе мужчину и переехала к нему. Мне же она сказала, что у нас с ней ничего не получится, что наше прошлое будет всегда стоять между нами. А она хочет нормальную семью. Я сильно любил её, поэтому отпустил, хотя и надеялся. Естественно, что Катрин бросила работу, деньги у неё были, да и муж хорошо зарабатывал. Через полгода мы опять встретились. Нет, она была по-прежнему замужем. Но ей хотелось секса, причем не только под одеялом. А у нас с ней был хороший секс. Мы встречались по нескольку раз на неделю. Иногда она дразнила меня, рассказывая, как спала с мужем или другими любовниками, прекрасно зная, как меня это заводит. Иной раз порол её за это, а потом у нас был улётный секс. Потом она стала тайком от мужа записывать их секс на камеру и показывать мне, доводя меня до такого возбуждения. А через несколько месяцев Катрин сказала, что беременна. И, хотя она сама не знала, от кого ребенок, попросила меня навсегда исчезнуть из её жизни. Я остался один. Стал опять играть в футбол. Ведь именно с футбола все для меня началось. Кстати там я встретил пару своих клиентов из агентства, где я продолжал работать. Ну и учебу в уни я тоже продолжил. По окончании университета я хотел было вернуться в Швейцарию, неожиданно умер Франц. Он погиб в автомобильной аварии, оставив Альберту свой бизнес в наследство. Альберт даже и не думал об этом, но после похорон ему позвонили. Машина была хорошо отлажена и терять такой лакомый кусок никто не хотел. Альберт попросил меня о помощи. Я согласился. И не только, потому что Альберт мой кузен, и ему нужна помощь. И не только потому, то там были большие деньги. Как ни странно, но я любил детей. Студия Франца, как я говорил, была одна из немногих, где детям платили. Где не было принуждения и насилия. Если бы мы тогда отказались, всё передали кому-нибудь другому. И не было никакой гарантии, что всё осталось бы как было. На многих студиях детей просто насиловали и всё на этом. Это страшно. Ну и кроме того, скажу честно, меня возбуждали детские попки. Мне нравилось смотреть на них во время порки, пороть эти попки и гладить потом. Да и не только. Мы с Альбертом постарались сделать большой крен в сторону именно телесных наказаний, в сторону порки. Но полностью отказаться от секса мы не могли, нам бы просто это не разрешили сделать сверху. Впрочем, мы и не хотели. Мне, как и Альберту, нравилось заниматься с ними сексом. Единственное, что мы сделали, это подняли минимальный возраст наших детей, с которыми занимались сексом. Девочкам до 12и лет, а мальчикам до 10и. В 98м году в стране сменилась власть и нам пришлось прикрыть нашу студию. Неожиданно новая власть занялась темой детского воспитания. Был принят закон о запрете телесных наказаний детей в семье. Собственно закон, запрещающий все виды наказаний. Дети стали иметь право на воспитание без насилия. То что тогда творили ювеналы, мы с Альбертом были просто ангелами по сравнению с ними. Через пару лет всё утихло и мы опять продолжили свою работу.

- Ну вот собственно и всё, что я хотел тебе рассказать, - после небольшой паузы сказал Генрих, - если ты хочешь что-то узнать, спрашивай. Я постараюсь ответить. Например, был ли у меня секс с детьми? Да был, да мне нравится. Или, жалею я, что тогда, в детстве, вот так по глупости попал в эту систему? Нет, не жалею. Но если есть что-то, что ты хочешь узнать, спрашивай!

- Как дальше сложилась судьба Катрин? - спросила Настя первое, что ей пришло в голову. Она была слишком шокирована, для того чтобы о чем-то спрашивать, - ты же говорил, что любил её.

