Однажды в Троице - Сергиевске Загорске

Моей любимой розовой кудряшке Милене Ангел

- Всполошились раз коники на конюшне. Аккурат к вечеру. Топочут копытцами, мнут роговым веществом плотный наст, геологически образовавшийся за долгие эоны бытия предыдущих поколений парнокопытных, шумят и беспокоются.

Негромкий голос Авраамия убаюкивал воинственного пана Копычинского, удобно устроившегося на чресседельной сумке огнеприпаса у стреляющего искорками ночного костра посреди пущи. Задержались регименты в Троице, вот и послал гетман Копычинского к хорунжему Лисовичу, разорявшему посад и Звенигород. Выдал паек, сапоги, мину и строгий наказ о преобразовании. Долго тыкал гетман в богатые усы Копычинского численником, ссылался на забвение и первобытность, приплел зачем - то Каутского и общую глупость путлеризма, сгустившегося миазмами на радость ехидствующих коал Австралии ( не Канады ), а в конце самом, регулируя октябрь ноябрем, протянул портсигар и прослезился. Пан Копычинский не медлил. Свистнул Палицына, взгайкал хлопцев, а через минут пять был у Звенигорода, где благополучно и нарезался сливовицы с лихим Лисовичем. Ночью пробил юз.

- Копычинскому Тчк Приказую немедля нисколько седлать и мчать Тчк Ситуация сложная Тчк Восстал Тушинский вор Тчк Опроверг олигархов Дамбасса Зпт укупили на грош пятаков реактивные установки залпового огня Зпт подвергая психику телезрителей малооправданной надеждой на перемену участи Достоевского Тчк Генерал Гжегож Тчк Правый провод ОУН Зпт Бур - Комаровск Тчк.

Разбирали юз всей хоругвью, даже глухонемых калмыков позвали, но и те, сердешные, лишь мычали и красочно разводили руками, сшибая малахаи на чорные затылки, щуря лукавые глаза. Наконец решил шляхтич седлать и мчать, прихватив Авраамия, а там будь что будет. Либо пан дважды, либо пропал. Напишут типографски помин души, вручат орден на бархатной подушечке скромной фотографии аковца, воздвигнут памятник нерукотворный, может, песню сочинят. И будут эту песню петь футбольные фанаты, громя.

- Хутин пуйло, - напевал пан Копычинский, шпоря верного Палицына по рокадным дорогам Смутного времени, по косой объезжая Кемерово с шахтерами злободневными, посылая привет румянощеким прачкам, на карачках подвизающимся на речке Срачке, полоща разного рода целебрити, казал времени кукиш, насрав на здравый смысл непотребной жонки Машки Захаровой, вновь обнаружившей вражески - враждебное гражданство у родных детей и Бутмана до кучи, а ведь был еще и мужественный гражданин Пехтин, например, как собрался вечер в тугой кулачок, наводя покрова ночной темноты на весь ареал ландшафта. - Заводи костерок малый, - руководил Копычинский, расседлав Авраамия, - ставь на попа пару колышков, поверх жердь, а на жердь я кусок буженины приспособлю.

Ладно. Вечеряют. И рассказал Палицын презанимательную историю, что первым абзацем в маленькое ушко Милены влетела да в другое не больше размером и вылетела, угодив в консисторию Кармазина, а тот, надо сказать, не только бедных Лиз окучивал, но и дорогое просвещение России в бесстыжие зенки Потупчик тыкал ежедень. На, сука ! Нате, жрите.

- Оборотень ! - вскричал тогда Иван Богун, хватая канделябр, освещавший им с Твердовским и Твардовским стол ломберный с картами, зернью, вином.

- Эка, - густо прикрякнул задремавший было пан Копычинский.

- Ну, - лыбился Авраамий, приканчивая рассказ за краткостью ночи. Эва : рассвет несмело, посеребрил, так сказать, розовоперстую Эос. - Вылетают втроих на конюшню и видят, что никакой не оборотень. Стоит посреди конюшни конокрад Патрокл Фигуровский и Гомера цитирует, Эос, хаос, букеты роз. Протягивает ему Твардовский ковш зелена вина, уважение оказывает собрату по цеху пиизма, Патрокл вмах опорожняет и ковш на башку Твердовскому водружает, проявляет узкопрофильный национализм, тем самым, товарищ Копычинский, предоставляя Богуну, как зачаточному представителю новообразуемой нации возможность найти общий язык наречий с природным русаком Фигуровским.

- Нарезались сливовицы ! - гаркнул пан Копычинский, легко вскакивая на ноги. Заседлал Авраамия да к гетману и воротился, тот как раз домой возвращаться собирался. Пришел к нему приказ двойственный, как вилы, от Сигизмунда Жигимонта и сына его Владислава, под приказом - целование креста всей толпой народа, сиречь клятва страшная, нарушить кою прозывается вероломством у всех племен Земли. Но офицеру или полковнику, насравшему с высоченной колокольни на присягу геополитической катастрофы в девяносто первом, хер ты чего внушишь. Плюй или ссы в зенки заплывшие - он все одно токует про единство карманов последнего бомжа и Сечина, хули, народ - то един стадом. Жаль, пастыри разные. Но это уже, моя милая Милена, Пол Беттани получается.