- Катрин? - удивился мужчина, - она родила девочку, а через полгода развелась с мужем. Он выгнал её из дома вместе с ребенком, наткнувшись на видео, которые она записывала, изменяя ему с другими. Хотя я и хотел быть с ней, но я обещал не появляться в её жизни, а сама она не позвонила. Катрин еще трижды выходила замуж и трижды разводилась. От каждого мужа родила по ребенку. Я думаю, что она и сама не знает, кто папа её детей. Катрин изменяла всем своим мужьям. Особенно с последними двумя, она опять устроилась в бордель, нужны были деньги. Потом Катрин какое-то время жила одна. Сейчас у неё всё хорошо, она опять вышла замуж. Но на сей раз ей удалось найти подходящего мужа. Он кукольд, мазохист и Sissy(мужчины в женском, которых трахают как женщин). Ему нравится, когда его жена изменяет ему. Любовники, которых они находили, трахали их обоих: его и её. Но сам он с ней сексом никогда не занимался. Тем не мене она родила ему сына и дочь. Откуда я знаю? Она как-то пригласила меня. И у нас был хороший секс. В первый раз муж лишь смотрел, а потом вылизывал. А потом я стал трахать их обоих.

- Раз у тебя нет вопросов, спрошу я. Ты не задумывалась, почему именно твои дети? - нарушив молчание, спросил Генрих, - ведь столько детей в этой стране. А вас нашли и привезли аж с России.

- Нет, - ответила гостья. Она действительно не задумывалась над этим вопросом. Считала, что они оказались здесь лишь только потому, что надругались над её детьми.

- Да, ты правильно думала, - словно читая мысли Насти, сказал мужчина, - конечно мы, я и Альберт, помогли вам и увезли из страны из-за случая с твоими детьми. Но таких предложений не делают первым встречным. Их вообще мало кому делают. Ты сама подписала приговор своим детям, когда попросила Альберта записать порку своей на камеру. Он позвонил мне, я приехал и забрал видео, показав его кому надо. Нам дали добро и мы стали писать вас. Это обучение иностранным языкам, например, ни что иное, как возможность записать видео с вашей поркой.

- Но вы же предложили языковые курсы только мне, - удивилась Настя, - вы же не знали, что и Аня тоже захочет их учить.

- Альберт хорошо знает людей, - улыбнувшись, ответил Генрих, - и умеет манипулировать ими. Познакомившись с Аней, он был практически уверен в результате. Кроме того, на видео писали и тебя. Твою порку как секретарши. Твою порку на уроках. Конечно вместе с сексом. Да, кстати, ты на него сильно не ругайся и не злись. Он хороший. Помнишь в Цюрихе, на озере к Ане подошел мальчик? Это его племянник, младший сын Маши. Альберт попросил, чтобы он немного развлек Аню.

Настя покраснела, ей стало так стыдно и, не то чтобы противно, но обидно. Её предали, обманули, унизили. Но она не нашлась, что сказать в ответ.

- У тебя есть время, чтобы подумать, - не дождавшись ничего от Насти, продолжил мужчина, - ты можешь посмотреть видео и форум, которые тебе дал Алберт. Если ты скажешь да, то вы останетесь здесь на постоянно. Будете жить в этом доме. В гараже стоит семиместная машина. Она, правда не новая, ей два года и в хорошем состоянии. Ты получишь место исполняющего обязанности директора на фирме Альберта. Это очень хорошая зарплата. Дети пойдут здесь в школу. Язык мы продолжим учить, только теперь все вместе. Что еще ты должна знать. Если ты скажешь да, не тешь себя надеждой, что это будет лишь единственная порка твоей младшей дочери. Пороть её будут регулярно, впрочем, как и остальных тоже. С Аней и Петей поработает наш психолог, прежде чем их начнут пороть. Твои сыновья, до сих пор их не пороли, но их ожидает та же самая участь, что и девочек. Им всем придется пройти через всё. Мы постараемся как можно дальше оттянуть их первый сексуальный контакт, но не всё зависит от нас. Петя уже в том возрасте, когда наших мальчиков имеют взрослые мужчины. Ане осталось чуть больше года. Младшим ближайшие пару лет в плане секса ничего не грозит. Конечно финансово вы будете хорошо обеспечены. Ты будешь получать хорошую зарплату, за дом платить ничего не надо. Дети тоже будут хорошо зарабатывать. После школы они смогут позволить себе все, что захотят. Любой институт в любом городе Европы. Если же ты скажешь нет. Ты должна понимать, это не наше решение. Тебе придется вернуться в Россию. Но там у тебя уже не будет работы. Зато ждет муж, отец и свёкор, которые хотят выпить. И проблема школы. Повторю, это не моё и не Альберта решение. Мы бы с удовольствием без всяких условий оставили вас здесь. Но это просто не возможно. Как только кончится виза, придут люди из полиции и сотрудники миграционной службы и вас выпроводят из страны. А в России. Если Альберт оставит тебя на фирме, то у него эту фирму просто заберут. А это значит, что тебя все равно уволят. Кстати, если ты всё же скажешь да, то и тебя ждет постоянная порка. Мы с Альбертом, запали на тебя. Мы оба любим тебя, а у тебя есть договор с Альбертом о телесных наказаниях на рабочем месте. Он останется твоим шефом!

Допив пиво и пожелав спокойной ночи, Генрих ушел спать, оставив Настю один на один со своими мыслями, сомнениями и раздумьями. Всё оказалось намного сложнее, чем она думала с самого начала. Ведь сначала Настя думала, что ей придется выбирать между дочерями. До разговора с Генрихом ей и в голову не приходило, что-то, что потребовал Альберт, не разовая акция. Что её детей, причем всех, а не только Лену, будут постоянно пороть. Что делать, о чем думать, мысли не хотели выстраиваться в ряд, их не удавалось разложить по полочкам. Настя включила комп и решила посмотреть для начала видео, которые ей дал Альберт. Посмотрев их, молодая женщина вспомнила, что у неё есть запись, где она сама порола подростков, надругавшихся над её детьми. Настя ещё никому не показывала эту запись, как и не смотрела сама. Сравнив эти видео, она поразилась, как сильно они отличаются. На видео от Альберта, по сравнению с её видео, там даже не порка, а лишь массаж. Всё так аккуратно, нежно и любя. Настю поразило то, насколько жестоко она оказывается, выпорола тех подростков. Молодая женщина, не поверив, что так жестоко могла поступить с детьми, включила и посмотрела и то, и другое видео еще раз. Потом вспомнила, что у неё есть видео, где она порола скакалкой Аню. Немного поискав, нашла и его. А посмотрев вошла в ступор. Порка на видео Альберта детский сад по сравнению с тем, как она сама, Настя порола свою любимую дочь Аню. Порывшись в компе женщина нашла еще несколько видео, на одном из которых Генрих порол Анюту во время занятий. И эта порка по сравнению с тем, как порола сама Настя, выглядела как массаж.

Настя долго не могла уснуть. Она ложилась, крутилась в постели, вставала, шла к детям, смотрела на них и возвращалась в постель. И так по кругу. Проснулась, естественно, Настя лишь к обеду. Детей уже не было дома, а на столе лишь записка, что к вечеру они вернуться. Молодая мама направилась на кухню, чтобы приготовить себе завтрак, но домработница не дала ей этого сделать. Она сама всё накрыла на стол.

- В этом все-таки что-то есть, - позавтракав подумала Настя. За окном светило яркое солнце. Взяв плед, женщина пошла на террасу. Она хорошо запомнила, что уже осень, что они высоко в горах и, что солнце здесь обманчиво. Накинув плед на плечи, Настя вышла на террасу, где увидела Альберта и Генриха. Увидав её, мужчины поднялись и пошли ей на встречу.

- А где дети? - спросила женщина. Она была уверена, что они или с Албертом, или с Генрихом.

- За них можешь не переживать, - ответил Альберт, они с моей сестрой и её детьми поехали в парк смотреть обезьянок.

Он подошел к Насте и обнял её. Она поплыла. Это было очень странно для неё. Настя и подумать не могла, что Альберт любит её, тем более что и он и Генрих, вместе одновременно занимались с ней сексом. Какая тогда может быть любовь? Если один порол и трахал, а другой смотрел на это. А оказывается они оба влюбились в неё, в Настю. И сама от себя не ожидая, лишь от одного прикосновения этого страшного мужчины она потекла. Потекла как последняя сучка.

- Альберт, так нельзя! - попыталась отстраниться от него женщина, - нам нужно поговорить.

- У тебя еще есть время для ответа, - возразил он, и улучив момент, поцеловал её в губы.

- Еще одно его прикосновение и я отдамся ему прям здесь! - сказала себе Настя. И тогда я не смогу сказать, то что собиралась. Она попыталась отстраниться от Альберта, но его рука уже оказалась у неё на груди. Генрих смотрел на них со стороны, ему всегда нравилось смотреть, как имеют его девочек. Настя сделала еще одну слабую попытку отстраниться от Альберта, но и сообразить не успела, как он наклонил её над столом и задрал её юбку. Она закрыла глаза, ей было так хорошо. Альберт вставил свой член ей между ног и начал трахать. Настя уже не могла сдерживать себя и закричала. Открыв глаза, она увидала в окне домработницу, которая смотрела на то, как её, Настю, трахает хозяин дома. Ей, Насте, стало стыдно, она покраснела, но стыд лишь помог ей кончить еще раз. Альберта сменил Генрих. А домработница всё также продолжала через окно смотреть на них. Настя кончила еще несколько раз. В изнеможении и без сил, она села на стул, а Альберт укрыл её пледом. Потом он попросил домработницу, позвонив ей по телефону, принести для Насти влажные салфетки и три бокала и бутылку коньяка. Настя, услыхав это, едва не сгорела со стыда. Еще больше стыдно ей стало, когда домработница принесла всё, что просил хозяин дома. Поставив бокалы с бутылкой на стол она подала салфетки Насте. Их взгляды снова встретились. Настя едва не сгорела со стыла, но деваться было некуда, ей, Насте, пришлось выдержать взгляд этой женщины.

- Что-нибудь еще желаете? - спросила домработница, - для Вас или Вашей дамы?

Альберт поблагодарил и отпустил её. Сам разлил по бокалам коньяк и один из них протянул Насте. Она сделала глоток этого напитка, почувствовав, как он разлился по её телу.

- Вот теперь мы можем спокойно поговорить, - так же сделав пару глотков, сказал Альберт, - иначе гормональный фон явно помешал бы нам в принятии правильного решения!

Настя улыбнулась и посмотрела в ту сторону, куда ушла домработница. Ей, Насте, было интересно, о чём думала эта женщина. Или для неё было в порядке вещей, что хозяин трахает в её присутствии на террасе женщин. Настя решила спросить у неё про это потом, ведь времени, чтобы поговорить с этой женщиной будет предостаточно.

- Я согласна! - с места в карьер взяла Настя. Она была уверена, что мужчины прекрасно поняли, о чем речь, - но у меня есть несколько условий!

- Я рад, что ты приняла правильное решение, - сказал Альберт, - а условия мы можем и потом обсудить!

- Нет, мы обсудим все условия сейчас, - немного резковато ответила Настя, - я должна знать, что их приняли. И сейчас я настроилась, а позже, кто знает, может у меня язык не повернётся их озвучить.

- Хорошо, - убрав улыбку с лица, сказал Альберт, - мы с Генрихом тебя внимательно слушаем.

- И так, первое условие. Без него вообще никакой сделки! Я хочу..., - гостья сильно волновалась, то, что она хотела сейчас им сказать, это выходило за все рамки. Настя вспомнила свои школьные фантазии о порке, о публичном наказании. Тогда же она увидела венгерский фильм, где женщин раздевали до гола и прогоняли сквозь строй. И она решила, что отправляя сейчас свою младшую дочь на порку, а позже и всех детей, заслужила сама именно такого, жестокого наказания. Ведь, если быть честной с самой собой, то она соглашалась на предложения Альберта не только ради будущего детей. Нет, она и сама хотела хорошо пожить. Она сама устала жить в постоянной нищете и страхе за себя, за детей. И такая жестокая порка, как прогон сквозь строй, была реальной платой за её решение, за её спокойную и безоблачную жизнь в будущем. Поэтому Настя и не хотела откладывать этот разговор, понимая что потом просто испугается и не сможет открыть рот и сказать о своем желании. За что в последствии будет ненавидеть себя, - было такое наказание в Пруссии, в Австрии, в России, как прогон сквозь строй. Так вот, я хочу чтобы такому наказанию подвергли меня. Я хочу, чтобы это наказание было не постановочным, на что вы оба большие мастера, а реальным. Чтобы те, кто будет стоять в строю, пороли меня не жалея. Я понимаю, вы можете сказать, что подобное наказание смерти подобно. Но мы живем в 21. веке, да и моей смерти никто не желает. Поэтому я уверена, что останусь после этого наказания живой. Количество человек, розги, количество ударов на ваш выбор. Единственно что от меня, я должна быть полностью обнажена и наказание должно быть, как и положено, на свежем воздухе. Естественно, что вы можете всё записать на видео. Это ваше право. Но, пока это условие не будет выполнено, никакой порки Лены!

- Да уж, у тебя и желания! - удивленно сказал Альберт. Его поразило это желание Насти, но с другой стороны он прекрасно понимал её. Она решилась на очень серьёзный шаг, разрешив выпороть младшую дочь. И это наказание для Насти как отпущение грехов, - следующие условия тоже такие же?

- Примерно, - Настя не торопилась с ответом, она сделала еще пару глотков согревающего напитка, - второе условие. Как только моих детей в первый раз изнасилуют. Как бы вы это не называли, я считаю что секс с детьми, это изнасилование. И так, каждый первый раз, когда мои дети подвергнутся сексуальному насилию, я хочу получить от вас жестокую публичную порку. В первый раз плетью по спине у столба. Второй и третий раз на ваше усмотрение. В четвертый раз, ведь детей четверо... Было в свое время популярным наказание плетью проституток на каждом перекрестке. Вы привяжете меня, опять же в голом виде, к телеге. Место выберете сами. Телега, за которой я буду идти, будет останавливаться на перекрестках и вы будете в тандеме выдавать мне по 20 плетей. После того, на что я согласилась, я даже хуже проститутки, поэтому я заслужила такое наказание. Я знаю, что это очень сложно осуществить, но вы что-нибудь придумаете.

- Настя, ты уверена? - удивленно спросил Генрих, - это слишком жестокие наказания! Может ты одумаешься?! Ведь, если мы займемся приготовлениями для выполнения твоих условий, задний ход включать будет уже поздно!

- Да, я уверена! - закричала женщина, - за то, что я сделала, сделаю со своими детьми, я заслужила подобное жестокое наказание. Хотя даже оно кажется мне слишком мягким по сравнению с тем, на что я согласилась!!!

- Хорошо, мы обещаем тебе, что всё выполним, как ты и просишь, - сказал Альберт, прекрасно понимая состояние Насти, - ты получишь свою порцию боли. Все будет реально и беспощадно!

- Ну и последнее условие, - вытерев выступившие слёзы, сказала Настя. Это условие было самым простым из всех, так могло показаться на первый взгляд, - я хочу войти в долю. И мой первый взнос, это видео, на котором я выпорола тех подростков, которые издевались над моими детьми. В купе с видео, где эти подонки насиловали Петю и Аню, эти два видео будут иметь большой успех.

- Зачем тебе это надо? - удивились и Генрих и Альберт, - зачем тебе лезть в бизнес с детской порнографией? Это очень тяжело психологически!

- У русских есть пословица, - ответила она, - если нельзя отменить пьянку, значит нужно её возглавить. Так я смогу больше помочь детям, чем просто оставаясь в стороне!

Сделав еще пару глотков коньяка и опустошив свой бокал, Настя не смогла удержаться и разрыдалась. Нет, ей не было страшно от того, что она сейчас вынесла себе жестокий и, если верить Генриху, беспощадный приговор. Ей было страшно от того, что скажут ей дети, даже не сейчас, а потом, когда пройдут через всё это, когда станут взрослыми. Чем тогда, в будущем, сможет она перед ними оправдаться? Тем что сама, добровольно вынесла себе такой жестокий приговор? Тем, что она тоже страдала? Но, смогут ли они её потом простить? Ведь, то что её так жестоко выпорят, не облегчит детям участь, которую их собственная мама им уготовила.